Музей в Берёзовке очень походил на музей в Тальцах, небольшой деревушке по дороге из Иркутска на Байкал, и представлял собой собранные в одном месте дома разного предназначения. Бурятский музей мне понравился больше — во-первых, он был просторнее, а потому каждый дом можно было осмотреть издали, а во-вторых, кроме добротной сибирской архитектуры с мезонинами и деревянными колоннами, здесь были представлены жилища бурятов и других местных народов. Экспозиция под открытым небом имела свою логику — от объекта к объекту нужно было передвигаться по специально протоптанным тропинкам и деревянным мосткам. Сперва "магические" круги из камней древнего народа хунну, проживавшего на территории нынешней Бурятии — совсем как в видеоклипе "Калинова Моста" "Родная". Потом — чумы эвенков, народа, обитающего на севере республики, затем — войлочные юрты бурятов-кочевников, интересные восьмиугольные бревенчатые дома оседлых бурят, устроенные по принципу всё той же юрты — с дымоходом в центре, молельный домик дуган. А вот и архитектура русских переселенцев — резные деревянные дома, перевезённые сюда из Улан-Удэ во время реконструкции центральной части города, огромная старообрядческая церковь, православная часовенка. В глаза бросились резные и расписные ворота, выполненные в восточной традиции — с башенками и коновязью, буряты такую называют сэргэ. Мы подошли к табличке, чтобы прочитать подробнее, что это. "Ворота богатого старообрядца", — гласила та. Честно сказать, я ни разу не видал такого "братания" народов!
Единственное, что нам там не понравилось, так это изголодавшийся медвежонок в небольшом зоопарке, совсем по-юннатски названном "живым уголком". Худющий символ России стоял на задних лапах, держась передними за металлические прутья, и с тоской в звучном голосе выпрашивал у посетителей куски хлеба и печенье. И как это местная "Единая Россия" не взяла его на содержание?
Мы вернулись в центральную часть города, заехав перед этим в район локомотиворемонтного завода — мне очень захотелось посмотреть на город с огромной, заросшей высокой травой лестницы, на верхней площадке которой перед заводским ДК стоял разрушавшийся памятник "приплясывающему" Ильичу. Вождь пролетариата там как-то забавно вытянул вперёд правую ногу, откинувшись назад и опершись на ногу левую, и в такт движению ног выкинул вперёд и вниз правую руку — "камаринский мужик", да и только. А потом мы прогулялись по нависшему над центральной частью города проспекту Победы. Совершенно очевидно, здесь не хватало эффектного памятника, заметного из центра — когда я приеду сюда через пять лет, конный монумент мифическому богатырю и колдуну Гэсэру (8) уже будет стоять. Рано поужинав (или поздно пообедав) в очередной позной, мы вышли к местной речке Селенге — почему-то к ней надо было подниматься, набережная располагалась на дамбе. На то, что у широкой и быстрой реки совсем нет берегов и вода моет степную траву, я обратил внимание, ещё когда ехали в Иволгинск. У бабушки-бурятки, торговавшей с картонных коробок рядом с гостиным двором, купили Натке очень утилитарный сувенир — две пары монгольских носочков из верблюжьей шерсти, после чего пошли "прощаться" с головой Ленина.
Солнце стояло у самого горизонта, под вечер степной ветер, преследовавший нас весь день, сдул, наконец, с неба тучи, и памятник предстал перед нами в совершенно инфернальном виде — огненно красным от закатного солнца и ясного бурятского неба. Мы постояли рядом с ним и вслух попрощались. Всё-всё! До свидания, странные памятники и красивые дома! До свидания, выжженные пустыри и густые леса! До свидания, живописные сопки и ставший привычным за день ветер! Мы с удовольствием посмотрели, как живут "братские" люди, и нам было интересно, я обязательно буду приезжать к вам ещё!
