— Пусть они будут не только сильными, ловкими, но и не самыми уродливыми, — полушутя заметил Паоло. — Возможно, мне придется смотреть на них целую вечность...

Спустя три дня в замок делла Торре стали приходить первые наемники. Граф сам беседовал с каждым из них, уделяя большое внимание их дымке, выбирая тех, у кого она имела как можно более отталкивающий вид и запах, а после отправлял под начало Луиджи. Бывший слуга сжился со своею новой ролью, проникся важностью дела и принялся безжалостно муштровать свежеиспеченных охранников, устраивая им учения и проверки. Прирожденный воин, он был счастлив уже тем, что может просто выполнять свое предназначение.

Между тем, по Милану ползли недобрые слухи.

— Мой господин, я считаю, разумнее будет прекратить охоту, — сказал однажды Руджеро, вернувшись с рынка. — Народ начал поговаривать о нечисти, нежити и даже о стриксах. Подеста распорядился усилить ночные дозоры, а начиная с сегодняшней ночи, в каждый караул будет входить священник или монах.

Паоло согласился. Он уже знал, что никакая сила детей ночи не справится с молитвою священника. Следовало затаиться хотя бы на время, переждать, пока город успокоится и забудет страшные происшествия.

В тот же день граф купил шесть молодых рабынь, каждую из которых окружал аппетитный флер юности и невинности, провел их в дом потайным ходом и поселил в подвале, приковав каждую цепью к стене. Девушек хорошо кормили, поили дорогим вином, содержали в чистоте. Спали они на теплых подстилках, одеты были в добротные рубахи. Еду и воду для мытья носили в подвал только Луиджи и Руджеро, остальные обитатели замка даже не догадывались о существовании несчастных. Рабыни служили двум стриксам живыми сосудами для крови. Еженощно Паоло со своим помощником спускались в подвал, брали каждый по девушке и насыщались, стараясь не обескровливать их настолько, чтобы это привело к смерти. На следующую ночь брали другую пару, потом — третью. По расчетам стриксов, двое суток были достаточным сроком для восстановления крови. Но спустя месяц — то ли от истощения, то ли от ужаса, все рабыни умерли. Граф тут же купил новых. Это было не так уж дорого и вполне безопасно.

Однажды, жарким августовским днем, миланцы могли видеть, как мадонна Анджелика, прервав свое добровольное затворничество, покинула унылый дом и отправилась прочь из скованного страхом города в Турин к своему брату Умберто ди Грассио. Юная вдова в траурном одеянии уселась с детьми в паланкин. Четверо сильных рабов подхватили носилки и в окружении шести охранников двинулись прочь от дома делла Торре, чтобы присоединиться в пути к торговому каравану. "Кто же захочет оставаться в таком унынии? Ведь горе гуляет по замку, — нашептывала торговкам молодая служанка. — Да и непристойно это, — ханжески поджав хорошенькие губки, добавляла она, — вдове с вдовцом жить под одной крышей. Пусть наш бедный господин и болен, но все же он мужчина... Так что улетела кроткая голубка, храни ее Пречистая дева, и голубят с собою забрала..."

Спустя две недели город потрясла страшная весть: на караван, с которым ехала мадонна Анджелика, напали разбойники. Душегубы не пощадили никого — ни женщин, ни детей...

Постепенно в городе забылись слухи о чудовище, и Милан зажил своей обычной жизнью.

Граф не торопился с созданием клана, памятуя, что впереди у него бесконечная жизнь. Пока он лишь составлял список возможных соратников, изучая их силу и слабости.

