— Юленька, — Анджела всплеснула руками, — да нет там никаких чудовищ! Сама подумай — ну откуда им там взяться? А даже если и есть — ведь с нами будет Куотто! Ну что с нами может случиться плохого?

— Я не знаю, — голос Юленьки звучал еле слышно. Отвернувшись лицом к стене, она водила пальцем по накладной деревянной резьбе, перемежавшей коричнево-красную кожаную обивку, столь сосредоточено, словно должна была срочно разгадать ее символику.

— В чем дело, Юленька? — не сдавалась Анджела, — почему ты никуда с нами не ходишь? И ни в чем не участвуешь? Что случилось? Ведь мы же должны сейчас поддержать Селену! Все вместе! Ведь мы — подруги! Как же так, Юленька?

— Нну, я думаю, — казалось, Юленька с трудом выдавливает из себя слова, — мне кажется... то есть... по-моему, — закончила она внезапно твердым голосом, — от всего этого нет никакой пользы.

— От чего 'этого'?

— Ну, все эти пещеры, библиотека, жабья икра, — Юленька передернула плечами, — по-моему, все это просто... несерьезно. Я думаю, — она решительно выпрямилась, повернувшись к Анджеле, — Селене надо просто помириться с Меандром. Вот.

— С Меандром? — Анджела не могла поверить своим ушам, — Да ты что!

— Да, — Юленька решительно поджала губы, — с Меандром. Я говорила с ним. Там все очень сложно. И на самом деле, — теперь ее голос звучал уже обвиняюще, — надо как следует разобраться, прежде чем судить человека. Вот.

Анджела промолчала. Мириться с Меандром? После того — нет! — в то время, как он... Ее передернуло. И, независимо от происшедшего, Меандр в последнее время странно и нехорошо изменился и начал вызывать у нее какой-то безотчетный, гадливый ужас. Мириться с ним? Совершенно невозможно! Невозможно так же, как спорить с Юленькой, очередной раз взявшей под свою защиту очередного гонимого и оскорбленного...

— А почему ты здесь стоишь? — спросила она после паузы, — У вас ведь, вроде магическая диагностика, разве нет?

— О, — Юленька сникла, — балини Видящая послала меня принести серебряные колокольчики. Это здесь. Четвертая полка. Пятьсот двадцать восьмая секция.

— Серебряные колокольчики?

— Ну да. Мы будем так играть. Ловить друг друга с завязанными глазами и звонить в колокольчики. Ну, для развития магической интуиции. Нам ведь надо видеть то, что не видно, так?

— Так. И что?

— Ну и я... — Юленька снова опустила голову. Казалось, она вот-вот заплачет.

— И ты боишься туда идти? — Анджела всплеснула руками, — Но это же глупо, Юленька! Это же просто коридор! Там ничего не может случиться плохого!

— Да, а Сюзанна говорит...

— Дурочка эта Сюзанна, вот что я тебе скажу! — Анджела рассердилась, — Никто там, в коридорах, никого не хватает! Все это че-пу-ха!

— Да, а я видела, — Юленька таинственно понизила голос, — как диаблин Джекил там ушел прямо в стену!

— Так там, наверно, потайной ход! — заинтересовалась Анджела.

— Может быть, и так, а может быть и нет, — Юленька покачала головой, губы ее дрогнули, — А если и правда потайной ход? Вдруг оттуда кто-нибудь выскочит?

— Кто выскочит? Юленька! — Анджела опять всплеснула руками, — Ну хочешь, я тебе их принесу? Я сейчас!

— Нет-нет, ты не должна... — начала Юленька, но Анджела уже шла по коридору.

Казалось бы, боковые коридоры должны были пользоваться у учеников немалой популярностью. Погруженные в таинственный полусвет (канделябров здесь было гораздо меньше, чем в главных коридорах), со множеством украшенных затейливой резьбой полок из красного дерева, покрывающих все стены от пола до потолка, на которых в строгом порядке, понятном только преподавателям, лежало множество таинственных и удивительных предметов — эти коридоры образовывали хитрую систему, позволявшую попасть из одного места в другое самым кратчайшим путем, не говоря уже о возможности укрыться от недреманного ока преподавателей.