* * *
Кстати, наш отъезд из Иркутска тоже был косвенно связан с бурятами. Я уволился от своего, не до конца адекватного, работодателя и ждал окончательного расчёта. Билеты в Новосибирск уже были куплены, но оставалось ещё пару дней на "прощание". В один из этих дней мы с Наткой посетили Шелехов — пригород Иркутска, город алюминщиков, построенный и организованный под большим влиянием Новосибирского Академгородка.
Мы гуляли по какой-то "лесной" улочке, когда перед нами припарковалась "праворукая" иномарка (а других машин в тех краях вы практически не встретите), из которой вышел купить сигарет огромных размеров бурят-милиционер. Окна в машине были открыты, и из салона неслась музыка: "Иду один по ночному городку..." Вообще-то, эта песня группы "Иван-Кайф", во времена моего студенчества бывшая неофициальным гимном Академгородка, не очень известна даже в самом Новосибирске, а тут — в Шелехове, в машине у милиционера-бурята! Точно, пора домой!
(1) Я об этой экскурсии довольно подробно написал в главе 5.
(2) Согласно "пассионарной теории этногенеза" Льва Гумилёва, "комплиментарность" (в данном случае, положительная, поскольку есть ещё и отрицательная) — это ощущение подсознательной взаимной симпатии представителей одного этноса по отношению к представителям другого этноса. С помощью этой теории, например, очень легко объяснить, почему мы с поляками всю историю воюем — комплиментарность не та.
(3) Мне про этот посёлок такой анекдот рассказали:
Приезжает бурят на международную конференцию, а как сказать, откуда он прибыл, не знает. Решил прислушаться к тому, что другие участники сообщают. "— Аргентина, Парагвай, Уругвай", — говорят люди. Когда, наконец, до бурята дошла очередь, он так и сказал: "Я из Оронгоя, это между Уругваем и Парагваем!"
Для жителей остальной России, думаю, анекдот недалёк от истины — найдите-ка тот Оронгой на карте!
(4) Если верить моему отцу, завзятому театралу, в театре весьма приличная труппа.
(5) Кроме Бурятии, буддизм является официальной религией ещё одного родственного монголам народа, калмыков, но центр российского буддизма находится всё-таки в Бурятии.
(6) С санскрита это переводится как "жемчужина в цветке лотоса"... Это, вообще-то, молитва — хоть сразу и не догадаться.
(7) Местные русские, считая более продвинутым городом Иркутск, Улан-Удэ называют на манер русской деревни.
(8) Да-да, тому самому "Гесёру", главному "светлому" из "Дозоров", Борису Игнатьевичу. Писатель Лукьяненко реальные имена из мифов народов мира использовал.
Глава 7. Южный Казахстан: Ой, бала! (1)
Уважая матерей, чтя гениев народа,
В годину лихолетья мы распахнули свои объятия всем.
Казахская степь — любимая Родина.
Святая колыбель дружбы и солидарности.
Строки из "старого" гимна Казахстана,
подстрочный перевод Б. Каирбекова
Казахстан — огромная страна,
Для всех народов создана она.
Мы здесь родились и здесь умрём,
Под высоким стройным ковылём.
Казахстанская дворовая песня
Часть 1. "Твои объятья горячи, как июль..." (2)
Моя мама — коренная алма-атинка. Отец её попал в столицу Казахской ССР лет за десять до войны вместе со всей своей роднёй, спасаясь от голода, царившего в Алтайском крае, а мои прадеды по линии бабушки стали "казахстанцами", сбежав откуда-то не то с Украины, не то из Польши во время Гражданской войны. Из губернского города Акмолинска (ныне Астаны) их насильно переселили дальше — туда, где кончается география — в горы Алатау, в пригородную деревушку недалеко от бывшего казачьего города Верный (3), только что "назначенного" столицей свежеобразованной республики (4).
Для меня Алма-Ата — это город детских воспоминаний. И отец, и мама регулярно таскали меня в свои частые командировки в столицу республики — благо остановиться нам всегда было где. Да и в отпуск мама частенько ездила "домой", захватывая с собой то мою сестру, то меня, а то и обоих своих "детёнышей" сразу. Представляю, сколько мороки мы ей доставляли — характеры у нас обоих не подарок, а вместе так вообще, наверное, "гремучая смесь" получалась!
