Охваченный боевым азартом, капитан Блерри с радостью наблюдал за языками огня, вспыхнувшего на борту русского флагмана. Как страстно он желал, чтобы рыжее пламя быстро распространилось по вантам и парусам ненавистного корабля, превратив его в могучий костер посреди моря, однако его надеждам не суждено было сбыться. Яростно начав свою демоническую пляску, огонь на борту 'Парижа' стал быстро слабеть и хиреть, а затем и вовсе погас.
Напрасно Блерри ожидал новых сполохов пожара в темных клубах дыма. Их больше не было. Русские моряки быстро справились с возникшим огнем.
— Корабли противника серьезно повреждены! Я сам видел, как наши ядра неоднократно попадали в их пушечные порталы, господин капитан! — радостно прокричал Можерон, едва только 'Тулон' вышел из зоны огня.
— Я тоже прекрасно это видел! И русские пушки опять молчат! — торжествующи, выкрикнул в ответ Блерри. — Приготовиться к новому повороту и дальнейшему сближению с противником!
— А может это хитрая ловушка, мсье капитан? — спросил Блерри помощник и тут же пожалел об этом.
— К черту вашу ловушку, Можерон!!! — взревел командир. — Я не знаю и не желаю знать, о чем думает адмирал Нахимов, но я твердо знаю, что сегодня я потоплю его во славу нашего императора. Отдать приказ о повороте!
Всё то время, что французские корветы обстреливали 'Париж' и стоящую рядом с ним 'Императрицу Марию', адмирал Нахимов невозмутимо стоял на капитанском мостике флагмана. Время от времени, поднося к своим глазам подзорную трубу, он неторопливо наблюдал за развернувшимся перед ним сражением.
Внешне, русский флотоводец был абсолютно спокоен и только сильно покрасневшее лицо, выдавало его внутренние переживания. Однако это было единственным признаком волнения Нахимова. Заложив правую руку с зажатой в ней подзорной трубой за спину, он невозмутимо слушал доклады своих офицеров, отвечая короткими приказами или комментариями.
— Скверно стреляют, очень скверно. Только порох зря жгут-с, — произнес Нахимов, оценивая результативность огня противника, открытого французами с дальней дистанции и был абсолютно прав. Всего лишь несколько ядер угодило в корпус флагмана, нанеся ему минимальный урон.
— Корабли противника идут на сближение!! — с тревогой в голосе донес адмиралу один офицеров штаба.
— Очень хорошо. Посмотрим, на что способны французские комендоры с этой дистанции, — спокойно молвил Нахимов, внимательно наблюдая за быстро приближавшимися кораблями врага.
— Павел Степанович, вы бы встали чуть подальше. Неровен час, какое шальное ядро прилетит — с мольбой в голосе обратился к Нахимову, стоящему у самого кормового фальшборта, его молодой адъютант Павел Корн.
— Совершенно зряшная просьба-с, Павел Семенович. Смерть моя даже от какого-нибудь шального ядра по большому счету ничего не изменит, — невозмутимо отвечал моряк.
— Как так, Павел Степанович!? — искренне удивился лейтенант.
— Да вот так. Сейчас все находится в руках наших комендоров. Если я их правильно воспитал и обучил, то враг будет разбит, не зависимо буду я жив или мертв. А если плохо, то любая смерть будет мне за счастье, лишь бы не видеть своего позора.
— Да как можно, господин адмирал!? — возмущенно вскричал Корн.
— Можно, смею вас заверить. Такова жизнь. А вот вам милостивый государь, совершенно незачем рядом со мной стоять. Глупо-с, своей молодой жизнью зазря рисковать. Извольте встать у меня за спиной и докладывать о действиях британского линкора, — приказал Корну адмирал.