В действительности же, коридоров в Школе боялись.

Девочки шепотом рассказывали друг другу о том, что иногда свечи в коридоре сами собой гаснут, и тогда из темноты появляются РУКИ... Называли тому несколько свидетелей, в первую очередь — Сюзанну, которая, впрочем, не очень-то рвалась делиться пережитым опытом — и только бледнела и сразу старалась уйти, если при ней об этом заговаривали. Преподаватели, впрочем, высмеивали эти, как они выражались, 'детские страшилки'.

Не пользовались популярностью коридоры и у мальчиков.

Так что, фактически, поручение ученику что-либо принести из бокового коридора неофициально считалось у преподавателей чем-то вроде наказания за мелкие проступки.

Размышляя об этом, Анджела решительно шла по коридору.

Освещенные пятна возле канделябров чередовались с таинственным полумраком, мимо проплывали пронумерованные секции и забавные — или устрашающие — резные деревянные мордочки, в изобилии заселявшие полки, и гулкое эхо разносило стук ее каблучков под высокими сводами пустого прохода.

Ну, вот и пятьсот двадцать восьмая секция. Анджела посмотрела на свечи — да нет, горят ровным желтым светом, гаснуть не собираются. Нет, ну какой же чепухой все-таки забивает себе голову Юленька!

Привстав на цыпочки, она протянула руки к искомой коробке.

В этот момент часть стены вместе с полками внезапно отъехала в сторону, и чьи-то цепкие руки затянули ее в разверзшийся проем.

Сложенные из серого гранита стены потайного хода были освещены факелами, красно-оранжевое пламя которых бросало на все кровавый отблеск. Вдоль стен, повторяясь через равномерные промежутки, уходили в необозримую даль ниши, облицованные белым мрамором, и в каждой нише стояла статуя из черного камня, напоминающего эбонит.

Чудовища. Горгульи или химеры.

Точнее — горгулы или химероиды.

Ближайший — сухощавый и мускулистый, с мордой ящера увенчанной мощными бычьими рогами, с трехпалыми чешуйчатыми ногами и драконьим хвостом, снабженным трехгранным наконечником и острым, как зубья пилы, гребнем.

Напротив — гибкий и стройный, с головой козла и клыками саблезубого тигра, изящно отставивший в сторону одну из своих козлиных ног и, словно в пылу оживленного и занимательного разговора, протягивающий ладонью к собеседнику одну из чешуйчатых рук с изогнутыми тигриными когтями.

Дальше — приземистый и огромный, с жабьей головой, сплошь покрытый иглами.

Напротив него...

Но Анджеле в данный момент, честно говоря, было совсем не до статуй.

Потому, что прямо перед ней стояла Элизабет.

Анджела отпрянула назад, прижавшись спиной к вернувшейся на место стене, намертво закрывшей проход. Элизабет протянула руку и легонько коснулась указательным пальцем ее щеки.

— Крошка моя, — от звука ее голоса Анджелу пробрала болезненная дрожь, — С чего это ты от меня бегаешь?

Ее чуть вьющиеся волосы сияли при свете факелов, окружая лицо красно-оранжевым нимбом. 'Тициановские' — некстати вспомнилось Анджеле, как Юленька отзывалась об этих волосах. Еще Юленька говорила, что Элизабет похожа на Венеру с той картины, которая висела в комнате с камином. Картина называлась 'Венера с зеркалом'

Впрочем, Анджела считала, что Венера на картине гораздо красивее.

— Уходи, — Анджела замотала головой, пытаясь увернуться от назойливых пальцев, — Уйди! Я... Я тебя ненавижу! Ты — гадкая, гадкая!

— Вот как? — пальцы Элизабет скользили вниз по щеке, — Ненавидишь? — скользнули по шее, — Ах ты мой сердитый котеночек! — указательный палец поглаживает верхнюю пуговку платья, — И что мне сделать, чтобы мой котеночек не был таким сердитым? — пальцы, соскользнув с пуговки продолжили свое путешествие вниз, по ткани платья, — Где тебя погладить? — ладонь коснулась груди, — Скажи, маленькая, чего ты хочешь?

