Курок защелкал вхолостую, все, взмах кинжала... противника нигде нет. Что это звучит? Пулемет? Не может быть, патроны же кончились! Точно пулемет. Откуда. Где Малеев? Убит? Нет, кажется, только ранен.

Упрямый хохол как все его называли с легкой руки поручика, как только японцы залегли, вспомнил, что в двуколке помимо почти исправного пулемета есть еще почти полная лента патронов, о которой он совсем забыл. Лента это двести патронов, двести патронов это еще несколько минут жизни. Как он мог забыть? И солдат пригибаясь, побежал к двуколке. Скособоченный из-за отсутствия одного колеса пулемет выглядел жалко. А ведь исправен. Внезапно мелькнувшая в голове мысль бьет молнией. Солдат хватает топор и бьет по уцелевшей оси, отбивая колесо. С противным грохотом колесо отваливается, и пулемет встает ровно. Злобно ощерившись, упрямый хохол кричит: — Ездовой!!! Запрягай мать твою. Крышка затвора с хищным лязганьем защелкивает ленту. Глядя в обалделые глаза ездового солдат кричит: — правь туда! Показывает рукой. Увлекаемая конями повозка с двумя солдатам и непонятным механизмом, проскочив низиной, вылетает на небольшой холм во фланге атакующих японцев. Сил кричать уже нет, хриплый сип: — Разворачивай!!! Все! Получилось. Второго номера нет, только не заклинила бы лента, Из рассохшихся деревянных клиньев на кожухе сочится вода, ничего, не успеет закипеть. Нежно, так нежно как никогда не прикасался к любимой женщине ладони ложатся на рукояти. Выдох. Пальцы нажимают гашетку. Очередь, длинная нескончаемая струя свинца плещет в самую гущу японских солдат...

Все, теперь хоть смерть, только не трогайте. Упрямый хохол сидит рядом с ездовым у двуколки, бездумно глядя в белый свет. Рядом стоят два офицера, молодой грузинский князь и поседевший на службе казачий хорунжий. Казак прерывает молчание: — Вот не знаю сотник, толи плетей ему дать за то, что патроны припрятал, толи к георгию представить за то, что он нас всех спас. Как думаешь? Эй, человек божий, я тебя спрашиваю! Как тебя кличут, на тот случай если все— таки к георгию?

Упрямый хохол, подняв голову, невидящим взором смотрит в сторону офицеров. Кадык на шее дергается видимо пересохло в горле и пытаясь встать хрипит: — Рядовой Махно.

Рожден понимает что что-то надо сказать, но не найдя других слов спрашивает: — Ты женат? Дети есть? — Ни, тильки племяшь. — Дядя ты у нас значит. Ну-ну, дядя, хмыкает хорунжий.

Смерть казавшаяся такой близкой в тот раз отступила. Привлеченные звуками боя на выручку истекавшему кровью отряду подоспели на помощь казаки из отряда Мищенко. Те самые, с которыми так и не довелось встретиться в Корее. Погибших похоронили, раненых отправили в лазарет. В том числе Малеева и штабс-капитана Вержбицкого. Принимавший его хирург только покачал головой и распорядился немедленно везти в операционную.

Длинный гудок паровоза. — Ну что, давай прощаться, сотник! Старый хорунжий хлопнул, Рождена по плечу, тебе, значит, в Мукден в полк. А мои казачки здесь, может и свидимся когда. — Конечно, свидимся! Какой разговор, только, прости дорогой, а как тебя зовут? А то все хорунжий да хорунжий. — Так хорунжий и есть, смеется помнивший Муравьева казак, — Иван Тихонович Хорунжий! Бывай сотник.

По прибытию в Мукден выяснилось, что славный восточносибирский стрелковый полк в коем князь Гегечикория имел честь служить, отбыл. Куда точно не известно, что было, впрочем, совершенно неудивительным в том потрясающем Вавилоне, в который превратился маленький китайский городок. В него постоянно прибывали новые войска, офицеры и чиновники следовали к месту службы. Члены их семей, напротив, пытались эвакуироваться. Откуда то появилось множество скользких личностей, коммерсантов, журналистов, а то и просто жуликов. Гостиницы и постоялые дворы были переполнены. Откуда-то появилось множество рестораций, и кафе шантанов большинство из которых следовало называть просто борделями. Все эти ресторации, кроме всего прочего, отличали еще и выросшие до неприличных размеров цены. Так что Рожден отставший от родного полка и его касс, дожидаясь нового назначения, вынужден был жить и столоваться со своими солдатами. Назначение, впрочем, не заставило себя ждать. Рожден со всем вверенном его командованию подразделением отправлялся в распоряжения генерал-майора Грудзинского, командовавшего только что прибывшей артиллерийской бригадой.