— Есть — смиренно произнес лейтенант и принялся наблюдать за кораблем капитана Кнабса, чьи боевые действия, мало, чем отличались от действий французов. Начав стрелять с дальних дистанций, 'Куин' медленно приближался к стоявшему на якорях 'Константину'. При этом, как и капитан Блерри, британец был вынужден проводить сложные маневры, дабы иметь возможность обрушить на русский парусник мощь своей бортовой артиллерии.
Командовавший 'Константином' вице-адмирал Новосильцев, строго придерживался приказа адмирала Нахимова и, несмотря на попадания в корабль вражеских ядер, ответного огня не открывал.
Подобное поведение русских кораблей для капитанов флота коалиции было непостижимой загадкой. Привыкшие к тому, что артиллерийская перестрелка между враждующими флотами начиналась еще с дальней дистанции, они вначале усердно ломали голову над упорным молчанием врага, чтобы затем списать все на 'азиатскую' дикость своего противника. И потому, позабыв всякую осторожность, просвещенные европейцы спешили засыпать молчавшего противника градом своих бомб и ядер.
Единственный европеец, кто мог просветить командиров коалиции, капитан Джон Слейтон, участвовавший в синопской битве и воочию знакомой с тактикой Нахимова, вот уже несколько месяцев находился в русском плену.
Не помогли капитанам Блерри и Кнабсу и турецкие моряки, уже неоднократно испытавшие на себе убийственную тактику 'Нахим-паши'. И не потому, что коварные азиаты сводили какие-то свои счеты со своими 'старшими братьями' по оружию. Отнюдь нет. Турки были бы только рады помочь советом 'высоким белым братьям'. Если бы такая возможность у турецких моряков вдруг и возникла, то европейцы попросту не стали бы их слушать.
Воровато и торопливо проплыли французские корветы мимо угрюмо молчавших русских парусников, спеша опустошить свои пороховые погреба. На этот раз комендоры противника стреляли куда лучше. Вражеские ядра густыми роями пролетали над палубой флагманского 'Парижа' и многие из них падали на русский корабль.
Одно из них в мгновение ока превратило резную ограду капитанского мостика в груду обломков, которые щедрым дождем обрушились на адмирала и его малочисленную свиту.
— Ах!!! — громко воскликнул Корн, заметив, как увесистая щепка с силой хлестнула по лицу стоявшего рядом с ним Нахимова. Тот от нестерпимой боли непроизвольно прикрыл руками голову, но уже спустя несколько секунд поспешно отдернул их, словно устыдившись своих действий.
— Павел Степанович!! Как вы!? — с тревогой выкрикнул лейтенант, бросившись на помощь Нахимову, но не успел он пройти и шаг, как был остановлен гневным взглядом адмирала.
— Благодарю вас. Ничего существенного, только щепка-с, — язвительно бросил Нахимов, медленно поднимая к глазам руку с подзорной трубой.
— Но как же, Павел Степанович!? У вас же вся щека в крови, — не унимался лейтенант и, выхватив из кармана мундира белоснежный платок, решительно шагнул к своему кумиру.
— Лейтенант Корн, прекратите заниматься несвойственным для офицера делом, — Нахимов решительно отодвинулся в сторону от сжимавшей платок руки.
— Всю необходимую мне помощь, в свое время окажет корабельный доктор. А вы извольте заняться своими прямыми обязанностями. Приступите к тушению пожара на корабле! — громко приказал Нахимов, заметив краем глаза разгорающиеся языки пламени на палубе линкора.
Упав на палубную тумбу канатов, вражеское ядро моментально подожгло их смоляные волокна и выпущенный на волю огонек, проворно заплясал по ним. С каждой секундой своего танца он становился все сильнее и прожорливее, грозя в любой момент перекинуться на паруса 'Парижа'.
Нет ничего опаснее, чем огонь на палубе корабля и потому, позабыв обо всем, лейтенант Корн стремительно бросился тушить адское пламя. Вместе с ним, на борьбу с огнем бросилось и несколько матросов, все это время стоявших на палубе под неприятельским обстрелом.
