Чем занимался Вержбицкий в Натале и долине реки Оранжевой никто доподлинно не знал. Слухи ходили разные. Кто говорил что, едва попав на землю черного континента, он заболел и никакого участия в боевых действиях не принимал. Кто напротив, повествовал о небывалых геройствах русского офицера Тони кидавшегося на англичан с шашкой, в то время как сами буры не имели даже штыков. Сам Антон Модестович никогда об этом не распространялся. Известно было лишь то что, вернувшись с войны, он подал прошение о возращении на военную службу, которое было удовлетворенно. Как имеющего военный опыт Вержбицкого приняли с повышением и отправили на Дальний Восток в славную восточносибирскую стрелковую бригаду. По крайней мере, так было написано в его документах. В своем новом полку Вержбицкий оказался в странном положении. С одной стороны полковой адъютант поручик князь Гегечикория переживший нападение хунхузов вместе с новым офицером восторженно отзывался о стрелковых талантах своего товарища.

-Клянусь честью господа! один выстрел один китаец. Один выстрел один китаец.

С другой стороны тщательно изучив, по доступным ему источникам, боевую деятельность своего полка во время китайской войны штабс-капитан хотя и воздержался, от каких либо публичных выводов, но скептического отношения к победам над вооруженными лишь холодным оружием боксерами не скрывал. Как впрочем, и над хоть и вооруженными, но крайне слабо обученными китайскими войсками. Так или иначе к Вержбицкому привыкли дали ему восьмую роту стрелков и не вмешивались когда он вместо того что бы учить своих солдат правильно маршировать занимался их стрелковой подготовкой.

Когда нежданно-негаданно японские миноносцы напали на Порт-артурскую эскадру, и началась война, Антон Модестович один во всем полку не разделял шапкозакидательских настроений своих сослуживцев. Конфликт случился в ближайшее воскресенье в большой старой фанзе игравшей роль полкового собрания. Когда Вержбицкий около двух часов пополудни появился в собрании дым уже стоял коромыслом, столы сдвинуты и уставлены всевозможными напитками и некоторым количеством закусок. Присутствовало большинство офицеров полка бурно отмечавших начало войны и свои предстоящие успехи, а также ожидаемые в связи с этим награды. Верховодили командир первого батальона подполковник Ружин и командир первой роты в его батальоне капитан Сомов. Появление штабс-капитана не осталось незамеченным, и оба заводилы громогласно перебивая друг друга стали звать новоприбывшего отрешится от своего поста и присоединиться к общему веселью. Надо сказать что отвращение Вержбицкого к пьянству было притчей во языцех. Нахмурившись Антон Модестович попробовал вежливо отказаться, но пьяного Сомова было не остановить.

-Неужели штабс-капитан вы не хотите выпить за нашу будущую победу над макаками!

-Ежели они и вправду макаки то нечего и праздновать! Коли наоборот, то рановато.

-А вы как будто сомневаетесь?

-Нет что вы. Просто моя нянька говорила мне в детстве: "не говори гоп, пока не перепрыгнешь". А вы господа именно этим и занимаетесь!

-Да что вы понимаете! Пока вы там неизвестно где, не поймешь чем, занимались, я со своей ротой гонял этих желтомордых как собак! Да одна моя рота их полка стоит! А может милостивый государь вы просто трус! При этих словах как по мановению волшебной палочки установилась тишина. Одни ошарашено смотрели на Сомова, другие на Вержбицкого. Сам Вержбицкий, прищурившись, смотрел на капитана, держа руку на кобуре. Надо сказать, что Антон Модестович единственный из полка постоянно носил на поясе не казенный наган, а привезенный им из Африки немецкий пистолет-карабин маузер в деревянной кобуре и кроме того был известен (хотя не всем, а в основном хунхузам) тем что не задумываясь пускал его в ход. Ситуацию попытался исправить всеобщий любимец Рожден Гегечикория урожденный князь не то картлийский, не то еще какой.

