— Ну, знаете, Ваше Императорское Высочество, хмыкнул Макаров. Они вполне могли эдак и в прошлую войну идти. Восточные немцы-с! Если что решат делать, то так и будут. Однако любезный Алексей Михайлович отдайте-ка мне сию карту. А сами отправляйтесь домой и хорошенько отдохните! Об этой находке никому не рассказывайте до поры. Впрочем ждать не долго, а я тем временем позабочусь о сюрпризе для адмирала Того.

— Нет уж Ваше Высокопревосходительство! Так просто вы от меня, дорогой Степан Осипович не избавитесь. Начинается самое интересное со времени начала войны, и я это не пропущу.

— Что же, извольте. Только уберите с лица это ошарашенное выражение и отправляемся. И... не берите с собой ваш браунинг, сегодня он вам не понадобится. Хмыкнул в густую бороду "беспокойный адмирал".

Великий князь рассматривал броненосцы, как будто видел их впервые. Кажущийся непропорциональным из за демонтированной башни накренившийся Ретвизан. Высокобортные красавцы Победа с Пересветом. Трио почти близнецов, ставший за время службы родным Полтава, Севастополь и флагманский Петропавловск. Новейший Цесаревич, поврежденный в первый же день войны. Алеша никогда до сих пор не задумывался, хороши они или плохи, соответствуют ли аналогичным кораблям противника. Хорошо ли бронированы, вооружены, надежны ли их машины. Все к чему он стремился до сих пор быть просто хорошим морским офицером. У него не было критического склада ума старшего брата Александра. Ему достаточно было просто служить. Ладно, в конце концов, воюют не корабли, а люди. В превосходных качествах русских моряков он был абсолютно убежден. Но снова некий чертик сомнения закрутился в голове великого князя.

— Ваше императорское... вдруг вывел из задумчивости Алешу голос Макарова. — Прибыли, прошу вас. И стал подниматься по трапу.

9 марта японская эскадра вновь подошла к Порт-Артуру. Адмирал Того, заняв с основными силами позицию против выхода из гавани, направил броненосцы "Фудзи" и "Ясима" для перекидной стрельбы через Ляотешань. Однако на сей раз японцев ожидал сюрприз. Ночью русские минеры выставили на месте предполагаемого маневрирования японцев минное заграждение и несколько минных банок. При этом выяснилось интересное обстоятельство, как оказалось запас мин в осажденной крепости довольно ограничен. Случилось это по двум причинам, во первых необходимый по предвоенным планам запас так и не был доставлен в крепость, во вторых имеющиеся мины были выставлены в первые же дни войны по предвоенным же планам. Таким образом, имеющихся мин было явно недостаточно для активных минных постановок и их следовало экономить. Если для основного минного заграждения мины нашлись, то для минных банок — увы. Тут ситуацию исправил неугомонный великий князь, служивший ранее на броненосце Полтава, он был осведомлен о том, что на нем постоянно находилось тридцать гальваноударных мин. Как оказалось, что такое же количество их входило в состав вооружения практически всех перворанговых кораблей эскадры. Вялые возражения флагманского минера разбились об азарт молодого великого князя поддерженого командующим флотом. Так или иначе, большинство мин было передано на миноносцы для устройства минных банок.

Еще одним сюрпризом было затопление отсеков левого борта на флагманском Петропавловске и на Полтаве. Таким образом, количество орудий, на эскадре могущих вести перекидной огонь увеличилось вдвое. На Севастополе эту процедуру не стали производить в связи с его техническим состоянием, а Пересвет избавил от этой напасти младший флагман адмирал Ухтомский, наотрез отказавшийся от такого эксперимента. Адмирал Макаров, припомнив, что пушки на Пересвете худшего качества, чем на Победе согласился.

Как только японские броненосцы подошли к Ляотешаню наблюдавшие за их эволюциями корректировщики замерли в тревожном ожидании. По всем расчетам Фудзи и Ясима находились на минном заграждении, но пока японцам везло. После четвертого залпа терпение русских артиллеристов истощилось, и последовала команда эскадре открыть огонь. Новую батарею решили пока не демаскировать. Ответный огонь оказался для противника неприятной неожиданностью, а когда в нескольких метрах от Фудзи разорвался снаряд, обдав его палубу осколками, японцы решили не искушать судьбу и выйти из боя. В этот момент японцы очередной раз проходили по месту русского минного заграждения. Толи господь услышал молитвы русских минеров, толи количество перешло в качество, но едва на Фудзи переложили руль, у левого борта раздался взрыв. Японцы были вынуждены застопорить ход. Русские артиллеристы немедленно воспользовались этим обстоятельством и усилили огонь, сосредоточив его на поврежденном японском броненосце. В это время на новой батарее метался Алеша, заклиная артиллеристов открыть огонь. Однако, приказа все не поступало, про батарею казалось, забыли. Впрочем, командир батареи капитан Гобято не менее великого князя рвался в бой. Обратив внимание, что огонь эскадры сосредоточен на поврежденном Фудзи, а Ясиму практически не обстреливают, справедливо рассудив, что пристрелку эскадре он не собьет, приказал открыть огонь. Вступление в бой еще одной неизвестной ранее батареи было последней каплей переполнившей японскую чашу терпения. Ясима немедленно дав полный ход, вышел из под обстрела и направился на соединение с основными силами. Практически одновременно раздался взрыв на Фудзи, после чего окутанный клубами пара броненосец затонул. Очевидно, экипаж броненосца не справился с борьбой за живучесть, и вода хлынула в котельные отделения, после чего цилиндрические котлы немедленно взорвались. Почему машинная команда не стравила вовремя пар так, и осталось загадкой, поскольку спасенных с Фудзи не было.

