Небесный капитан (Авиатор 3)

— Взаимно, баронесса! — довольно улыбнулся пан Гадомский. — Вы разбомбили к дьяволу мой полевой командный пункт. Было жарко.

— Мне тоже, — пыхнула папиросой Лиза. — Как смотрите, если я предложу выпить за тех, кто понимает, что такое "жарко"?

— С энтузиазмом! — воскликнул польский офицер, так и не представившийся по званию. — Если полковник не возражает.

— Не возражаю, — кивнул Рощин. — Извините, я не расслышал, какое у вас звание, пан Гадомский?

— Бригадир, — коротко аттестовался собеседник.

— Что ж, пан бригадир, пойдемте выпьем. Пани Мария?

— Надеюсь, пить будем водку, а не шампанское? — голос у пани Гадомской оказался неожиданно низким и даже слегка хрипловатым.

"Волнующий голос, — отметила Лиза, — и взгляд бесстыжий. Так кто же ты, красотка? Провинциальная барышня из небогатой семьи или столичная подстилка?"

Не то, чтобы это было важно. Но Лизе стало любопытно.

И любопытство ее, как ни странно, было удовлетворено. Однако не сразу, а несколько позже, уже после того, как паньство вкусило арнхеймского шидама и разошлось, разбившись на пары, после краткого обмена впечатлениями о "Виндавском деле".

— Колоритная пара, не правда ли? — приблизился к Лизе Иван Никанорович Борецкий. — Он магнат, она шлюха. В прямом смысле этого слова, господа. Пан Гадомский нашел ее в веселом доме в Кракове. Об этом в Польше только ленивый не знает. Впрочем, любовь сильнее условностей, даже сословных!

— А вы, посадник, — поинтересовалась Лиза, — вы откуда знаете их историю?

— Это просто, — улыбнулся Борецкий. — Я, Елизавета Аркадиевна, до начала военных действий представлял в Варшаве Себерскую торговую палату.

— А мы разве торговали? — удивилась Лиза.

— И сейчас торгуем, — уточнил пожилой господин. — Коммерция, пани Елизавета, выше условностей. Любых.

— Вы что-нибудь поняли, Вадим? — спросила Лиза, когда посадник перешел к другой группе гостей.

— Это вы о чем, Лиза? — вопросом на вопрос ответил полковник. — О любви или о коммерции?

— Обо всем сразу, — вздохнула Лиза. — Еще по одной?

— А танцевать после этого сможете? — поинтересовался Рощин.

— Я не умею танцевать, — нехотя, призналась Лиза.

— Не верю!

— Ну, разве что вальс.

— Ловлю на слове! — усмехнулся довольный ее ответом Рощин. — Так как, сможете?

— Вадим, я же истребитель! — возмутилась Лиза. — У меня вестибулярный аппарат...

— Верю! — остановил ее полковник. — Что будем пить?

— Я думаю, не следует смешивать напитки. Начали с шидама, им продолжим.

Вот у бара их и настиг еще один любопытный собеседник. Он приближался к ним столь стремительно, что Лиза сразу же подумала, что он авиатор. Впрочем, сомнения — если таковые у нее и оставались, — моментально развеялись, едва она рассмотрела знаки различия на песочного цвета мундире молодого смуглого брюнета. Младший дука — звание соответствующее "зазору" между лейтенантом и капитан-лейтенантом Флота, — носил петлицы и нарукавные знаки Боевых Воздушных Сил Византийской империи.

— Разрешите представиться, — бросил он руку к козырьку, едва оказался на подобающем расстоянии от Лизы и Вадима, — младший дука динат Хотен Ласкарис!

— Очень приятно! — вежливо ответил недоумевающий Рощин. — Чем могу быть полезен?

— Видел ваш полет, капитан! — тут же выпалил византиец. — Вы ас, сударь, пилот высшей пробы!

— Не я, — усмехнулся Рощин. — Я этому ремеслу не обучен.

— Постойте! — опешил византиец. — Как же так?! Мне на вас указал наш посол.

— На меня? — удивился полковник.

— На вас, — подтвердил дука. — Сказал, капитан 1-го ранга Браге.

— Полковник Рощин, — представился Рощин с улыбкой. — А Браге — капитан и кавалер, — моя спутница.

— Вы?! — опешил византиец, обращая взгляд на Лизу.

— Ну, извините, если чем обидела! — улыбнулась она.

— Вы истребитель? — продолжал недоумевать офицер.

— Была, — вздохнула Лиза. — Теперь командую тяжелыми кораблями.

— Но кто, тогда, пилотировал в Роттердаме коч-спарку три дня назад?

— Я, — признала Лиза. — Но это был учебный полет на гражданской модели.

— Вы?! — византиец оказался невероятно эмоциональным и, пожалуй, даже склонным к ажитации, что, в общем-то, не странно, учитывая историю новоромейского этноса. Греки и южные славяне, в основном, хотя славян пропорционально явно больше. Не обошлось, однако, и без людей востока: тюрков-сельджуков, армян, евреев, арабов и, Бог знает, кого еще. И у всех, заметьте, горячий темперамент и эмоции бьют через край.

