Зеркало войны

Мария-Элена демонстративно вытащила из кармана телефон, выбрала режим диктофона и включила.

— Продолжайте, пожалуйста. Что вы мне хотели сказать о подворотнях?

— Выключи немедленно!

Мария-Элена чуть позлорадствовала.

Да, здесь вам не там, это не старые времена, когда можно было поливать оппонента грязью, а потом кричать: 'Люди добрые, да что ж это делается-то, я к нему со всей душой, а он сиротиночку изобидел!!!'. Сейчас все записывается, и широту души можно оценить в присутствии свидетелей.

— Вас что-то не устраивает, любезнейшая?

Тетя Параша надулась и отстранилась.

Законы она знала плохо, поэтому предпочла помолчать. А вдруг потом ее привлечь за что-то смогут?

По счастью, сидеть пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как из кабинета номер пять вышли люди, потом выглянула секретарша и вежливо пригласила:

— Кто следующий, на десять тридцать? Заходите!

Мария-Элена чуть замешкалась, и первой в кабинет, с грацией боевого слона, ринулась тетя Параша.

* * *

Внутри кабинет выглядел не слишком презентабельно.

Стены были окрашены в персиковый цвет, но мебель удручала.

Здоровущий стол для судьи был самым новым из имеющегося. Столик для секретаря был таким же престарелым и обшарпанным, как и мебель в коридорах, а стулья для клиентов заставили Матильду порадоваться, что платье — длинное. Иначе пришлось бы попрощаться с колготками.

Видимо, это беда районных судов — если их и финансируют, то по остаточному принципу.

Секретаршу Матильда разглядывала с профессиональным интересом.

Симпатичная девушка, с хорошо покрашенными и уложенными волосами, с длиннющими ногтями, с макияжем и в дорогой одежде. Да, Антону она бы больше подошла в приемную.

— Пфффф, — отозвалась Мария-Элена.

Матильда невольно улыбнулась. Подруга понимала, что не имеет права на ревность, в отношении Антона, и все равно ревновала и злилась. Но картинка-то на уровне? А какое там качество работы — еще большой вопрос.

— Встать, суд идет.

Вот уж никогда не ожидала Матильда услышать эту фразу. Но послушно встала. Они с Прасковьей Петровной выбрали места подальше друг от друга, и теперь та сверлила Матильду злым взглядом. А чего злиться-то?

Матильда бы сюда век не приходила, ей не оставили выбора.

Судьей оказалась симпатичная женщина лет сорока, полноватая, с темными волосами, уложенными в короткую модельную стрижку, в чем-то темном вроде мантии.

Она опустилась за стол, кивнула секретарю — и та отмерла.

— Прошу всех сесть.

И уткнулась в бумаги.

Судья посмотрела на Матильду, на Прасковью Петровну, чуть менее одобрительно.

— Добрый день. Ленинским районным судом рассматривается гражданское дело по иску Домашкиной Марии Ивановны к Домашкиной Матильде Германовне о признании недействительным...*

*— уважаемые читатели, чтобы не превращать книгу в протокол судебного заседания я урежу юридическую часть. Не имею ничего против юристов, но специфическая терминология, которой они пользуются, не всегда уместна в художественной литературе. Прим. авт.

Матильда внимательно слушала.

Судья объясняла.

Процитировала статью, огласила состав суда, разъяснила права и обязанности обеих сторон, предусмотренные законом, спросила про отвод, но тут обе стороны единогласно отказались — никто не имел ничего против судьи, спросила про представителей, и тут началось самое интересное.

По доверенности, Прасковья Петровна была законным представителем Марии Домашкиной. Та, в настоящее время не могла приехать, и выдала бумагу Параше.

На представление ее, Марии, интересов в суде.

А интересов было много.

