После основательной автомобильной прогулки и проведенной серии встреч в Доме Печати, я устал, поэтому решил ехать в свою "лечебницу". Я понятия не имел, каким автобусом нужно добираться в "зелёную зону" на краю города, где собственно находился мой санаторий, поэтому решил поймать "пятидесятирублевое" уфимское такси. Вышел на какую-то магистральную улицу, ведущую, по моим ощущениям, в нужную сторону и стал махать рукой перед проезжающими автомобилями. Если так делать в моём родном городе, казахстанском Павлодаре, то остановится первая же машина, водитель которой вас заметит. В Новосибирске подобная процедура отнимет у вас минут пять-десять. На уфимской магистрали я стоял около получаса, но ко мне никто не подъезжал. Я решил, что, может быть, своими пассами провоцирую водителей на какое-то нарушение правил дорожного движения, и прошёл чуть дальше, к автобусной остановке. Там промахал руками ещё минут двадцать... Я уже был в совершенном отчаянии, пока надо мной не сжалились — к остановке, наконец, подъехал "пятидесятирублёвый" таксист-"партизан". Оказалось, что в Уфе не принято останавливать машины на улице, их нужно вызывать с мобильного — просто говоришь, куда подъехать, вплоть до ориентиров типа "Остановка Мажита Гафури (3)", и через пять минут к тебе присылают автомобиль.
Я ехал на такой же, как у Эльвиры, вишнёвой "девятке" и разговаривал с русским водителем.
— Не давят местные? — попытался спровоцировать я.
— Да нет, не особо, — ответил мне словоохотливый водитель. — Начальники только все — башкиры, иногда, хоть убейся, ничего не решишь, пока ход через какого-нибудь другого башкира не найдёшь.
Он рассказал о местном ноу-хау — запрете парковок около жилых домов и про то, как у него в первую же ночь "не под окнами" из машины спёрли магнитолу. Но меня больше интересовали моменты политические — незадолго до моей командировки у президента республики Рахимова случился публичный конфликт (или псевдо-конфликт) с собственным сыном, местным нефтяным и "электрическим" олигархом. Непослушный наследник вывел на улицы демонстрантов, после чего центральное телевидение подняло панику — события в Башкирии объявили чуть ли не очередной "оранжевой революцией". Некоторые мои сослуживцы даже смотрели на меня сочувственно — мол, в эпицентр беспорядков посылают.
— Да это они там устроили какую-то разборку для показухи, как могут отец с сыном рамсить? — водитель всё понимал правильно. — А, вообще, бабайка уже достал, — немного помолчав, выдал он. — С "совка", считай, правит! На пенсию ему пора, внуков нянчить. Когда уж его Путин уберёт?
На всякий случай для людей, не знакомых с тюркскими языками, поясняю — "бабай" по-татарски значит всего лишь "дед", ничего оскорбительного сказано не было...
В санатории я был встречен строгим возгласом новой девушки в белом халатике на ресепшене:
— Так! А вы почему у нас на обед не явились?
Ещё не хватало, чтоб меня досрочно выселили за систематическое нарушение санаторного режима! Я попытался в очередной раз объяснить, зачем я здесь и почему.
— Ну, обедать-то всё равно надо! У вас же оплачено всё! — не унималась девушка, она никак не могла взять в толк, почему я не мог приехать через весь город на обед с куриной лапшой и компотом из сухофруктов.
Обедали мы с Эльвирой в милейшем местном сетевом заведении — бистро "Лидо", предлагавшем посетителям блюда как русской, так и башкирской кухни — очень сытной и преимущественно мясной. Покушали мы не так давно — по всей видимости, ужин, наверняка состоящий из манной каши и стакана кефира, придется тоже пропустить — главное, не получить завтра за это "нагоняй" от очередной дежурной.
