Поэтому зная о приятельских отношениях Балка и великого князя, он не нашел ничего лучшего как прийти к командиру Силача с визитом. Балк неоднократно выполнявший на пару с Архипычем роль няньки великого князя, куда менее стойкого к спиртному, нежели командир Силача, прекрасно знал об истиной причине внезапной неприязни Алеши к прежде нежно любимому им крейсеру. Недолго думая он поведал исполняющему обязанности командира Боярина о фатальной несдержанности его офицеров, и о том какую не заживающую рану они нанесли члену императорской фамилии.

На несколько наивный вопрос "что же теперь делать" он, улыбнувшись словно змей искуситель, стал вкрадчиво объяснять, что его императорское высочество помимо страсти к приключениям обладает еще и завидным везением. И если поучаствовать, ничем при этом, не рискуя, в каком ни будь предприятии великого князя, то риска никакого, а благодарность его безмерна. Каким образом Балк узнал, что вскоре к нему пожалует сам виновник всей этой истории остается только догадываться. Но Алеша пришел во время и...

Стоя на мостике Боярина Семенов, мысленно чертыхался, пытаясь понять, каким образом его втравили в эту историю. Никогда прежде он не совершал ничего похожего, а вот теперь он прямо нарушив приказ двигался со своим кораблем в неизвестность. Следом черными тенями следовали четыре миноносца.

Шторм хотя и продолжался все же заметно стихал. Японцы толи не ожидали никакой активности от впавших в летаргию русских, толи их дозоры просто проморгали маленький русский отряд, благо погода была преотвратная. Японские транспорты штормовали со всеми положенными ходовыми огнями, так что обнаружить их и подойти на торпедный залп не составило никакого труда. Плохо, конечно, что нельзя было заранее посвятить командиров миноносцев в планы и распределить роли, но на счастье они и сами догадались что делать. Великий князь хищно улыбаясь посмотрел на Семенова и коротко скомандовал: — Огонь! Короткая вспышка вышибных зарядов и самодвижущие мины оставляя пенный след потянулись к обреченным японским транспортам. Те, очевидно, принимая русские корабли за свои не подозревали о грозившей им опасности. Все же крейсер даже такой маленький как Боярин плохо подходит для стрельбы минами. Как ни мало было расстояние, но минеры ухитрились промахнуться. Впрочем, виновато было, скорее всего, довольно сильное волнение. Миноносцы отстрелялись гораздо лучше, хотя и тут не обошлось без проблем, одна из мин просто не разорвалась. Так что из пяти пущенных мин нашло свою жертву всего три. Но и три взрыва произвели на японцев неизгладимое впечатление. Тем временем на Боярине, хотя и были раздосадованы промахом, время зря не теряли. Мина прошла мимо? Значит артиллеристы это исправят, крейсер дав полный ход ворвался в кучу транспортов стреляя из всех орудий. Миноносцы разрядили оставшиеся минные аппараты и опять не без успеха. Еще у двух транспортов раздались взрывы. От стрельбы Боярина загорелся один из транспортов, потом еще один. Все же артиллерия русского крейсера смертельно опасная для миноносцев, была не столь эффективна по большим транспортам. И тут "повезло" и Боярину один из японских пароходов получив единственный снаряд, казалось, испарился в огромном зареве взрыва. Очевидно, он перевозил боеприпасы. Взрыв был такой силы, что даже мостик русского крейсера был засыпан обломками. Пригнувшись от неожиданности Алеша и Семенов переглянулись. Командир Боярина отряхнувшись, сказал:

— Алексей Михайлович, а не пора ли и честь знать?

— Пожалуй вы правы, сейчас тут будут гости, а нас вроде как и не приглашали. Так что уйдем по английски. И Боярин, просигналив миноносцам, и они скрылись в темноте.

Обратный переход прошел без приключений. С японскими крейсерами, бросившимися на помощь своим избиваемым транспортам они, благополучно разминулись, а миноносцы, дежурившие у Порт-Артура, не рискнули связываться с крейсером. Впрочем, опасности на этом не закончились, впереди было главное испытание: объяснения с начальством.

