Пропаданец, главы 1-16

За ней клубилось темно — серое ничто. Не знаю, каким образом ничто могло клубиться, но я сразу понял, что это — ничто, которое, мать его, клубится! Оно взглянуло на меня тысячью невидимых глаз и глумливо усмехнулось тысячью невидимых ртов. Мне стало страшно.

— Из — звините. Д — дверью, по — моему, ошибся...

Произнося этот никчемный лепет, я знал, что дверь — моя, и ведет она в мою квартиру. Вернее, вела...

ЕЛКИ — ПАЛКИ!!! Я понял, что со мной! Холодный пот проступил на лице... Так вот ты какая, белая горячка! "Горячий, горячий, совсем белый!" Мне захотелось плакать.

Внезапно я услыхал далекое — далекое заунывное пение, бесконечный рефрен, похожий на мантру. Пение доносилось из этого самого ничто. Из того ничто, что заполонило мою квартиру. Вот как! Выходит, к зрительным прибавились еще и слуховые галлюцинации!

"Иди... Иди вперед. Шагни в портал... Вперед. В портал. Иди!"

Ноги подкосились. Я нащупал стену, оперся ладонью. Потом шагнул назад. Губы тряслись.

Погоди! Если протереть глаза...

Я протер, надеясь, что после этой скромной операции морок развеется.

Черта с два он развеялся!

Ох! Я тяжело осел у стены.

— Передо мной — квартира! Передо мной — квартира! — забубнил я, прикрыв глаза и мысленно представляя себе интерьер родимой прихожей. В каком — то журнале я читал, что самовнушением можно добиться невероятных, просто — таки феноменальных результатов. Партайнгеноссе Борман, к примеру, лечил самовнушением ангину. Говорят, успешно. Кант вообще разработал и претворил в жизнь целую систему самовнушения. Правда, под конец жизни она вышла ему боком, он свихнулся, ну так то под конец жизни... В общем, я решил пойти по их дорожке. Я горячо пожелал увидеть милый сердцу коврик для обуви и старую вешалку. Потом напрягся и снова пожелал. И открыл глаза.

Знаете, что я увидел? Правильно — то же самое. То есть ту же серую, клубящуюся поверхность. Это не выползало в коридор, словно в дверном проеме стояла невидимая преграда. Я таращился на ничто, как баран на новые ворота. А пение проникло в мозг, обволокло сознание и настоятельно требовало шагнуть вперед...

— Чертовщина! — Я потряс головой и постарался сосредоточиться. Хорошо, результатов от самовнушения — ноль. Не всем дано, признаю. Возможно, здесь нужна психика потоньше и морда поширше. Каким будет следующий шаг? Я могу прикорнуть под дверью, в надежде, что к утру морок сам собой развеется, то есть пройдет приступ белой горячки. Тем более, сейчас лето, не замерзну. Хм, а что скажут соседи? Выйдут поутру, а я спокойно дрыхну у порога, изрыгая перегар, как дракон пламя. Тогда звание первого алкоголика дома будет мне обеспечено. Да, это отпадает... Ох, какой бардак в голове! Стоп! Есть еще один способ! Ну — ка, встали... Встали, встали, я сказал! Вот так. Теперь закроем глаза, сцепим покрепче зубы, чтобы не стучали, и... вперед.

Да не бойся, дурак! Ты же входишь в собственную квартиру! Стоит тебе почувствовать под ногами коврик, потрогать вешалку — все встанет на свои места. Ну же, заставь себя сделать шаг!

Я заставил. Шагнул широко, презрительно усмехаясь собственной трусости: "Хо — хо! Под ногами — то — коврик! Эх ты, трусливый заяц!"

Ни коврика, ни пола под ногами не оказалось.

Я шагнул в пропасть, в ледяную пустоту, наполненную загадочным пением. Я падал и, наверное, кричал. Да что кричал, орал как резанный, пока сознание не померкло.

2.

Нет воздуха, нет времени, нет пространства.

Стремительный полет... нигде...

Круг света... Шире... ШИРЕ... ШИРЕ!

