#20 восьмая

— У вас с мамой всё налаживается? — прошептала я ему на ухо.

— Не знаю, — вздохнул отец, — твоей маме видней. У неё вся жизнь -Большой театр.

Поймав возмущенный мамин взгляд, папа спохватился, чмокнул меня в щёку и послушно выбежал на лестничную площадку.

— Григорий, что означает эта твоя ремарка? — донёсся до меня сердитый голос мамы. Потом хлопнули двери лифта, и в квартире, наконец, снова стало тихо.

— Тебе не очень влетело? — Я обернулась к Андрееву.

Он, в свою очередь, успел прислониться плечом к стене и сунуть руки в карманы.

— Что? А, нет... Скажем так, не очень... Могло быть и хуже. — Он задумчиво разглядывал мозаику на полу, потом поднял на меня странно мерцающий взгляд. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло с родителями, — пробормотал он, — ты себе даже не представляешь...

— Почему же, представляю, — усмехнулась я. — Они любят друг друга, просто ссорятся часто. Ну, и папа однажды не выдержал и подал на развод. А мама ему этого не простила. Так у меня на долгие десять лет появился отчим... — И тут я вспомнила ещё кое-что. — А, кстати, если не секрет, что за обещание ты дал моему отцу?

— Не секрет. Сегодня я возвращаюсь в Дрезден.

— Что? — обомлела я. — Повтори.

— Повторяю: я дал твоему отцу обещание закрыть все дела с акциями. И сделать это надо как можно быстрей.

— А как же Макс? — Я сделала последнюю попытку удержать Алексея здесь, рядом со мной.

— Ну, пока я ещё тут, — он пожал плечами. — А потом... Лен, давай всё-таки говорить честно. Это вчера твой Макс был для тебя угрозой. А сегодня он всего лишь предлог, чтобы я здесь остался. Твои родители правы: между нами всё не так. Мы не с того начали.

— Понятно. Ладно, делай, как знаешь. Уезжай хоть сейчас. — Я пошла по коридору.

— Подожди, — он перехватил меня за руку. — Просто... в общем, это всё не ко времени, но я хотел сказать тебе всего одну вещь, ещё вчера, в Дании. Я...

От объяснений его избавил поворот ключа в замке.

— Слушай, у тебя не дом, а проходной двор, — раздражённо прошипел Андреев. — Это ещё кто?

— Это Макс, — растерянно произнесла я.

— Да ну? А откуда такие сведения? Ты же даже в дверной 'глазок' не посмотрела, — прищурился Алексей.

— Ну, только у Максима... есть второй комплект ключей от моей квартиры.

— Да что ты? И как это я не удивлён, а?! — огрызнулся Андреев. Сверкнул глазами, но через мгновение смиренно вздохнул. — Ладно, чёрт с этим. Чёрт с ним, в конце-то концов, я тоже не ангел. Тем более, что сначала надо разобраться с этим... твоим, а потом уж с тобой объясняться.

За это время Макс успел отпереть дверь и вырасти на пороге. Такой же расстроенный, как и вчера, но с мешками под глазами, он, тем не менее, казался настроенным весьма и весьма воинственно.

— Лен, я бы хотел... — решительно начал он и тут увидел Андреева. — Та-ак, — протянул Макс, — а этот что здесь делает?

— А 'этот' здесь вас ждёт, — моментально парировал Лёха. Смерив Алексея величавым и недружелюбным взглядом, Макс повернулся ко мне.

— Лена, я бы хотел поговорить с тобой. Наедине, — подчеркнул Сафронов. Не успела я открыть рот, как Андреев сделал шаг вперёд, загоняя меня себе за спину.

— Наедине не получится, — отчеканил он.

— Это почему? — возмутилась я.

— Да потому, что вчера 'он' поднял на тебя руку. Если забыла, посмотри на свою щёку.

— Молодой человек, а вам не кажется, что вы лезете не в своё дело? В конце концов, эти пять лет вас в жизни Елены не было, — пророкотал Макс и принял позу под названием 'ты грязь на моём сиянии'.

— Нет, мне так не кажется, — рявкнул Алексей. — И кстати, я вам не молодой человек... 'мой дорогой папа'.