Не обращая внимания на грохот и свист проносившихся над собой вражеских бомб и ядер, горстка храбрецов отчаянно боролась с огнем, который отнюдь не собирался сдаваться. Почувствовав волю, пламя оказывало яростное сопротивление морякам, нещадно жаля их своими жаркими языками огня.
Только самоотверженный героизм, позволил матросам во главе с лейтенантом Корном отстоять корабль и не дать разгореться пламени. Весь прокопченный, держа в обожженных руках изрядно обгорелый мундир, Корн буднично доложил адмиралу о ликвидации пожара.
— Благодарю за службу, Павел Семенович! Прикажите выдать морякам по чарке водки, а сами отправляйтесь к доктору, — теплым голосом произнес Нахимов, и это было самой лучшей наградой для Корна на данный момент.
— Рад стараться, господин адмирал. Но позвольте остаться возле вас до конца боя, — с трепетом в голосе попросил лейтенант.
Нахимов внимательно глянул на поврежденные руки офицера, а затем произнес: — Как вам будет угодно-с.
За всеми этими событиями происходившие на палубе 'Парижа', корабли противника успели произвести очередной маневр и начали новое сближение. Наступала финальная часть сражения.
Открой раньше времени русские корабли ответный огонь и противник, никогда бы не рискнул пойти на сближение. Имея в своем распоряжении лучшую скорость и маневренность, французские корветы могли еще долгое время курсировать на средней дистанции вдоль стоявших на якоре русских кораблей и засыпать их ядрами в надежде на скорый результат. Однако убаюканный молчанием вражеских пушек, капитан Блерри отбросил прочь всякие сомнения и рискнул приблизиться к молчавшему 'Парижу', обуреваемый страстным желанием немедленно потопить его.
Подобно завзятым дуэлянтам, державшим наготове взведенный пистолет, твердым и уверенным шагом, подходящим к роковому барьеру, сходились в своем смертельном противостоянии русские и французские корабли.
Отставив в сторону подзорную трубу, капитан 'Тулона' лихорадочно наблюдал за тем, когда его корабль выйдет на огневой рубеж и сможет дать сокрушающий залп по врагу. Вот по приказу капитана корвет замедлил ход, и мягко накатываясь на волны, стал приближаться к заветной точке. Еще миг, еще секунда и жерла пушек 'Тулона' уперлись в обреченного на скорую смерть русский флагман. Блерри уже собирался отдать команду к открытию огня, как молчавший все это время 'Париж', неожиданно окутался клубами выстрелов.
Огненные сполохи дружными цепочками пробежали по всему огромному борту адмиральского корабля, давая врагу долгожданный ответ. Очень много черных пробелов было в этих огневых цепочках, однако даже в таком виде русский линкор были опасен для французов. Отправляясь в поход на Стамбул, Нахимов взял на свой флагман лучших комендоров Севастополя, за плечами которых были огромный опыт сражения с врагом. Именно на их умение и мастерство рассчитывал Павел Степанович, отдавая наступательную инициативу врагу, терпеливо ожидая возможности нанести врагу сокрушительный удар. И севастопольские артиллеристы не подвели своего любимого адмирала.
Удар оглушительной силы обрушился на 'Тулон', безжалостно сотрясая корпус корабля. В момент залпа французский корвет еще не успел полностью поравняться с парусником и потому, русские комендоры стреляли с некоторым упреждением его движения.
Очень много русских ядер и бомб упало в море, но те, кто все же попали во вражеский корабль, нанесли ему колоссальный урон. Тактика 'пистолетного выстрела' адмирала Нахимова вновь оправдала себя.
Самым главным и чрезвычайно опасным повреждением для французов, стала поломка паровой машины. Оказалось достаточно одного ядра, которое разрушило стенку парового котла, чтобы грозный красавец 'Тулон' превратился в удобную плавучую мишень для русских канониров.