— А — а — а!

Бамс!

Яркая вспышка.

Снова темнота.

Я пропал из своего мира, чтобы...

3.

Не появиться в другом.

Я висел в черной, невообразимо огромной и страшной пустоте и не мог толком пошевелиться — ноги и руки были словно спутаны упругой паутиной.

— Промахнулся! Ох! Я промахнулся!

Ломкий стариковский голос доносился как сквозь вату — откуда — то из неведомого далека. Может, из другой вселенной.

Я замычал вопросительно.

— Подожди! Подожди! Я перенастрою портал!

Хм. Ну давай, перенастраивай.

Страха я почему — то уже не испытывал. Попытался разорвать паутину — не сумел, хотя мускулы напрягал.

— Ты слышишь меня? Человек?

Ко мне обращается, что ли?

— Уу — у — у!

— О чудо! О радость! Я успею тебя вытянуть, прежде чем они до тебя доберутся!

Кто это — они? Местный аналог лангольеров?

Признаться, вот на этом месте я начал испытывать легкое волнение.

— Уу — у — у!

— Я вложил в тебя наш язык, арвест, это я успел сделать. Ты понимаешь меня, человек?

— Уу — у — у! Д — да — а — а...

— Да — да — да, ты меня понимаешь, что за радость!

А мне то что за радость, скажите на милость?

— Я вложил в тебя язык, значит, ты можешь меня разуметь. Ты нужен мне, человек! Сейчас... сейчас я тебя вытяну... Нужен, чтобы спасти мой мир, чтобы разобраться с Атро!

Кто это — Атро? И почему именно я? Но — но! Поставьте меня обратно. Верните где взяли, и скажите, что так и было! Я не хочу играть роль Гордона Фримена, которого засунули в горнило Сити — 17! "Нужный человек в нужном месте и в нужное время..." Да нафиг мне это нужно?

— Эй, а ну, старый хрыч, вертай назад! — гаркнул я во всю мощь своих легких. — Вертай, я сказал! Я на это не подписывался!

Стариковское бормотание усилилось. Я понял, что он меня слышит и прекрасно понимает, но включать обратный ход не намерен. Мое волнение перешло в страх.

— Эй, дед! Мужчина! Э — э... товарищ! Друг! Ты ошибся номером! Я — не он! Он — другой. Эй, ты, я говорю — ты меня с кем — то спутал!

Тут меня дернули. Сверху. Как репку из грядки.

Я заорал:

— А — а — а — а — а!

Больно было, мое тело будто хотели растянуть на лишние полметра.

В голосе старика послышался ужас:

— Не... не надо! Эй, вы, не надо его вытягивать!

Мое волнение превратилось в ужас.

Могучая невидимая рука снова дернула меня — вверх. Раз дернула, два дернула — но мои ноги прочно увязли в невидимой трясине. А рука продолжала дергать меня, пытаясь освободить, да так, что хрустели кости.

— Эй, да вы охренели там? — заорал я.

Рука молча дергала меня вверх, но трясина не отпускала.

— Не дам! Не отпущу! — визгливо завывал невидимый старик. — Вы не получите его, подлые мерзавцы!

Меня бы кто — нибудь спросил... так, для приличия.

— Не пущуууу!

Рука дергала меня, грозя разобрать по косточкам. Во тьме вдруг проявились лица — странные, огромные, искаженные этой самой огромностью, гротескные, целый хоровод лиц. Три... пять... около десяти: они смотрели на меня, они нависли надо мной — мужские или женские, я не мог разобрать, так как от боли перед глазами помутилось.

Рука обхватила меня, стала тянуть неуклонно и жестоко, от чего...

Лица взирали на меня — с ненавистью и страхом.

...боль стала настолько сильной...

Внезапно трясина подалась, выпустила меня с громким чпоканьем.

...что я потерял сознание.

4.

Я очухался от похлопываний по щекам. Надо сказать, плюхи были весьма увесисты, били меня размашисто и со вкусом, да так долго, что во рту разлилась кровавая река.

