Слова прозвучали каким-то неясным, но грозным предупреждением. Он вздрогнул, но в тот же миг наконец-то увидел неуловимую баночку и поспешил отнести ее по назначению.

Но с тех пор, как Она подарила мне взор,

Леденящие вихри вошли в мои сны,

И все чаще мне снились обрыв и костер,

И мой танец в сиянии Черной Луны.

У нее были узкие, точеные бедра и гладкие, шелковистые ягодицы, худые и крепкие как у мальчика.

Как у очень красивого мальчика.

Он ощутил, как по телу разливается жар, и осознал, что его правая рука непроизвольно поглаживает промежность.

Поставив баночку на стол, он начал покрывать рану жирной, густой мазью. Левой рукой. Правая была занята.

Я готов был собакой стеречь Ее кров,

Ради счастья застыть под хозяйской рукой,

Ради права коснуться губами следов,

Мне оставленных узкою, легкой стопой.

'Она не обернется, — подумал он, — а если обернется, я успею...'

Что — он не успел додумать, потому, что она внезапно облегченно вздохнула и расслабилась — видимо, начала действовать мазь, снимая боль. Ее ягодицы качнулись, и это движение отдалось в нем горячей волной.

Словно бы со стороны, он увидел, что стоит с обнаженным членом, и его головка почти касается ее ягодиц.

Он не помнил, как это случилось.

Треугольная рана на копчике под воздействием мази постепенно закрывалась и переставала кровоточить. Покрывая ее сверху вниз, он постепенно дошел до ее нижнего края — до самого острия — и двинулся дальше, в ущелье меж двумя холмиками, все вниз — пока не нащупал дырочку. Тугую и нежную, нестерпимо сладкую, чуть сжавшуюся под касанием его пальцев...

А ночами я плакал и бил себя в грудь,

Чтоб не слышать, как с каждым сердечным толчком

Проникает все глубже, да в самую суть,

Беспощадный, холодный осиновый кол.

Его тело содрогалось от горячих толчков крови, в паху нарастала знакомая дрожь.

'Я успею, — подумал он, — я успею, она ничего не заметит'.

— Что ты возишься? — спросила она.

Ее голос был холоден и резок, но эта дырочка — эта горячая, пульсирующая дырочка — она звала его, о, как она его звала! Она жаждала его, она нуждалась в нем, она не могла без него, изнывала...

'Еще немножко, — стучало у него в голове, — ну пожалуйста, еще немножко'.

Она оперлась руками о стол и приподнялась, намереваясь встать. Ее ягодицы напряглись и подались назад, охватив его член, кончиком упершийся прямо...

Этого он уже вынести не мог.

Бог мой, это не ропот — кто вправе роптать?

Слабой горсти ли праха рядится с тобой?

Я хочу просто страшно, неслышно сказать:

Ты не дал, я не принял дороги иной

Издав короткое рычание, он навалился на нее, удерживая ее руки, всем весом прижимая ее тело к столу.

И вломился внутрь одним мощным толчком.

Тотчас его накрыла кипящая, сладостная волна, и он кричал и изливался, пронзая ее все глубже и глубже, чувствуя, как по телу разливается долгожданное облегчение, а ее влажная теснота пульсировала вокруг него, ее тело извивалось под ним...

И в этом мире мне нечего больше терять,

Кроме мертвого чувства предельной вины,

Оттого я пришел сюда петь и плясать

В затопившем Вселенную пламени

Черной Луны!

В следующую секунду она оттолкнулась руками от стола и вскинулась в невозможном прыжке, с противоестественной легкостью оторвав от пола их двойной вес, и, резко выпрямившись в воздухе, ударила его локтями и головой, отбросив к противоположной стене комнаты.

Я пришел сюда из-за дальних гор,

Ибо ныне я знаю, что делать с собой,

Шесть сторон кроплю, обхожу костер,

Подношу к губам горьких трав настой.

Оглушенный падением, он полулежал, опираясь на стену, и с нарастающим ужасом смотрел, как она идет к нему.