На батарее тем временем царило ликование, артиллеристы кричали ура, бросали вверх шапки, потом кинулись качать Гобято, затем Алешу. Наконец великого князя отпустили и дали, немного, перевести дух. Не привыкший к таким бурным проявлениям чувств и потому немного смущенный Алеша отошел в сторону.

Такое же ликование царило и на эскадре и только командующий флотом, принимая поздравления, иногда хмурил бровь. Сегодняшний раунд был за русскими, но чем ответят японцы?

Хотелось умереть. Было физически больно от ужасного чувства стыда. Принц! С золотой ложкой во рту родился! Ничего не умеет! Кидал сам себе обидные слова Алеша. А ведь утро начиналось просто прекрасно...

В сущности ничего страшного для репутации самого молодого командира крейсера на эскадре не случилось. Когда после удачного боя, стоившего японцам броненосца, Макаров вывел эскадру на рейд и занялся эволюциями, красивого исполнения этих самых эволюций не показал никто. То есть, крейсера, по крайней мере, Вирен на Баяне и Граматчиков на Аскольде, не говоря уже об Эссене с его Новиком, маневрировали более-менее правильно. Чего никак нельзя было сказать о броненосцах. Грозные корабли, основа мощи эскадры толпились как биндюжники на базаре. Плохо держали дистанцию, поворачивали "кто в лес кто по дрова" по меткому выражению эскадренных острословов. Апофеозом бардака стало столкновение Пересвета под командованием Бойсмана и Севастополя, коим командовал Чернышевский. Увы, на этом злоключения не закончились. Когда основная часть эскадры уже втянулась на внутренний рейд, Боярин проходящий узостями прохода внезапно рыскнул и зацепился скулой за отмель. Как это случилось, сказать было трудно. Крейсер, детище датских корабелов, отличался отменной управляемостью. Повреждение им полученное было, в общем, было тоже не велико. Но, как говорится, в начале было слово. И слово это было хоть и не напрямую от бога, но как говорится "глас народа, глас божий". Кто-то из офицеров крейсера, когда донельзя расстроенный великий князь покинул мостик, заметил: — "Великим князьям и не такое прощают". К несчастью у Алеши был абсолютный слух, совмещенный к тому же с гипертрофированным чувством ответственности. Ему и в голову не пришло, что куда более опытные офицеры натворили куда больше. Он, именно он, первый раз вывел крейсер и ... опозорился. В расстроенных чувствах молодой человек не медленно отправился на флагманский Петропавловск к Макарову и ни много ни мало потребовал отрешения себя любимого от должности.