Начальство, в лице адмирала Витгефта Вильгельма Карловича пребывало в весьма неважном настроении. С одной стороны исполняющий обязанности командира Боярина добился немалого успеха. Потопить несколько транспортов противника с войсками и припасами это вам не фунт изюма. За такие вылазки становятся георгиевскими кавалерами. Что еще хорошо обошлись без потерь среди привлеченных втемную миноносцев. Плохая сторона заключалась в том, что сделано это было не то что бы без приказа, а прямо вопреки ему. И вот это было оставить никак нельзя. Дисциплина, прежде всего. Но самое плохое заключалось в том, что наказать было никак нельзя. Причина этого была проста и незатейлива и звалась великим князем Алексеем Михайловичем. То, что авантюра самого начала спланирована и осуществлена именно им сомнений не было никаких. Семенов бы сам до такого никогда не додумался. Алексей Михайлович же, как член императорской фамилии был лицом неприкасаемым. Мало того в канцелярии был аккуратно подшит к делу приказ наместника Алексеева о противодействии японской высадке. Составленный по всем правилам бюрократии он отдавал возможность Витгефту не исполнять его в виду невозможности.... А возможность то как выяснилось, как раз имелась. Все эти невеселые мысли бродившие в голове командующего эскадрой, как оказалось, были написаны на хмуром лбу Вильгельма Карловича. Во всяком случае, Матусевич исполнявшим роль начальника штаба прекрасно их прочитал. Матусевич недавно ставший адмиралом был жуир, бабник, не дурак выпить и рассказывать похабные анекдоты. Чем собственно и занимался при каждом удобном случае. А еще он был человеком опытным не только как командир но и в житейском смысле.

-Ну чего вы Вильгельм Карлович мнетесь. Перво-наперво надобно задним числом составить приказ Семенову на атаку японцев. Вторым делом составить верноподанейший рапорт о проишедшем в котором расписать все в превосходных степенях и испросить наград, как участникам, так и непричастным.

— Господи! Это все и так понятно, но вот что делать с самоуправством? Ведь эдак все командиры кораблей самовольничать начнут, далеко ли до беды!

-Ну, все не начнут, хмыкнул Матусевич, — командиры у нас большей частью люди богобоязненные, в возрасте. Разве Эссен с Кроуном, но те и без последнего происшествия к самовольству склонны.

— А с великим князем, что прикажете делать? Ведь он таким образом как ни будь эскадру выведет и в бой вступит. Об чем мы узнаем только в море!

— Ваше превосходительство! Неожиданно официально начал начальник штаба и тут же сбился шутливый тон: — Прикажите обыскивать Алексея Михайловича при поднятии на борт любого корабля, на предмет изъятия его пресловутого браунинга!

— Тьфу ты, не удержался от неожиданности Витгефт.

-А если серьезно верните его на Боярина командиром.

-Что, простите?

-Да да, вы не ослышались, именно на Боярина и именно командиром. И Семенова накажете, он ведь себя командиром уже почувствовал. И поле деятельности Великого князя ограничите одним крейсером, а не всей эскадрой.

— Нет, нет, он ведь не успокоится, а еще такого афронта я могу не перенести.

— Тогда найдите ему дело в другом месте, хоть на берегу, хоть где! Лишь бы он занят был по горло. Да вот, крепость просит у нас содействия для укрепления позиции на перешейке у Цзинчжоу. Вот и пошлите его туда для содействия и связи. Пусть с крепостным начальством по собачится. С артиллерийским тоже. Все тут меньше будет под ногами вертеться.

-А ведь это мысль!

Тем же вечером друзья собрались на Алешиной квартире, где стараниями Архипыча был накрыт недурной стол. Проголодавшиеся после визита к Витгефту Семенов и Алеша хотели немедля приступить к трапезе, но Балк громогласно заявил, что успех необходимо отметить. И тут же разлил всем коньяка.

-Раз уж такой торжественный случай, усмехнулся Алеша, может лучше флакон Мума?

-К черту шампанское! Отозвался немедля Балк. — Его будем пить, когда тебя твое высочество наградят за проявленный героизм. А после трудов праведный как говорил великий Суворов "портки продай, а чарку выпей"!