Конечно, двадцать пушек левого борта нанесли заметные повреждения русскому линкору, но в артиллерийском противостоянии с ним, 'Тулон' был обречен. Это хорошо понимал Блерри, это так же было ясно и капитану первого ранга Леклерку, командиру 'Ваграма'. Едва стало понятно, в какое бедственное положение попал его боевой товарищ, Леклерк самоотверженно бросился в атаку.
С этого момента положение противоборствующих сторон резко изменилось в пользу французов. Стоя на якорях и лишенный возможности маневра, 'Париж' мог вести борьбу только с 'Тулоном' тогда как второй противник большей частью находился вне зоны обстрела орудий линкора. Чем Леклерк не преминул тут же воспользоваться. Уже с первого же залпа носовая оснастка русского флагмана была сильно повреждена, а после второго был сбит кливер, и на борту корабля вновь вспыхнул пожар.
Напрасно стоявшая рядом 'Императрица Мария' пыталась огнем своих пушек привлечь на себя внимание противника. 'Ваграм' подобно бульдогу намертво вцепился в 'Париж', решив разделаться с самым сильным своим противником.
На результативность стрельбы канониров капитана Леклерка очень влияли постоянные маневры корвета. Ведя борьбу с русским линкором 'Ваграм' был вынужден двигаться, ибо сильное течение сносило корабль в сторону. Впрочем, этот момент не мог долго помогать храбро сражающемуся 'Парижу'. Против огня двух вражеских корветов он был бессилен, и гибель его была лишь вопросом времени.
Но боевое содружество и взаимовыручка была присуща не только французским морякам. Как только 'Ваграм' открыл огонь по русскому флагману, в бой вступили два парохода, которым адмирал Нахимов предписал действовать по обстоятельствам.
Первым на врага устремился пароход под командованием лейтенанта Лазарева. Это был последний русский брандер из отряда графа Ардатова, так и не успевший получить свое вооружение в виде шестовой мины. Однако этот факт ничуть не повлиял на решимость молодого командира идти в бой. Дальний родственник севастопольского адмирала без малейшего колебания бросил свой корабль в атаку, видя тяжелое положение 'Парижа'.
Вслед за ним на 'Ваграм' устремился вооруженный пароход 'Владимир'. Его канониры мало чем уступали канонирам адмиральского флагмана, и уже после второго залпа носовой пушки русское ядро упало в опасной близости от борта императорского корвета.
Корабль Леклерка так и не успел дать новый залп по борющемуся с огнем 'Парижу' и был вынужден начать маневрировать, чтобы дать отпор русским пароходам. Первым и наиболее опасным противником для императорского корвета, безусловно, был брандер лейтенанта Лазарева. Едва только французский корабль совершил разворот, как в тот же миг, канониры 'Ваграма' обрушили на него всю мощь своего правого борта.
С гудящим воем устремились чугунные ядра навстречу русским храбрецам, но торопливость комендоров и движение парохода свели на нет меткость их выстрелов. Лишь только два ядра попали в капитанскую рубку парохода, но они были остановлены баррикадой из мешков с песком. Широкой рекой хлынул на палубные доски желтый песок из разрушенной баррикады, но стоящий у штурвала лейтенант Лазарев совершенно не обратил на это внимание. Устремив охваченный азартом взгляд на врага, он уверенно вел свой брандер на таран вражеского корабля. Больше лейтенант ничего не мог противопоставить отлично вооруженному противнику. — Алярм! Алярм! — истошным криком разносилось по пушечной палубе французского корвета. Быстро сокращающееся расстояние между сражающимися кораблями позволяло комендорам 'Ваграма' дать ещё только один залп по русскому брандеру.
Борт французского корвета вновь окутался густым дымом пушечных выстрелов и вновь результат стрельбы был удручающим. Пушкари императора Наполеона дали слишком большой перелет и выпущенные по брандеру ядра упали густым роем за кормой русского парохода, уверенно приближавшегося к так называемой 'мертвой зоне'.
