— Именно в таком виде, мне и следует идти к моим солдатам, Алексей Николаевич. Именно в таком.
Ширинский ничего не понял в рассуждениях своего командира, но спорить не посмел, и осторожно поддерживая Ардатова, вывел его из палатки, одновременно рассказывая ему подробности сражения.
Его слова не сильно радовали Михаила Павловича. В сражении за турецкую столицу более двухсот русских солдат погибло на поле брани и вдвое больше, получили ранения. При этом как среди первых, так и среди вторых, было большое число офицеров. Графа ничуть не тронули слова Ширинского о том, что только одних убитых французов с англичанами было насчитано свыше шестисот человек. Количество же убитых турков не поддавалось подсчету. Широким ковром павших тел они, усыпали обе стороны ручья Али-бей-су, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, сколь огромны их потери.
— Никак не меньше тысячи человек, а то и все две — уверенно произнес Алексей и с этим утверждением, было трудно спорить. Столь густо лежали на земле недвижные тела солдат султана.
Стоя у подножья Козьего холма, Михаил Павлович внимательно осматривал поле сражения, и увиденная им картина не приносила радости в его душу. При виде погибшей на склоне холма батареи, лицо графа напряглось, а желваки заходили ходуном.
— Не казните себя так, Михаил Павлович. Ведь это война — сочувственно сказал Ширинский, видя состояние Ардатова — не будь у нас винтовок, число наших потерь было бы гораздо больше.
— Да ты прав. Винтовочки пруссаков очень помогли одержать нам сегодняшнюю победу, но и о своих ошибках забывать не стоит — холодно молвил граф, коря себя в душе о том, что неверно угадал планы неприятеля. Находясь на своей земле, враг мог позволить потерять сколько угодно своих людей. Для оторванного от дома Ардатова, каждый из его солдат был на вес золота.
Солнце уже поднялось из-за горизонта, и его первые золотистые лучи озарили ужасное поле брани. Глянув еще раз на неподвижные людские тела, распростертые на земле, Михаил Павлович отвернулся и приказал адъютанту построить поредевшие полки.
— Я хочу поздравить солдат с победой — пояснил Ардатов адъютанту и тот стремглав бросился исполнять его приказание.
Было уже ближе к полудню когда, проигнорировав требование медика об отдыхе, граф отправился на флагманский корабль. Смотр и общение с солдатами сильно измотало Ардатова, и можно было с легким сердцем потребовать, чтобы моряки явились к нему в лагерь на доклад. Однако он сразу отмел этот вариант, предложенный Ширинским. Превознемогая ломоту в теле, страшную усталость и постоянное головокружение, он отправился на 'Париж', дабы отдать последние почести Павлу Степановичу.
У адмирала на теле действительно не было ни единой раны или царапины. Только усталость и тревога серой маской застыли на челе Нахимова, и стереть эту печать было не под силу даже смерти. И глядя на застывшее лицо своего боевого товарища, граф невольно подумал, о возможной правоте эскулапа по поводу причины смерти знаменитого флотоводца.
'Да, скорее всего, действительно не выдержало сердце. А я его, не окрепшего, в море с собой позвал — горестно думал Ардатов, безжалостно добавляя новую гирю в чащу своих былых грехов и ошибок, но его второе я немедленно парировало этот упрек — но так нужно было для дела. Без Нахимова мы бы никогда не вывели бы эскадру в море, не захватили Босфор и не факт, что удержались бы на его берегах'.
Наклонившись над телом моряка Ардатов поцеловав его в лоб, перекрестился, а затем намеренно громко и отчетливо сказал так, чтобы было слышно каждому стоящему на палубе: — Эх, всё же настигла тебя Павел Степанович коварная пуля супостата.
— Какая пуля ваше превосходительство? — удивленно пискнул корабельный врач, имевший точно такое же мнение о смерти адмирала, как и его сухопутный коллега. Однако у Ардатова уже был готов нужный ответ. Он только холодно мазнул эскулапа властным взглядом, и тот мгновенно сжался, став вдвое меньше ростом против обычного.