Ее платье непонятным образом исчезло, на ней был черный корсаж и черная нижняя юбка, оказавшаяся запашной.

Подол юбки был расшит алыми языками пламени в форме трезубцев. Алые трезубцы поднимались вверх, а навстречу им — сверху вниз — спускались черные.

Бог мой, свастикой в небе орел повис,

Под крылом кричат, умирают ветра,

Вот Она подходит, чтоб взять меня вниз,

Чтобы влить в меня жажду рассечь себя.

Глядя на этот узор, он вдруг понял внезапным прозрением, что будет проклят — хуже, чем проклят, что его участь будет страшнее, чем смерть, и что даже смерть не станет для него избавлением — если только увидит то, что скрывается под этой юбкой, то, что она сейчас намеревается ему показать.

Но, понимая это, он продолжал неотрывно смотреть на шелковую черноту между ее бедрами, телом своим чувствуя невероятное — как восстает его фаллос, как он возрастает, несокрушимо крепкий, словно алмаз, и устремляется вверх, бросая вызов небесам.

Но это не было вожделение к ее телу, это было то, что стократ сильнее и губительнее.

Вожделение к тайне.

Я раскрыл себе грудь алмазным серпом

И подставил, бесстыдно смеясь и крича

Обнаженного сердца стучащийся ком

Леденящим, невидимым черным лучам

Она подошла к нему вплотную и нагнулась к его лицу, опираясь руками о полусогнутые колени.

— Ну как, ты хорошо повеселился? — спросила она его, чуть улыбаясь.

Даже в этот миг его взгляд невольно скользнул вниз — по стройной, точеной шейке к крепким шелковистым яблочкам в вырезе корсажа. Заметив это, она скрестила перед собой руки — словно бы стыдливо прикрываясь, в действительности же — развязывая на боках завязки юбки.

— Впрочем, — произнесла она, выпрямляясь, и плавно раскрывая запахнутые края, — веселье еще только начинается.

И она медленным, исполненным совершенной грации отточенным движением танцовщицы развела колени и замерла — выпрямившись и чуть прогнувшись назад, чуть-чуть наклонив повернутую влево вполоборота голову — по-прежнему похожая на прекрасную, невыносимо эротичную статуэтку.

И тогда он увидел прямо перед своим лицом то, что она для него приготовила, увидел отчетливо и несомненно, во всей его кошмарной недвусмысленности — и звериный безумный крик разорвал его легкие. И он вопил снова и снова, срывая голос, в бессильном ужасе колотя руками по полу и биясь головой о стену — и не чувствуя боли.

А тело его сотрясал сокрушительный и жуткий пароксизм запредельного и запретного наслаждения, пронзая раскаленным железом всякую частицу, выворачивая наизнанку каждый орган и пожаром пожирая разум.

И в этом мире мне нечего больше терять,

Кроме мертвого чувства предельной вины,

Мне осталось одно — это петь и плясать

В затопившем вселенную пламени

Черной Луны!3

Она смотрела на него сверху вниз, и ее улыбка была исполнена материнской нежности.

Анджела шла по коридору в библиотеку, механически касаясь рукой резных панелей из черного дерева, и размышляла.

Селена в последнее время тревожила ее все больше и больше. Она заметно подурнела, похоже, совсем перестала причесываться, отчего ее прекрасные, белоснежные волосы теперь висели неопрятными сосульками неопределенного цвета. Последнее время, видимо, для того, чтобы это не было очень заметно, она начала связывать их на затылке в какой-то старушечий узел, и это ее очень уродовало. Уже несколько раз она появлялась на занятиях в грязном и мятом форменном платье4, со спущенными, рваными чулками — за что бывала нещадно наказана преподавателями. Наказания она переносила стоически и даже на некоторое время брала себя в руки. Впрочем, надолго ее не хватало.

Она временами надолго застывала, глядя в одну точку, часто плакала или впадала в гнев по каким-то пустяковым поводам, в другое время, наоборот, как-то неестественно слишком веселилась и постоянно смеялась.

