#20 восьмая

'Ну что, взять Юльку напоследок? Больше ведь не увидимся!'

Расстегнул пуговицы рубашки, начал вставать. И тут Юлька всхрапнула. Представляете? Эта стерва всхрапнула! Желание тут же исчезло. Хмыкнув, снова сел в кресло. Перевёл взгляд на бокал, забытый на подоконнике. Виски в стакане напоминал янтарь, что и вернуло меня мысленно к женским глазам точно такого же цвета... Лена. Елена Ларионова... Что-то есть в этой девочке. Вообще, её можно описать целой кучей слов, но мне проще закрыть глаза и представить её прозрачное лицо и сексуальную линию тела. Интересно, какая она? И — какого чёрта вмешалась в это дело с крысятничеством?

О том, что Ларионова может иметь в этом деле свой интерес, мне походя рассказала Сиротина. Сдала так, мельком. Но сначала я проводил глазами уплывающую от меня Ларионову, зависая в коридоре с Сычом. Слушал сплетни, его трёп, понемногу поддакивал, и, вонзая ногти в ладонь, смотрел вслед уходящей от меня Ларионовой. Смотрел, смотрел, смотрел... Факт, она меня сделала. Я понял, что понравился ей, но это абсолютно не помешало ей лихо отбрить меня и непринуждённо-стремительно свернуть всю нашу намечающуюся интимность к шапочному знакомству.

— Лёха, ты выглядишь так, точно идёшь к зубному, — отметил выражение моего лица Сыч (кстати, довольно остроумно).

— Да ладно. — Я рассмеялся. Подождал пять минут, потом сослался на занятость и отправился прямиком к Тане. Приоткрыл дверь: Сиротина фривольно раскинулась в кресле и, фальшиво мурлыкая 'maybe, maybe...', точила пилкой ногти. 'Ты бы здесь ещё педикюр себе сделала', — невольно подумал я.

— Здравствуй, Таня, как поживаешь? — Я прошёл и опустился на стул, стоящий напротив. Таня вскинула на меня свои ясные голубые очи.

— Ой, Лёшенька, здравствуй! — пропела Сиротина. Заметив мой красноречивый взгляд, брошенный в сторону пилки, рывком выдвинула ящик стола. Запулила туда пилку, после чего уселась в кресле поглубже, поставила ноги поровней и с готовностью (я вся ваша!) воззрилась на меня. — Лёшенька, как поживаешь? Ты так долго меня не навещал. — ('Я тебя вообще никогда не навещал — ты сама приходила, чтобы под любым предлогом утащить меня в свой кабинет или в кафе напротив'.) — Может быть, хочешь чаю? А хочешь, вниз сходим и там кофе попьём? — и Таня сладко зажмурилась.

— Нет, Тань, спасибо, но в этот раз я к тебе ненадолго и исключительно по делам. — Таня всем телом изобразила обиду. — Расскажи мне, что ты знаешь про некую Ларионову?

— Э-э... это которая из 'Ирбис'?

— А что, у тебя ещё какая-то есть? — Я изогнул брови.

— Нет, другой нет, — квакнула Таня.

— Вот и расскажи мне всё, про эту твою, единственную. — Я взял в руки скрепку, бесхозно валявшуюся на Танином столе.

— В смысле? — насторожилась Сиротина.

— В смысле, кто она? Какая она? Где живет? Чем занимается?

— А можно поинтересоваться, тебе это зачем? — нахохлилась Таня. — Вообще-то, мы с Ленкой дружим.

'Да кто бы сомневался, что ты именно это и скажешь'.

— Можно.... Поинтересоваться, конечно, можно, Тань, но ты уж не обижайся, если я не отвечу на твой вопрос. Ну, так что, есть у тебя информация для меня, твоего старого, доброго друга? Или мне к Спицыну обратиться?

— Зачем к Сычу... э-э, то есть, зачем к ВладимВадимычу?

— Подожди, как ты Спицына окрестила? — И я расхохотался.