— Перестань! — в глазах Анджелы стояли слезы. Она пыталась прикрываться руками, но ловкие ладони Элизабет, казалось, были сразу повсюду.

— Я могу даже и полизать тебя, — голос Элизабет стал хриплым, она привлекла к себе отчаянно отбивающуюся Анджелу и попыталась поцеловать ее в губы, но Анджела отвернулась и ненавистные, отвратительные поцелуи во множестве отпечатались на ее шейке, — Если, конечно ты снимешь трусики. Снимешь? — теперь она поглаживала и мяла ягодицы своей жертвы, не забывая удерживать ее другой рукой, — Не бойся, моя сладенькая, я не трону твою Печать. Только сделаю тебе очень-очень приятно. Так как? — и она, чуть улыбаясь, пристально вгляделась в лицо Анджелы.

— Отпусти, — Анджела уже рыдала, по ее щекам катились слезы, — отпусти сейчас же, слышишь! Да я знать не хочу, все те мерзости, про которые ты говоришь!

— Боишься, что обману? — усмехнулась Элизабет, — Правильно боишься, куколка. Ты такая сладенькая, ммм, — острый и влажный кончик языка жадно впился в изгиб шеи. Анджела вздрогнула, словно ужаленная, — поневоле не удержишься и пошлешь ее... выгодные... предложения ко всем тридцати трем дэвам.

— Не ругайся! — внезапный гнев неожиданно придал Анджеле силы высвободиться, — НЕ СМЕЙ ПРИ МНЕ БРАНИТЬСЯ!

Гневно подбоченившись и сведя брови, она стояла прямо напротив своей врагини. Ноздри ее яростно раздувались.

— Доиграешься, — добавила она менее уверенно, — Явится тысячеглазый дэв и испепелит тебя своей ваджрой.

Элизабет расхохоталась.

— Девочка моя, ты неотразима в своей наивности, — наконец проговорила она, вытирая слезы, — Ну нельзя же так серьезно воспринимать то, что болтает балин Пастор на молитвенных собраниях!

— Не смей, — Анджела задохнулась от возмущения, — Не смей так говорить о балине Пасторе!

— Ну что ты, маленькая, — Элизабет снисходительно покачала головой, — Конечно, я очень уважаю балина Пастора. Он делает важную и сложную работу. Но, право же, не стоит так буквально воспринимать все, что он говорит, — и она снова рассмеялась.

— Да уж, киска, тебе явно не помешает ломка стереотипов, — продолжила она, отсмеявшись, — Ну-ка скажи: Шакра, — она приподняла лицо Анджелы двумя пальцами за подбородок, пристально глядя ей в глаза, — Ну, повторяй за мной: Шакра. Шакра. Шакра. Увидишь, это совсем не страшно, — она усмехнулась, и ее голос стал повелительным, — Говори: Шакра.

— Нет! — Анджела дрожала с ног до головы, судорожно закрывая руками уши и изо всех сил зажмурив глаза, — Не говори этого, я не могу это слышать! — слезинки скатывались с ее подбородка, оставляя на платье мокрые пятнышки, — это ужасно, ужасно, ужасно, это неприлично и отвратительно!

— Неприлично? — хмыкнула Элизабет, вновь привлекая к себе съежившуюся и дрожащую Анджелу, — А то, чем мы сейчас занимаемся, по-твоему, прилично?

— Мы? — Анджела в негодовании распахнула глаза, — Это не мы, это ты делаешь неприличные, мерзкие, противные вещи! А я только и хочу, что от тебя избавиться!

— Ты хочешь сказать, что тебе это не нравится? — Элизабет удивленно подняла брови, пытливо вглядываясь в лицо объекта своих притязаний, — Ну что ж, — философски заключила она через некоторое время, — Главное, что МНЕ это нравится, — и ее губы хищно впились в щечку жертвы, жадно впитывая текущую по ней соленую влагу.

Анджела закрыла лицо руками, но тотчас же почувствовала ненавистную ладонь на одной из своих грудок. Она съежилась и изо всех сил прижала локти к груди, пытаясь ими прикрыться, но избавиться от чужих, отвратительно жарких пальцев, мнущих сквозь платье ее плоть, никак не удавалось. Девочка застонала, словно пойманный зверек и забилась, пытаясь вырваться, но силы Элизабет, казалось, прибывали с каждой минутой.

