Чертополох. 1 том.

Между тем, мы потихоньку справлялись с казавшимся поначалу необоримым запустением — домик и сарай были ещё крепкими и не трухлявыми, а после того, как со двора и пристроек был убран весь сор, а Стемба поправил крыльцо и перестелил крышу, наше обиталище стало смотреться гораздо веселее.

Пока "Лис" занимался мужской работой, мы с прабабкой гнули спины на огороде — рыхлящая землю Нарсия — про себя я продолжала называть её подлинным именем — детально объясняла мне, что и как мы будем сажать, и что из этого должно будет вырасти, а я внимательно слушала... Кроме обычных для сельских грядок лука, капусты, репы, да моркови с фасолью, на нашем огороде пошли в рост семена, привезённые прабабкой из Дельконы — мята, чабрец, снимающий воспаления и останавливающий кровь тысячелистник, сращивающий переломы окопник и снимающий зубную боль шалфей, мать-и-мачеха и незаменимая при болезнях живота кровохлёбка, снимающие сердечную боль пустырник и мяун-трава... Многие из этих трав спокойно росли по лесам и лугам, но Дельконские жрицы предпочитали разводить их прямо в обширном храмовом огороде, и теперь эта их привычка пригодилась самой Нарсии...

На наших грядках нашлось место и тому, что сельчане именовали сорняками — оказалось, что бабка благосклонно относилась не только к репейнику, но и к крапиве, подорожнику и чистотелу — сажать их, правда, было как раз и не надо, разве что заросли проредить. Ну, а перед окнами и у крыльца прабабка высадила фиалки и ноготки, которые тоже имели целебные свойства...

Так и прошли весенние месяцы — под стук топора и кудахтанье кур, под наши с прабабкой перекрикивания на огороде... Мать, правда, это не затронуло, скорее, даже наоборот — получив во владение застеленное одеялами кресло у окна, она умудрилась ещё больше уйти в себя, превратившись в живой, мерно покачивающий головой памятник, но мы всё равно опасались оставлять её надолго одну и то и дело забегали в горницу — проведать...

Летом в наших делах наступил если не перерыв, то затишье — быт наладился и теперь его надо было просто поддерживать, а наши каждодневные хлопоты приобрели мерный и спокойный ритм; с утра — к колодцу, за водой, потом — на огород и к живности, дальше завтрак и снова огород... Стемба же, обнаружив, что ему, по-большому счёту заняться уже нечем, неожиданно загрустил. И прабабка, и я заметили это сразу, но если я просто ластилась к "Лису" или показывала, как продвинулась в умении стрелять из изготовленного им для меня лука, то Нарсия вызвала на разговор. Стемба долго отпирался от её расспросов, но потом всё же сказал:

— Я ведь с прадеда горожанин — мне сельская глушь никогда по душе не была. Тесно здесь и скучно... Пока работы было валом — ещё терпел, а теперь... — "Лис" досадливо махнул рукой и замолчал, а прабабка покачала головой.

— Ну, это не удивительно... Только зря ты молчал — ни я, ни Эрка не будем в обиде, если ты теперь пойдёшь по своей дороге...

Стемба изумлённо взглянул на неё.

— А как же вы?

Нарсия улыбнулась.

— Справимся, не бойся. Помощь, тобою оказанная, нам с внучкой всегда будет душу греть, но теперь у тебя начнётся свой путь — хромота твоя уже месяц, как окончательно прошла. Самое время вспомнить, что ты всё-таки воин, а не козопас.

Стемба горько усмехнулся.

— Воин... Вряд ли я снова "Лисью" куртку надену — под княжеский штандарт мне теперь становиться тошно... Разве что к кому из северных владетелей пойти, да только где я найду такого главу, как Мартиар Ирташ...

Взгляд прабабки при этих его словах внезапно стал очень серьезным, и она твёрдо произнесла:

— Ты найдёшь, то, что ищешь, Стемба... Слушай своё сердце — оно тебя не обманет...

