А знаете, как называются местные заведения "фастфуда" что в Иркутске, что в Улан-Удэ, что в Чите? "Позные" они называются. "Позы" — это бурятские манты с дырочкой в центре, кто не знает. Как выглядит обычная позная после обычного трудового дня в любом городке Прибайкалья? Подвальчик жилого дома или выносная конструкция на улице. Внутри клубы пара и табачного дыма, на длинных деревянных лавках за такими же длинными столами сидят обычно смешанные русско-бурятские компании из трех-пяти человек в обычных для заведения позах (пардон за каламбур) — в правых руках пластиковые стаканчики с водкой, в левых — позы (те, которые манты). Нехитрый тост, пластиковый "звон" бокалов и характерный хлюпающий звук высасываемого из манта бульона — это "запивон", а само блюдо — первоклассная "закусь". В подскакивающих время от времени с места людях завсегдатаи сразу опознают непрофессионалов. Позы кушать надо уметь — можно обжечься, а можно так испачкаться жирным бульоном или мясом — не отстираешься...
Никогда не судите о позах по расположению или интерьеру позной, лучше спросите у местных, где самые вкусные — вы можете удивиться, узнав, где именно готовят и подают чудеса бурятской кухни. Однажды меня в Улан-Удэ возили есть "самые лучшие" позы километров за сто от города — в малюсенький посёлочек Оронгой (3). Заведение на вид было совершеннейшей дорожной забегаловкой, но позы... Перефразируя Северянина и вторя циничному Вишневскому, "как хороши, как свежи были позы..." в том заведении на трассе, ведущей в Монголию...
А еще на Байкале есть глагол "бурханить". Образован он от бурятского имени бога Байкала Бурхана и имеет два значения. Первое — привязывать ритуальные цветные ленточки на деревья в заповедных бурятских рощах. По идее это действо — упрощённый способ жертвоприношения, но русские обычно желания загадывают. Так "бурханят" во время свадебных автомобильных прогулок или обязательных экскурсий, которые организуют местные для приезжих. Второе значение слова "бурханить" — сложное для понимания обычным, не байкальским, человеком: "пить водку на Байкале". Вот именно так, уберите хоть одно слово из фразы, и всё, вы уже не "бурханите". Если вы просто собрались попить водки, то так и надо сказать: "Пойдем выпьем водки!", а если вы хотите выехать куда-нибудь на берег "славного моря", взяв с собой провиант или, еще лучше, купив этот провиант в виде нескольких тушек горячего копченого омуля прямо на месте, достать припасенную (лучше не одну) бутылочку водки, остудить ее в холодных байкальских волнах, и после этого почти медитативно провести несколько часов за распитием традиционного и для русских, и для бурят горячительного напитка и поеданием омуля в приятной компании, то предложение нужно сформулировать так: "Поехали завтра (или там, в выходные) побурханим!" В Иркутске вас точно поймут, и поймут правильно. Кстати, будете "бурханить", не жалейте водки — по бурятской традиции, соблюдаемой и русскими, плесните в Байкал, задобрите Бурхана...
* * *
Поезд наш прибыл рано, даже чересчур рано — часов в шесть утра. В Улан-Удэ, городе, расположенном на сопках и окружённом тоже сопками, светало. Первый признак того, что мы находимся не совсем в России, заметили сразу по прибытии — в арке, ведущей с перрона на привокзальную площадь, минуя вокзал, на металлическом столбике стояло металлическое же соёмбо — древний монгольский символ, рассказывающий о самоидентификации этноса. Три язычка пламени — процветание в прошлом, настоящем и будущем — да круглое солнце на "лежащем" серпе луны, что необходимо читать как "отец — молодой месяц, а мать — золотое солнце". Вот такое вот соёмбо — по-моему, всё понятно. Оно у них и на гербе республики есть.
