Петр 2 Альтернативный

На пристани у Ильинской слободы и Охтинских пороховых заводов нас встретил Батищев вместе с остальными заводскими начальниками. После приветствий повел нас на экскурсию по заводу, объясняя назначение цехов, сараев, складов и технологию производства и хранения пороха. Территория была обширной. В дальнем углу, подальше от жилья, располагалось новое экспериментальное производство бумаги. Этот завод тоже интенсивно рос. Я насчитал десяток строений: склады поташа, извести, щелочи, дерева, щепы, серы, отвалы мела, цеха варки целлюлозы, промывки, бумагоделательный цех и целое поле для сушки на солнце бумаги.

— Я приятно удивлен, Яков Трофимович. Времени прошло немного, а ты, я смотрю, неплохо уже развернулся.

— Это Александр Григорьевич Строганов помог, Ваше императорское величество! Без него бы ничего не вышло.

— Вот как? А я и не знал! Барон, ты порадовал меня! Очень порадовал! Чем тебя наградить?

Старший из братьев Строгановых поклонился и ответил в духе, что для державы живота не пожалеет. Я в ответ кивнул.

— Жду от тебя планы по организации таких заводов. Если требуется где-то монополия или льготы какие-то, то коммерц-коллегия рассмотрит вопрос без задержки.

Сначала Соловьевы, теперь Строгановы. Похоже, купцы почувствовали коммерческую выгоду в моих начинаниях. Наверное, пример Исаева, который уже десятками продает самовары, их раздразнил. Хотя есть у меня сомнения насчёт самоварной темы. Подозреваю, что они не так востребованы как распинается Исаев. Зато угодить царю — дорогого стоит, а своё ушлый торговец на другом возьмёт, на каких-нибудь примитивных откупах.

Следующий час я посвятил обсуждению проблемы улучшения качества бумаги, как сделать ее тоньше, прочнее, белее и дешевле. К сожалению, пока не удавалось сделать её белой, да я и не надеялся. Сульфатный процесс для этого мало подходит, но технологию альтернативного сульфитного процесса я не знал. Одна надежда на химиков, которых пока мало. Гмелин и Шлаттер младший слушали нас внимательно, но новыми идеями пока не радовали.

Батищев уже оснастил варочные котлы герметичными крышками и даже примитивными предохранительными клапанами. Я посоветовал также вмонтировать в котлы термометры, подобные тому, что мы использовали в нефтеперегонном кубе. Намекнул на необходимость улавливать выходящие газы и конденсировать в охладителе. Насколько понимаю, в первую очередь испаряется скипидар, который можно использовать в производстве красок. Он, правда, гораздо более ядовит, чем обычный. В любом случае, этими парами не стоит дышать тем, кто работает и живёт рядом с целлюлозно-бумажным производством.

Жидкие отходы тоже можно использовать. Пена, которая всплывет, это сульфатное мыло. Вроде бы его тоже можно применять в лакокрасочном производстве или для обогащения руды методом флотации. Например, при добыче того же олова. Остальной же раствор можно выпарить и выжечь органические компоненты. Должен получиться так называемый зеленый щелок, из которого каким-то образом можно получить снова белый щелок. Такой процесс называется каустизация, но я понятия не имею, что он из себя представляет. Озадачил решением этой непростой задачи Батищева и Шлаттера. Гмелина пока решил не отвлекать от нефтехимии, но посоветовал ему быть в постоянном контакте с лабораторией Батищева.

— Так нет же тут никакой лаборатории, Петр Алексеевич?

— Значит должна быть. Закажите такое же оборудование, какое есть в Академии или в Генеральной Аптеке. А ты, Яков Трофимович, поищи среди рабочих или детишек толковых лаборантов. Пусть осваивают науку и проводят эксперименты.

— Может быть лучше такую школу организовать при кафедре химии Академии, Государь?

— Возможно это и лучше, но лаборатория при заводе должна быть. Потому что задачи у нее особые — химические опыты для промышленности. Лаборатория при аптеке занимается химическими опытами для медицины. А лаборатория при Академии должна заниматься общими химическими законами и да, обучением студентов университета.