Это странное обращение, адресованное Максу, я не поняла. Зато Сафронов позеленел и затаил дыхание. Я перевела вопросительный взгляд с затравленного Макса на боевого Лёху. Макс сглотнул и забормотал:

— Лен, всё не так просто. Я тебе сейчас всё объясню. Я...

— Вот только попробуй 'ей' сейчас 'всё объяснить', — пригрозил Лёха. — Вот только попробуй 'ей' всё рассказать, и будешь иметь дело со своими адвокатами.

— А почему с адвокатами? — снова не к месту встряла я.

— Ну, кто-то же должен будет подать 'за него' иск за побои с увечьями? — любезно пояснил Лёха.

— Лёш, заканчивай это, — поморщилась я, одёргивая своего спасителя, который сейчас очень напоминал задиристого мальчишку. — Максим, у нас... э-э, то есть у меня день с самого утра не задался. Извини меня, пожалуйста. Так что ты хотел мне сказать?

И тут Максим улыбнулся. Но это была уже не та улыбка, которую я знала. Не та открытая и широкая, которая так мне нравилась. Эта новая ухмылка напоминала оскал.

— Ах, вот в чем дело, — насмешливо процедил Максим, перемещаясь взглядом с Андреева на меня, и обратно. — То есть 'этот' тебе так ничего не сказал, да? Ну что ж, в таком случае, у меня есть ещё шанс вернуться в твою жизнь, когда 'этот' тебе наскучит. В конце концов, у нас с тобой было хорошее прошлое. Именно поэтому я дам тебе время прийти в себя, самой всё обдумать и решить, что для тебя лучше: случайная связь с 'этим', или нормальное будущее — но со мной. А пока, если не возражаешь, я заберу кое-какие вещи, — и Макс прошёл в спальню.

— Дрянь, — услышала я свистящий шёпот Андреева. — Arsch. Scheisse.

Я замерла. Когда Алексей переходил на 'неправильный' немецкий язык, дело было плохо.

И я была трижды права: на ходу бросив мне: 'Только сейчас не вмешивайся!', Алексей отправился следом за Максом.

— Лёша, не надо!

— Я сказал, не вмешивайся!

Таким тоном он не разговаривал со мной никогда. Я остановилась. Андреев шагнул в спальню и плотно затворил за собой дверь. А я принялась барражировать по коридору и нервно ломать руки. Но за дверью, как это ни странно, пока было тихо. Помолившись за двух дураков, сцепившихся из-за одной идиотки, я отправилась в кухню и тут до меня донёсся высокий голос Макса:

— Да, у меня есть дочь. Ну и что? 'Эта' ведь — полуженщина! Ты хоть знаешь, сколько сил я потратил на то, чтобы она хоть что-нибудь из себя представляла? Ты знаешь, как долго я вытаскивал её из дерьма, из-за её аборта? И что я получил в ответ? Что?

— Я сказал тебе заткнуться!

— Да пошел ты в...

Послушался звук удара, грохот падающего тела и вопль Макса. Мужчины решали проблему насилием, а я сползла на пол. Ужасные слова Сафронова преобразились в осознание правды. И я поняла: Максим ударил меня не потому, что ревновал, а потому что презирал меня. У любви много оттенков, но никто никогда не ударит женщину из-за любви. Бьют, когда хотят наказать. Мама была права: Макс не любил меня. И он не был моим. Ни разу. Все пять лет у Сафронова была другая жизнь, выстроенная по сценарию, обычному для большинства мужчин, выбравших себе юную девочку. Макс был старше меня почти на четырнадцать лет. У нас априори были разные вкусы, окружение, интересы, знакомые — даже привычки. Но самое отвратительное заключалось в том, что эти отношения устраивали меня, а Макс этим просто пользовался.

Истина, что я представляла из себя все пять лет, пока пряталась от своего прошлого, горьким эхом отдалилось от стен и окон моего дома. Грохотом прокатились по кухне и слилось в моих ушах одним жутким, отчаянным воплем, оглушившим меня, затянувшим меня в неведомую воронку, всё дальше и дальше — туда, где невозможно даже дышать. Я закрыла уши руками. Как из другого мира, до меня донеслось гневное: 'А теперь проваливай!' Я медленно подняла глаза. Поглядела, как Макс покидает 'наше' разоренное гнездо с окровавленным носом. Потом увидела взлохмаченного Лёху, с остервенением швырнувшего на лестницу сумку с вещами Сафронова. Чертыхаясь, Андреев запер дверь. Потирая сбитые костяшки, завертел головой и позвал меня:

— Лен? Лена?