Карта города у нас была. Судя по ней, вокзал находился довольно далеко от центра — нужно было ехать на общественном транспорте. В столь ранний час решили выбрать трамвай. Скрипучий усть-катавский КТМ домчал нас минут за десять — мы вышли, когда увидели шпили "сталинских" домов, стопроцентно гарантировавшие то, что мы уже в центре. Развернув карту, я попытался сориентироваться на месте и пробормотал что-то вроде: "Должно быть где-то справа". Не сговариваясь, мы с Натальей повернулись вправо, и в звенящей утренней тишине я услышал возглас своей жены: "Мамочки!" Сквозь скромное окружение хилых деревьев выглядывал знакомый с детства, но такой громадный, профиль Ленина!..
Про местный памятник вождю мирового пролетариата я много слышал. Рассказывали очевидцы, бывавшие в столице Бурятии, видел фотографии в интернете — памятник обещал быть тем главным, ради чего стоило приехать в город. Но всё же увиденное никак не соотнеслось со всеми ожиданиями и знаниями, которые у меня были до того...
В Улан-Удэ стоит не просто памятник Ленину, а памятник его голове. В принципе, то, что это голова Ленина, а не кого-то другого, можно догадаться только по неким общепринятым в бывшей стране Советов кодам. Во-первых, она расположена на центральной площади (кому же ещё там памятник может быть, не в Италии всё-таки живем!), во-вторых, она лысая, вернее, как и положено, с огромной проплешиной, символизирующей ум персонажа, а в-третьих, у головы есть бородка и усы. Всё остальное — "художественное осмысление образа" местными монументалистами. Нормальный такой бурятский дядька, с монгольским прищуром и монгольскими же скулами. Но даже не это главное. Главное — это размер головы. Два икса эль по таблице размеров памятников головам. Прямо за монументом стоит "конструктивистское" трёхэтажное здание мэрии — постамент прикрывает первый этаж, а сам бронзовый шарик с бородкой — полтора следующих этажа. Одному из моих приятелей довелось побывать в этом здании — свет, говорит, в кабинетах не выключают, голова солнце закрывает. Забавно то, что ни чужие фотографии с разных ракурсов, ни мои собственные снимки масштабов монументального "бедствия" не передают — разве что "вертолётные" съёмки центральной площади, увиденные мною в каком-то музее.
Голова располагалась на огромной площади, окруженной по периметру "столичной" архитектурой. Самым примечательным объектом была та самая занимавшая целый квартал "сталинка" со шпилем, которую мы увидели из трамвая и где, судя по вывескам, обитали Дом правительства, несколько местных телекомпаний, музей, юридическая консультация, парочка кафе и даже детский сад. Через дорогу от неё находился еще один шедевр советской архитектуры сороковых-пятидесятых годов — на сей раз с ярко выраженными национальными мотивами — Бурятский театр оперы и балета (4). Рядом с ним стоял романтичный памятник балетной парочке в натуральный человеческий рост. Сразу за оперным театром в низинке был огромный и пыльный пустырь, к которому эффектно спускались театральные лестницы, а над пустырем нависала громадная статуя женщины в национальной одежде — мать-Бурятия. От монумента открывался великолепный вид на исторический центр бывшего Верхнеудинска, ныне Улан-Удэ. На одном из зданий, выполненном в восточной традиции, мы заметили развевающийся красно-сине-красный монгольский стяг с соёмбо — в столице Бурятии есть консульство родственной "заграницы".
По причине раннего утра ни один интересующий нас объект, естественно, не работал. Чтобы не терять времени, мы решили съездить в Иволгинский дацан, буддистский монастырь, про который мне рассказывал мой друг и коллега по работе в "Сибири" Женька, его возил туда местный представитель авиакомпании. Мы шли по центральной улице бурятской столицы, естественно, улице Ленина, где купеческие дома в стиле "модерн" (один из них даже украшали совершенно "питерские" атланты) соседствовали с трёхэтажками тридцатых годов с горнистами-пионерами на фасаде, настоящий гостиный двор — с монументом борцам за Советскую власть, а деревянный "ампирный" особняк — с новодельной часовней. Улица "упиралась" в огромный "пятак" с реставрируемым православным храмом. Площадь носила имя бурятского учёного Доржи Банзарова, а нам была нужна как конечная пригородного транспорта. Мы стали первыми пассажирами одного из многочисленных тёмно-зеленых корейских микроавтобусов с табличкой "Иволгинский дацан". Сев в маршрутку, я обратил внимание на то, что у бурята-водителя вместо традиционных для России иконок или крестиков на "бардачке" стояла маленькая фигурка Будды — для наших глаз это выглядело экзотично.
