#20 восьмая

— Тридцать три — двадцать шесть.

Не отрывая от Лены глаз, перевожу консьержке все цифры на датский. Заодно и сообщаю, что Елене Григорьевне плохо, и что я, её добрый коллега и старый друг, провожаю её до номера. Служащая соболезнует мне красноречивым взглядом и протягивает нам электронные ключи, которые я и перехватываю, пользуясь ростом, шириной плеч и длиной рук.

— Отдайте мне мой ключ. Немедленно. Ик, — требует Ларионова, при этом ухитряясь невинно улыбаться консьержке.

— Сначала научись вежливо разговаривать. А теперь пошли к лифтам.

'Ага, я тут командую!'

— Никуда я с вами не пойду, — Лена упирается каблуками в пол. Как клещ, вцепился ей в руку, дотянул и до лифтов. Слава Богу, лифт уже ждёт. И — дважды слава Богу! — в лифте уже стоит почтенная датская пара пенсионного возраста.

— God aften, — очень вежливо здороваюсь я. Дёргаю Лену за руку.

— God aften... ик, — жалуется Ларионова.

— God aften. — Датчане с любопытством прислушиваются к мерному иканию Лены. Я улыбаюсь скандинавам и поглаживаю Лену по спинке:

— Лен, заканчивай икать. Не позорь меня.

Ларионова морщится, но ладонь мою терпит. В итоге вся наша четверка тихо-мирно доезжает до третьего этажа. Двери открываются, я прощаюсь с датчанами и желаю им хорошего вечера, а Лена вдруг откалывает ещё один трюк. Верещит: 'Gå væk fra mig!', что на датском означает 'отвяжись от меня' и пытается вырваться на свободу. Старички в шоке. У меня даже веко дёрнулось. Моргнул. И вот тут я взбесился.

— Farvel, — резко поворачиваюсь к паре я. — Vin, slagsml, styrke, — указываю на Ларионову. Пара офигивает прямо на глазах, а Ларионова теряет и икоту, и дар речи. Пенсионеры в ужасе сматываются на лифте вверх, а Ларионова готовится зарыдать.

— Что, — прищуриваюсь, — не нравится, когда говорят правду?

— Это неправда, потому что я не пила вина, не дралась с вами и у меня нет растяжения!

— Да ну? — Дергаю её за руку и тащу по коридору, попутно разглядывая таблички с номерами комнат.

— Вы что хотите? — брыкается она.

— Заняться твоим воспитанием.

Пока Ларионова перебирает в голове миллион способов, как удрать от Алексея Михайловича, мы прибываем к дверям её одноместного сьюта. Оглядевшись (и убедившись в том, что любопытных глаз нигде нет), вставляю электронный ключ в замок двери. Вталкиваю Лену в прихожую. Ларионова, взмахнув руками, бабочкой отлетает от меня на середину комнаты. Бросил взгляд на её по-детски прибранную кровать, на по-домашнему чистенький номер. Ни одежды на кровати, ни раскрытого чемодана, ни разбросанной косметики. Только пачка бумажных салфеток на столе, а в углу — белые тапочки. Точно ждут её.

— Вчерашняя отличница? — захлопываю дверь.

— Вечный хулиган? — шепчет она и пятится.

— Специализируешься на отказах? — делаю шаг в комнату.

— Любитель эмоциональных излишеств? — Ларионова начинает грызть ногти.

— А, я смотрю, ты окончательно протрезвела.

— И вы решили переспать со мной?

— Что? — Я даже замер с поднятой ногой. А она усмехается.

— И не смейте на меня орать, — сообщает она мне.

— Я тебя сейчас вообще убью!

Взъерошил волосы, дважды вдохнул, постарался взять себя в руки.

— Лен, немецкий хорошо знаешь? — уже спокойней спрашиваю я. — 'Гитлер капут', это как, нормально выдавать в коридоре замглаве представительства?

— А я не знала, кто вы, — ухмыляется она.

— Ага. И именно по этой причине ты, на предложение помочь тебе, сказанное в коридоре незнакомцем, попавшим в 'Systems One', видимо, тоже по ошибке, — ты решила ответить со всем присущим тебе остроумием? А кстати, что за речи ты вела в такси, по поводу того, что нас друг к другу тянет? Решила, что так круглый стол со мной пройдет бодрей, веселей и качественней? И что же тебя остановило потом? Мысли о женской верности?