Генерал майор Грудзинский, к которому Рожден, отправился, не теряя ни минуты, проживал, как оказалось в личном вагоне на одном из запасных путей. Рекомендовавшегося ему князя он принял весьма благосклонно, пригласив тут же к столу. Благо время было обеденное. Дождавшись когда гость воздаст должное угощению его превосходительство перешел к делу.

-Любезнейший князь, вас, очевидно, удивило, что пехотного офицера прикомандировали к артиллерийской части. Не удивляйтесь, я сам, случайно узнав о вашей корейской одиссее и о том, что вы отстали от полка, попросил о вашем переводе. Видите ли, моя бригада еще в пути. Я с двумя дивизионами уже здесь, третий на Байкале, а где четвертый уж и не ведаю. Ко всему прочему, бригада должна была перевооружаться на новые пушки. Но, война-с. Новые орудия еще не готовы, а нас без всякого промедления и без должной, замечу, организации отправили на фронт. И все бы ничего, но помимо новых трёхдюймовых пушек, преотличные доложу вам орудия, нам на вооружение должны были поставить пулеметы. И вот по странному стечению обстоятельств эти самые пулеметы для перевооружения как раз нашлись. Каково? Более того, совершенно невероятным образом эти пулеметы оказались в Мукдене, да еще и раньше нас. И что с ними делать я, милостивый государь, ума не приложу. Людей у меня нет. Так что глубокоуважаемый Рожден Константинович вам, как показавшему изрядную ловкость в обращении с новым оружием и карты в руки.

Пулеметы были точно такими же, как и те два, что были в роте Вержбицкого. (Хотя теперь, наверное, в роте Гегечикория). То есть на огромных и неуклюжих артиллерийских лафетах. Князь запомнивший что спасением жизни своей и подчинённых он обязан мобильности неожиданно проявленной на поле боя Махно решил что проблему надо менять кардинально. Для чего собрал в кружок своих унтеров и озадачил их своими сомнениями. Те в свою очередь поскребли в затылках, но ничего лучшего, чем решение, предложенное в горячке боя рядовым Махно не нашли. Но на это уже не мог пойти сам Гегечикория, поскольку за вверенное ему казенное имущество отвечал перед этой самой казной лично. Ничего не придумав, поручик отправился в мастерские при железной дороге. Там как раз заканчивали ремонт пулемета поврежденного в бою. Поврежденный осколками кожух залудили, механизм перебрали, а вот со станком возникли проблемы, точнее с колесом, оторванным японским снарядом. Подходящего колеса у железнодорожников не было, а если бы и было, то шкворень, на котором оно сидело на оси оторвало тоже. Можно было конечно изготовить новое, как и шкворень но это требовало времени, а мастерские и без того были перегружены работой по прямому профилю.

— Ох, дорогой, вздохнул, Рожден узнав об этих затруднениях, все дело в том, что нам этот лафет тоже не очень нужен, неудобный очень. Вот если бы...

— Так ваше сиятельство, ну как рассказывай какого тебе рожна вообще надо? Перебил его железнодорожный техник Степан Аликин с которым у Рождена сложились приятельские отношения. Выслушав путаные объяснения поручика техник сказал:

— Три дня. Через три дня приходи, а пока прости некогда, работы невпроворот. Посему сейчас не мешай, а через три дня без кахетинского не появляйся.

Через три дня сиятельный князь одетый в свою лучшую черкеску (читай единственную) в сопровождении своих унтеров и нескольких солдат направился в мастерские. Кахетинского, увы, в Мукдене достать не было никакой возможности, так что его роль играли несколько бутылок Смирновской. Перед глазами "комиссии" был выставлен отремонтированный пулемет на трехногом станке. Довольно улыбающийся Семенов спросил:

-Ну как, ваше сиятельство, годится?

-Вах дорогой, лучше и быть не может. Но как ты смог, как? Ты же не военный как догадался!