— Ох, котеночек, — произнесла она через некоторое время хриплым, срывающимся от вожделения голосом, — Правильно ты боишься снимать трусики. Это ведь такое дело, — она невесело усмехнулась, — раз снимешь, потом уже не наденешь6.

— Да уж, — ядовито бросила Анджела, — тебе ли не знать?

— А я вообще много чего знаю, — саркастически приподняв брови, Элизабет посмотрела на нее с какой-то странной задумчивостью, — такого, что и тебе бы стоило знать, если, конечно, хочешь дожить хотя бы до Выпускного Экзамена, а не сдохнуть, как твоя Селена.

— Селена? — страх за подругу мгновенно заставил Анджелу забыть о своих злоключениях, — Что с Селеной?! — она сама не замечала, что кричит на Элизабет, вцепившись в ее платье, — Говори! Что с ней?!

— Да ничего, — Элизабет равнодушно пожала плечами, — объясняется сейчас в своей комнате с Меандром.

— Как — с Меандром? — оторопела Анджела, — Как это — у себя в комнате? А...

— Обыкновенно. Юленька передала ей записку, чтоб она его ждала. А я показала ему потайной ход. Тут, знаешь ли, все пронизано потайными ходами.

— Ох, — внезапно выскользнув из рук Элизабет, Анджела пустилась бежать по коридору.

'Быстрее, — стучало у нее в голове, — быстрее, надо успеть предотвратить!'

Каким-то непонятным, но несомненным наитием она точно знала: в комнате Селены сейчас происходит нечто совершенно непоправимое и воистину ужасное.

Внезапно ноги ее заплелись, и она, словно споткнувшись о невидимую веревку, с размаху упала на ровном месте. Вскрикнув от резкой и какой-то обидной боли в ссаженых руках и коленях, она обернулась.

Элизабет опускала руки, расплетая какую-то замысловатую пальцевую фигуру.

— Как, — изумленно пролепетала Анджела, — как ты это сделала? Нас этому не учили!

— Кто хочет — учится сам, — ответила Элизабет. Казалось, она повторяет чьи-то слова, — Кто не хочет — ждет, когда научат.

Подойдя вплотную, она скрестила руки на груди и снисходительно воззрилась на Анджелу сверху вниз.

— И в какую это сваргу ты несешься, как бешеный марут, мой котеночек? — ласково спросила она, — Можно подумать, ты знаешь, где здесь что?

Анджела смутилась. Она действительно не знала, ни как выбраться отсюда, ни как попасть куда-нибудь.

— Что-то я сегодня добрая, аж самой странно, — вздохнула с усмешкой Элизабет, — А вот, пожалуй что, и отведу тебя к твоей Селене кратчайшим путем,... если ты кое-что для меня сделаешь.

— Что, — Анджела содрогнулась в ужасе, представив, что она может потребовать, — Что ты хочешь?

— Да так, пустячок, — Элизабет сделала многозначительную паузу, показавшуюся Анджеле бесконечной, — Распусти волосы.

— Что — не поняла Анджела, — волосы?

— Обожаю твои волосы, котеночек. Всегда смотрю, как ты причесываешься, ты разве не заметила?

Анджела поежилась. Из-за этих тяжелых, жадных взглядов она старалась причесываться, когда Элизабет не было в комнате. К сожалению, удавалось это не всегда.

Впрочем, кажется, просьба не содержала ничего неприличного или дурного. Ведь многие девочки в Школе носили распущенные волосы, разве не так?

Однако, перебирая пальцами золотистые пряди, она вдруг почувствовала стыд и неловкость под жарким взглядом Элизабет — словно бы она не расплеталась, а обнажалась перед ней. И, когда золотистый роскошный водопад плащом окутал ее фигурку, она вдруг ощутила себя противно и безвозвратно испачканной.

Элизабет взяла в руки прядь ее волос и, прижав к своему лицу, жадно вдохнула ее запах. Анджела передернулась.