— Вы?! — вскричал византиец. — Бог мой, капитан! Вы просто чудо! Какой иммельман! А поворот на горке! — глаза его сияли воодушевлением, речь лилась свободно и легко, как вода из кувшина. — Такого идеального ранверсмана я давно не видел! Сам я, правда, по мнению знатоков, тоже неплохо кручу фигуры высшего пилотажа, но вы! Вы... У вас, капитан, изощренная техника и невероятное чувство пространства! Какие виражи под большими углами крена! Какая, черт меня подери, мертвая петля! А штопор? Штопор! Ваш штопор, капитан, просто чудо, что за штопор!

И так десять минут подряд. Сплошные суперлативы, восклицания — охи и ахи, — и настолько активная жестикуляция, что младшего дуку, наверняка, поняли бы даже глухонемые. Однако, это было хотя бы любопытно. Остальное — рутина: вежливые поклоны, холодноватые улыбки, вялые прикосновения мужских губ к Лизиным пальцам, и никакого намека на то, зачем ее сюда пригласили. Кто? Для чего? Почему?

"Вот бы знать! Или и знать нечего? Может быть, я просто модный бренд?"

Между тем, бал продолжался, и, опрокинув, очередной стаканчик можжевеловой водки, Лиза поддалась уговорам Рощина и покружилась с ним в вальсе. Получилось так себе, но полковнику, похоже, понравилось. Впрочем, Лиза не обольщалась, Рощину только дай за нее подержаться — пусть и так, как это принято в вальсе, — и он признает ее лучшей партнершей в зале.

"А может, и в самом деле, дать ему... подержаться? — подумала она мимолетно, обмениваясь очередной порцией любезностей с живущими "на чужбине" земляками. — Немного... И ему в радость, и мне... не повредит!"

— Елена Семеновна Астафьева — представилась одна из дам "себерской диаспоры", — супруга боярина Антона Афанасьевича Астафьева.

"Ох, ты ж!"

Астафьев был политическим эмигрантом, и не абы как, а по полной программе. Он стоял во главе монархического путча двадцать третьего года, затем был судим, — уже "когда смолкла стрельба", — и заочно приговорен к повешенью. Про его жену Лиза ничего вспомнить не смогла, но, вполне возможно, ничего о ней и не знала. Судя по возрасту, Елена Семеновна вышла замуж за боярина достаточно давно, чтобы после подавления путча удариться в бега вместе с ним.

"Любопытный персонаж!"

— А что же боярин? — спросила она вслух.

— Прихворнул, — вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.

— Господин полковник, — обратилась она к Рощину все с той же "доброй" улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, — если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.

— У нас демократия, — холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. — Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.

"Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, — согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. — Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!"

"Впрочем, уже нет,— напомнила она себе. — Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать незаказанно! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!"

— Встретимся у бара, — улыбнулась она Рощину. — Не возражаете, полковник?

— Договорились, — кивнул он. — Буду вас ждать! Смотрите, не задерживайтесь!

— Так что у вас за дело ко мне? — обернулась Лиза к боярыне Астафьевой, как только Рощин оставил их наедине.

— Не у меня... — Астафьева взяла ее под руку и провела в боковую комнату, где по случаю не было ни одной живой души. Вернее, одна — была: приятной наружности молодой мужчина в мундире английского адмирала.

"Серьезно?! — удивилась Лиза, никак не ожидавшая такого поворота. — Только не говорите мне, что это..."

— Позвольте представить вам, баронесса! — с некоторой иронией улыбнулась Астафьева, прерывая "на полуслове" суматошный бег Лизиных мыслей. — Адмирал виконт Дэвид Уинчестер.

— А вы, адмирал, оказывается, вполне себе гуд лукинг , — холодно констатировала Лиза, не отказав себе в удовольствии, пройтись по фигуре адмирала недвусмысленным, оценивающим взглядом. — Никогда бы не подумала!

— Я, баронесса, — ничуть не смутившись, ответил англичанин, — напротив, слышал о вас много лестных слов от профессора Паганеля. Он говорил, что вы интересная женщина и, пожалуй, ввел меня в некоторое заблуждение. Это не совсем подходящее определение, в том смысле, что оно принижает ваши достоинства.

"Вот же шельма!"

— Спасибо за комплемент! — сказала она вслух. — Итак?

— Я предлагаю прекратить военные действия!

— В каком смысле? — высокомерно подняла бровь Лиза.

— Вы прекращаете вендетту, — объяснил адмирал. — Мой отец — граф Уинчестер, — оставляет вас в покое.

— Уверены, что он согласится? — поинтересовалась Лиза.

— Он уже согласился, — чуть улыбнулся англичанин. — В Тумбуте он вас недооценил, баронесса, но после того, как некая дама прострелила череп майору Седжвику, он задумался всерьез. К слову, это я убедил свидетелей, что опознать женщину не удалось. Начинать еще одну судебную тяжбу, было бы в высшей степени легкомысленно. Однако лорду Диспенсеру я изложил факты так, как следует. Расставил акценты, так сказать, и он согласился.