Ларионова покрывается красными пятнами. Потом поднимает на меня взгляд — чистый, прямой. Честный.

— 'Гитлер капут' — это из школьной программы, — очень тихо говорит она, — а для вас персонально fick dich. — Последнее на 'неправильном' немецком обозначает направление движения только в одну сторону. — А в такси ничего не было. Вы мне не нравитесь, ясно? И Макс тут совершенно не при чём. А теперь проваливайте.

Я смотрел на неё секунд десять. Потом дёрнул узел душившего меня галстука.

— Знаешь, Лена, — задушевно начал я, бросая галстук на кресло. — В детстве я прочитал много хороших книг, но 'Пятидесяти оттенков серого' среди них не было. Возможно, именно поэтому я на всю жизнь сохранил любовь к чтению. — Снял пиджак, швырнул его на пуфик.

— Вы... вы что делаете? — ахнула Ларионова.

— Не перебивай... Так вот, в тех книгах, которые люблю читать я, порой попадаются просто отличные фразы. Одну из них я не устаю повторять, и звучит этот афоризм так: 'Когда мужчина научится понимать женщину, Сфинкс проснётся и начнёт рассказывать тайны Вселенной под русскую балалайку матом '. — Расстегнул манжеты рубашки, сунул запонки в карман брюк.

— Вы к чему это? — бледнеет Лена.

— К тому, что прелюдия кончилась. А теперь иди сюда'.

Глава 6. Dastish Fantastish

IV.

И циничным отказам девушек,

Мой совет: не верь.

Они сползают по стенке,

Как только закроют дверь.

Светлана Булавская

'Я рванул её на себя и впился ей в губы. Не этим её, дразнящим поцелуем, которым она изводила меня в такси, а совершенно другим. Тем самым, когда женщина ощущает тебя и издаёт первый стон желания. Тем самым, что моментально затянул её в воронку и одновременно отбросил к зеркалу в прихожей. Отпустил её, посмотрел, как она сползает вниз, хватая ртом воздух.

— Ты этого хотела?

— Я... Нет. Не знаю, — шепчет она, глядя на меня безумными глазами.

— Не знаешь? — Одной рукой обхватил её затылок, другой скользнул по бедру. Сильно сжал и мягко погладил. — Не знаешь? — Подцепил резинку её трусов, рванул их вниз. — Не знаешь или играешь? — Ещё один, такой же поцелуй и её громкий крик, когда я проник в её трусики.

— Нет, — изгибается она.

— Нет? А я вот так не думаю.

Ларионова хватает меня за запястье, невольно делая движение навстречу моей руке.

— Ты мне ответишь? — Она молчит. — Ладно, давай по-другому.

Развернул её спиной, завел её запястья себе на шею. Придержал их, другой рукой потянул молнию у неё на груди (кстати, отличное платье: не надо застежки искать). Высвободил из шифона её грудь. Каждую по очереди. Поласкал их, и, продолжая трогать, поглаживать и потягивать, приблизил к её уху губы.

— Стой, — шептал я, — стой вот так. Открой глаза. Видишь, зеркало? Посмотри в него. Это ты. Такая, какой ты мне нравишься. Очень нравишься, Лена... И ты это знаешь. Вот поэтому ты отвечаешь мне.

Распахнув ресницы, она увидела своё отражение — пылающее лицо с расширенными зрачками и моей рукой, гуляющей по её груди. Выброс адреналина был мгновенным. Она издала хриплый крик, жаждущий, просящий. Добившись её первого 'да', повернул её лицом к себе:

— А теперь смотри на меня.

Как завороженная, Ларионова выполнила и эту мою команду. Ладонями скатил с её плеч шифоновые бретели. Ткань легла ей на бедра, и я потянул вниз её платье. Скользнув по её телу, шифон с тихим шелестом обвился вокруг её тонких лодыжек. Пока Ларионова руками прикрывала грудь, опустился на колено, пропустил тонкие кружевные лямки её трусов между пальцами и потянул их вниз по её ногам.