Все шло именно так, как задумал Паоло, и лишь одно обстоятельство омрачало его существование. Часто стены дома делла Торре словно давили на него, и сам воздух сгущался вокруг, охватывая графа коконом ужаса. И тогда на душу наваливалась тоска, сердце сжимал страх. Этого не чувствовал никто, кроме самого Паоло и Руджеро. Только стриксы ощущали действие молитвы фра Никколо. Священник по-прежнему оставался пленником в подвале, где его держали на хлебе и воде. Изможденный, прикованный цепями, с кляпом во рту, он не сдавался и молился мысленно. Даже этого хватало, чтобы стриксы ощущали приступы ужаса. Много раз чернокнижник предлагал разделаться с фра Никколо, но граф отказывался. Он считал, что смерть была бы слишком легким исходом для докучливого священника. Паоло задумал обратить упрямца, восторжествовав тем самым над его Богом.

Он не желал признаваться даже самому себе, что его пугает бесконечная вера священника, и, памятуя, как однажды чуть не погиб от молитвы, все откладывал момент обращения. Но когда атмосфера в доме сделалась невыносимой, граф решил действовать. Глубокой ночью, сопровождаемый Луиджи и Руджеро, он спустился в подвал. Фра Никколо, сидевший в углу, даже не пошевелился при их появлении. Он был худ и истощен, истлевшая ряса болталась на нем, подобно мешку, зато его окутывал шлейф, нежно светящийся в темноте, пахнущий дождем и свежескошенной травой. Взглянув в изможденное лицо, Паоло увидел, что глаза священника, полуослепшие от темноты, сохранили фанатичный блеск. Графу сделалось дурно: фра Никколо принялся молиться с удвоенным жаром. Сейчас священник находился под защитой своей веры, и стрикс не мог даже приблизиться к нему.

— Мой господин, позвольте, я отрублю ему голову! — воскликнул Луиджи, заметив, как болезненно искривилось лицо Паоло.

— Нет, не нужно. Просто ударь его так, чтобы он потерял сознание, — ответил граф. — Да смотри не переусердствуй! Он нужен мне живым.

— Тоже мне, ценное добро, жизнь-то его, — едва слышно пробурчал охранник, но приказание выполнил в точности.

Удар могучего кулака свалил фра Никколо с ног. Паоло сразу почувствовал облегчение. Он с опаской подошел к неподвижному телу, склонился над ним и прислушался: сердце билось. Граф вонзил зубы в шею священника, почувствовал, как яд обращения стекает по клыкам, проникая в рану. Кровь показалась ему удивительно вкусною, но он сплюнул, боясь, что она может принести ему вред. Поднявшись в комнаты, тщательно прополоскал рот.

На следующую ночь Паоло со слугами снова пришел в подвал. Фра Никколо по-прежнему неподвижно лежал на полу.

— Луиджи, посмотри, — приказал граф.

Охранник подошел к священнику, приложил руку к его груди:

— Он мертв.

Лицо фра Никколо было искажено агонией, пальцы скрючены, словно от жуткого напряжения. Рана на шее, нанесенная клыками, исчезла без следа, пропала и светящаяся дымка. Священник, боровшийся до последнего вздоха, умер, но даже в смерти своей сумел победить стрикса.

Мрачнее тучи поднялся граф в свои покои. Всю ночь метался по комнате, как зверь в клетке, под утро же позвал Луиджи и приказал:

— Приведи новую рабыню.

Вскоре охранник втолкнул в опочивальню юную девушку, купленную накануне. Еще не ведавшая, что за судьба ее ждет, но дрожащая от страха перед тем, кто звался ее господином, она жалась к холодной стене, глядя на Паоло полными слез глазами. Она была вывезена из северных земель, где зимы долгие и ледяные, а солнце скупо даже летом, где лижет каменистые берега злое свинцовое море, и всегда уныло поет ветер. Торговцы сберегли рабыню для покупателя, сохранив ее девственность и необычную, холодную красоту. Кожа, нетронутая солнцем Италии, была бела, как снега ее родины, волосы мягкостью и цветом напоминали степной ковыль, а в глазах словно отражалось серое небо, под которым она выросла.