-Вообще-то он это про после бани говорил. Отозвался все еще никак не могущий поверить в то, что его не наказали Семенов. — Но я тоже за коньяк.

-Браво!

-Ну что же, как оказавшийся в меньшинстве, присоединяюсь!

Выпив, друзья принялись за трапезу, воздавая должное искусству повара и распорядительности Архипыча. Дождавшись, когда утолят первый голод, Балк принялся за расспросы.

— То, что вас не наказали, я понял. Теперь милостивые государи пожалуйте подробности.

-Извольте мой друг. Командиром Боярина будет князь Кейкуатов, наш уважаемый Владимир Иванович останется старшим офицером.

-Позвольте, но светлейший князь Кейкуатов, кажется, отбыл с наместником?

Семенов в ответ лишь развел руками.

— Ваш покорный слуга, Продолжал Алеша, отправится в Цзиньчжоу, как представитель штаба флота толи для связи, толи, что бы глаза не мозолил.

— Понятно. Что же могло быть и хуже. Не вижу повода не выпить!

Участие флота в укреплении Цзинчжоуского перешейка помимо присылки великого князя свелись к установке двух древних шестидюймовых пушек снятых с клипера Джигит. Когда то эти легкие крейсера наводили тоску на английских лордов, прекрасно понимавших, зачем эти маленькие ладные корабли шныряют в океане от Кронштадта до Владивостока. До войны тогда, слава богу, так и не дошло и лучшие времена клиперов безнадежно миновали. Большей частью они доживали свой век брандвахтами и только в Порт-Артуре два клипера и не менее древний Забияка оставались на страх врагам в ранге крейсеров. Но, поскольку выпустить их в море было все равно не возможно, было решено, их разоружить и направить пушки на сухопутный фронт. Авось пригодятся.

В первый же день по прибытию Алеша облазил всю позицию, благо ширина перешейка была не велика. Совершенно не разбираясь в сухопутной фортификации он, тем не менее, обратил внимание на то что пушки стоят открыто на высотах без всякого прикрытия. Береговые батареи с которыми он был не плохо знаком не обходились без капониров и маскировки. Попытавшись прояснить ситуацию, он натолкнулся на снисходительное пренебрежение, дескать, вы ваше императорское высочество сухопутной специфики не знаете, а посему не мешайте. Если угодно смотрите и учитесь.

Все что ему удалось это силами моряков хоть как то обустроить позицию двух морских пушек. Еще, здраво рассудив, что возможен обстрел с моря, он приказал устроить наблюдательный пункт оборудованный гелиографом для связи с канонерками или другими кораблями, буде они подойдут для оказания помощи из Порт-Артура.

Вернувшись на позицию Алеша обратил внимание на солдат строивших какие-то укрытия несколько выше основной линии редутов. Руководил ими незнакомый офицер в черкеске. Судя по всему грузин. Выросший в Тифлисе Алеша знал немного грузинский язык, а также многих людей в тех краях и хотел подойти познакомиться но не успел. Прискакавший вестовой передал ему почтительное приглашение прибыть в штаб генерала Фока.

Генерал Фок пригласил Алексея Михайловича для очередного никому не нужного согласования. Алеша, действительно, в сухопутной войне не разбирался, а флот, по крайней мере, пока, никак вмешиваться в борьбу за перешеек не собирался. Очевидно, генерал полагал, что не пригласить великого князя было бы не вежливо. Когда формальности были соблюдены, Алеша счел возможным поинтересоваться, кто тот офицер в черкеске, виденный им на позиции. Фок неопределенно пожал плечами, а полковник Савицкий со всей возможной любезностью в голосе охотно пояснил.

— Это поручик князь Гегечикория только что прибывший из Мукдена с пулеметной командой. По слухам большой специалист в пулеметах и весьма отличился во время боев в Корее.

-Отличился, как же, убегая во все лопатки от японцев! Саркастически прокаркал, вложив максимум сарказма, Фок.

-Вот как, я знаком с некоторыми представителями этого рода, надо бы познакомиться и с этим достойным офицером.

Увы, знакомство пришлось отложить, поскольку прискакавший с позиций вестовой сообщил, что показались японцы.