— Та самая вражеская пуля, что прежде тяжко ранила нашего дорогого Павла Степановича на Малаховом кургане и злодейски оборвала его жизнь, в саму важную для нас всех минуту! — Ардатов говорил твердо и хлестко, словно молотком впечатывал стальные гвозди в палубу 'Парижа'. — Или вы милейший действительно думаете, что у адмирала Нахимова в бою сердце могло сдать!? Вот так просто, взяло и отказало? Так что ли, получается?
От этих слов Ардатова врача как ветром сдуло, а по матросским рядам застывших в скорбном карауле прошелся одобрительный гул. Да, именно от подлой французской пули и погиб их горячо любимый адмирал, не доживший всего каких-то несколько минут до своей самой громкой победы. Ах, как горестна и жестока судьба!
Так, в мгновения ока среди матросов родилась легенда об 'истинной причине' смерти Нахимова, которая зажила своей полнокровной полноправной жизнью. Да и как ей было не родиться, если она в мгновения ока стерла со светлого имени Павла Степановича такую неблагозвучную для военного человека причину смерти как больное сердце. И к тому же, прозвучавшей из уст боевого соратника Нахимова, стоявшего на палубе 'Парижа', в простреленном мундире и с кровавой повязкой на голове. Такому человеку было невозможно не верить.
— Что вы собираетесь делать с телом Павла Степановича? Похороните в море? — спросил Ардатов вице-адмирала Новосильского, принявшего командование эскадрой.
— Согласно воле покойного, он будет похоронен во Владимирском соборе Севастополя, рядом с адмиралами Лазаревым, Корниловым и Истоминым. Для этого, тело будет помещено в бочку с винным спиртом, где и будет находиться до прибытия эскадры в Севастополь — отчеканил Новосильский и граф поддержал это решение.
— Полностью с вами согласен, Федор Михайлович. Адмирал Нахимов достоин такой почести — произнес Ардатов, а затем добавил — и вот, что еще. Мир еще не подписан, и всякое может случиться. Одним словом, я не хотел бы, чтобы в случаи чего меня здесь хоронили. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Понимаю Михаил Павлович. И сделаю все необходимое, если сам буду, жив — заверил Ардатова адмирал.
— Вот и прекрасно. Значит, жду вас к двум часам на совет — сказал граф и, приложив руку к козырьку, отдал последний воинский долг Нахимову.
Однако начать военный совет в назначенный срок, Ардатову помешали незваные гости. Едва только подполковник Львов, исполняющий обязанности погибшего генерала Муравьева собрался приступить к докладу, как в палатку царского посланника вошел князь Ширинский и выразительно посмотрел графу в глаза.
— Что-то срочное, Алексей Николаевич? — быстро спросил Ардатов, хорошо понимая, что просто так Ширинский его не стал бы беспокоить.
— Да, ваше превосходительство. Только, что к нашим передовым постам, под белым флагом приблизилась турецкая делегация во главе с личным секретарем великого визиря. Они настойчиво просят принять их — доложил адъютант.
— Это, который личный секретарь визиря, Али Гази? Невысокий такой албанец, с горбатым носом? — спросил граф.
— Так точно, ваше превосходительство. Невысокий албанец, с горбатым носом — подтвердил Ширинский.
— Самый противный и вредный для нас человек из всего ближайшего окружения визиря — констатировал Ардатов и на минуту задумался.
— Значит, очень настойчиво, просят принять — насмешливо протянул Михаил Павлович и затем молвил — вот, что князь. Передай туркам, что ни с какими секретарями я разговаривать, не намерен. Только с великим визирем и точка. Ясно?
— Яснее некуда, ваше превосходительство — отчеканил Ширинский.