Граф молча поманил девушку пальцем, и она двинулась вперед. Шла медленно, запинаясь, до боли прикусив бледные губы. Ее окружало облако, легкое и неуловимое, как дымка, что стелется поутру над мокрой от росы травой. Рабыня приблизилась, и Паоло вдохнул ее запах. Ноздри чувственно затрепетали: аромат, исходящий от девушки, был великолепен: родниковая вода, трава и слабый оттенок полыни.

— Ты понимаешь меня? — спросил он.

Беловолосая сжалась, словно ожидая удара, что-то тихо проговорила на своем языке — тягучем, медленном.

— Это хорошо, — одобрительно кивнул граф. — Это позволит соблюсти чистоту эксперимента.

Подойдя к девушке вплотную, он обнял ее, с силой прижал к себе. Несчастная слабо вскрикнула, думая, что этот худощавый черноволосый человек с пресыщенным взглядом собирается надругаться над нею. Но Паоло хотел скверны не для ее плоти, а для ее души.

Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, он провел языком по белой шее. Упиваясь ароматом чистой девичьей души, длил предвкушение, оттягивал неизбежное. Верхняя губа задралась, оголяя огромные клыки, на руках выросли острые когти, впились в трепещущее тело рабыни. Терпение давалось ему с трудом, желание выпить девушку до последней капли становилось все сильнее. И все же граф сдержался, напомнил себе, что должен провести опыт. Мысленно призвав способность к обращению, почувствовал, как по клыкам стекает яд — не тот, который заставляет жертву вампира перед смертью испытать наслаждение, а тот, что за день делает из раненой добычи яростного охотника.

Впившись в шею рабыни, Паоло сделал глоток восхитительно чистой, благоухающей, с приятной горчинкой, крови. Снова сдержавшись, неохотно оторвался от девушки. Та без чувств опустилась на пол. Вызвав Луиджи, граф отрывисто проговорил:

— В подвал. Да запри отдельно от остальных. — И, не в силах бороться с распаленной страстью, добавил: — Приведи мне другую...

С этой он уже не стал сдерживаться. Набросился, едва она появилась на пороге. Захлебываясь, жадно глотал кровь, терзал зубами податливое тело. Опомнился, лишь поняв, что сжимает в объятиях похолодевший труп.

Минул день. Спустившись в подвал, Паоло нашел обращенную мертвой. Он приказал привести новую девушку и опять попытался прибегнуть к помощи своего дара. Но и эта рабыня умерла. И снова, и снова... все они погибали, отравленные ядом обращения.

Убив пятерых, граф смирился с неудачей и погрузился в работу над трактатом. "Обращение принимается душою, — писал он, торопливо скрипя пером по пергаменту. — Лишь тот, кто желает его как жизни, стремится к нему всеми силами ума и сердца, может быть принят в легион Зверя. Душа человека, который не знает о том, что его хотят обратить, или же душа, отторгающая сущность стрикса, не подвержена искажению. Отсюда следует второй закон детей ночи: обратить человека против его воли невозможно".

Глава 4

Владивосток, ноябрь 2009 года

Четыре дня прошли почти впустую. Сергей пытался повторить путь официального следствия. Родственников и знакомых убитой тревожить, конечно, не стал. Съездил в клуб "DSB", познакомился с официанткой, обслуживавшей столик, за которым сидела Марика с друзьями. Когда он осторожно заговорил о происшествии, девушка выдала ту же реакцию, что и все свидетели по делу об убийстве Алисы. Она довольно подробно описала всю компанию, даже рассказала, что они заказывали, но не вспомнила абсолютно ничего, что было бы связано с Марикой. Жертва маньяка как будто стерлась из памяти всех, кто видел ее в последние часы жизни, перестала существовать в прошлом времени. Убийца старательно подчищал все следы, включая следы в человеческом сознании. Или подчищали за ним. Последнее казалось Сергею более вероятным, очень уж был широкий охват.