Степан Осипович как раз находился в весьма раздраженном состоянии. Он только что устроил разнос командирам "отличившихся" броненосцев и размышлял, кем их заменить. Точнее кем заменить он прекрасно знал, первой кандидатурой был капитан второго ранга Кроун, отказавшийся интернироваться в Шанхае со своей канонеркой, не смотря на приказ наместника. Его он планировал назначить командиром Пересвета, Бойсман был, конечно, старым служакой и его было откровенно жаль, но дело было не в нем, а в младшем флагмане князе Ухтомском. Лично против него Макаров ничего не имел, более того они были соседями по даче и давними друзьями. Увы, отбывающий ценз командующий отрядом броненосцев был прекрасным преподавателем астрономии и никуда ни годным флотоводцем. Макаров, впрочем, не моргнув глазом, отправил бы приятеля в распоряжение "Шпица", но, к несчастью, заслуженный адмирал даже для командующего флота был не по зубам. Надо было согласовать назначение с наместником, ГМШ, министерством и Генерал-адмиралом. Легче было назначить нового командира флагмана, который подскажет, а если придется, заменит своего бесталанного начальника. Второй кандидатурой был прекрасно проявивший себя капитан второго ранга Эссен. Хотя формально Чернышевский был куда менее виновен в столкновении, в конце концов, это его Севастополь таранил Пересвет, а никак не наоборот, на его счет Макаров не заблуждался. Сухарь, педант, плохой моряк, но хороший командир мирного времени. Продукт, не доброй памяти, реформы Шестакова. Власти командующего флота для смены командира корабля вполне хватало, но тут возникали проблемы другого рода. Проблемы эти назывались Евгением Александровичем Алексеевым, наместником и формальным главнокомандующим вооруженными силами на востоке империи. Алексеев, весьма способный и здравомыслящий администратор, был, увы, неважным моряком. Хотя сам себе он, вполне, отдавал в этом отчет, но довольно часто начальник брал в нем верх над человеком. Именно этим и объяснялся тот факт, что опытный моряк Скрыдлов был, в свое время, заменен на посту командующего эскадрой невзрачным и безынициативным, но крайне исполнительным Старком. Как бы то ни было, практически все командиры перво и второранговых судов были креатурами наместника. Отношения с ним, откровенно говоря, портить не хотелось. Он поддержал назначение Макарова и все его начинания на посту командующего флота. Имея его поддержку можно было куда меньше обращать внимания на окрики из под Шпица. Тем не менее, замена командиров была крайне необходима. И вот посреди этих размышлений к нему заявился Великий князь Алексей Михайлович и потребовал, не много не мало, собственного отрешения от должности! На том основании, что он не имеет ни опыта, ни авторитета у подчиненных. И в заключение своего крайне эмоционального спича резанул командующего флотом тяжелым взглядом. Макаров слышал и ранее что внук НиколаяI унаследовал от своего царственного деда способность парализовать взглядом собеседника. Но на своей "шкуре" испытал это впервые... впрочем, нет. Дело в том, что флотские снобы напрасно называли "беспокойного адмирала" боцманским сыном. Нет, батюшка будущего прославленного адмирала был в свое время и боцманом, но главным местом службы выслужившегося из нижних чинов кантониста были севастопольские арестантские роты. Место, вполне заслуженно пользующееся дурной славой среди матросов. Место куда ссылали всех буйных и склонных к преступлениям матросов. Место куда назначали самых требовательных и жестких офицеров Черноморского флота. Одним из них был "славящийся" своей строгостью капитан по адмиралтейству Осип Макаров. Мало кто знал, что внушавший ужас своим подчиненным командир арестантской роты, был страшен проштрафившимся матросам не пудовыми кулаками и не линьками щедро наделявшимся виноватым. Нет, один взгляд офицера мог ввести в ступор самого отчаянного бузотера. И когда на вышедшего из народа адмирала обрушился "взгляд василиска" он, спокойно выдержав его, полоснул взглядом в ответ. Взгляд против взгляда. Никогда ни до ни после того Алеша не чувствовал такого бешеного сопротивления. Никогда никому он не рассказал, что испытал он, потомственный аристократ, внук властелина огромной империи, столкнувшийся с другой силой вышедшей из гущи народа, казалось уже сломленного и закрепощенного в самой сути своей и вдруг распрямившегося и заставившего трепетать перед собой...

После ухода Алеши Макаров ненадолго задумался, потом усмехнувшись, вызвал дежурного флаг-офицера и надиктовал ему приказ. Этим приказом отрешались от командования три командира корабля, Бойсман, Чернышевский и великий князь Алексей Михайлович. Несмотря на то, что формально Алеша переводился в штаб Макарова на должность начальника отдела, ни для кого на эскадре не было секретом, что он отстранен от командования за неумелое маневрирование. Жесткость и бескомпромиссность адмирала произвели неоднозначное впечатление на эскадре. То есть молодым офицерам, рвущимся в бой, решительность адмирала импонировала. Но вот заслуженные штаб-офицеры насторожились, а непосредственно пострадавшие немедленно отправились прямиком в штаб наместника с жалобами. Алексеев, хотя и был возмущен "самоуправством" Макарова, вмешиваться не стал. Опытного царедворца смутила решительность адмирала в отношении великого князя. Все-таки отрешить от командования члена императорской фамилии это вам не фунт изюма! А что если у Макарова есть карт-бланш из высших сфер и не на такие действия. Он конечно в высшие круги не вхож, что называется родом не вышел, но у государя-императора семь пятниц на неделе и, как бы чего не вышло. Ну, а поскольку Чернышевский и Бойсман действительно провинились, наместник сделал вид, что все назначения согласованы с ним.

Тем временем Алеша, глубоко спрятав грусть от расставания с крейсером, в спасение и восстановление которого он вложил всю душу, сдавал дела своему преемнику. С формальностями было покончено быстро. С кают компанией великий князь попрощался неожиданно сухо, слова, ненароком услышанные на мостике, жгли его как раскаленные угли. Офицеры были искренне удивлены этому обстоятельству, но отнесли это на счет обиды молодого командира на отрешение от должности. То, что обида была нанесена одним из них, никому и в голову не пришло, ибо Алеша ни словом, ни жестом не выразил своего неудовольствия. А про неосторожно брошенную остроту все и думать забыли. Неожиданно трогательным получилось прощание с командой, как неожиданно выяснилось искренне полюбившей своего молодого и незлобивого командира. Когда экс командир уже находился в катере, кто крикнул ура нашему Великому князю! И громкий клич разнесся над рейдом, до крайности удивив и растрогав Алешу. Тем временем посерьезневший Архипыч развернул какой-то сверток и достал из него икону Николы мокрого и прокашлявшись сказал: — Это, стало быть, вам от команды ваше Императорское высочество! По обычаю, берите, таковое не каждому командиру от команды дарят. Чем то вы глянулись морякам, хотя и недолго командовали.