Странно, но генерал Фок, а с ним и чины его штаба не проявили ровным счетом никаких эмоций по поводу появления неприятеля. Никто не собирался отправиться на передовую с тем что бы лично оценить обстановку, не было отдано никаких распоряжений частям на предмет оказания возможной помощи. Напротив, генерал, в самом благодушном настроении удалился к себе, а штабные занялись обычной рутиной.

В сторону передовой отправились лишь Алеша и полковник Свицкий кандовавший позицией. Когда великий князь поделился с ним своим недоумением, он, усмехнувшись, ответил так:

-Видите ли ваше императорское высочество...

— Ах оставьте это титулование до более мирных времен.

-Извольте. Видите ли любезнейший Алексей Михайлович, несмотря на то что инженер Лилье имел неосторожность заявить о том что позиция у Цзинчжоу неприступна, на самом деле это далеко не так. Все это понимают, однако сделать ничего не могут. Но есть прямой приказ командующего Квантунским укрепрайоном Стесселя оставить позицию при невозможности ее удержать и отступать к крепости. И его превосхо... хорошо, хорошо генерал Фок сделает это при первой возможности, оказав, разумеется, некоторое сопротивление что бы, так сказать, соблюсти приличия.

— Позвольте как же так? Укрепления, насколько я знаю, еще не совсем закончены, для чего и вынесли передовую позицию к Цзинчжоу. Кроме того, тут в самом узком месте перешейка было бы весьма удобно держать оборону.

Увы, Алексей Михайлович, таков уж приказ, впрочем, если силы японцев не велики, мы вполне можем отбиться. А после вашей, да, да не скромничайте, все знают, кто автор этой великолепной вылазки, есть все основания полагать, что силы японцев не велики и боеприпас ограничен.

— Кстати вы интересовались этим новым офицером, прибывшим с пулеметной командой. История его весьма занимательна! Мне кое— что стало известно и если будет на то ваша воля, я охотно поделюсь ею.

-Сделайте такое одолжение!

Штабс-капитан Вержбицкий был неудачником. Причем всю жизнь. Ну, посудите сами: окончить Александровское училище по первому разряду и накануне производства вляпаться в историю с дамами. Скандал замяли (кому нужно пятно на училище) но никакой Лейб-гвардии, извольте ваше благородие господин подпоручик отправляться в город Великие Грязи в 14й полк служить, так сказать, государю и отечеству. Гордившийся до сего момента своим отпрыском папенька сего афронта не перенес и содержание урезал, то есть совсем. Пришлось надеется только на свои силы, а вы знаете какое жалование у армейского подпоручика? Впрочем, Антон Модестович (так звали нашего героя) в отчаяние не впал, а усердно занялся самообразованием, решив, во что бы то ни было оседлать удачу. Поскольку в полку молодых людей тративших деньги на, весьма не дешевые кстати сказать, учебники вместо того что бы как подобает офицеру спускать их на кутежи и дам, мягко говоря недолюбливали, друзьями он не обзавелся. Упорно проучившись несколько лет и отправившись сдавать экзамены в академию Генерального штаба, молодой честолюбец полагал, что черная полоса в его жизни окончательно миновала. И что же вы думаете, успешно сдав почти все экзамены, Вержбицкий срезался... на французском языке! Да-да том самом, на котором он по свидетельству всех кто его знал, говорил гораздо лучше, чем на русском. Жизнь была кончена окончательно и бесповоротно! К отцу невозможно — стыдно, назад в полк тем паче. Твердо решив, застрелится Антон Модестович в первый раз в жизни, напился до положения риз и, перестаравшись не смог выполнить своего намерения. Утром застрелится хотелось еще больше, но уже по другому поводу. Поскольку дрожащие руки могли вторично помешать плану, половой (а дело происходило в заштатной гостинице) был послан, за чем ни будь.... Пока разбитной парень во фраке поверх косоворотки (господи какой ужас) расстарался его благородию опохмелится, глаза потенциального самоубийцы наткнулись на газету бог весть, какой давности, передовица которой была озаглавлена " Трансвааль в огне". Через две недели Антон Вержбицкий в Одессе вступил на борт парохода отправляющегося в южную Африку.