В последние же дни Анджела все чаще замечала то, что ее по-настоящему встревожило: Селена начала разговаривать сама с собой. Думая, что осталась одна — а иногда и в присутствии подружек — она бормотала что-то, кому-то возражала или, наоборот, соглашалась со своим невидимым собеседником. При этом лицо у нее было удивительно спокойное и счастливое.

Меандр же почти все время пропадал в комнате у ЭТОЙ. Время от времени он появлялся, изможденный и нервный, и шатался по коридорам учебной башни, словно бы не вполне понимая, где он находится. Несколько раз он пытался подойти к Селене и что-то сказать, но Селена всякий раз принимала неприступный вид и не отвечала, а Анджела с Ипполитой осыпали его насмешками, не давая и рта раскрыть. Юленька смотрела на него с сочувствием, и время от времени пыталась высказаться в его защиту: 'Девочки, но надо ли судить так жестоко? Может, все не так? Может, надо все-таки выслушать человека? А вдруг он не виноват?' Но Селена ее и слушать не желала, и Анджела с Ипполитой ее в этом поддерживали.

Половину своего свободного времени Селена просиживала в библиотеке, с каким-то остервенением пытаясь раскрыть тайну жабы. Она нашла и перечитала Гесснера, а так же и все другие книжки о магических свойствах жабы, какие только смогла найти в открытом доступе. Она узнала о том, что жабы высиживают так же и яйца василисков — и это обнадеживало, поскольку означало, что они на верном пути. Яйца василисков полагалось закапывать в свежий коровий навоз. Так что таинственная мошонка, скорее всего, означала свежий навоз быка, в каковой Куотто и полагалось отложить яйца.

С помощью продуманного плана, состоявшего из множества головокружительных хитростей, Селене с Ипполитой и Анджелой в конце концов удалось пробраться на хозяйственный уровень и проникнуть в коровник. В коровнике было множество меланхолически жующих коров, исправно производящих свежий навоз, который, увы, не вызвал у Куотто никакого интереса. Пытаясь следовать букве наставлений, девочки пробирались по коровнику в поисках быка, когда наткнулись на незнакомую диаблетту, которая сразу же схватила их, и отвела к диаблине Жижинде.

Диаблина, выслушав их сбивчивый рассказ, долго смеялась, а затем сказала, что они зря старались — без жабы нечего было и пытаться. Девочки смутились и погрустнели — вновь на их пути вставала эта таинственная и неизбежная жаба.

— Вот найдете правильную жабу, тогда милости просим, — заявила в заключение диаблина Жижинда, выпроваживая девочек из кабинета, — а пока, чтоб я вас близко от хозяйственных этажей не видела!

Впрочем, было хорошо уже то, что, во-первых, удалось избежать наказания (которого они, по мнению Анджелы, уже многократно заслуживали за свои сумасбродства), а во-вторых, стало совершенно ясно: надо искать жабу. По-видимому, именно таинственные и неправдоподобные скачки жабы на крестце быка, придавали навозу какие-то особенные, совершенно необходимые для кладки драконьих яиц свойства.

Так что, вторую половину времени Селена теперь блуждала у водопадов. Рискуя вымокнуть и испортить вконец одежду, она лазила по скалам, заходила в воду, переворачивала камни, находя и предъявляя Куотто все новых и новых жаб — однако, безрезультатно. Видимо, та жаба, что была им нужна, действительно была какая-то совершенно особенная.

Анджела вздохнула. Конечно, она изо всех сил помогает и будет помогать Селене. Вот, например, сейчас у ее класса — пустой час, или, как говорят девочки, 'окно', между двумя занятиями, а она идет не к себе в комнату, чтобы отдохнуть, а в библиотеку, искать нужные подруге книги. Но поможет ли все это? Селена просто тает на глазах. Успеют ли они найти жабу до того, как... Нет, лучше об этом не думать.