Надо мной склонилась одутловая красная морда с кривыми зубами. Глаза выпучены, изо рта разит перегаром, щетина такая, что можно граффити со стен отдирать.

— Хорош! Все зубы целы. А глянь, какие мускулы! На этом рабе мы сделаем состояние!

Это они... обо мне говорят?

Я приподнялся и увидел беленые стены средневекового города и позолоченные луковки минаретов.

А еще я увидел оскаленную рожу другого урода, что смотрел на меня из — за плеча красномордого. Такие, обычно, висят на остановках на стенде "Разыскивается за особо тяжкие преступления".

Добро пожаловать в другой мир, Олег Ковалев!

Будешь ты отныне просто Олег, или "мастер Ков". Ты пройдешь долгий путь от раба до свободного солдата, затем станешь лейтенантом при дворе государя Барнаха Пятого. А потом тебе скажут сопроводить морем одну молодую особу...

Здесь и начинается моя история.

*Если вы подумали, что в этой книге будет изложено подробное становление пропаданца в другом мире — вы очень ошибаетесь. (Королева Вандора просила передать, что я — не совсем пропащий тип.) Я даже не буду рассказывать, из какого города я попал. И — да: я попал в другой мир с перепоя. Какой шаблон, какая банальщина! Ревнители шаблонов могут начинать откладывать кирпичи.

Часть первая

Миссия неповторима

ГЛАВА ПЕРВАЯ (трезвая)

Дурная работенка*

— Это меркхарские пираты. Ты был прав, человече... — Капитан Зарраг, коренастый и бородатый селистианец, спокойно опустил подзорную трубу. Не похоже было, что появление пиратов его слишком встревожило, однако я заметил, что челюсть капитана слегка подрагивает: так бывает, когда очень напуган и зубы пытаются без спроса пуститься в пляс.

Меркхар, зараза, Меркхар!

Я глубоко вдохнул и сосчитал до десяти.

— Сказочно!

Зарраг помедлил, потом хрюкнул, сложил трубу и сказал:

— Рдяные паруса — это, конечно, знак Меркхара. Ты кругом прав, только мне от этого не легче. Эта галера... Чума ее пожри!.. При таком ветре нам от нее не уйти.

Глупо признавать, но я всегда прав, дорогой капитан. Интуиция в этом мире у меня работает лучше, чем на Земле. И даже многочисленные удары по голове от тренировок с холодным оружием не выбили из меня острого ума.

Я передернул плечами:

— И каковы наши шансы?

Капитан задумчиво потеребил серьгу в мочке левого уха (в этом мире серьги таскали моряки и аристократы, причем последние, обычно, украшали висюльками сразу оба уха). Косматая борода придавала его облику свирепости — ни дать ни взять, мистер Тич, он же Черная Борода, легендарный пират Карибского моря. Вот только нрав у Заррага был не кровожадный. Как и многие в этом мире, он умел проявлять лишь необходимую для выживания жестокость.

— Ну, на веслах у шарку не рабы, значит, они выставят против нас больше сотни. Понимаешь ли, Олег, они набили галеру народом как — то чересчур плотно, как будто знают, что у нас на борту твои гвардейцы... А у меня всего двадцать матросов, да у тебя людей с гулькин нос, даром, что они рубаки. Э — э — эхх!

Да уж, э — э — эхх!

Да что там — не э — э — эхх, а у — у — у — уххх! И даже — а — а — ахх! Или просто — капец. Хана, одним словом.

Впрочем, за пятнадцать лет, проведенных в этом безумном мире, я попадал в переделки такого уровня, что нынешняя могла бы показаться детским лепетом. Привык, прикурился (помните, что курение убивает организм, а лошадь так вообще выносит вперед копытами с первой затяжки!). Но страх мой уже бушевал, однако я не мог выплеснуть его перед капитаном, командой и гвардейцами.

— Хочешь сказать, сжуют они нас?

Зарраг махнул рукой:

— Дурные вопросы!

— У меня целых девять человек! Десять, если считать со мной!