Я сидел в номере, разбирал "трофеи" — местную прессу, и пытался составить маршрут на завтра-послезавтра. Я обязательно хотел совместить свои деловые задачи с прогулкой по городу — в частности, с посещением местных музеев. Телевизор бормотал новостями на чистейшем башкирском языке, а за дверью номера слышались шаркающие шаги стариков, обитателей санатория, которые шли за своей вечерней порцией манной каши. Вдруг мирную звуковую картину распорол жизнерадостный звук татарской гармошки. В зимней оранжерее начались танцы. Старики были очень крепкими и боевыми — они громко шаркали по бетонному полу в такт задорным национальным мотивам, регулярно выкрикивали: "У-у-ух!" — и время от времени хлопали в ладоши. Я выключил телевизор — всё равно местный гармонист намного громче южнокорейского пластмассового ящика, да и музыка меня не раздражала, а скорее лишний раз напоминала о месте моего нынешнего пребывания. Весёлым старичкам, видимо, не хватало компании, поэтому через какое-то время они начали обходить все комнаты санатория и приглашать на танцы "дезертиров". Ко мне в дверь тоже постучали — я открыл. На пороге стояли две татарские (или башкирские?) бабульки, продолжавшие приплясывать.
— Молодой человек, выходите танцевать! — радостно предложили они мне хором.
Я улыбнулся и отказался... А может зря? Вызвал бы меня потом начальник в Новосибирске на отчёт — мол, что полезного в Уфе сделал, а я бы ему выдал — поправился на два килограмма благодаря санаторской диете, вылечил зубы, освоил несколько па татарских народных танцев и прошёл курс чудодейственного башкирского массажа. Вот бы он удивился!..
Я уже готовился ко сну — музыка, наконец, угомонилась, и старики прошаркали по своим "каютам". Ко мне снова настойчиво постучали — так, что я сразу понял, это кто-то из персонала. Я накинул рубаху и распахнул дверь — там стояла медсестричка в марлевой повязке на лице и с "букетом" градусников в руке.
— Температуру смерьте! — сказала она тоном, не терпящим возражений, и протянула мне термометр.
Я тяжело вздохнул и взял градусник — похоже, я никогда не смогу объяснить местному дурдому, кто я, и почему я здесь...
* * *
Следующим утром я решил проехать в центр на общественном транспорте, начав свой маршрут от величественного монумента "Дружба", посвященного юбилею добровольного вхождения Башкирии в состав Российской империи. У подножия огромной стелы из красного мрамора, почему-то не глядя друг на друга, сидели огромные каменные женщины — русская и башкирка. Именно при фотографировании этого пафосного объекта у меня сломался мой цифровой фотоаппарат. Блин, а я возлагал на сегодняшний день такие надежды! Узнав по телефону у Ольги адрес "главной" уфимской фотомастерской, я бросил все и помчался туда — благо, было не очень далеко. Отремонтировать пообещали "всего лишь" через две недели. Кошмар! Пришлось здесь же покупать плёночную "мыльницу" и возвращаться к исходной точке.
Я шёл к историческим кварталам "старой" Уфы вдоль реки Агидели (Белой), воспетой ностальгирующим уфимцем Шевчуком, и смотрел на шикарный автомобильный мост, я по нему приехал из аэропорта позавчера вечером. В историческом центре среди красивых и добротных домов выделялась старинная деревянная мечеть. Глядя на неё, почему-то вспомнилось дореволюционное слово, которым в России называли мусульман — "магометане". Мне захотелось проговорить его вслух, чтобы насладиться фонетикой: "Магометане, магометанин, магометанка"... Я смотрел на магометанский храм и услышал, как откуда-то издалека зазвонили колокола храма православного — пришло время обедни...
Это ли не суть моей великой родины? Доброе соседство разных религий и разных национальностей, где нет никого главного, как нет ничего не важного, а есть взаимоуважение, взаимная же поддержка и взаимопроникновение культур...