Дойдя до этого места в своих размышлениях, Анджела заметила впереди по коридору Юленьку. Стоя у одного из проемов, ведущих в боковое ответвление, она нерешительно топталась на месте, нервно заламывая пальцы. Ее бледное маленькое личико в форме сердечка было серьезным и озабоченным.

— Привет, — сказала Анджела, подойдя вплотную.

— Ох! — Юленька вздрогнула и сразу улыбнулась, — Здравствуй! Как вы? Как Селена?

— Ну... — Анджела озабочено нахмурилась, — по-прежнему. В эти выходные собираемся идти в пещеры.

— В пещеры у водопадов? — темно-синие глаза Юленьки испугано расширились, — Но там же эти чудовища!

— Не знаю, — Анджела пожала плечами, — По-моему, все-таки нет там никаких чудовищ. Но Селена надеется, что есть. Вроде как, одно из них может оказаться той самой жабой. Ну, понимаешь, там ведь устаревшие термины. Может, жабами называли каких-нибудь чудовищ.

— Ну да, — Юленька задумчиво наклонила голову на бок, и на лицо ей упала черная, шелковистая прядь. Она отбросила ее назад быстрым движением тонкой, маленькой ручки, — И у Гесснера этого, про которого все Селена говорит, жабы совсем не как жабы. Может и правда, какие-нибудь чудища. Но погоди, — она на миг замолкла, вспоминая, — она же говорила, что в жабу должны вселяться какие-то духи?

— Ну, это жабы-фамилиары, — трудное слово, благодаря изысканиям последних дней, выговорилось без запинки.

Преисполнившись законной гордости, Анджела бросила исподтишка взгляд на Юленьку, проверяя произведенное впечатление. Юленька недоуменно хмурила брови, глядя на Анджелу с невольным уважением, и довольная Анджела пояснила:

— То есть, помощники ведьм. В них, вроде, вселяются какие-то духи. Но балини Библиотекарь не выдает книг по вызыванию духов.

— Совсем? — Юленька удивленно подняла брови, — а если Ипполита...

— Совсем-совсем. Она сказала, что выдаст, если мы скажем ей, какое оружие держит локапала юго-востока5, — Анджела печально вздохнула.

— Локапала? — Юленька нахмурилась, пытаясь вспомнить, — Не помню! Это откуда?

— Начертательная магия, наверно, — Селена пожала плечами, — Ну, или ритуальная. Мы не проходили еще.

— А может посмотреть в книгах? Скажете ей, она вам и выдаст.

— Мы пробовали, но там столько всего! Очень много времени надо, чтобы разобраться. А она говорит — все равно ничего не поймете, из-за отсутствия базовых знаний, — Анджела обижено поджала губы, — и еще говорит — это не игрушки, без знания защиты пространства, даже и не пробуйте. Как будто мы не в состоянии разобраться!

— Да, вот так они всегда, — Юленька вздохнула, — и что вы решили?

— Ну, Селена хочет как-нибудь попробовать пробраться ночью в библиотеку. Нам ведь не нужно все, только какое-нибудь одно маленькое заклинание. Уж как-нибудь разберемся. Но это если с пещерами не получится.

— А еще она говорила, что надо, вроде проглотить икру жабы, чтоб жаба в животе вывелась, как это у Гесснера написано.

— Ну, от этого мы уже давно отказались. Ты сама подумай — кто же согласится? Да и мы узнавали — жабы из икринок выводятся через несколько месяцев. Столько времени Куотто ждать не сможет, так что это, наверно, неправильная идея.

— Да, — Юленька вдруг с интересом воззрилась на носок своей изящной красной туфельки, при том опустив голову так низко, что Анджела видела только пробор на ее волнистых распущенных волосах, — наверно, неправильная...

— Юленька, — решительно спросила Анджела, — ну на этот-то раз ты пойдешь с нами? Мы уже все приготовили — запаслись на кухне едой, Ипполита специально у диаблины Жижинды выпросила старую мальчиковую одежду и четыре связки свечей. Так что все готово. Пойдешь?