Я ничего не ответила. Нервничая, Алексей быстро прошёлся по коридору, заглянул в кабинет и, наконец, выскочил на кухню. Увидев меня, скорчившуюся на полу, в самом дальнем углу, и, ни слова не говоря, опустился со мной рядом. Осторожно обнял за плечи, оторвал мою руку от моего раскрытого в беззвучном рыдании рта.

— Ты всё слышала? — тихо спросил он. Зажмурившись, кивнула. — Жаль. — Он поцеловал мои пальцы. — Я-то хотел, чтобы ты ничего не узнала.

— Скажи, а как ты узнал, что у Макса есть дочь? — прошептала я.

— Детективное агентство нанял, — Андреев помолчал. — Прости, но у твоего архитектора действительно есть то, что ему по-настоящему дорого. Его будущее в другой семье... Ты тут ни причём. Просто так бывает. — Я отвернулась. — Просто всё дело в том, — Андреев аккуратно распрямил мои пальцы, — что у каждого мужчины есть где-то женщина, только для него и созданная. И у этой женщины тоже есть такой мужчина. Но мало кому выпадает счастье встретиться . Я тебе ещё в Дании хотел тебе сказать, что я испытал это счастье: у меня ты была.

И я поняла: он прощался со мной...

— Ты точно уедешь? — спросила я.

— Да.

— Надолго? — Он промолчал. — Тогда, — прошептала я, — пожалуйста, пообещай мне, что однажды ты снова ко мне вернёшься'.

IV.

'Я смотрел в её глаза и вспоминал слова, сказанные мне её отцом.

— Пожалуйста, дай моей дочери время самой осознать, нужен ли ты ей. — Григорий Поручиков расхаживал по маленькому кабинету.

— Я уеду сегодня, — напомнил я.

— Ты считаешь, это поможет? — Поручиков взял в руки детскую фотографию Лены, которая стояла на столе и на которую я смотрел полночи. — Ты нравишься моей дочери. Но меня больше интересует, как ты к ней относишься?

— Я уже вам сказал.

— Прекрасно. Просто отлично. — Отец Лены щёлкнул пальцами, а я вдруг понял, от кого Ларионова унаследовала эту привычку. Только у неё она олицетворяла смех, а у её отца — раздражение. Поручиков обернулся: — Пойми меня правильно, — отчеканил он, — однажды я уже сделал ошибку, когда запретил ей встречаться с её ровесником. А в итоге... произошло то, что произошло. С тех пор я стараюсь не вмешиваться в её личную жизнь, но это не значит, что я на всё буду смотреть сквозь пальцы.

— Вы против, чтобы именно я был с вашей дочерью? — уже напрямик спросил я. Поручиков вонзил в меня острые зрачки:

— А если я сейчас скажу тебе 'да', то ты от неё откажешься?

— Нет.

— Почему, позволь спросить?

— А вы не понимаете?

Поручиков поднял брови. Подошёл ближе и посмотрел мне в лицо. Кивнул:

— Вот именно... И именно поэтому я прошу тебя, чтобы ты дал моей дочери свободу.

И вот теперь Лена смотрела на меня.

— Пойми, будет лучше, если я оставлю тебя в покое, — начал я — и в первый раз увидел её слёзы. Прозрачные, они беззвучно и медленно катились из её широко распахнутых глаз. При мне она никогда не плакала. При мне она всегда была гордой. И вот теперь стальной стержень, что был в её позвоночнике, пригибал её к земле. — Ну, перестань, пожалуйста, — попросил я, — в конце концов, мы же можем остаться друзьями?

— Друзьями? — Лена вздрогнула и попыталась высвободить свою ладонь. — Друзьями? — прошептала она.