На том разговор и закончился. "Лис" промаялся ещё неделю но потом всё же решился проститься с нами. Я проводила его до самой околицы, а потом ещё стояла и смотрела, как его спина мелькает между деревьев. Расставаться со ставшим родным человеком мне не хотелось, но и останавливать его я не имела права...

Впрочем, самой мне долго грустить не пришлось — этим же летом у меня открылись лунные кровотечения и прабабка, дождавшись их окончания, достала свои обёрнутые кожей тетради, с которыми была неразлучна. Когда-то, ещё будучи совсем маленькой, я, улучив таки момент, попыталась заглянуть в них одним глазком, но Нарсия, застав меня на горячем, устроила мне такую выволочку, что с тех пор я предпочитала держаться от таинственных тетрадей подальше. Теперь же прабабка сама положила их передо мной и, открыв первую страницу на заглавном рисунке, изображающем защитный символ Малики, произнесла. "Вот теперь и приспело время..."

Оказалось, что прабабка уже давно рассмотрела во мне колдовской дар. Спящий, правда, но это не беда. Если у мужчин способности либо разовьются лет до двадцати-двадцати трёх, либо нет, то у женщин всё по-другому. Традиционно учиться колдовству начинают после первого лунного кровотечения, которое отмечает окончание детства, но сам дар обычно просыпается либо после окончания девичества, либо после рождения первого ребёнка. Впрочем, случается и так, что ведьмой женщина становится лишь после того, как у неё навсегда прекращаются лунные кровотечения, а то и другое странное событие пробудит дремавшую внутри силу...

— Только к тому времени, внучка, ты уже знать должна, что с этой силой делать и как её под уздцы взять, так что традиций нарушать мы не будем, да и спящий дар вовсе не бесполезен, и вскоре ты это узнаешь... — закончила первоначальные наставления Нарсия, а потом начала рассказывать мне старое предание о том, как разошлись дороги бывших когда-то братьями эмпатов-чующих и колдунов-знающих...

Знающие, чаще всего, либо презирали Чующих, либо пытались подчинить их себе, вызывая тем самым вполне понятную ненависть и недоверие, но сама прабабка не ставила себя выше Чующих и относилась к ним с уважением, искренне считая, что у них можно многому научиться. Ведь там, где колдун берёт силой, ломая и подчиняя себе живое, эмпат добьётся того же терпеливой и осторожной работой с переплетениями жизненных токов, и не оставит после себя искорёженное да порушенное...

Этот первый урок запомнился мне сразу и на всю жизнь — исковерканного, пусть и не колдунами, я уже повидала достаточно, и не хотела, идя по жизни, оставлять за собою такой же выжженный след... Между тем, уроки прабабки продолжались — я узнавала о годовом приливе и отливе сил, о лунных циклах и влиянии их на природу, училась нехитрому вороженью и заговорам... Травничество же и вовсе стояло у прабабки на первом месте — свойства трав и способы вытяжки я должна была выучивать на зубок, а потом мы с прабабкой, оставив мать на попечение Кветки, уходили в лес и там искали редкие и целебные растения, многие из которых, непременно оставив дань Лешему, осторожно выкапывали и переносили на свой огород — так у нас вдоль ограды появились кустики дикого перца и можжевельника, возле бани стал разрастаться очиток, а возле крыльца пошла в рост крошечная облепиха — саженец мы с прабабкой добыли в одном из оврагов...

Так прошли лето и осень, наступила зима, и тут выяснилось что Кветка, которой бабка помогла справиться с тревожащим её нарывом на ноге, расхвалила наши таланты по всему селу. В итоге, когда пришло время холодов и простуд, к прабабке за советом прибежали сразу из двух или трёх семей, но остальные отдалились окончательно — травничество Нарсии пугало селян так же, как и помешательство матери...

Впрочем, мне не было дела ни до соседей, ни до настороженного внимания ровесниц — говорить с ними мне было всё равно не о чем, а все местные новости и сплетни узнавались у неуёмной Кветки. Годы между тем шли своим чередом: я, привыкнув к сельскому труду, потихоньку росла и училась, Нарсия ещё пару раз съездила в Делькону — за необходимыми для моего обучения книгами, но когда мне исполнилось пятнадцать, я осталась без прабабки.