— Вот и иди голубчик. Не мешай нам Василия Федоровича слушать. Да, и вот, что ещё. Как турок спровадишь, поинтересуйся у майора Паподаки, нет ли каких вестей от его стамбульских греков.
Адъютант послушно кивнул головой и больше в течение всего заседания военного совета, в палатке командующего не появлялся.
— Каково на данный момент положение нашей эскадры, Федор Михайлович? — спросил Ардатов Новосильского, сразу после доклада Василия Львов. Положение дел в лагере он сам знал прекрасно и предоставил слово подполковнику только для того, чтобы ввести моряков в курс дела. После подсчета потерь и общения с солдатами, Ардатов пришел к твердому убеждению что, даже имея в своем распоряжении менее четырех тысяч штыков, он сможет контролировать ситуацию вокруг турецкой столицы.
Именно по этому он отказал турецкой делегации в продолжение переговоров, потребовав к себе в лагерь великого визиря. Подобного смелого, но вместе с тем рискового шага не делал даже князь Паскевич, когда с горсткой солдат стоял у стен Стамбула.
Однако нынешнее положение царского посланника, имело одну слабую сторону, а именно снабжение. По своим огневым запасам, дивизия Ардатова вполне мог выдержать ещё одно сражение с врагом или в случаи необходимости при поддержке флота предпринять захват Стамбула. Но это было бы лебединой песней русского десанта, а надеяться на скорый подвоз пополнения запасов, при нынешнем положении флота не приходилось.
— В результате сражения, больше всех от неприятельского огня пострадал флагман 'Париж'. На нем полностью сбита бизань-мачта и серьезно повреждена грот-мачта. Имелось так же с десяток пробоин, но на данный момент они полностью ликвидированы и угрозы затопления корабля нет. Что же касается остальных кораблей эскадры, то у них незначительные повреждения такелажа и рангоута, и в случаи необходимости они могут выйти в море в любую минуту — коротком доложил моряк.
— Вы считаете, что такой случай в скором времени возможен?
— Я не знаю точного положения дел по ту сторону Дарданелл, но вот то, что французский флот попытается распечатать нашу пробку на Босфоре, в этом я не сомневаюсь. Данный вопрос для них подобен жизни и смерти. Так считал адмирал Нахимов, так считаю и я сам — твердо сказал Новосильский.
— Полностью согласен с вашими словами, господин вице-адмирал. Значит, в скором времени нам следует ждать гостей с севера. Каковы ваши предложения?
— Думаю, для укрепления наших босфорских позиций нам следует перебросить 'Великого князя Константина' и 'Владимира' оставив возле Стамбула 'Париж' с 'Марией'. Подобное разделение необходимо, так как я не исключаю возможности подхода новых кораблей противника со стороны Дарданелл. Хотя и считаю это маловероятным в ближайшие дни.
— Я тоже так считаю Федор Михайлович. По показаниям пленных французов и англичан, у союзников в Мраморном море нет военной базы. Только в Галлиполи находятся лазареты и склады. Весь ремонт кораблей они проводили либо в Стамбуле, либо на Мальте. Кстати, прикажите Федор Михайлович, своим морякам занять стамбульские склады союзников, пока их под шумок не растащили местные прохвосты. Они на это дело большие мастера — распорядился Ардатов.
— Слушаюсь, ваше превосходительство. Вражеские запасы нам очень пригодятся для ремонта.
Граф, соглашаясь, кивнул головой и молвил.
— Да, относительно ремонта, Федор Михайлович. Скажите, ремонт флагмана обязательно производить в Стамбуле или его модно провести и на Босфоре?
— Конечно, Михаил Павлович ремонт 'Парижа' желательно проводить в Стамбуле, но если нужно, то можно и на Босфоре.
— Видите ли, в чем дело. Я думаю, что вид сильно побитого флагмана, не очень поможет мне при ведении переговоров с султаном. Это конечно мелочь но, как известно из мелочей складывается целое. К тому же, в случае необходимости 'Великого князя' я думаю, будет легче перебросить на Босфор, чем 'Париж'. Не так ли?