Маршрутка постепенно заполнялась людьми, но среди них не было ни одного русского лица, сплошь буряты — молодая семейная пара с ребёнком, бабушка, мужичок лет сорока, опять семейная пара, уже постарше. Честно сказать, я немножко "напрягся" — я же не знал, насколько позволительно ездить в буддистские центры русским. Кстати, почему именно "ездить", а не "идти". Дело в том, что буряты никогда не строят свои храмы (все, а не только тот, куда мы собрались) в жилых кварталах — культовые объекты располагаются за городом или, как минимум, на больших пустырях. Видимо, это делается для того, чтобы мирская суета не мешала верующим думать о Вечном, общаться с Богом. Дацан, расположенный вблизи посёлка Иволгинск, километрах в тридцати от Улан-Удэ — это центр буддизма в России (5), осквернённый большевиками в двадцатые-тридцатые и восстановленный в семидесятые. Говорят, восстанавливали его по какому-то личному и строго секретному указанию Леонида Ильича — вроде бы кто-то из кремлёвских стратегов посоветовал таким образом уменьшать потенциальное влияние враждебного Китая в регионе. Как будто оно там было, это влияние!
А ещё Иволгинский дацан стал известен на весь мир после того, как здесь был обнаружен местный священник, лама, в двадцатые годы прошлого века вроде бы умерший. Правда, его нынешнее физическое состояние учёные объяснить не могут — тело нетленно, ткани живы, но сам человек действительно мёртв...
Мы мчались по холмистой степи мимо бурятских деревенек с очень крепкими на вид бревенчатыми домиками, обнесёнными деревянными заборами. На малюсеньких приусадебных участках, соток в пять, не росло ни травинки — всё-таки буряты больше скотоводы, чем землепашцы. О том, что мы практически у цели, я догадался, когда увидел слева очередную сопку, на которой огромной кириллицей была написана мантра "ОМ МА НИ БАД МЭ ХУМ" (6). И точно, автобус свернул вправо в степь и остановился на большой конечной остановке. Место было живописным — степь, к августу уже увядшая, и лесистые сопки вдалеке. По небу ходили тучи, а сильный степной ветер мелодично раскачивал религиозную атрибутику, продававшуюся около входа в монастырь. Буддистские символы — яркие, объемные, звенящие: многорукий и слоноголовый бог Ганеша, трёхлапая лягушка на монетке, пузатенькие Будды. Мы подошли к одной из бабулек-продавщиц — несмотря на полное отсутствие зубов, её улыбка выглядела очень добродушной. Купили парочку расписных слоников в подарок моей сестре и родителям, а заодно спросили, можно ли нам входить в храм. Бабушка-бурятка и впрямь оказалась очень приветливой, она объяснила главное условие нашего посещения — сначала "очиститься", покрутив ритуальные барабанчики, а только потом входить. Сегодня в храме был особенный день — день поминовения умершей родни и пожелания здоровья живущим родителям и старшим родственникам, что-то вроде нашего "родительского дня". Бабушка порекомендовала нам написать на бумажке пожелания своим родителям. Мы поблагодарили её и пошли вслед за нашими попутчиками из маршрутки крутить барабаны. Барабан — это ярко расписанный металлический цилиндр с приделанными ручками, один его оборот приравнивается к прочитанной молитве. Таких барабанов в ряд стояло штук десять, каждый обернулся раз пять-шесть, итого с полсотни "прочитанных" молитв — по мне, так для "очищения" вполне достаточно.