В Алма-Ате живёт родной мамин брат. У дяди Юры героическая биография, и в детстве я им очень гордился (да и сейчас мне за него не стыдно!). Работая в ЛОВД (5), он однажды прямо в воздухе обезвредил каких-то злодеев, попытавшихся захватить самолёт (у родителей до сих пор где-то хранится мой детский рисунок с обезвреживающим террористов усатым дядей Юрой), и был за это награждён командировкой на московскую Олимпиаду, откуда привёз мне много иностранных монет. В декабре 1986-го года во время первых в Союзе "перестроечных" националистических выступлений в Алма-Ате "гонял по площади" демонстрантов, за что ему сначала дали медаль, а потом "попёрли" из милиции — ближе к девяностым годам вдруг выяснилось, что "гоняли" менты не обкурившихся хулиганов, а "настоящих патриотов" и, вообще, "героев Желтоксана (6)".
В конце восьмидесятых, после того, как умерла бабушка, а затем и дед, родители мои почему-то с дядей Юрой поссорились, потом помирились, но я к тому времени уже уехал в Новосибирск, поэтому дядьку своего к середине двухтысячных годов не видел лет пятнадцать. Контакт с ним я поддерживал только редкими телефонными разговорами во время визитов к родителям в Павлодар.
В ноябре 2004-го мы с Натальей всё-таки решили съездить в гости к дяде Юре. Причем в наши планы входило не только посетить крупнейший город страны (столицу к тому времени уже перенесли в Астану), но и объехать ряд населенных пунктов Южного Казахстана: Тараз, больше известный как Джамбул, Чимкент и Туркестан. В юности мне довелось побывать в Узбекистане — средневековые азиатские мавзолеи и мечети произвели на меня тогда неизгладимое впечатление, и теперь я хотел показать их казахстанские аналоги интересующейся архитектурой супруге.
* * *
В конце ноября в Новосибирске уже трещали морозы, и мы сбегали от них на географический Юг, в осень, а если повезёт, то и в лето — во всяком случае, в Ташкенте и Самарканде в ноябре 1990-го было под тридцать градусов тепла, и я это очень хорошо запомнил. А тот же Чимкент — он же совсем рядом с Ташкентом.
Я давненько не ездил в Казахстан на поезде, поэтому порасспрашивал у своего коллеги по работе Дениса, женатого на бывшей алма-атинке и регулярно ездящего к тестю в гости, к чему нужно быть готовым. Оказалось, что ни к чему особенному, "главное, чтобы поезд был российский" — поезда казахстанского формирования по слухам были уж совсем "убитые".
Нам попался алма-атинский состав — действительно, изрядно потрёпанный и с шумными проводниками. В купе, кроме нас с Натальей, был ещё только один пассажир — женщина в форме, оказавшаяся работницей управления исполнения наказаний. Она ехала в Рубцовск, сопровождая "зэковский" этап, который сейчас перегоняли в зарешёченные вагоны из "автозаков" на перроне. Четвёртый пассажир, поддатый паренёк не очень русской внешности, подсел к нам уже поздно вечером в Барнауле.
В приграничный Рубцовск поезд прибыл на рассвете. Наша попутчица, попрощавшись, вышла из купе, но тут же зашла вновь. Как оказалось, это была её точная копия — такая же одетая в военную форму женщина, только пограничник. Наши документы её не сильно заинтересовали, а вот паспорт соседа показался ей подозрительным.
— Чеченец? — спросила она тоном воспитательницы детского сада, допрашивающей "осрамившегося" сопляка.
— Ингуш, — устало ответили ей с верхней полки.
Женщина вышла из купе, плотно прикрыв за собой дверь. Её переговоры по рации всё равно были отчётливо слышны.
— Говорит, ингуш...
— Пш-ш!
— Снимаем?..
— Пш-ш! Пш-ш!
— По базе пробиваем?..
— Пш-ш-ш-ш!
— Поняла — отпускаем! — наконец, был вынесен приговор человеку, угораздившему родиться ингушом.