Ещё с утра она вовсю ругала посмевших залезть в огород кур, но уже в обед вдруг прилегла на кровать и укрылась одеялом до самого подбородка. Поскольку раньше такого с моей прабабкой никогда не было, я встревожилась не на шутку, но Нарсия, сделав всего пару глотков укрепляющего питья, отстранила чашку.

— Устала я, внученька, сильно устала... Хотелось бы побыть с тобой ещё немного, да уже не судьба...

Когда я поняла, что означают эти слова, слёзы сами брызнули у меня из глаз — я склонилась к груди прабабки, отчаянно всхлипывая, а она огладила мои отросшие косы...

— Ну не надо, Эрка, мне и так тяжело... Предки и Малика тебя без защиты не оставят, но и ты будь умницей — учения не забрасывай. В моих тетрадях ты найдёшь всё, что тебе знать следует... Ну, а там — верю — сыщется человек хороший, сердечный, найдешь в нем опору себе, славных деток родишь. Тебе ведь уже пятнадцать, заневестилась... — Тут рука прабабки соскользнула с моих кос и она тихо попросила.

— Душно мне в хате, внученька, раствори окно...

Я, всё ещё вытирая катящиеся из глаз настоящим градом слёзы, бросилась к выходящему на огород оконцу и растворила его пошире — в лицо мне тут же ударил пыльный, напоённый запахом трав ветер. Над лесом собиралась гроза — чёрная, тяжёлая туча была уже над нами и ползла низко. Казалось, её тёмное брюхо цепляло верхушки деревьев... Ещё через мгновенье клубящуюся черноту прорезала белая ветвящаяся молния, а прокатившийся следом гром пророкотал прямо над притихшёй деревенькой. Но не успел стихнуть его последний раскат, как в глубине тучи родилась новая молния, а потом ещё... Завороженная грозной силой, я словно бы ненадолго окаменела у окна, и очнулась лишь когда на землю настоящей стеною обрушился ливень...

— Бабушка... — тихо позвала я Нарсию, но ответа не было... Я кинулась к кровати и, увидев, что прабабка не дышит, повалилась подле на колени, сжимая в руках быструю холодеющую ладонь — мои отчаянные всхлипы потонули в шуме ливня... О том, что Нарсия всё же успела нагадать мне судьбу, я узнала на следующий год.

* * *

Из воспоминаний меня вывел начавший накрапывать дождик — тихо зашелестев листвой, он немного сбил окутавшую лес липкую духоту. Повеял долгожданной свежестью... Я посмотрела на затянувшееся серыми тучами небо — грозы, скорее всего, не будет, но сам дождь ещё вполне может усилиться... Амэнцы, похоже, пришли к точно таким же выводам что и я — они перестали рыскать по подворью и укрылись в хате, из которой тянулись теперь вполне аппетитные запахи поспевшего обеда. Правда, про меня они, к сожалению, не забыли — один из "карающих" подошёл ко мне, намереваясь увести в хату, но я, опустив глаза и старательно пытаясь изобразить смущение, тихо пробормотала, что у меня есть некая надобность в уединении... Поскольку с начала моей встречи с амэнцами прошло уже несколько часов, просьба прозвучала вполне убедительно и "Карающий", вздохнув, отконвоировал меня к прятавшемуся в зарослях лопуха нужнику.

Впрочем, на то, что удача решила мне улыбнуться, я понадеялась слишком рано — оказавшись у отхожего места, амэнец обошёл его с таким видом, точно искал второй выход, и даже доски ногою попинал, проверяя их прочность... Да... Этот с меня глаз не спустит!.. Поняв, что терять мне пока особо нечего, я съехидничала.

— Вовнутрь нырнуть не забудь — вдруг там подземный ход до самого Эргля тянется!..

На это моё замечание амэнец ответил лишь тихим хмыканьем, но потом он подошёл ко мне, и, взявши за плечи, слегка встряхнул.