— Это не я, — моментально открестилась от удачной выдумки Таня.

— А кто?

— Ну, предположим, Ленка... Ларионова. А что?

'А я не ошибся с ней: восхитительная девчонка. Интересно, а меня она как назвала? Впрочем, какая разница, если мы это скоро узнаем? А если что — и подправим...'

Я довольно фыркнул. Отловил косой взгляд Тани и быстро исправил лицо:

— Ну, так что с Ларионовой?

— Ну, есть у меня кое-какая информация, — неохотно начала Таня. Я сделал бровями знак, мол, не томи. — Ну, Ленке уже двадцать шесть. И она никогда не была замужем. Но у неё есть постоянный, симпатичный такой. Он — архитектор. Довольно взрослый дядька. Работает на богатых людей. На очень богатых людей, — со значением добавила Таня.

— Ну, дальше, — поощрил я Сиротину, — не останавливайся на достигнутом.

— Да что рассказывать-то? Я же не архитектор и с ней не живу... Дай хоть направление, в каком копать?

— Школа? Институт? Увлечения? Как она в профессиональном плане? Знание языков? Ларионова датский или немецкий знает?

— Не знает, — помедлив, сказала Таня, — Ленка только английский и знает.

— И как, прилично знает? — Я разогнул металлическую скрепку.

— Прилично, — нехотя кивнула Тане. — У Ленки экономика и бухгалтерия в нефтегазовом на английском шли. GAAP там, IAS, аналитика... И всё такое. — Таня поморщилась.

— И всё такое... А как Ларионова по работе? — Я свернул из Таниной скрепки фигушку.

— Да нормально, вроде бы. Я лично не жалуюсь.

— Не жалуешься? То есть Ларионова делает что-то для тебя? — Из фигушки я слепил розочку. — И что именно она для тебя делает, позволь спросить?

— Ну, на Ларионовой лежит вся отчётность.

— И — какая отчётность, если не секрет?

— Не секрет. Твою Ларионову взяли в 'Ирбис' лично мне в помощь. Именно поэтому она ещё в двадцать четыре года стала замдиректора по партнёрам. — Таня фыркнула.

— Ясно, — кивнул я. Вскинул глаза на Таню, которой было уже тридцать, и которая тоже никогда не была замужем. — Тань, а скажи-ка мне, по бабкам, откинутым на продвижение, Ларионова тоже отчёты пишет? — Я распрямил скрепку и упёрся взглядом в Танину переносицу. Сиротина подобралась на стуле:

— А ты с чего это взял, Лёш?

— А я не брал, Таня. Это ты мне намекнула. А я только выводы сделал.

Таня испуганно раззявила рот.

— Держи, — я вручил Тане скрепку. — Ну, так что там с Ларионовой?

— Да не знаю я её хорошо, — заюлила Таня. И тут в её глазах промелькнул боевой огонёк. — А хочешь, я запрошу на неё информацию у 'безопасников'? Скажу, у руководства к Ларионовой претензии есть.

'Ого! Удар ниже пояса. А как же женская дружба, Таня?'

— Нет, не хочу, — покачал головой я. — Мне с тобой интересней... Кстати, а вы в кафе с Ларионовой ходите? Ну, хоть иногда?

— Ну да. Мы иногда обедаем. А что?

— И — что заказываете?

— Ну, я беру суши, компот... то есть фреш, — исправилась Таня, потому что слово 'фреш' звучало лучше, чем 'компот'.

— Да не ты — Ларионова. — Я с интересом наблюдал за Таниными потугами.

— А-а... Ну, она только салатик берёт. Или кофе с мороженым. Она вообще следит за фигурой. И к тому же у неё Макс хорошо готовит, так что Ларионова у нас всегда и сытая, и довольная. — В последнюю фразу явно прокрался намёк на похотливые обстоятельства.

'Значит, у Ларионовой с архитектором всё серьезно? Жаль. А я-то собирался её в Дании к интиму склонять. Впрочем, ничего не потеряно...'