Мы походили по территории монастыря, любуясь культовой архитектурой — чаще всего из силикатного кирпича и даже не оштукатуренной, но с красивыми яркими изогнутыми крышами и надстройками. Кое-где стояли такие же ярко раскрашенные скульптуры — шары, тигры, какие-то символы, смысла которых мы, естественно, не знали, а вокруг уже начиналась монастырская жизнь. С изумлением мы смотрели на неторопливых выбритых "под ноль" парней в оранжевых одеждах, шагавших из одного здания в другое по каким-то своим, не ведомым нам делам. Говорят, раньше в бурятских семьях было принято отдавать в монастырь одного из сыновей, а потому монахи были многочисленной и влиятельной силой в обществе. Сейчас традиции монашества пытаются возродить.
В главном, а потому самом красивом, храме-дугане пахло благовониями, но служба еще не началась. Мы увидели золотой поднос с лежащими свёрнутыми записочками, куда добавили свою: "Желаем здоровья нашим родителям. Натка и Андрей". Я, правда, не знал, как нужно обращаться к здешним богам, поэтому написал, что думал...
Мы не стали дожидаться начала богослужения и вышли — туристское любопытство было удовлетворено, а религиозное действо вряд ли бы достигло наших душ, всё-таки мы "из другого теста". Между тем, к дацану приезжало всё больше людей, причём мы замечали и русские лица. Кстати, о местных культах и местных русских. Через пять лет после первой поездки я увидел очень характерную для Бурятии сценку: в дуган, внутреннее убранство которого мне показывали, вошла молодая русская женщина с ребёнком на руках, заплатила небольшую денежку сидящему священнику и пошепталась с ним. Лама что-то быстро написал по-тибетски на длинной бумажке и отдал написанное женщине. Та вышла и прицепила эту бумажку на ветку растущего вблизи деревца, после чего пошла на автобусную остановку. Я спросил у сопровождавших меня местных парней — тоже русских, к слову говоря, что это было. Те меланхолично ответили, что, видимо, просто ребёнок приболел, вот и решила женщина подкрепить лечение выписанными в поликлинике лекарствами заговором-молитвой от буддистского священника. Всё-таки крепко русские с бурятами срослись! А буряты, говорят, очень активно в православные церкви ходят...
Мы вернулись в город. С утра позавтракать было негде, сейчас же время приближалось к обеду, и в животах начинало урчать. Мы решили устроить себе ланч — зашли в позную на площади Банзарова, где отведали довольно вкусные позы и какие-то лепёшки, вроде хачапури, с горячим сыром. Потом мы пошли вверх по улице Ленина прямо к голове вождя, посетив по пути музей природы Бурятии. Природа как природа: те же утки, лоси и волки со стеклянными глазами, что и у нас в Новосибирске. Разве что тюлени на Байкале водятся — нерпы называются. Откуда они там взялись, никто не знает, но, говорят, наблюдать за их поведением, особенно коллективным, можно часами.
Следующим пунктом нашей программы был этнографический музей в посёлке Верхняя Берёзовка, пригороде Улановки (7). Пока ехали в очередном южнокорейском микроавтобусе, я пересказал Наталье со слов иркутских коллег забавную историю о том, как контора, в которой я работал, с год назад выиграла тендер на поставку УАЗиков для передовиков-животноводов из Усть-Ордынского округа. По случаю приезда "победителей капсоревнования" автосалон закрыли для других покупателей, а на массовое оформление машин был откомандирован весь офисный персонал — шутка ли, машин пятьдесят нужно было выдать за раз. Передовики приехали с жёнами, детьми, друзьями и родителями-стариками. Они совершенно резонно не поверили в то, что все машины одинаковые, поэтому начали проверять их свойства, большими компаниями пересаживаясь из одной в другую и громко обсуждая по-бурятски достоинства и недостатки каждой, а заодно теряя и путая документы, которые им едва успевали выдавать запыхавшиеся девчонки-консультанты. Только к вечеру весь этот табор дружной и шумной колонной уехал домой. За невероятный по напряжению день участникам массового оформления дали отгул, а продавцы в автосалоне ещё долго находили по углам документы на усть-ордынские машины — их потом высылали в адрес окружной администрации, всё-таки покупателем была именно она.