— Вы правы, ваше превосходительство.
— Вот и прекрасно. Значит решено. Берите все необходимое на складах и переводите корабли на Босфор. Чует мое сердце, скоро там будет жарко — молвил граф, прощаясь с моряками.
Солнце уже клонилось к закату, когда князь Ширинский доложил Ардатову о прибытии нового посольства великого султана. Теперь его возглавлял второй секретарь великого визиря босниец Ибрагим, более лояльно настроенный в отношении к русским.
— Эко их разобрало на ночь глядя — язвительно проговорил царский посланник — и что они говорят, на сей раз?
— Ибрагим говорит, что великий визирь недомогает и потому не может лично приехать в наш лагерь. Великий визирь нижайше просит пожаловать к нему на переговоры в Стамбул. И дабы подтвердить свое уважение к царскому посланнику, он шлет скромный подарок и просит принять его от посланника лично.
— Знаем мы, каково их недомогание. Боится великий визирь, что под горячую руку прикажу его вздернуть на суку за нарушение перемирия. Это ясно, но вот что за экивок с дарами? К чему бы это? — задумчиво произнес Ардатов.
— Вот тут как раз все более или менее ясно, Михаил Павлович — усмехнулся Ширинский — информаторы майора Паподаки сообщили, что в Стамбуле все считают вас погибшим. По многочисленным рассказам беглецов, русского пашу Ардата, сначала застрелили, а затем иссекли его тело саблями и искололи штыками. Вот визирь видимо и хочет проверить достоверность этих рассказов.
— Узнаю, тонкий восточный приём, вызнать главное с помощью мелочей. Хитры господа азиаты, ничего не скажешь, но и мы с тобой князь не лыком шиты. Давай-ка, закрутим свою интригу супротив ихней. Значит так. Ступай к туркам и скажи, что царский посол согласен приехать в Стамбул на переговоры, но настаивает, чтобы они проходили не как прежде в старом султанском дворце Топкапе, а в новом, Долмабахче. Что же касается даров визиря, то в виду моей большой занятости, я приказываю принять их тебе, моему адъютанту и доверенному лицу. Такова моя воля и другой не будет. А если будут артачиться, то пусть возвращаются с ними обратно в Стамбул — властно молвил Ардатов и хитро, подмигнув Ширинскому, добавил — Вот пусть теперь султанские советники поломают голову на сон грядущий, жив или нет Ардат паша. Авось к утру сговорчивее будут.
Адъютант был уже на пороге палатки, когда Ардатов отдал еще одно распоряжение.
— Передай Василию Федоровичу, что бы больше трех человек у костра не сидели — сказал граф, хитро подмигнув Ширинскому.
Турки, как и предполагал граф, действительно провели неспокойную ночь и результатом их терзаний и томлений, стал великолепный арабский жеребец из султанских конюшен. В богато украшенной попоне и с дорогим седлом, он был присланный султаном утром следующего дня в стан русских войск, специально для графа Ардатова.
Желая как можно дольше сохранить интригу вокруг столь животрепещущего для турков вопроса, Михаил Павлович вновь не стал принимать этот дар лично, приказав Алексею Ширинскому привести жеребца к своей палатке. Обескураженные столь таинственным поведением русского паши, турки в тревожном ожидании топтались у линии передовых русских караулов, мучительно гадая жив Ардатов, или на переговоры поедет другой человек.
Нервозность посланников султана возрастала с каждой минутой, но впереди их ждал ещё один сюрприз от графа Ардатова. Готовясь к появлению царского посла, турки не обратили внимания на быстрый лошадиный топот внутри русского лагеря. Мало ли куда могут скакать четыре конных вихрем пролетевших посольства и устремившихся в сторону Стамбула. Прошло достаточно много времени, прежде чем турки догадались, что мимо них проскакал русский паша, на подаренном султаном жеребце.