Обсудили также проблемы роста производства бумаги. Одно из основных ограничений — нехватка щелочи, сырьем для получения которой служил поташ. Вещество достаточно дефицитное и к тому же экспортное. Решением было замена при производстве щелочи поташа на соду. Но в эти времена сода являлась ещё более экзотическим сырьем. По счастью я знал способ получения с помощью нагрева при высокой температуре смеси глауберовой соли, угля и известняка. Глауберову соль можно добыть двумя способами. Первый способ уже известен и открыт самим Глаубером. Состоит он в воздействии серной кислоты на обычную поваренную соль. Но серная кислота тоже дорогой продукт и дешевле будет добывать природную глауберову соль. Я знал о нескольких месторождениях, из них два доступны, хотя и далеки от Петербурга. Одно находится в Кулундинской степи в Сибири, недалеко от будущего Барнаула. Второе поближе — на берегах залива Кара-Богаз-Гол. Так что у экспедиции за бакинской нефтью появится ещё одна цель на противоположном берегу Каспийского моря. Но вначале мне всё же придётся провести опыты с искусственным получением соды по методу Леблана.

Поставил также вопрос очистки жидких отходов производства.

— Охта уже отравлена. Скоро станет невозможно есть рыбу в Неве. Думайте, как избежать слива черного щелока в реку.

— Можно отстаивать отходы в пруду, — предложил Батищев.

— Из пруда яд может попасть в грунтовые воды. Возможно, лучше будет вывозить твердые отходы в море.

Вот и ещё одна непростая задача. Пока промышленные отходы не отравили всю Балтику — нужно разрабатывать методы охраны окружающей среды.

К вечеру, когда лодка уже приближалась к пристани у Летнего дворца, я решил что есть время по пути посетить Литейный двор. Ещё несколько лет назад здесь интенсивно отливались пушки и ядра для армии. Сейчас такой большой потребности нет, и толковые мастера занимались всякой мелочевкой. Иван Ферстер был одним из лучших колокольных мастеров в городе и с чугунным литьем имел дело нечасто, но свой новый проект я решил поручить ему. Обрусевший немец внимательно выслушал задачу.

— На востоке, в Китае, издавна научились отливать сталь в тиглях, смешивая уголь, железо и чугун. Как они это делают, я точно не знаю, но вроде бы есть два способа. По первому варианту тигель должен быть плотно закрыт крышкой. По другому варианту поверх кусочков цементованной стали насыпали слой флюса из зеленого стекла.

Второй способ на самом деле должен был изобрести англичанин Гентсман лет через двадцать. К сожалению, это было всё, что я знал об этой технологии. Поэтому поручил Ферстеру подходить к работе творчески. На первом этапе ему нужно получить литую сталь. На втором — найти ей приминение. Например, у кузнецов-оружейников. Или в пружинках часов. Собственных часовщиков в России пока единицы, но я уже встречался как-то со старичком Иоакимом Гарно. Для организации отечественного производства часов нужно сделать очень много. Наличие хорошей пружинной стали только первый шаг. Хорошая сталь также требовалась для стрелок компасов. Вроде мелочь, но из-за неё российские компасы могли размагнититься в самый неудобный момент. Третьим этапом станут эксперименты с легирующими добавками. Но об этом я конечно сегодня не заикался даже.

Пока я общался со своим первым металлургом-экспериментатором, к нашей компании присоединился Василий Корчмин, который предложил посетить его мастерскую. Через несколько минут, ожесточенно грызя пустую трубку, он демонстрировал мне набор самовозгорающихся фитилей для новых бомб с различной задержкой времени прогорания.

— И как? Испытывали уже при стрельбе? Осечки бывают?

— Бывают, Государь. Поначалу каждый второй выстрел бомба не взрывалась, но сейчас наловчились уже и осечка только один раз из пяти где-то получается.

— Тоже немало. Нужно совершенствовать дальше. А как насчёт времени срабатывания бомбы?

— Когда пристрелялись, то почти всегда взрыв бомбы стал происходить после попадания.