— Вино заказываете? — задал следующий вопрос я, взяв новую скрепку.

— Я — нет! — гордо бросила Таня.

'Правда? А мне твой Сыч поведал, как ты на очередном корпоративе в одно рыло выкушала литр 'Mouton Cadet' и даже не закусила'.

— А Ларионова? — не дрогнул я.

— И Ларионова нет. Ленка у нас пить ваще не умеет.

— В каком смысле 'пить не умеет'? — Я поднял на Таню глаза. — Твоя Ларионова что, потом песни поёт? 'Maybe, maybe...'? Это ваш с ней любимый репертуар от Suede в столичных караоке?

— Нет, — Таня обиженно шмыгнула носом, откладывая мою скрепку. — Ленка вообще не пьёт — она быстро хмелеет. Она от спиртного становится такая, такая... дерзкая, одним словом. — Таня игриво закатила глаза и бодро прищёлкнула пальцами. А я отчего-то подумал, что эту привычку Сиротина слямзила у Ларионовой. Только у той девочки это получалось изящно, а у Тани — топорно.

— Понятно. Ну, и последний вопрос, — перешел к финальной стадии допроса я. — Вообще, какая она, Ларионова? На твой взгляд?

— В смысле?

— Ну, жадная, добрая? Честная, искренняя? А может быть, недалёкая? — предложил свои варианты я. В глазах у Сиротиной промелькнула житейская хитрость. Сиротиной явно хотелось соврать, но она была опытной бабой и отлично понимала, что я и сам могу докопаться до правды.

— Ну, она такая... такая... короче, Ленка не от мира сего. — Таня всё-таки нашла, чем уесть 'подругу'.

— То есть Ларионова в ближайшее время собирается в монастырь? — насмешливо предположил я.

— Да нет, — Сиротина досадливо поморщилась. — Она... короче, она, как ребёнок. Ей вообще ничего не надо. Ни от кого. Она, видишь ли, дочка богатых родителей. Отец трудился в Газпроме. А мать — та в Большом театре пела. Элина Витальевна Ларионова. Одним словом, культура! Кстати, мать Ленке денег на квартиру вроде как дала, но Ленка не взяла их. Сама хату купила.

— Ух ты. И что за квартира?

— А, так, двушка-бэушка. С видом на Тропарёвский парк, — небрежно заметила Таня. — Хотя я бы на эти деньги взяла домик в Испании, потому что там...

'Двушка? А не дурно для девочки двадцати шести лет...'

— Тань, — перебил я некстати размечтавшуюся Сиротину. — Скажи мне, а что, в 'Ирбис' всем так хорошо платят?

— Да нет, какие там у них заработки, — махнула рукой Таня. — Но Ленка умеет копить. А вот тратить бабло не умеет.

'А ты умеешь, Таня. Вот поэтому ты и сидишь передо мной в дорогих 'лабутенах', а на подоконнике у тебя стоит сумка от 'Mulberry' стоимостью в восемьсот фунтов стерлингов. Так кто же из вас с Ларионовой по-настоящему крысит бабло? И хотя я точно солью тебя Таня, — не зли меня, не говори, что тебе не знаком принцип 'грабь награбленное'. Потому что я и сам такой'.

Я невольно покосился на свои наручные часы стоимостью в кучу Таниных сумочек и кивнул:

— Ясно, Тань. Филен данк тебе за информацию.

— Лёш, а ты для чего про Ларионову-то спросил? — Взгляд Тани с проворством старухи-процентщицы мазанул меня по лицу.

— А ты сама догадайся.

— Ты что же, хочешь с ней?.. — Таня широко распахнула глаза и уставилась на меня.

— Я с ней не хочу, — хмыкнул я. — Как ты знаешь, у меня невеста есть, и я очень люблю её.

— А, ну да, — коряво вздохнула Таня.

Кстати, говоря про невесту, я не кривил душой: дочь главы московского представительства, Магда Кристенссен действительно собиралась за меня замуж. И хотя Магда общалась с Сиротиной (о чём хорошо знал я), она, в отличие от Сиротиной, всегда умела держать дистанцию.