— Нэт, он нэ трус! Я бил с ным под пуламы! От волнения князь всегда говорил с заметным акцентом совершенно не ощутимым в его речи в обычной обстановке. На свою беду Рожден по привычке приосанился и положил руку на богато украшенный серебром кинжал, висевший на его тонком кавказском ремешке на талии. Злые языки говорили, что этот кинжал да еще серебряные газыри и составляют все княжеское состояние и были в общем, не далеки от истины. Но пьяный Сомов увидев движение Рождена и бог знает что себе, вообразив, схватил со стола бутылку и попытался его ударить. В этот момент прозвучал выстрел. Бутылка разлетелась вдребезги. Мгновенно протрезвевший Сомов, даже не пытаясь вытереть с лица щедро окропившую его водку, с ужасом смотрел в дуло маузера в руке Вержбицкого.

-Мне кажется, вам уже хватит! Бесстрастно проговорил Вержбицкий.

На другой день штабс-капитан Вержбицкий предстал перед командиром полка полковником Ротманом, присутствовали также оба батальонных командира.

-Ну-с, и как прикажете это понимать. Строгим голосом провозгласил Ротман.

-Что именно ваше высокоблагородие? С некоторой ленцой в голосе ответил вопросом на вопрос штабс-капитан.

-Я имею в виду ваш подвиг в стиле Вильгельма Теля вчера в собрании. Ледяным тоном пояснил полковник. — Вы, очевидно, считаете стрельбу по бутылкам находящимися в руках своих товарищей невинной шалостью. И не допускаете мысли, что на подобную шалость в Российской Императорской Армии можно получить вызов.

-Как раз напротив не только допускаю, но и не вижу никакой разницы, между кем случится дуэль. С Сомовым и мной или вашим адъютантом князем Гегечикория.

-Так, а Рожден тут причем? С все возрастающим интересом проговорил Ротман.

-Дело в том, что бутылкой, которую я так неловко разбил, уважаемый капитан Сомов собирался ударить князя по голове. Весело глядя на заерзавшего Ружина заявил Вержбицкий.

-Вы мне этого не говорили. Заметил Ротман, глядя на своих батальонных командиров.

-Очевидно, господин подполковник плохо помнют. Не удержался Вержбицкий.

-А вы милостивый государь извольте молчать! С вас вины никто не снимал! На лице полковника явственно читалось сокровенное: " откуда ты взялся на мою голову"! — Впрочем, любезнейший не долго мне терпеть ваши выкрутасы! Из штаба пришло предписание: отправить роту стрелков на соединение к отряду Мищенко. Вот вы у меня и отправитесь! Причем немедля!

-Осмелюсь заметить, что я единственный офицер в роте... Начал было Вержбицкий, но Ротман бесцеремонно его прервал.

-Па-а-аручик князь Гегечикория!

-Я. Выскочил, как черт из табакерки Рожден.

-Вот вам и субалтерн! Поступаете в распоряжение господина штабс-капитана! До особого на то приказа. И-и-исполнять!

Через две недели рота Вержбицкого вступала в корейскую деревеньку с совершенно непроизносимым названием. Впереди отряда гарцевал на своем жеребце бывший полковой адъютант, за ним следовала колонна солдат, и замыкал небольшой обоз и две пароконные упряжки, тянувшие за собой по пулемету приданные роте для усиления.

-Ну, прямо отряд трех родов войск. Хмыкнул, оглядев воинство встреченный казачий есаул.

Впрочем, этот есаул был, как оказалось единственным казаком в новоявленном гарнизоне. Остальные носились по всему северу корейского полуострова, пользуясь отсутствием крупных сил японцев и занимаясь то ли разведкой, то ли грабежами. Находившиеся здесь же еще две роты стрелков из разных полков занимались в основном гарнизонным постоем, то есть решительно ничем. Если не считать, конечно, боевой деятельностью выставление караулов. Есаул Чекоданов встреченный при въезде и игравший роль начальника гарнизона указал вновь прибывшим, где встать на постой, счел свою миссию исполненной и удалился. Впрочем Вержбицкий не обращая никакого внимания на окружавшую его обстановку всеобщего ничего не делания в первый же день объехал все окрестности и сделав для себя определенные выводы на следующий день энергично приступил к строительству укреплений. Быстро появившиеся окопы в полный профиль, козырьки для укрытия пехоты и блиндажи произвели эффект разорвавшейся бомбы. Офицеры других рот совершенно логично предположили, что рота Вержбицкого занимается всеми этими фортификационными работами не по прихоти своего командира, а по распоряжению неведомого начальства. И это самое неведомое начальство, не удосужившись оповестить подчиненных о своем приказе, вполне может строго спросить о его неисполнении. Так или иначе, но корейская деревушка скоро оказалась окружена окопами, редутами и всяческими люнетами.

