Зеркало войны

Дерево... нельзя сказать, что это драгоценность. Но надо будет сделать вылазку...

Что ж. Надо — так надо. Пойти, сказать маркизу, поискать добровольцев — и вперед.

Добровольцы нашлись быстро. Вызвались и гвардейцы, и пехотинцы, всего выбрали двадцать человек. Тех, кто был не сильно ранен.

В их число попал и Роман Ифринский с друзьями. Сам напросился.

Рид посмотрел в горящие азартом глаза молодого гвардейца, махнул рукой, и решил, что лучше он пусть свою энергию на степняков изливает. Тех — не жалко.

Остальное было делом техники.

Сбиться в клин, прикрыться щитами, и — вниз по склону. До подножия. Там развернуться — и налево.

Не просто так, за деревом, а где у нас деревья?

Леса рядом нет, зато есть степняки, которые ведут обстрел из-за больших деревянных щитов. Кажется, они просто телеги попереворачивали — то, что надо.

Задача простая — степняков отогнать достаточно далеко, чтобы обозники успели затащить так необходимые деревяшки под прикрытие рва.

Простая?

Рид понимал, что это задание для смертников. С другой стороны, чуть раньше, чуть позже — все знали, куда и зачем они идут. Все согласились.

Щиты, экипировка, клин, готовность — и наконец команда.

— Вперед! За короля и Аллодию!

— УРРРААААА!!!

Безумие?

Безумная отвага, равно как и боевой клич — везде одинаковы.

Роман Ифринский бежал на острие клина.

Это так легко говорить — бежал. А на самом деле...

Трава мокрая и скользкая от крови, земля под ногами хлюпает и разъезжается, щит тяжелый, снаряжение — тоже...

Пятнадцать-двадцать килограмм, правильно распределенных — пустяк для человека. Бодрого, полного сил, отоспавшегося, здорового. А когда ты устал, ранен, вымотан до предела — каждый грамм в копилку. И страшно упасть, потому что ты не встанешь.

Шаг, другой... и бешено бьется сердце, понимая, что может отсчитывать последние мгновения, и кровь кипит в жилах, и забывается все. Вплоть до ран и смерти.

Здесь и сейчас — смерти нет.

И приближаются заграждения, и ошалелые лица степняков, которые не понимают — что хотят сделать эти безумцы? Что?

Как им вообще в голову пришло такое? Атаковать превосходящие силы противника? Это же неправильно, так не должно быть, это безумие какое-то!!!

А аллодийцы приближаются, и из груди рвется то ли клич, то ли вой, устрашая врага еще больше. Мы — не погибнем! Мы останемся героями, сомкнув зубы на глотке врага! А вы...

Вы пришли на нашу землю — и вы ее получите! Два метра в длину, метр в ширину, на каждого!

— УРРРААААА!!!

* * *

Не стоит загонять в угол мышку. Она может броситься и больно укусить кошку за нос. И кошка даже не успеет отреагировать.

Она этого не ждет!

Это не прописано в кошачьих мозгах. Мыши не нападают на кошек!

Осажденные должны сидеть смирно, отбиваться, и никак не пытаться прорваться из окружения. Особенно из такого, где холм взяли в три кольца! Не должны!

Роман Ифринский об этом не знал, да и знать не хотел.

Добежать, почти доскользить, упасть сверху вниз, перелететь через заграждение, на плечах, на руках, обрушиться на головы врага, который просто не ждет — у них есть луки и арбалеты, но нету копий, слава богам, их просто нет! Не то бы ждала Романа участь медведя.

Даже если копья и были где-то там...степняки — не регулярная армия. Налетчики, которые попросту растерялись, давая осажденным так необходимую им фору.

Удар.

И еще один.

Палаш в руках Романа почти танцует, голова степняка не отделяется от тела, но откидывается назад, из перерубленных артерий щедро хлещет поток крови, окатывая тех, кто стоит с ним рядом, тело еще не успевает осесть, а Роман разворачивается — и еще один степняк с воем хватается за живот.