По набережной я вышел к памятнику Салавату Юлаеву — наверное, самому знаменитому сыну башкирского народа — известному если не своей бунтарской биографией (4), то хотя бы хоккейной командой, названной в его честь. Монумент, изображавший лихого всадника на ретивом коне и с плёткой в руке, стоял на обрывистом берегу реки — Салават угрюмо взирал на речные дали. Действительно, удачный памятник — не зря его даже на гербе республики изобразили. Кстати, о символах — пример народного юмора. На сине-бело-зеленом флаге Башкирии в центре нарисован цветок здешнего растения, курая, из стебля которого делают одноименный башкирский музыкальный инструмент-дудку. Но народ не захотел признавать в топорщащемся представителе местной флоры ничего, кроме укропа. Так и говорят — мол, на гербе у нас Салават, а на флаге — укроп.
Этот день, как и половина дня следующего, прошёл интересно — стандартные "деловые" встречи в редакциях и рекламных агентствах я перемежал с неспешной прогулкой через основные достопримечательности города и с посещением музеев — краеведческого, подробно рассказывающего о подвигах Салавата, и археологического, где было очень много золотого скифского литья. Я прошёл мимо единственного на тот момент в Уфе небоскрёба, офисного здания банка "Уралсиб", сфотографировал один из первых в стране Советов памятников Ленину с глобусом на постаменте вместо вождя, взглянул на дом, в котором жил уважаемый мною Юрий Шевчук, и даже нашёл в одном из парков города тот самый "Дворец детского творчества", давший название его легендарной группе. Наконец, в гостином дворе, а ныне ЦУМе, я приобрел сувенир — деревянную баночку знаменитого местного мёда, продукта традиционного башкирского промысла, бортничества. Как говорил все тот же Юрий Юлианович, "уфимский чай, башкирский мёд"...
В аэропорт меня вызвался отвезти заместитель директора конторы-агента (по-моему, всё-таки Ринат его звали). Мы сели в его "Лэнд Крузер", и почему-то — видимо, для полноты моих впечатлений, он решил провезти меня через Сипайлово, уфимский "спальник", окутанный дымом местных нефтехимических комбинатов. В дороге Ринат рассказывал о взаимоотношениях местных татар с башкирами — рассказывал без злобы, скорее, с юмором. Словно в подтверждение его рассказов о том, как башкиры пытаются слегка "отодвинуть" татар, мы проехали мимо татарского театра. Здание мне показалось копией театра башкирского, только стояло оно не в центре города неподалеку от памятника Салавату, а в спальном районе мегаполиса. В общем, я в очередной раз удивился каким-то почти детским попыткам надувания национальных щёк и такому же детскому невосприятию всего этого всерьёз: "Мирись-мирись, больше не дерись!". Странная она всё-таки республика, республика Башкортостан!
(1) Кстати, когда я попытался сказать Ольге, что Уфа — это Урал, встретил яростное сопротивление с её стороны: "Мы не Урал, мы Башкирия".
(2) Архитектурный облик бывшей столицы Казахстана я довольно подробно описал в главе 7.
(3) Мажит Гафури — классик башкирской литературы, именем которого названа чуть не треть всех более-менее значимых объектов в городе.
(4) Кто не помнит, он был сподвижником Емельяна Пугачёва.
Глава 9. Казахстан Северный: В поисках Атлантиды...
Будут спорить две столицы:
В чьей земле меня хранить.
Будет злющий вдоль границы
Часовой с ружьем ходить.
Чтоб мы сдохли, апатриды!
Утоплюсь-ка лучше я —
Здравствуй, остров Атлантида!
Здравствуй, родина моя...
В. и В. Мищуки,
рижский бардовский дуэт
Часть 1. Я еду домой...