-Послушай дорогой, почему мы строим такие странные укрепления? Задал как то вопрос Вержбицкому его субалтерн.

-Что ты имеешь в виду?

-Ну как что. Блиндажи для пулеметов, козырьки на окопах...

-Рожден. Ты когда-нибудь действие шрапнели видел?

-Нет.

— Вот как увидишь, поймешь.

Японцы появились через несколько дней. Сначала конный разъезд, потом стали подтягиваться пехотные колонны. Есаул Чекоданов собрал командиров рот на совет.

-Что будем делать, господа?

-У вас есть приказ на отход?

-Нет!

-Тогда держать оборону.

-Но это безумие!

-Отнюдь. Узость природного дефиле ограничивает маневр противника. Мы укреплены, находимся на возвышенности. Без артиллерии, у японцев нет шансов. У них есть артиллерия?

-Пока не видели.

-Вот пока не видели и держимся.

Сводный отряд отбил девять атак японцев, Вержбицкий был тяжело ранен от случайной пули при отражении третьей

Поручик князь Гечикория рассматривал в цейсовский бинокль японский разъезд. Раздосадованные упорным сопротивлением стрелков в Корее японцы не оставляли надежд поквитаться. Сборный отряд из уцелевших стрелков роты Вержбицкого и примкнувших к ним солдат других рот и казаков упорно двигался на соединение с русскими войсками в Маньчжурии. Удачная оборона корейской деревушки, название которой Рожден уже успел забыть, была единственным успехом. Японцы, потеряв не менее полка пехоты в лобовых атаках, наконец, сообразили обойти их позицию соседним ущельем. Тоже мне ущелье, хмыкнул про себя потомок владетельных князей. Хуже всего было то, что Вержбицкий был тяжело ранен, думали даже, что он убит, но бог миловал. Момент, когда можно было безболезненно отойти, был безнадежно утерян, и теперь русским приходилось прорываться под японским огнем. Слава богу, у японцев не было пулеметов, иначе все было бы давно кончено. Когда, наконец, удалось вырваться, от отряда мало что осталось. Рота, в которой князь был субалтерном, сократилась на четверть. Несколько десятков солдат из других рот во главе с подпоручиком Малеевым служащего первый год после выпуска из Иркутского училища и восемь забайкальских казаков во главе с седым хорунжим помнившим казалось еще Муравьева. Впрочем, эти казаки были сущей находкой, единственные кто раньше бывал в горах и знал, что в этих горах делать. Ну, кроме самого Рождена. Ах да, еще сам Вержбицкий. Антон. Друг. Солдаты вынесли штабс-капитана на руках. Выживет ли он бог весть. Еще уцелели пулеметы. Точнее боеспособен был только один, второй попав под близкое попадание японского фугаса, был, казалось, безнадежно испорчен. Однако солдаты, воочию убедившиеся в преимуществах автоматического огня, упрямо тащили пулемет с собой. Один из них, упрямый хохол, фамилию которого князь не помнил, утверждал, что затвор исправен, и он починит пулемет, во что бы то не встало. Ось была сломана, и пулемет погрузили на одну из двух двуколок чудом уцелевших. На второй везли Вержбицкого. Починить в дороге сломанную ось и посеченный кожух не было никакой возможности, но упрямый хохол строгал деревянные клинышки и забивал ими дырки в кожухе.