Кожаная куртка иногда плохая замена кольчуге.

На землю выпадают сизые внутренности, словно клубок червей.

Степняк воет, а Роман идет дальше и дальше. Падают люди, падают на землю чудовищными плодами отсеченные руки и головы, кто-то кричит, брызгает на лицо кровь, Роман даже не вытирает ее — не яд, и идет вперед.

И рядом с ним бесчинствуют Виктор Лейнский и Эрон Шорский. Бросать друга они не собирались.

Шесть гвардейцев, четырнадцать пехотинцев...

И степняки отшатываются назад.

Так человек врезается в волну — и на миг отталкивает ее своим телом. Потом волна обнимет его, захлестнет, повлечет за собой, но это — потом, потом...

А сейчас — удар!

И еще один! Получи, гадина! И — сдохни!

Они зубами выгрызают пару минут передышки.

Степняки в ужасе отшатываются от этих чудовищ, которые с ног до головы покрыты кровью, и больше похожи не на людей, а на древних демонов. И обозники, которые выскочили вслед за вояками из лагеря, успевают утащить к себе несколько щитов — действительно, телеги, даже колеса есть.

Вот и отлично, то, что надо!

— Роман!

Виктор встряхивает друга за плечо. Ифринский дергается, поворачивается на голос... знакомый?

Он пьян от крови и усталости, почтим безумен от ярости, но друга Роман узнает. И медленно опускает палаш.

— Назад! Отходим назад!

Роман прищуривается, обводит взглядом окрестности. И верно, степняки начинают собираться для отпора. Кто-то в красной шапке бежит, кричит...

И плевать!

Пусть приходят, он их всех здесь положит!

Всех, все-е-ех...

Виктор размахивается, и что есть силы бьет Романа открытой ладонью по щеке.

Есть что-то волшебное в пощечинах. Есть. Что-то такое... изначально неприятное и гадкое. Но сейчас это только на пользу — Роман приходит в себя. И кивает.

— Отходим!!! НАЗАД!!!

И медленно начинает пятиться, прикрывая своих.

Степняки уже опомнились, они уже хватаются за луки, в плечо Романа бьет стрела, но кольчугу не пробивает. Видимо, лук плохой, стрелок поторопился или стрела на излете ударила.

Но синяк будет!

И плевать!

Важно другое. Из двадцати человек в лагерь возвращаются шестнадцать. Еще четверых принесли. Не всем повезло так, как Роману.

Рид пожимает ему руку и хвалит, а Ифринский смотрит на него, и все яснее понимает — надо уходить. Глупо класть свою жизнь под мечи этих грязных тварей, глупо! Не нужна ему война, в которой он не победит!

Каган Хурмах. Район Интары, Аллодия.

Грамотка от Мурсуна прилетела достаточно быстро. Мальчишка гнал коня, что есть сил, и попал к кагану вскоре после завтрака.

Говорят, сытые тигры благодушны.

Врут нагло. Или каганы — зверюги похуже тигров.

Получив известие, что Мурсун наткнулся на авангард противника под командованием маркиза Торнейского?

Маркиза Торнейского?

Хурмах едва не взвыл от радости.

Попался, шакал?! Достаточно ты нервов потрепал, достаточно крови попил! Пришла пора ответить за свои злодеяния!

Убитые тобой степняки требуют отмщения!

Тот факт, что Рид первым в Степь не ходил, он просто отлавливал налетчиков, ну и вешал, а что с ними еще делать, в сознании Хурмаха не умещался. Никак.

Рид был виноват. Рид был убийцей. И сейчас судьба отдавала мерзавца ему в руки.

Хурмах быстро чиркнул ответ.

Атаковать.

Взять врагов живыми, и побольше, побольше, Торнейского обязательно, остальных как получится. Хурмах же идет к Мурсуну. Он желает лично насладиться смертью врага.

Трубить общий сбор!

Войско степняков дрогнуло, разворачиваясь в ту сторону, где стоял маркиз Торнейский.