А я вдруг подумал, что кем бы я сейчас ни стал в глазах её отца — хорошим, плохим, умным или дурным — мне нет до этого никакого дела, когда она так на меня смотрит. Глаза в глаза. Прямо в душу. В сердце. Я поднялся на ноги и протянул ей руку:

— Так, всё, хватит. Вставай. К чёрту всё. Плевать на всех... Я тебе нужен, ты мне нужна. Попробуем, что у нас получится... В любом случае, мы хотя бы дадим себе шанс.

Уцепившись за мою руку, она плавно встала. И вдруг качнулась ко мне, крепко обхватила руками. Прижалась так, что не оторвёшь.

— Не отказывайся от меня, пожалуйста, — прошептала она, — Я прошу тебя. Я... знаешь, я ведь никогда не влюблялась, — она потёрлась носом о моё плечо, — но я откуда-то знаю, что я люблю тебя. Просто я не думала, что за три дня... что такое возможно.

Нет, она не снизошла до меня — это я смог до неё дотянуться...

Потом мы долго лежали, глядя на стрелки часов.

У нас в активе оставался всего один час, после чего меня ждал самолёт, её — наше первое расставание.

— Ты всё-таки уедешь? — Лена погладила мою руку.

— Я должен, хотя бы на несколько дней. Послушай, у меня будет к тебе одна просьба. Я хочу оставить тебе свою карточку.

— Какую, визитную? — усмехнулась она.

— Очень смешно... Нет, банковскую.

Ларионова немедленно напряглась:

— И зачем она мне?

— Купи сюда новую мебель. И, пожалуйста, начни прямо с кровати. Диван у тебя неудобный.

Мы лежали в её кабинете. Лена фыркнула и повернулась ко мне. Устроилась у меня на груди, провела пальцем по моим губам:

— То есть ты действительно собираешься вернуться?

— Нет. Это у меня такая привычка подчищать ауру в домах, где меня принимают.

Она улыбнулась:

— Смешно... Ладно, договорились.

— Скрепим наш сделку?

— Да!

Я вылетел из её подъезда за три часа до рейса. Нетерпеливо поглядывая на часы, Антон уже ждал меня. Потом была сумасшедшая дорога до Шереметьево и её первая смс-ка...'

Глава 11. С'est La Vie — 2016

28.

'Наверно, было бы правильно здесь и закончить нашу историю. Но жизнь — странная штука. Встречаясь с человеком, мы даже не понимаем, насколько сильно переплетутся наши судьбы, и что мы обретаем.

Начнём с того, что Алексей вернулся в Москву ровно через неделю.

В тот день я встречала его в Шереметьево вместе с его водителем. И первое, что я сделала — вернула Леше его карточку.

— Почему? — нахмурился он, пряча руки за спину.

— Обошлась сама, — пожала плечами я. — Кстати, кровать я уже купила. Посмотреть хочешь?

Алексей фыркнул и покачал головой:

— Покажи мне лучше Москву.

— Но — ты же жил здесь? — удивилась я.

— Жил, но очень давно. — Мы подошли к 'Ауди', он передал сумку Антону, посмотрел, как тот укладывает её в багажник. Открыл мне заднюю дверцу. — А с начала двухтысячных я ездил сюда только в командировки. Но видел я только гостиницы. Ну, и ещё пару офисов.

По-моему, Алексей Михайлович явно что-то недоговаривал, но я решила не лезть к нему в душу, а показать ему то, что он просил — мой любимый город. Воробьевы Горы — площадку, с которой Москва лежала, как на ладони. Ленинский проспект — такой красивый в вечерней иллюминации. Юго-Западную, где был мой дом, глядевший на осенний, уже осыпающийся Тропарёвский парк.

— Знаешь, а мне тут нравится, — Алексей покрутил головой, стоя у моего подъезда. — Может, мне тоже купить себе квартиру в Москве, где-нибудь с тобой по соседству?

— Лёша...

— Что? — усмехнулся он.

— Хватит, а? Я соскучилась. Пойдём ко мне?

Андреев только головой покачал:

— Эх ты, Ларионова...

Впрочем, с тех пор он приезжал в Москву почти каждые выходные.

Он привозил мне цветы — только белые или красные розы. Иногда — маленькие смешные подарки, иногда — книги. И, уезжая, всегда оставлял мне записки. Я находила их везде: в спальне под подушкой, на кухне или в прихожей. Даже в своих тапочках.

'Кошечка... сладкая... кошечка'.