— Отлично. Что с бомбическими орудиями крупного калибра? Отлили уже?

— Той формы ствола, которую мы с тобой обсуждали, Петр Алексеевич, у нас пока нет. Болванку отлили, сейчас высверливаем и шлифуем. Будет готово через несколько дней. А пока испытывали на самой крупной из наших пушек. Пороховой заряд клали меньше, но выстрел все равно получается очень мощный и дальнобойный, так как бомба легче, чем цельное ядро. Если такие орудия поставить на корабли да палить по настильной траектории — пробьют борт любого корабля!

— Я рад, Василий Дмитриевич! Продолжайте работу. Нужно оснастить один из наших кораблей батареей таких мощных орудий и провести испытания в условиях потешного морского боя. И усильте секретность. Ни один шпион не должен ближайшие годы разобраться в ценности того, что вы сделали!

Корчмин ещё сам не понимал, насколько мощное оружие он создал. Через несколько лет, когда начнётся война с турками, я рассчитывал, что российские корабли уничтожат весь османский флот в Средиземном и Черном морях, молниеносно и непоправимо. А до этого ни один английский или французский шпион, которыми переполнен Петербург, не должен разобраться в том, что я намереваюсь изменить баланс сил среди морских держав.

1 августа я отправился в Петропавловскую крепость. Мой дед посещал казематы Тайной канцелярии каждый понедельник. Сегодня уже вторник, но традицию я решил возродить. Тем более что сейчас полным ходом шло расследование покушения на меня. В первый же день, когда я был ранен, арестовали всех солдат отряда Дашкова и большое количество свидетелей, толпившихся в районе Гостинного двора. Всех их опросили сначала на месте, затем в крепости 'у пытки'. Лицезрение дыбы, неторопливые приготовления палачей хорошо развязывало языки. Но многим не повезло еще больше и пытки они всё равно не избежали. В эти времена в политических процессах со средствами расследования не церемонились. Людей подвешивали на дыбе, выворачивая суставы, били кнутом. После этого отправляли в камеры отлежаться, чтобы через несколько дней подвергнуть истязаниям снова. По установленному порядку обычно пытали три раза. Если не находили в ответах противоречий или изменений — появлялся шанс избежать дальнейших допросов. Презумпция невиновности в таком серьезном расследовании не работала. С точки зрения Ушакова и его подчиненных все оказавшиеся в пределах видимости во время покушения на царя были преступниками. Даже если вина не подтверждалась, смущения никто не испытывал, так как решалась задача поиска врагов Государя. Я не мешал, предупредив только, чтобы никого не калечили, да и кнутом пользовались только по делу. Больше всего досталось тем, кто в предчувствии неприятностей попытался бежать с места происшествия. Но их имена выяснили из показаний других свидетелей, и аресты продолжались до сего дня. Пока что удалось выяснить приметы разбойников и разослать погонные грамоты для их поимки с обещанием высокой награды.

— Через границу не убегут? — спросил я Ушакова, перебирая протоколы допросов на столе передо мной.

Сидевший на лавке могучий генерал помотал головой.

— Даже если в Швецию прорвутся — там их тоже достанем, Государь. Люди предупреждены.

Я кивнул.

— Что Веселовский? Много наговорил?

— Поет как соловей, Петр Алексеевич.

Секретарь Меншикова, Яков Веселовский, ничего не знал о покушении, зато попав в каземат начал рассказывать о воровстве Светлейшего князя. Утаивание налогов, притеснение соседей-помещиков, взятки со всего и вся. Даже с приданного цесаревен умудрился получить откат. Новостью казнокрадство Александра Даниловича не было. Раньше это сходило ему с рук, но сейчас мои советники уговаривали наказать своего врага. Первое время я склонялся к более мягкому штрафу и ссылке. Но смущали странные приказы в Ингерманландский и Семеновский полки, ушедшие из Военной коллегии перед самым покушением. Допрошенные Пашков и оба генерала Волкова уверяли, что эти распоряжения были вызваны угрозами моих камер-юнкеров во время ночной попойки. К стыду своему, я таких речей не помню, так как был сильно пьян. Но всё равно созывать армию на основании пьяного трепа молодежи кажется чрезмерным и нелогичным. А вот для осуществления переворота — очень даже! Ушаков и Головин ждали от меня разрешения применить пытки к генералам, однако я сомневался, что перепуганные офицеры смогут что-то добавить к своим показаниям.