— Лёш, так зачем тебе Ленка понадобилась?

— А ты представь, дорогая, что мы с Сычом решили взять её на твоё место.

Сказанное было лихо закручено — жаль, что в цель не попало.

— То есть Ленка вам обоим нравится? Как делить-то её будете, в случае чего? — ехидно нашлась Таня. Впрочем, круглые Танины щеки побелели, а пальцы, как пауки, вцепились в мою скрепку.

— Тань, — вздохнул я, — как я тебе уже сказал, я очень люблю Магду. Но твоя Ларионова очень нравится Сычу. А мне Сыч очень нравится. — Я встал и пошёл к выходу. На пороге оглянулся. — Тань, последняя просьба к тебе: памятуя о том, что теперь вы с Ларионовой не подруги, а конкурентки, не говори своей Лене о нашем с тобой разговоре. Не делай ошибок, ладно?

— А то что? — прищурилась Сиротина.

— А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла новая пауза.

— Вообще-то это шантаж, Лёш, — тихо произнесла Сиротина.

— Вообще-то, это переговоры. Carpe diem, Таня, лови момент, ты же девочка умная?

— Хорошо, Лё... Алексей Михайлович. Я сделаю всё, как вы хотите.

И я понял: я выиграл. Потому что это было в первый раз, когда Сиротина, обожавшая интимно 'тыкать' мне, обратилась ко мне по имени-отчеству.

'Шах и мат, Таня'.

Насвистывая 'maybe, maybe...', я вышел из её кабинета.

'Сиротину я в любом случае заменю, — думал я. — А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем... это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёво очень хочется узнать, какими бывают девочки из Газпрома'.

От Тани я направился прямиком к Кристофу. Набросав вместе с будущим тестем предварительную схему убиения 'Ирбис', сел в служебный автомобиль и направил шофера в сторону гостиницы. Подумал и набрал Магде:

— Как ты, милая?

'Как ты там, дорогая и нелюбимая?'

— Все хорошо. — Магда немного помолчала. — Скажи, Алекс, а что ты сегодня вечером делаешь? — осторожно начала Магда.

— Что, ты уже поговорила с этой стервой, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой?

Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: 'Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?' Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я решил разом поставить все точки над 'i':

— Магда, скажи, ты мне доверяешь?

— Конечно, — неискренне ответила Магда.

— Хорошо, Магда, это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

— А к чему последний вопрос, Алексей? — холодно спросила Магда, и я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на мобильный с отвращением человека, заставшего в своем smørrebrød нечто склизко-мерзкое.

— А к тому, — я повысил голос. — Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма 'Ирбис'? И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину... Магда, не придумывай историй там, где их нет, — рявкнул я повелительно.

'И любовь не ищи там, где её нет', — добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, тона, взгляда — и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты собственной жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае — еврейской).

— Ладно, Алексей, не злись, — тихо ответила Магда.

— Не злюсь. Я тебе позже перезвоню.

Закончив с Магдой, чертыхнулся и позвонил Юльке:

— Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

— Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё 'ну, естественно!' пришло. Прямо с порога содрало с меня брюки, залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё, и думал, как же мне всё надоело. Меня с души воротило и от этого дня, и от Сыча, и от Тани. От Юльки. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от себя — и от чувства внутренней несвободы, которое заставляло меня искать приключения себе на голову или трахать вокруг всё живое.

Мне было мерзко. От того, что я — вот такой, каким я был и какой есть — уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности, нормальная жизнь, настоящие друзья, задушевные беседы. Женщина, которая любит тебя. Возможность поделиться с ней проблемами и планами — даже если твои проблемы надуманы, а планам не суждено сбыться. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмут от тебя и твоей женщины только самое лучшее. И, наконец, желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты вопреки всему любишь — и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого ты никогда не видел, ни матери, нашедшей радость в бутылке.