Рид добился своего. Равель получил небольшую, но отсрочку, а того и надо было.

Симон спешно эвакуировал людей, укреплял город, писал в столицу, ждал...

Теперь у него было на это дополнительное время. Пусть два-три дня, пусть это совсем немного! Иногда и меньшего хватает, чтобы выжить!

Хурмах же...

Он вызвал к себе старую Бурсай, и приказал глаз с Шарлиз не спускать. А случись что...

Живой она уйти не должна. Ни в коем разе. Обратно Торнейский свою невесту не получит, особенно если он ее любит. А разве нет? Что его еще могло сюда привести?

Только Шарлиз. Но ведь не станешь кидаться в бой, если не любишь, так? И есть, есть там, что любить. Хватает прелестей. Лично оценил, так-то.

Бурсай выслушала приказ, и поклонилась.

— Я все исполню, мой каган.

Хурмах довольно кивнул. Интересно, удастся ли взять Торнейского живьем? Надо будет дать ему посмотреть на утехи кагана с его невестой. Тоже пытка. Не обязательно прижигать человека огнем, чтобы ему стало больно, иногда хватит поиздеваться над его близкими. Чаще всего этого хватает.

Ничего, возьмут врага живым, куда он денется? Тридцать тысяч человек, кто сможет устоять против такого войска? Сколько их там... Мурсун написал — тысяча? И половину они положили?

Надо будет взгреть кал-рана! Что это такое — не раздавить жалкую тысячу противников? Давно бы уже уничтожили нахалов?

С другой стороны — Торнейский?

Ладно. Сильно карать Мурсуна не будем, так, поругаем для острастки.

Приняв это решение, Хурмах принялся отдавать приказы.

Выступаем!

Аланея, королевский дворец. Аллодия.

Остеон чувствовал себя просто отвратительно.

Голова болела так, что даже травяные отвары не спасали. Кружилась, а в виски словно гвозди вбивали. Раз за разом, поворачивая их, чтобы больнее было.

Барист честно пытался что-то объяснить королю, но Остеон понимал в лучшем случае одно слово из трех, так что Тальфер плюнул, махнул рукой и начал просто подсовывать его величеству бумаги на подпись. Со всем уважением.

Остеон тоже махнул на все рукой, решив довериться Тальферу, так что мужчины быстро управились, и его величество кивнул на балкон.

— Составишь мне компанию?

— Это честь для меня, ваше величество.

— Пошли...

На балконе Остеон опустился в кресло, кивнул Баристу на второе. Да, честь. Но преданным и умным людям можно многое простить и позволить.

— Что хорошего расскажешь?

— Про что вы хотите послушать, ваше величество? По зерну у нас будет более-менее нормально, вот я еще разберусь как закрыть внешние долги...

Остеон махнул рукой.

— Я не о том. О леди Френсис.

Барист помрачнел.

Л-леди, видали мы таких леди! Но...

— Мои люди пока не говорят ничего нового. Следят, но молчат.

— Может, и нет ничего?

Барист пожал плечами. Может — нет, может — есть, он ведь не скажет королю, что его интересует рыбка пожирнее?

И отвернулся, склонился над столиком, пряча лицо от короля. Дураком он своего господина не считал, нет. Иначе не смог бы с ним работать.

— Налить вам отвара, ваше величество?

Остеон не ответил.

Барист повернулся.

— О, нет... Восьмилапый, ты не мог найти худшего времени!

Его величество потерял сознание.

Барист опрометью бросился звать лекаря, а потом за флаконом с нюхательными солями.

* * *

Не прошло и получаса, как его величество был приведен в чувство, напоен, а еще лекарь рекомендовал прочистительное. И клистир, конечно. Что может быть лучше хорошего клистира, правильно составленного, в соответствии с фазами луны?

Нельзя сказать, что Остеон был в восторге, но — лечиться-то надо? Так что из королевской спальни выставили всех и кивнули лекарю. Проводи свои процедуры, гад, издевайся над королем!