В исковом заявлении мать требовала ответа по нескольким статьям, номера которых она записала в блокнот, почитать на досуге. А если русским языком, Матильда была виновна:

— в присвоении наследства — статья 1149 гражданского кодекса;

— в нарушении статьи 1148 того же кодекса — Мария Домашкина, оказывается, получила третью группу инвалидности и была нетрудоспособным ребенком наследователя;

— в использовании в корыстных целях недееспособности завещателя, т.е. якобы Матильда воспользовалась неадекватным состоянием бабушки и заставила ее подписать бумаги в свою пользу;

— вишенкой на торте — любящая мамочка еще и на алименты подала. Матильда совершеннолетняя, а мать инвалид, вот и...

Судья огласила весь список и уточнила у Матильды, все ли понятно.

Девушка вежливо встала со стула.

— Да, ваша честь. Мне все понятно, благодарю вас.

Мария-Элена давно перехватила управление над телом, и теперь Матильда могла только подсказывать, а то наломала бы дров.

У самой Матильды идей не было, но желание разломать о Парашину 'гулю' десяток стульев — было. Мария-Элена в этой ситуации держалась спокойнее.

— Вы согласны с предъявленным вам исковым заявлением?

— Нет, Ваша Честь.

Судья кивнула, словно и ожидала это услышать.

— Вы имеете право...

Все стандартно.

Примириться, отказаться, одуматься, вернуться...

Матильда бы все это с удовольствием проделала, но — увы. Придется тратить время и силы. Интересно, что за болезнь у ее мамаши? Третья группа дается далеко не всем, и если кто-то ходил по поликлиникам, он знает, как тяжело оформить инвалидность.

С ума сойдешь, пока всех врачей пройдешь.

Мамочка не поленилась.

С точки зрения Матильды, это свидетельствовало о ее несокрушимом здоровье. Или здоровущем блате. Есть исключения, есть, но большая часть больных просто не имеет сил, чтобы преодолевать все врачебные 'рогатки'.

Сначала спрашивали Прасковью Петровну.

Та в красках рассказала, как Матильда выгнала родную мать, как выяснилось, что она оттяпала в свою пользу все имущество покойной бабушки, а у матери — инвалидность, попыталась охарактеризовать саму Матильду, но тут уж нашла коса на камень.

Судья достаточно вежливо оборвала излияния, уточнив, что именно может дама сказать по делу. А моральный облик подсудимой...

Да хоть бы она была дочерью Чикатило — в данном судебном деле это не важно.

Дело дошло до Матильды.

Мария-Элена опять встала.

— Ваша Честь, разрешите мне предоставить суду копии некоторых документов?

— Каких?

— Свидетельство о государственной регистрации права собственности. Договор дарения. Договор ренты.

Судья кивнула, и Матильда передала документы секретарю, а уж та — судье. На ознакомление ушла пара минут, потом судья подняла на Матильду потеплевший взгляд.

Ну да.

Уже не хищница, которая воспользовалась беззащитностью старушки, а просто внучка, которая жила вместе с бабушкой, заботилась о ней, да и сроки оформления документов вызывали доверие. За пару лет до смерти Майи Домашкиной. Не за месяц или за неделю, нет...

Завещатель сперва распорядился, а потом пожил в своей квартире, умер в ней же, был похоронен со всем почетом...

Прасковья Петровна сверлила Матильду злобным взглядом. От герцогессы все отлетало, как от стенки. Куда уж этой корове до матушки-настоятельницы Эралин!

Вот где был гибрид гарпии с василиском, а Параша — жалкая дилетантка.

— С вашего позволения, Ваша Честь, я поясню?

— Да, пожалуйста.

— По вопросам искового заявления. Бабушка оформила дарственную на меня еще когда я стала совершеннолетней. Бабушка была в здравом уме, в твердой памяти, она отдавала себе отчет в своих действиях, и это могут подтвердить и нотариусы, у которых она все оформляла, и врачи из поликлиники, в которой она лечилась. Если нужно, я представлю список с телефонами и адресами.