-Не военный? Эх, князь, мы тут на КВЖД все немного военные особенно после боксеров. Кстати, а где... ну, тоже не плохо. Что, такие же станки еще на девять пулеметов? Князенька, совесть имейте!

Увы, человек предполагает, а бог располагает. На следующие утро несколько недомогающий князь был вызван в штаб и получил очередное предписание. Ему с пулеметной командой было предписано немедленно отправляться в Порт-Артур. Генерал Грудзинский выразив на словах сожаление, похоже был рад, что обуза в виде незнамо откуда свалившейся на голову казенного имущества отправиться куда подальше, ну и князь и его люди вместе с ней.

— Что же, ехать так ехать сказал попугай, которого кошка тащила за хвост из клетки. Прокомментировал назначение Рождена Степан. — Скучно мне без тебя будет князенька!

— Приказ есть приказ, усмехнулся в ответ поручик, кстати, любезный друг, а нельзя ли до нашего отбытия изготовить станки о коих мы с вами имели удовольствие договориться?

— Побойся бога басурманин! Завопил в ответ железнодорожный техник. — Удовольствие то мы с вами имели, но не такое большое, как вам кажется. Нет Рожден хоть застрели, ну сам посуди, работы невпроворот, материалов мало, а людей и того меньше. У морда княжеская, ну ладно договорюсь, что бы вас не грузили сразу, может штук пять и успеем сделать. Это все!

— Вы князь никогда не обращали внимание, как работает паровоз? Слышите, чух чух, чух чух, а вот скоро будет подъем и ему будет трудно и он будет чууух чууух, чуух чуух. Нет, положительно паровоз кажется мне существом живым. Кроме того как железнодорожник могу тебя дорогой князь заверить у всякого паровоза есть свой нрав. Да— да не смейтесь. Таким разговорами развлекал князя Гегечикория нежданно-негаданно отправившийся с ним техник Аликин. Отправился он конечно не один, а во главе нескольких мастеровых во главе коих ему предстояло отыскать и исправить некую неисправность, обнаружившуюся на дороге. О природе этой неисправности Рожден, не имел не малейшего представления, да и иметь не хотел. Главное что из за этой оказии ему и его людям выделили классный вагон и он со своими людьми ехал с комфортом. Железнодорожники потом сойдут по своим делам, а вагон останется в распоряжении князя до самого Порт-Артура. Иначе был шанс проделать весь путь в товарном вагоне. Помотавшись с боями корейским горам и степям Маньчжурии, начинаешь ценить даже такой комфорт. Солдаты тоже оценили комфорт "господских" вагонов, хотя часть их не поместилась и путешествовала вместе в пулеметами и двуколками на площадке и лошадьми в товарняке.

Столь приятно протекающее путешествие внезапно было прервано. Тяжело забиравшийся на подъем поезд замедлил путь и в этот момент частой россыпью раздались выстрелы. Чух-чух говоришь? Протянул князь и бросился вон из вагона. Степан опрометью побежал за ним. Как оказалось замедлением поезда воспользовались неведомо откуда появившиеся вооруженные люди. Подбежав и взобравшись на паровоз, они перестреляли обслугу и остановили локомотив. А из за соседнего холма уже разворачивалась конная лава.

— Японцы! К бою, скомандовал поручик. Впрочем, солдаты даже без команды и понукания унтеров занимали круговую оборону вокруг своих вагонов. На площадке, тоже не дожидаясь команды, разворачивали пулеметы. Несколько очередей охладили пыл вражеских кавалеристов, но ненадолго. Отступив и спешившись, они снова попытались атаковать. Тем временем Гегечикрия и Аликин с несколькими солдатами подбежали к паровозу, но захватившие его японцы ответили частым огнем, ранив или убив нескольких солдат. Сложилась патовая ситуация. Захватившие паровоз были заблокированы русскими. Те в свою очередь обладали достаточным огневым превосходством, что бы не подпустить к себе вражеских кавалеристов, но были слишком малочисленны, что бы разгромить их. Продолжать движение было тоже нельзя, не выбив противника из паровозной будки. Положение спас Махно, будучи внешне довольно щуплым, он обладал поистине медвежьей силой. Вот и сейчас схватив в охапку пулемет на треноге, он подтащил его к паровозу и, поливая будку очередями кричал: — Вашбродь, я их придержу!!! Вашбродь головы не дам поднять поганцам. Мгновенно сообразивший, в чем дело Рожден барсом кинулся к тендеру и через четверть минуты уже вскочил в будку с маузером в одной руке и кинжалом в другой. Еще несколько секунд и все было кончено.