Он снова съездил на Миллионку, разыскал мастерскую, где собирались граффити. Художники оказались общительными ребятами, отмалчиваться не стали, документов тоже не потребовали. Только пива попросили купить. А потом, прихлебывая пенный напиток, в красках рассказали, как нашли труп. Ничего нового Сергей не услышал, все это он уже знал от Вовки.

Наведался он и к бабке Глафире, чтобы вернуть нечаянный подарок. Но дверь под обшарпанной вывеской оказалась заперта, окна — занавешены. Сергей немного подождал, но старуха так и не появилась. Пришла только черная кошка, уселась на крылечке, уставилась в глаза, словно угрожала. То ли это она в прошлый раз привела его к гадалке, то ли другая, похожая — Сергей не понял. С четверть часа полюбовался на кошку, потом ушел, решив вернуться еще раз.

Сергей по два раза в день звонил Силантьеву, чтобы узнать новости из первых рук, но тот все время отвечал: "Еще не готово, очень трудный материал. Проверяю тут одну гипотезу..." Голос у генетика при этом был озадаченный, будто он и сам толком не верил в собственные слова.

Наконец на пятый день, ближе к вечеру, Сергей, дозвонившись, услышал долгожданное:

— Результаты готовы...

После этого Силантьев надолго замолчал.

— И что? — поторопил Сергей.

— Я в некотором затруднении, — произнес ученый. — Если хотите разъяснений, вам лучше приехать в клинику. Не по телефону. Жду вас. — И положил трубку.

Спустя час Сергей подъехал к "Центру здоровья и красоты", который располагался на первом этаже двухэтажного особняка старой постройки. Силантьев ждал его в своем кабинете. Холеный, аккуратно подстриженный, одетый в хороший костюм, он походил на преуспевающего управленца. Усадив Сергея в мягкое кресло, генетик нерешительно побарабанил пальцами по столу.

— Владимир сказал, что вы имеете право на доступ к этой информации. Поэтому попытаюсь пояснить... — начал было ученый рассудительным тоном, но потом эмоции взяли верх, и он выкрикнул: — Это невероятно! Невозможно это, понимаете? — от волнения Силантьев даже немного заикался. — С-с-огласно отчету милицейских экспертов, кровь принадлежит животному, а к-к-ожа человеку, так?

— Так.

— А вот фигу им! — азартно выкрикнул Силантьев. — И кровь, и кожа принадлежат одному и тому же существу. Человеку!

Он подскочил и пробежался по кабинету, растеряв всю солидность и ероша черные волосы, так что они встали дыбом, придавая ему вид классического "сумасшедшего профессора".

— Ясно, — подтвердил Сергей, недоумевая, что именно привело ученого в такое возбуждение.

— Но в его ДНК присутствуют фрагменты ДНК животного! — взревел Силантьев, останавливаясь. — Понимаете, что это значит?

— Нет, — честно признался Сергей, который был не силен в биологии.

— Это мутант, если можно так выразиться! Человек-зверь! — генетик нервно расхохотался и снова уселся за стол. — Вроде женщины-кошки или Спайдермена.

— Вы... шутите?

— Если б мне кто-нибудь о таком рассказал, я посмеялся бы в ответ. Но я видел это собственными глазами! Понимаете, Сергей? А, да ни черта вы не понимаете, — тут же спохватился Силантьев, — Очевидно, мы имеем дело с лабораторным существом. Искусственно созданным!

Сергей не верил своим ушам. Их диалог подозрительно напоминал сцену из голливудского фильма, причем снятого по дешевому комиксу. Если бы он не знал ученого как человека рассудительного, делового и даже респектабельного, подумал бы, что тот издевается или просто в одночасье сошел с ума.

— Я полагаю, он... оно... — продукт секретных лабораторий, — говорил между тем Силантьев. — Вряд ли природа способна создать нечто подобное.

— Ладно. Допустим...