Судья кивнула.

Мария-Элена восприняла это, как разрешение продолжать.

— Так же, я могу пригласить свидетелей, которые докажут, что я жила с бабушкой всю свою жизнь, я заботилась о ней до ее последнего дня, и упрекнуть меня не в чем.

— А я могу представить свидетелей обратного! — рявкнула Параша. — Шалавилась ты, а не заботилась!

Судья перевела гораздо менее благосклонный взгляд на Прасковью Петровну.

— Попрошу вас держать себя в руках. Иначе я приму меры.

Гадкая тетка заткнулась. Но глаза у нее стали как две иголки. Мария-Элена пожала плечами и продолжила.

— Более того, я не видела свою мать уже шестнадцать лет.

Судья прищурилась. Дело переставало быть томным.

— Поясните?

— Когда мне было два года, мой отец решил бросить мою мать. И уехал. Мать поехала за ним, бросив меня на попечение бабушки. С тех пор я ее не видела и даже не сразу узнала. Только когда она предъявила документы. Поэтому я считаю, что ее претензии на какие-либо алименты неправомочны, Ваша Честь. Она меня не растила, не воспитывала, впервые увидела около месяца назад, и сразу же решила, что мне надо продать квартиру и уехать в поселок, чтобы служить нянькой для детей, которых она потом нарожала. Я отказалась, что и привело к закономерному результату. Если это необходимо — я также могу предоставить свидетелей.

Судья задумалась.

Дело о наследстве рассыпалось на глазах.

Дарственные не оспоришь, человек имеет право дарить кому угодно и что угодно. Хоть бы и ездового верблюда.

Если бы были доказательства, что дарственная составлена под принуждением, но таковых — нет. А даритель мертв в результате... где тут ксерокопия карточки?

Болезни Паркинсона?

Судья знала, что это за кошмар.

Что остается тогда? Договор ренты?

То же самое. Если вызвать повесткой свидетелей, которых назовет девушка, а она назовет, нет сомнений... все рассыпается, как карточный домик.

С момента составления договора ренты, квартира уже не принадлежала Майе Алексеевне Домашкиной. О каком наследовании тут может идти речь? И о какой недееспособности?

Могут ли препараты, которые назначались больной, повлиять на ее разум?

Об этом лучше спросить медиков, но вряд ли.

Договор дарения составлен у одного нотариуса, ренты — у другого. Один человек еще может пойти на сговор, но когда их двое, все изрядно усложняется, к тому же одного нотариуса судья знала лично. Та еще зараза...

Что остается?

Алименты.

Статья 87 СК РФ, по которой, нравится, не нравится, дети обязаны содержать своих родителей, если те нетрудоспособны.

Но... есть лазейка.

— Вашу мать не лишили родительских прав?

— Нет, Ваша Честь.

— Но своих обязанностей по отношению к вам она не исполняла...

— Нет, Ваша Честь. Я могу представить свидетелей и доказательства сказанного мной.

Судья перевела взгляд на Прасковью Петровну. И принялась трясти уже вредную тетку.

Свидетели антисоциального поведения Матильды? Есть? Предоставите? Отлично!

Свидетельства того, что она не заботилась о бабушке?

Доказательства принуждения?

Прасковья Петровна искренне обещала все предоставить. Как — Матильда не знала, но мало ли?

Наконец судья успокоилась.

— Суд удаляется на совещание.

И вышла.

Секретарь выставила всех из кабинета, и Матильда прислонилась к стене.

Усталость была чисто психологической. Мария-Элена помогала, как могла, но герцогесса никогда не была в такой ситуации. А Матильда нервничала и переживала, что не улучшало состояния девушек.

Бетон приятно холодил спину под тонкой тканью. Хорошо...

Прасковья Петровна смотрела злыми глазами со скамейки.

— Думаешь, твоя взяла?