— Послушай меня, лесовичка... Я уже достаточно пожил и людей различать умею — вижу, что не пустая дурь в тебе бурлит, поэтому и советую — не играй с огнём!.. Олдер, конечно, отогнал от тебя того борова красномордого, но если ты и дальше будешь себя так вести, ваше знакомство может закончиться не так хорошо, как началось...

Несмотря на слова, в тоне амэнца не было даже тени угрозы, и я ещё раз, теперь уже внимательно, к нему пригляделась. Пожилой — уже под шестьдесят — пегий из-за седины, но по-прежнему сильный и жилистый. С твёрдым взглядом бледно-голубых глаз, из-за выдубленной ветром и загаром кожи кажущихся ещё светлее... Нет, он не только воин, он ещё и... Такие люди мне до этого дня не попадались, и для того, чтобы проверить свою догадку мне требовалось ещё чуть-чуть времени... Я тихо уточнила.

— Олдер? Это так вашего кривоплечего главу зовут? — услышавший мой вопрос амэнец возмущённо тряхнул головой...

— Он... Только даже в мыслях его "кривоплечим" не называй, а то ещё сорвётся с языка... И не смотри на него так, будто в руках у тебя арбалет взведённый, и ты вот-вот ему стрелу прямо в сердце пустишь...

Произнеся последнее наставление, "Карающий", развернув меня, стал распутывать накрученные Ильмарком узлы, и, освободив затёкшие руки, подтолкнул в сторону нужника.

— Ну, давай уже — иди по своей нужде.

Повторного приглашения мне не потребовалось, но и засиживаться долго я не стала. Даже с развязанными руками убежать у меня не получится — сквозь щель в досках я видела, что амэнец, несмотря на усиливающийся дождь, не только стоит возле отхожего места эдаким грозным стражем, но ещё и глаз с нужника не сводит... Впрочем, даже если б и отвернулся, ничего бы не изменилось — пожилой "карающий" был ни много, ни мало — эмпатом. По силе — где-то крепкий середняк, но при свете дня мне с ним, ни в прятки, ни в догонялки не сыграть — дар Чующего вкупе с многолетним воинским опытом давали ему весьма ощутимый перевес...

После того, как я снова предстала перед "карающим", старательно опуская взгляд в землю. Если эмпату так досаждают мои глаза, то не стоит его ими лишний раз беспокоить. Мне, конечно же, снова связали руки, но уже спереди — стянув запястья, а живописный шрам на моём предплечье, открывшийся из-за задравшегося рукава, не оставил Чующего равнодушным. Он скользнул кончиками пальцев по оставшимся от чудовищного ожога рубцам, вопросительно посмотрел на меня.

— Кто это так с тобой?

В ответ я только плечами пожала.

— По малолетству сама обожглась... Ничего особенного...

— Угу... — судя по голосу, моему ответу веры не было совершенно, но падающие за шиворот и на голову холодные капли не располагали к дальнейшей беседе и мы направились в дом...

Амэнцы обустроились в самой просторной, средней горнице — большинство из них, расположившись за массивным обеденным столом, уже вовсю работали ложками. Эмпат устроил меня в углу и, подошедши к очагу, уже через пару минут вернулся с наполненной до краёв миской. Присел рядом.

— Голодная, лесовичка?

Я посмотрела на плавающий в наваристом бульоне янтарный жир и ярко-зелёный укроп... Сглотнула...

— Не особо...

— Значит, голодная! — амэнец придвинулся ближе, взял ложку.

— Есть со связанными руками у тебя всё равно особо не получится, так что давай я тебя накормлю... — несколько ошарашенная таким оборотом дела, я удивлённо на него посмотрела. С чего это вдруг у "Карающего" столько заботы о пленнице, которой и жить-то осталось совсем немного?!

— Когда желудок пустой, то и на сердце тоска. А ещё в голове всякие дурные мысли появляются, вроде той, что всё плохо и дальше будет только хуже... — ответив на мой, так и не высказанный вопрос, амэнец поднёс мне первую ложку, которую я, памятуя его предыдущие наставления, послушно съела...