Пограничница вернулась к нам и, небрежно козырнув, вернула паспорт его владельцу.
— Блин, заколебали, — пробурчал парень и демонстративно отвернулся к стене.
Таможенники тоже особо не "лютовали" — лишь оценили объём наших сумок, заглянув в багажные рундуки. Даже открывать ничего не потребовали.
На казахской стороне поезду полагалось стоять минут сорок, но почему-то первыми в вагон ринулись не погранцы и таможенники, а толпы "менял". Они проходили с интервалом в минуту, беспардонно распахивая двери сонных купе и выкрикивая на ходу:
— Тенге, тенге, меняю рубли на тенге! Самый выгодный курс! Тенге, тенге!
Не выспавшиеся и злые, мы с Натальей довольно быстро устали отвечать им, поэтому теперь молча глядели на этих хамов исподлобья. Везёт ингушу — напился вчера пьяный и теперь дрыхнет, отвернувшись к стенке, а нам тут сиди, карауль таможню, да на этих гадов смотри. Очередной меняла, не услышав от нас ни "да", ни "нет" на своё заманчивое предложение обменяться, видимо, принял нас за семью глухонемых, а потому перестал орать и начал быстро водить большим пальцем по остальным плотно сложенным в горсть перстам — мол, меняю, смотри, чувак, деньги! Медленно перемещаясь по купе, он протягивал то мне, то Натке эту свою "говорящую комбинацию" и уже стоял почти у самого нашего столика.
— Пошёл вон! — громко крикнул я ему.
Парень не ожидал такой реакции от семейства глухонемых и пулей вылетел из купе. Моя, не менее злая, жена хлопнула ему вслед дверью и закрылась на замок.
Следующим "посетителем", как назло, оказался кто-то из казахстанских "служивых". Этот кто-то дёрнул пару раз дверь и, поняв, что она заперта, начал кричать:
— Э, проводник! Э! Почему купе закрыто?
Я распахнул ему дверь и извиняющимся тоном сказал:
— Менялы ваши просто заколебали, вот и закрылись!
— Это не мои менялы! Нельзя закрываться всё равно, — строго, но как-то по-казахски торопливо отчитал меня пограничник.
Процедура прохождения границы с казахской стороны оказалась ещё проще, чем с российской — всем пассажирам с бордовыми, а не голубыми паспортами (7) просто поставили печати с датой въезда в миграционные карточки, заполненные ещё с вечера. Всё! Можно спать до самого Семипалатинска!..
В "городе семи палат" было холодно и мела метель. Мы вышли из вагона на перрон и купили казахстанской прессы — всё-таки новостей из стран СНГ катастрофически не хватает в России. Только нефть, газ, "оранжевые революции", да ещё какие-то придурошные заметки из серии "их нравы": в Таджикистане ишак попал в канализацию, на Украине приватизировали трансформаторную будку, а в Белоруссии испекли самый большой в мире драник. В общем, когда через сутки мы приехали в бывшую столицу Казахстана, я уже был в курсе всех основных событий в стране, причём мне удалось почитать и пропрезидентские газеты, и, как можно было догадаться по тону статей, издания оппозиционные. Довольно живенько всё у них тут было: бывшего губернатора Павлодарской области выпустили из тюрьмы по амнистии, на киевский "майдан" отправилась группа поддержки из числа казахских оппозиционеров, а президент Назарбаев в это время открывал участок железной дороги, связавший Кустанай с Актюбинском — теперь из одного областного центра в другой можно было не ездить "через Россию".
После Семипалатинска к нам "в гости" зашёл толстый милиционер-казах, ехавший в соседнем купе. Он почему-то решил проверить наши документы — я так и не понял, то ли он действительно был "при исполнении", то ли решил потренироваться в своём нелёгком ремесле в свободное от работы время, дабы не терять формы. Наши с Наткой паспорта, как и ожидалось, не привлекли его внимания, а вот парень с фамилией, заканчивающейся на "-оев", бдительного "стража" заинтересовал.