Девушка не отвечала. Она глубоко и размеренно дышала, насыщая кровь и мозг кислородом. Вдох — выдох, вдох — выдох...

Так-то лучше.

Главное — душевное спокойствие и уравновешенность.

* * *

Долго ждать не пришлось.

Пятнадцать минут судье хватило, чтобы 'посовещаться', и присутствующих опять пригласили в кабинет.

Смысл судейской речи был в том, что сейчас дело закрыть нельзя. Так что следующее заседание состоится через месяц. Дата, время, повестки придут на ваш адрес. Позаботьтесь о свидетелях.

Мария-Элена скрипнула зубами и решила в ближайшее время написать ходатайство. Даже несколько.

Пройти по соседям, поговорить с ними, зайти к врачам в поликлинику, ну и пообщаться со знакомыми юристами на предмет, как лучше разобраться с мамашей.

Алименты ей... ха! Три раза!

А повестки она и сама передаст, если вручить их 'Почте России', свидетели дойдут до суда как раз к следующему году. Если повезет.

* * *

Результатом суда были недовольны обе. Хоть Параша, хоть Матильда.

Матильде предстояла куча работы.

А Параша осознала, что халявы не будет. Вообще.

Мария Ивановна видела документы у участкового, но в законах она разбиралась весьма посредственно. Для ее что договор ренты, что дарственная, что завещание — разницы она не видела. Потому-то Прасковья Петровна и посчитала, что все можно будет переиграть.

Оформили доверенность, кое-как проконсультировались с юристом, подали заявление в суд, и решили, что все будет в порядке.

Оказалось — нет. Дело явно пойдет взатяг.

Но это и к лучшему?

Матильда живет все там же, можно будет на нее надавить, или как-то воздействовать...

Матильда не собиралась этого дожидаться.

Она уверенно сбежала по лестнице, застучала каблучками... тетя Параша не смогла ее догнать. Возраст, вес, одышка...

— Сволочи! На алименты они подавать будут!

Матильда негодовала, и Мария-Элена ее отлично понимала.

Явилась тут... мамаша с кудыкиной горы! Шестнадцать лет ни слуху, ни духу, а теперь люби ее! И ладно бы — просто любить, так еще и выражать свою любовь в денежном эквиваленте!

Собственно, это было единственным проблемным пунктом искового заявления. Остальные было легко отмести.

Пройтись по нотариусам, врачам, соседям, вызвать в суд людей, чтобы те подтвердили чистую правду. Все было подарено добровольно, бабушка Майя была в здравом уме и твердой памяти, когда так поступала...

Это несложно.

А вот как быть с алиментами?

Мать не лишали родительских прав... эх, бабуля, как же ты так оплошала? А доказать, что она — плохой родитель...

Это сложно.

Очень сложно.

— Почему?

— А как доказать, что она не присылала нам денег, к примеру?

— Она тоже не докажет обратного, — Мария-Элена уже познакомилась с выражением 'презумпция невиновности', хотя и не пришла от него в восторг.

Как и от всей судебной системы в целом. Что это за суд, после которого убийц нельзя вешать, а ворье — пороть? Это неправильно!

— Допустим, я буду утверждать одно, Параша другое... ну да. Должны быть какие-то квитки с переводами. Хотя бы...

— Это как? — не поняла герцогесса.

Пришлось объяснять про банковскую систему.

— Хорошо. Значит, документов никаких нет.

— Но можно сказать, что передавали деньги из рук в руки, к примеру...

— Твоя бабушка мертва. Ты ничего подобного не помнишь, соседи тоже не в курсе...

Матильда вздохнула.

— У меня один ход. А у подлеца сорок восемь. Надо будет проконсультироваться с адвокатом.

— Нанимать будем?

— Не знаю... да, алименты... и как эта зараза инвалидность получила?

— Выглядит она плохо, — вспомнила герцогесса мать Матильды. — Может, поэтому?