— Переступи. — Развёл для неё её трусики. Ларионова помотала головой. — Мне что, их порвать? — Лена всхлипнула и сделала робкий, неуверенный шаг в сторону. — Вот молодец. Теперь второй ногой. Только держись за меня. — Опираясь о моё плечо, она сделала ещё шажок. — Ты очень красивая. — Поднимаясь, прошёлся ладонями по её голеням, по внутренней стороне коленей. Дальнейшее заставило её распахнуть глаза и затаить дыхание: я прикоснулся к ней там, где смыкались её ноги. Отчаянно выдохнула и вцепились мне в предплечья. Привлёк её к себе, обнял за талию:

— Теперь снимай туфли.

— Что? — она сглотнула, ощущая между ног провокационное поглаживание. — Нет, я так точно не смогу. Я...

— Сможешь. Снимай туфли.

Пряча глаза, Ларионова попыталась приподняться на цыпочках.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — Я усмехнулся. — Я кому говорю: просто снимай туфли.

Пришлось ей отцепиться от моего запястья. Постанывая, Ларионова кое-как вытащила из замшевой лодочки правую ступню. Не рассчитала перепада между босой и обутой ногой и уселась на мою руку. Выдохнула от ужаса и вскрикнула от пронзившей её тело судороги.

— Дальше, — кивнул я, — теперь вторую туфлю. — Лена, извиваясь, выполнила и эту просьбу. — Умница. А теперь иди в постель.

— Нет. Мне... мне в душ надо.

Стараясь убить очередной приступ её паники, поцеловал её:

— Не надо. Иди в постель. Я разденусь и приду к тебе.

Прикрываясь руками, Ларионова медленно зашагала к кровати. Скидывая одежду, отсек взглядом, что ей по-прежнему не по себе. Казалось, она вообще хотела остаться одна хотя бы на мгновение, чтобы всё обдумать и прекратить это. Подошёл к ней сзади. Губами прошёлся по её шее, затылку. Потёрся о шёлковую поясницу. Ларионова ответила дрожью, рваным дыханием и хриплым шёпотом:

— Мне всё-таки надо в ванную.

— Хорошо, — пошутил я, — я потом сам тебя вымою.

— Что? — запаниковала она.

— Ничего. Тихо. — Присел позади неё на корточки, попытался раскрыть её.

— Нет! — испугалась она.

— Почему? — Она покачала головой. — Ладно, чуть позже попробуем, — обманчиво-легко согласился я. Подтолкнул её к постели. — Давай, ложись на спину.

— Что значит 'позже попробуем'? — доносится до меня испуганное. — И что вы вообще делать со мной собираетесь?

Вместо остроумного ответа, пришедшего мне в голову, забросил её на кровать. Опустился рядом, придвинулся к ней. Она задрожала, попыталась отстраниться.

— Лен, ну хватит бороться. Тебе что, шестнадцать лет? — Отвёл в сторону её колено. — Ну, раздвинь ножки. Шире. Ещё шире. Ещё. — Она всхлипнула, но дрожащие колени всё-таки раскрыла. — Молодец. Хорошая девочка. — Я нажал пальцами. Я ждал стон, но Ларионова поднесла ко рту кулачок и принялась грызть его. И я изменил позу. Перекатил её поближе к себе, придавил собственным весом её правую руку, перехватил левую и отвел её пальцы подальше от её рта.

— Я хочу тебя слышать. Ну, расслабься... Уступи мне. — Я уговаривал её, постепенно наращивая ласку. Я знал, что она испытывает — видел это много раз, у самых разных женщин. Смущение от первой близости и нарастающее желание, когда женщина начинает метаться и исступленно звать тебя. Только в этот раз всё было по-другому: к моему желанию подступал страх, что в наш первый раз я не смогу удовлетворить её.

— Алексей Ми... о боже, нет.

— Ш-ш, всё хорошо.

Шёпот переплетался, как наши тела. Она почти плакала — я ещё уговаривал. И тут до Лены дошло, чего я от неё добиваюсь.

— Вы... ты хочешь, чтобы я сама тебя попросила, да? — еле шевеля губами, прошептала она.

Я даже спорить не стал. Эта упрямица немедленно попыталась сбежать. Пришлось придавить её телом и закинуть её ногу себе на бедро. Электронные часы, мигающие на плазме, сказали мне, что я мучаю её уже пять минут. Потом ещё десять. И ещё пятнадцать. На двадцать восьмой минуте она всё-таки застонала. Заметалась головой на моей руке и начала звать меня. Сто раз выкрикнула 'пожалуйста'. Раз двести — мой имя. Скручиваясь узлом, кричала так, что почти сорвала свой голос. Поджимала пальчики ног, попыталась вонзить зубы мне в руку, которой я теперь зажимал ей рот. И, в конце концов, я дал ей то, что она просила. Она выгнулась дугой, отчаянно забилась и застонала в мою ладонь, кусая мои же пальцы'.