Японцы несколько раз теряли остатки русского отряда, но всегда находили. И все же они были еще живы и вырвались из Кореи. Вокруг была уже Маньчжурия и... полная неизвестность. Войска отошли от Ялу это точно, но вот куда? И как туда дойти с японцами на хвосте? Разъезд японцев, наконец, разобрался в следах и двинулся прямо на Рождена и казаков с хорунжим. Что же, сегодня запутать следы не удалось. Хорунжий подвинулся и шепнул: — Слышь, сотник (он упрямо называл князя сотником) сейчас эти хунхузы поравняются с нами, если возьмём их по тихому в шашки то поживем. — Ты чего кацо, их два десятка! -Во во, сотник, каждому по паре, сдюжишь? И ощерился в ответ на возмущение Рождена. Князь ошибся, японцы не нашли следов отряда и то что они двинулись в их сторону было роковой случайностью. К счастью японские разведчики уже устали и глаз их начал замыливаться, многие устали держать карабины наперевес и закинули их за спину. Так что когда из окружавших дорогу кустов выскочили казаки с шашками, почти никто не успел оказать сопротивление. В считаные мгновения японские солдаты были вырублены. Рожден выскочивший вместе с казаками, успел довольно ловко ткнуть одного из японцев кинжалом, а вот японский офицер оказался крепким орешком. Гортанно вскрикнув, он мгновенно выхватил саблю скользнул с седла и отбил и шашку казака и кинжал поручика. Спасло, Рождена только то, что японец не нападал в ответ, а пытался нащупать кобуру, сбившуюся к несчастью назад. Ситуацию выправил увидевший его движение хорунжий и мгновенно понявший, что все висит на волоске. Короткое смазанное движение, блеск клинка и японец, не понявший еще, что убит, оседает на землю, недоуменно смотря на разрубленный страшным ударом клинок сабли в левой руке. В правой выдернутый, наконец-то из кобуры револьвер, которым он так и не успел воспользоваться. — Ишь каков, покачал головой хорунжий, не то осуждая, не то хваля. — Несподручно ему было левой-то биться, а то бы он вас ломтями постругал. А правой, видишь ли, за револьвер, что бы стрелять, значит, знак подать своим. А ведь подал бы, японский городовой!!! Ну да неча, собирай, значит, станичники оружие, да припасы и ходу. Лошадок, опять-же, не распугайте ироды. Правильно я говорю сотник? Вот то-то!

Еще несколько дней прошло в относительном покое пока японцы снова не выследили отряд. Вержбицкий был совсем плох, стало ясно, не довезут до госпиталя в ближайшее время, все, заказывай отходную. Казачий хорунжий подошел к Рождену и, отведя его и Малеева в сторонку тихо сказал: — Стало быть, отбегались мы, зажали нас узкоглазые. Пора нам соколикам в чистое переодеваться.

Японцы убедившись что русский отряд окружен начали атаку. В ответ раздавались лишь редкие выстрелы, патронов было мало и их следовало беречь. Но поскольку в роте Вержбицкого плохих стрелков не было, слабым огонь противника им не казался. Пулемет молчал пока японцы не подошли почти в упор. Несколько кинжальных очередей заставили японцев залечь. Будь у русского пулемета достаточно патронов никто бы и голову не смел-бы поднять, однако их было мало. Только для отражения одной решительной атаки. Потом только штыки пехоты и шашки казаков. Рожден потер рукой рукоятку кинжала, видимо дойдет дело и до него. Патроны к нагану он давно расстрелял. А в маузере Вержбицкого последняя обойма. С японской стороны раздались команды, и солдаты как один поднялись вперед. Надо отдать им должное, храбрые и дисциплинированные солдаты. Пулемет, бешено строча, вырывает целые шеренги из японских цепей, кажется, что атака отбита, когда непрерывная очередь смолкает. Кончились патроны. Ну что же, было приятно служить с вами господа! Пора. Рожден легко как взведенная пружина вскакивает и не оглядываясь кричит: — За мной! Малеев за ним, неуклюже вытаскивая шашку. Они не видят, но знают, что солдаты встали за ним как один. Последний парад. В левой руке кинжал. В правой маузер. Рот раздирает крик. Рожден быстро идет, почти бежит на японцев, едва успевая стрелять в набегающие фигуры. Кинжалом не отбиться от штыка, поэтому надо расстрелять все патроны пока его не убили. С такого расстояния не промахнуться, Антон бы гордился мной.