— Позволишь дать совет, Государь? — Ушаков спокойно смотрел мне в лицо. Я кивнул и он продолжил. — Преступление Меншикова не в том, что он причастен к покушению на тебя. Его вина в том, что он позволил себе принимать решения за тебя. Он, несомненно, хотел поместить царя под арест и править от его имени. Это такая же измена, как и покушение на цареубийство!

— Но ведь мне только одиннадцать лет. Я несовершеннолетний и по Тестаменту императрицы нахожусь под опекой Верховного Тайного совета!

Ушаков снова мотнул головой.

— Твоя помолвка уже признание твоего совершеннолетия. За несколько последних месяцев ты доказал всем, что разумен как взрослый муж, Ваше императорское величество. Тестамент же Меншиков сочинял на пару с Бассевичем, чтобы ограничить твою власть и править самому. Но самое главное — именно он отдал преступный приказ Дашкову доставить тебя во дворец, вопреки твоей воле.

Я кивнул, соглашаясь, и Ушаков продолжил:

— Сейчас никто не сомневается в том, что ты достаточно взрослый, чтобы управлять страной самовластно. Но для тех, кто тебя ещё не знает и судит по твоему возрасту нужен знак, убедительный и беспощадный.

— Какой знак, Андрей Иванович?

— Знак, что сомневаться в мудрости одиннадцатилетнего императора уже преступление. Люди должны бояться и тогда то, что ты задумал, станут делать без пренебрежения и лености.

Я отложил бумаги и смотрел, размышляя, в небольшое окно на крепостной двор. 'Всё-таки Меншиков подставился. Ушаков прав. Хотя он использовал аргументы для укрепления моего деспотизма, но некоторый страх подданных может быть полезным для дела'. Вздохнув, спросил:

— Кто там сейчас в очереди на дыбу?

— Любой, кого прикажешь, Государь, — ответил Головин.

— На ваше усмотрение. Я просто хочу посмотреть.

Пыточная выглядела мрачно, как я и представлял. Тусклые светильники, огонь в очаге, серые стены, крюки в потолке, столик с пыточными инструментами. Палачи и канцеляристы склонились в низком поклоне. Я окинул помещение взглядом и сел в сторонке на лавку. Пара дюжих охранников привели изможденного человека и поставили на колени. Начался допрос. Ушаков и Головин попеременно спрашивали, перепуганный мужчина отвечал, канцеляристы записывали. Потом с допрашиваемого сорвали рубаху. Я увидел незажившие уродливые шрамы по всей спине, оставшиеся от предыдущей пытки. Бедняге заломили руки за спину, привязали к веревке, подвешенной к потолочному крюку, и палачи вздернули тело к верху. Человек застонал, а потом заорал, когда его дернули за ноги вниз, выворачивая руки из суставов. Снова начался неторопливый допрос. Потом палач взялся за хлыст и ловкими ударами превратил всю спину в кровоточащий кусок мяса. Плохо соображающего от боли человека снова спрашивали и еще нескоро унесли прочь. Я наблюдал за этим жутким процессом. Наконец, так и не сказав ни слова, вышел на улицу. Взглянул на пасмурное сегодня небо. Ушаков и Головин стояли рядом, почтительно ожидая моих распоряжений. Я же боялся проявить видимую слабость, поэтому молчал. Мой дед-садист обожал подобные развлечения. Меня от них тошнило. К тому же я понимал, что на результаты следствия пытки мало влияют. Ясно, что все это расследование бьёт по невиновным людям, оказавшимся не вовремя в ненужном месте. Но лезть со своими цивилизованными представлениями в худо-бедно работающую систему дознания посчитал вредным. Самое большее — запретил увечить людей, а телесные раны их затянутся.