Наверное, я начал стареть. Или, во всяком случае, усиленно взрослеть. В какой-то момент жизни мне всё чаще стал сниться дом. Нет, не нынешние мои новосибирские квартиры, которые я менял примерно раз в пять лет, а мой настоящий дом — обычная серая пятиэтажка на окраине казахстанского Павлодара, где жила моя семья, где прошло моё детство. Во снах я был взрослым — таким же, как сейчас, но почему-то ходил в школу по протоптанной десятками школьных ног тропинке, играл с пацанами во дворе в "палки-банки" и встречал свою любимую "классуху", всегда взволнованную математичку Людмилу Арсентьевну. Утром я просыпался с какой-то тоской внутри, и никто, даже самые любимые люди, не мог мне помочь — мне казалось, что я предал свой дом. "Я не сыном был, а жильцом", — сказал когда-то Александр Галич про таких, как я. Симптомов моей "болезни" не снимал ни просмотр павлодарских фотографий, ни телефонные разговоры со старыми друзьями. Надо ехать! Надо!
Когда-то я мечтал перевезти родителей в Новосибирск — мне не нравилось ездить в Павлодар, и с каждым курсом университета я ездил туда всё реже и реже. Не нравилось физически — поезда в нашу сторону после развала Союза ходили через пень колоду, и их место заняли автобусы: двенадцать, а то и все пятнадцать часов пути, чаще всего ночью, по разбитым дорогам Новосибирской области, Алтайского края и Северного Казахстана, а через неделю-полторы — всё то же самое в обратном порядке. Добавьте сюда довольно унизительную процедуру прохождения паспортного контроля и двух таможенных постов, когда ваши вещи, аккуратно сложенные мамой, может вытряхнуть на грязный стол беспардонный таможенник:
— Это что?
— Свитер.
— А это?
— Рубашка.
По всей видимости, идиотам, не способным отличить собственный свитер от рубашки, въезд в Россию был строго запрещён. Пограничники же обычно "развлекали" армейским юмором:
— Сейчас ссажу тебя с автобуса, и будешь здесь жить у меня — пол мыть, пока твой паспорт не подвезут.
Некоторые деревенские частенько забывали дома документы, особенно в начале раздельного существования республик. Автобусы ломались — как водится, в глухой степи между какой-нибудь Крутихой и такой же Панкрушихой, и их потом вытаскивали тракторами до ближайшего населенного пункта (тогда путешествие могло занять и сутки), а пацанва из числа жителей проезжаемых деревень частенько выбивала автобусам "из Чуркистана" камнями окна, невзирая на погоду и время года. В общем, поездки домой были довольно экстремальным мероприятием.
Родители из Казахстана давно уехали — сейчас мы ходим к ним в гости чуть не каждые выходные. Разъехались почти все друзья и одноклассники — в Москву и Питер, в Екатеринбург и Пермь, в Новокузнецк и Томск. Немцы уехали в Германию, евреи — в Израиль, даже мой знакомец из параллельного класса полугрек-полугрузин Гия давно живет в Греции. Зайдите на сайт любого казахстанского города. Самый популярный раздел — форум, самая популярная тема — "ищу потерявшихся друзей и одноклассников". Истории "под копирку": "Уехал в 97-м, живу в Дрездене (Челябинске, Хайфе, Калининграде, Нижнем Новгороде), ищу одноклассников — ау, кто где?" Повзрослевшие девчонки, вспомнившие свои девичьи фамилии, переписка типа: "Слушай, ты же с девятнадцатой школы, а не помнишь там Димку Иванова? Он в 83-м вашу школу закончил" — "Димка раньше меня закончил, плохо его помню, не знаю, где он". И это всё началось задолго до появления знаменитых "Одноклассников.ру". Казахстанцев (совсем не обязательно только казахов, скорее, наоборот) в России можно узнать по обоям на компьютере с видами однообразных страшненьких девятиэтажек из родного и любимого города, по странным "эс-эм-эскам", посылаемым друг другу в казахский праздник Наурыз 22 марта, по вниманию к новостям — то ли введут въезд по загранпаспортам в Казахстан, то ли разрешат ещё по обычным ездить, по живому обсуждению здоровья далёкого президента Назарбаева — все знают, что он, конечно, не подарок, но все уверены, что после него придут настоящие "отморозки", как уже пришли на Украине и в Грузии...