— Князь, а вы страшный человек. Ей богу чуть умер со страху, наблюдая ваши экзерциции! Заявил забравшийся следом и деловито оглядывавшийся Аликин. Такс, ничего не поломали аспиды. Ваше сиятельство, вы, пардон, лопатой пользоваться умеете? Если да то соблаговолите, надобно убираться покуда нас не прижали. Эй, родимый! Закричал он Махно, дуй сюда со своим аппаратом. И тронул локомотив.

Примерно через час техник остановил поезд: — Ух, оторвались, слава тебе господи. И обернувшись на офицера и солдата рассмеялся: — Экие вы арапы, право.

Действительно и Рожден и Махно все это время исправно кидавшие уголек в топку паровоза и в тендере изрядно испачкались.

На другой день поезд под управлением Аликина и его мастеровых подошел к станции Цзиньчжоу. Там уже знали о том, что японцы перерезали путь и несказанно удивились счастливо прорвавшемуся составу. Поручик пошел представляться начальству что бы доложить о своем прибытии. Начальство в лице генерала Фока не выразило не малейшей радости, однако согласно предписанию пулеметная команда князя Гегечикория поступала в состав именно его бригады. Генерал Фок командовал обороной Цзиньчжоу, а также в его ведении находилась береговая охрана. С одной стороны он имел инструкцию при появлении больших сил противника отойти к крепости. С другой, инженер ... руководивший обустройством позиций заверил Фока и главное командующего укрепрайоном генерала Стесселя в том, что позиции неприступны. Таким образом отойти сразу, не приняв боя под защиту крепостных укреплений было решительно не возможно. Тем паче, что оные укрепления были, не совсем готовы и в превеликой спешке доделывались. Не очень представлявший себе, что делать с новомодным оружием Фок не придумал ничего лучше как поставить команду князя в резерв.

Отражение высадки японцев на побережье ... прошла по всем правилам великороссийского бардака. Сначала японцы высадили передовой отряд числом не более батальона без артиллерии. Разыгравшийся шторм заставил их прекратить высадку, и авангард японцев был бы немедленно уничтожен значительно превосходящими его силами русских, пожелай генерал Фок его атаковать. Но Фок не пожелал. Трудно сказать, чем он руководствовался, но никаких активных действий он не предпринял. Только когда погода улучшилась, и японцы возобновили высадку, туда был направлен небольшой отряд пехоты с пушечной полубатареей. Но поскольку высадилось уже не менее дивизии пехоты с бригадой артиллерии, результат был предсказуем. Русский отряд был разгромлен и отступил. Самое неприятное было в том, что русская полубатарея успела дать всего несколько залпов и была сбита японцами с закрытых позиций. Рожден, пристально следивший за развитием событий ожидал, что его направят в бой, однако командир бригады казалось, забыл о существовании пулеметной команды. Князь уже собирался идти к генералу лично, когда появился ординарец с приказом присоединиться к полку, занявшему оборону на перешейке. Полковник встретил, Рождена приветливо, но без энтузиазма. Что делать с пулеметами он не знал и предложил поручику занимать позицию в меру своего разумения. К его глубокому удивлению князь не стал выкатывать свои напоминавшие пушки пулеметы на гребень высоты подобно тому, как это сделали артиллеристы со своими пушками. Напротив, осмотрев позиции, князь, предварительно попросивший саперов в помощь, приказал оборудовать позиции несколько выше и позади открытых пехотных люнетов. Каждому пулемету было приготовлен изрядный блиндаж с перекрытием. Рядом с блиндажом глубокая траншея с козырьками для пехоты. Для тех пулеметов, к которым успели изготовить треноги, были приготовлены и запасные позиции, также оборудованные козырьками. На каждой позиции имелись добытые запасливыми пулеметчиками кадки с водой. Особая забота была проявлена для совсем уж не слыханного дела. Все позиции были тщательно замаскированы. Пехотные офицеры с удивлением наблюдали за манипуляциями поручика и его людей, но не вмешивались.