Капитан пренебрежительно хмыкнул. Его физиономия наливалась багрянцем, как спеющий на глазах помидор.

— Девять, десять... Какая, к черту, разница? Шансы наши скверные, если честно. Да куда там скверные, нас просто сметут! — Он прошелся по палубе, завывая, точно мартовский кот, затем выдрал из бороды клок волос и сказал, как выплюнул: — Женщины... Этим паразиткам не место на судне. Я же сомневался! Я не хотел ее везти! Все дерьмо на свете из — за баб!

О, дружок, как же я тебя понимаю! Но без женщин жить нельзя на свете, как сказал не помню кто. Хотя и сложно с ними. Иногда — смертельно сложно. А зачастую — лучше сразу влезть в петлю, или... бежать, что я и сделал. Ну, об этом вы узнаете чуть позже. Покамест просто скажу вам — я оказался на "Выстреле" в том числе и потому, что бегу, бегу от одной дамочки куда глаза глядят. И неизвестно, что лучше — столкнуться с нею или с пиратами нос к носу.

Капитан отвернулся и прожег галеру взглядом.

— Демоны моря! Псы войны! Шарку обжэг дау! Чтоб вас всех через одного... Нет, что вас всех, всех до единого!.. И не моргай так, ты меня раздражаешь!

Я фыркнул и ткнул в галеру большим пальцем:

— Откупиться, насколько знаю, не получится?

Зарраг выбранился.

— Куда там! Они берут все! Матросне перережут глотки, самых здоровых — в рабы. Ты вон бугай, тебя возьмут. Боцмана моего... Ну а меня, коли схватят живым... у — у — ух — х!

О, слышали — у — у — ухх!

— Думаю, жилы тянуть станут... Не любят они капитанов. Ахарр! А леди Нэйту засунут в какой — нибудь гарем. М — мерзавцы! — Он показал галере нехороший жест, выдрал из бороды новый клок и снова завыл.

Я сказал наставительно:

— Волосы такого обращения не любят. Гляди, станешь в один прекрасный день лысым, как коленка. С девушками проблемы начнутся.

— Болтун! Нужны мне твои девушки!

— Мои? Да я бы тебе ни одной не дал! А у меня их в Селистии осталось, ну, по пальцам не перечесть. И все от меня без ума! А знаешь, в чем секрет? Я умею хорошо целоваться.

— Трепло, клянусь Ахарром!

Шкипер захлебнулся ругательствами, стукнул сапогом о борт и повернулся ко мне, яростно раздувая ноздри:

— Знаешь, что это?

— О чем ты?

— Вот это! И это! — Он хватил кулаком о планшир.

Я хорошенько подумал.

— А — а — а, как будто знаю. Эти вот перильца называются планширом. А под ними фальшборт, думается, он сделан для того, чтобы люди не выпадали за борт во время урагана. Еще через него можно перевеситься, ежели тебя скрутит от морской болезни. Мои ребята всю первую неделю этим занимались... Да и госпожу Нэйту подтравливало. Да, вон те дырки в фальшборте на уровне палубы — это шпигаты. Через них с палубы выливается забортная вода. Ну, как? Эдак я скоро освою всю морскую премудрость!

Зарраг выбранился столь заковыристо и грязно, что я ощутил укол ревности: в области применения бранных слов я считал себя виртуозом (и это была чистая правда, после многих лет армейской службы), а тут — на тебе! — меня побили, точно ребенка.

— Ахарр! Тупица! Это кедр! Первейший в мире кедр со склонов гор Абнего! И вот это, — капитан указал на просмоленную палубу, — тоже кедр. И обшивка — кедр. На "Выстреле" даже бочки из кедра! А известно тебе, сколько стоит корабль, сделанный из кедра? Он же почти вечный!

— Ну — у... — меня весьма задел нелестный эпитет. Тупица... Это еще надо поглядеть, кто из нас тупица. Ишь, разорался! А сам, небось, и читать — то не умеет. — Ну — у... э — э — э... — Я изобразил улыбку. — Много стоит, верно?