28.

'Что он сделал со мной? Почему он смог добиться того, чего не удавалось и Максу?

Опираясь дрожащими локтями о кровать, я попыталась сесть. Не получилось, и я упала обратно на матрас. Обвела взглядом свой разгромленный номер. Увидела одежду, валявшуюся на полу: своё платье, его рубашку. Мои перевернутые туфли вперемешку с его ботинками. И его самого. Всего. Фантастическое тело. И прозрачные глаза, которые сейчас внимательно за мной наблюдали. Андреев стоял у изножья кровати и, тяжело дыша, вытирал свои пальцы салфеткой. 'Это я.... из-за него'. Всхлипнула и, сделав усилие, села. Попыталась скинуть ноги с кровати.

— Лен, ты далеко собралась? — усмехнулся Андреев, бросая использованную салфетку на пол.

— Можно мне в ванную? — совершенно по-детски отпросилась у него я, подтягивая к груди колени.

— Зачем? Мы же только начали, — удивился он. Ему, в отличие от меня, собственная нагота дискомфорта не доставляла. — Скажи, ты как предохраняешься?

— Я... а вам это зачем?

— Мне? А для статистики, — фыркнул он.

— Я не могу иметь детей, — растерялась я.

— Да-а? Интересное продолжение. — Андреев задумчиво оглядел меня. — Таблетки? Впрочем, какая разница... В каком-то смысле, так даже лучше. Устал от презервативов.

— Идиот. — Я всё-таки скинула ноги с постели, собираясь гордо продефилировать в душ, где и запереться. Не тут-то было: Андреев рванул мои щиколотки вверх, поставил на кровать колено, забросил мои ноги себе на плечи, и я опомниться не успела, как его ладонь припечатала мои запястья к моему животу.

— Ты что делаешь? — возмутилась я.

— Лен, ну всё, хватит. Вот сейчас просто расслабься.

Почувствовав, что я явно противлюсь, Андреев вздохнул и медленно ввёл в меня пальцы.

— Ты внутри, как мокрый шелк... — поступательные движения, — так, хорошо... А теперь просто расслабься. Ты должна. Я и так долго ждал... Ну, давай, дай мне. Дай мне это, сама... — Круговые движения. Я заметалась и невольно пошла на его руку. Теперь он сам буквально по сантиметру входил в меня. — Почувствуй. Раскройся. Расслабься.

Если бы он сделал сухой и болезненный толчок, как это иногда проделывал Макс, я бы смогла убедить себя, что Андреев взял меня силой. Я бы сказала себе, что это я не хотела, а он всё сам сделал. Но весь ужас заключался в том, что Андреев легко продвигался вперёд, входя в раскрытую для него плоть, которую он сам же и подготовил. Продвинувшись во всю свою длину, потерся щекой о мою ногу. Теперь он полностью был во мне и крепко держал меня. Впрочем, в его глазах я увидела напряжение и ту чудовищную силу воли, с которой он умел себя сдерживать. 'Ему важно не соитие, а твоя реакция. Вот что его заводит', — пришёл ко мне ответ из глубины сознания.

— Отпустите меня, — немедленно потребовала я. Вместо этого он, не сводя с меня глаз, сделал новый толчок. Дождался моего ответного стона и повторил движение. То, что началось медленно, очень быстро переросло в таранящую последовательность. Кровать скрипела, я вскрикивала, Андреев хрипло дышал сквозь стиснутые зубы.

— Тебе нравится? — донеслось до меня. — Ну, скажи.

— Нет. Нет. Нет, — в такт его движениям упорно скулила я.

— Ах, нет? — Толчки стали редкими, короткими. Теперь он дразнил меня. Ненавидя себя, я издала новый стон — предвестник второго оргазма. Я редко приходила к финишу дважды, и никогда — вот так. А сейчас это снова должно было случиться со мной. И с кем? С мужчиной, который не знал меня? Который не любил меня? Для которого я была — кто?