Барист ждал лекаря на выходе.

— Мэтр, мне надо с вами поговорить.

Мэтр Шионский, личный лекарь его величества, наклонил голову. Подмастерье, который следовал за ним, тот и вовсе поклонился, и отступил, почти слился со стенкой.

— Слушаю вас, Тальфер?

С лекарем отношения не то, чтобы не сложились. Просто Шионский, как и всякий выскочка, хоть и получил титул, но не мог простить окружающим знания. Начинал-то он аптекарем, торгующим вразнос порошками, и сейчас хоть и стал дворянином, но безземельным. Поместье ему король даровать не торопился.

— Что с королем?

— Я подозреваю разлитие черной желчи в пищеварительной системе пациента, — важно произнес мэтр. Внешность у него при этом была самая лошадиная. И важность — тоже. Точь-в-точь какающая лошадь.

— Чем это грозит?

Задавать идиотские вопросы, вроде: 'а вам зачем?', 'разрешит ли его величество разглашать подобные тайны?', 'не пойти ли вам с вашими вопросами?' мэтр не стал, ума хватило. Вместо этого он прищурился еще более надменно.

— Думаю, после моего клистира ему станет легче. Особенно если несколько дней он будет принимать промывательное.

Барист кивнул и принялся благодарить. Но не был бы он собой, если б не заметил, какими искрами блеснули глаза помощника лекаря. Ох, не просто так.

Отловить одного помощника было и вовсе несложно.

Промывательное Шионский предпочел давать королю без свидетелей. Его величество распорядился, а лекарь послушался, так что помощник остался в приемной, перед дверью спальни. Там-то его Барист и прижал.

— Что не так с королем?

Молодой, лет двадцати, парень, даже и не пытался юлить. Кто такой Тальфер, во дворце даже собаки знали. И что предан он не хуже тех собак — тоже.

— Господин, конечно, свое мнение имеет...

— А ты? — вкрадчиво поинтересовался Барист.

— А я подозреваю, что без желчи там обошлось, — парень поежился. Его сильно напрягало то, что он хотел сейчас сказать, но и промолчать он не мог. Права не имел.

В Ромее лекари клятву тоже давали.

И — верили.

Клялись Сестре милосердной, и знали, что если они причинят вред больному, то милость Сестры их оставит. А вот шансы попасть под покровительство Восьмилапого и на обед к шервулям сильно вырастут.

Этого пареньку не хотелось.

— Так что там случилось? — Барист давил, не давая времени придумать правдоподобную ложь. — Что?

— Я-я-яд-д-д...

Паренек почти заикался.

И то...

Сказать такое — считай, подписать себе путевку в департамент Дознания. А уж как там спрашивать будут — лучше о таком и не думать, особенно на ночь. Только вот для Бариста слова юноши были просто подтверждением его собственных мыслей, и озвучивать их он никому не собирался.

— А разобраться, что за яд — сможешь?

Парень покачал головой.

— Н-нет.

— Почему?

Взгляд в сторону спальни был более, чем красноречив. Ну да, паренек полностью во власти наставника, а мэтр Шионский не одобрит подобные научные изыскания. Он-то за свою шкуру боится больше, чем за королевскую жизнь, ему в департамент не хочется.

— А как лечить? Хоть примерно?

Парень пожал плечами.

— Знать бы, куда подливают... в пищу, в купальню, еще куда? Могут же и постельное белье обсыпать...

Мальчишка рассуждал со знанием дела. И то — яд в последнее время применялся все чаще. Слишком уж удобное оружие, каждый им воспользоваться может.

Барист догадывался. Не просто ж так принц зачастил к его величеству, ой, не просто...

— В еду? Или в питье?

— Можно добавлять в отвары, которые будет готовить господин, листья сенны, да и простое промывательное, клистиры, тоже будут давать эффект.

Барист вздохнул.

— Вот что, парень. Я с его величеством поговорю, если что — будешь ему еще отдельно настои готовить. Подумай, какие...

— Да, господин.