— Что-то еще? — поинтересовалась Лиза, предположившая, что предложение о мире, касается не только ее.

— Да, — подтвердил адмирал. — Мне не хотелось бы, чтобы себерская разведка начала разыгрывать меня и моего отца, как карты в вашей внутриполитической игре.

— Вам? — уточнила Лиза, пытавшаяся представить сложившуюся ситуацию во всей ее полноте.

— Мне и правительству Его Величества, — развеял последние сомнения виконт Уинчестер.

"Что ж, не самое плохое предложение".

— Хорошо, — согласилась она. — Я не буду участвовать в этом цирке и передам ваше пожелание своим знакомым и родственникам. Такой ответ вас устроит?

— Вполне, — поклонился англичанин.

— Что ж, — пожала плечами Лиза, — значит, война окончена.

* * *

В конце концов, прием закончился. Все когда-нибудь кончается, выдохлось и натужное веселье традиционного осеннего бала. Но еще раньше, сразу после встречи с адмиралом Уинчестером, Лиза окончательно потеряла интерес к танцам, выпивке и "непринужденному" общению с малознакомыми или вовсе незнакомыми людьми. Кивнула утвердительно, отвечая на вопросительный взгляд полковника, оперлась на его руку и позволила Рощину увести себя в отель. И вот любопытная деталь: стоило переступить порог снятого ими люкса, как между Лизой и Рощиным возникло то напряженное чувство неловкости, какое случается обычно, когда, оставшись наедине, мужчина и женщина не знают, что делать дальше. Не могут решить, как следует поступить, что сказать и как посмотреть, не представляя и того, что предпримет другая сторона, и предпримет ли что-нибудь вообще.

Лиза неловкости такого сорта терпеть не могла, что в той жизни, что в этой. А потому поспешила исчезнуть из поля зрения полковника Рощина, чтобы заодно и самой его не видеть. С глаз долой, как говорится, из сердца вон. Получилось это у нее, впрочем, не так, чтобы очень хорошо. Ее одолевали сомнения, и тоскливая маята сжимала сердце, и отчего-то хотелось плакать. Ну, или почти хотелось. И все оттого, что вопреки своей уже вполне сформировавшейся в этом мире блудливой натуре, она не могла решиться ни на то, чтобы переспать с Рощиным, — чего ей на самом деле очень хотелось, — ни на то, чтобы безропотно исполнять принятые на себя моральные обязательства, и ноги перед полковником ни в коем случае не раздвигать.

Закрыв за собой дверь в спальню, Лиза сбросила туфли, освободилась от "змеиной кожи" платья и в одних чулках прошла в ванную комнату. Вообще-то здесь было довольно прохладно, но для Лизы в самый раз. К тому же, она не имела в виду принимать холодный душ. В расстроенных чувствах предпочтительнее горячая ванна, в которой, если что, можно и вены себе вскрыть. Впрочем, самоубиваться она не собиралась. Ей нравилось жить, и "смятение чувств" в этом смысле являлось всего лишь еще одним — пусть и небесспорным, — признаком качества Лизиной жизни. Хорошая жизнь, по ее мнению, должна быть разнообразной в своих проявлениях. Где-то так.

Лиза открыла кран, напуская горячую воду в просторную медную ванну, и присела на табурет, стоявший перед туалетным столиком с высоким зеркалом. Здесь, на столике, еще с утра, когда они с Рощиным вселились в номер, вместе с Лизиной косметикой и духами, остались пепельница, папиросы, коробок спичек и бутылка франкского коньяка. Горничная, убиравшая номер, заменила грязную пепельницу на чистую и унесла бокал, из которого Лиза пила коньяк. Но, в остальном, все оставила на своих местах.

"Папиросу, сударыня?" — хмуро взглянула Лиза в зеркало.

"Отчего бы и нет? — криво усмехнулась самой себе в ответ. — Ведь вы угостите даму спичкой?"

"Сочту за честь! — прищур истребителя, берущего чужую машину в прицел. — Глоток коньяка?"

"Не откажусь!"

Лиза сделала глоток коньяка прямо из бутылочного горлышка, пыхнула папиросой, посмотрела через зеркало на ванну, над которой поднимался пар, и стала стягивать чулки. Разговор с самой собой ей не понравился. Он отдавал безумием и вызывал неподдельное раздражение.

"Черт бы тебя побрал, Рощин!" — подумала она, сердясь то ли на полковника, то ли на саму себя.

— Черт бы тебя побрал! — сказала она вслух. Громко, с обидой и подступившим к горлу гневом.

В идеале, сейчас должна была открыться дверь...

Дверь открывается, и, наплевав на все свои ужасные клятвы вкупе с ее, Лизы, детскими капризами, к ней в ванную входит Рощин...

Так должно было быть, но, к сожалению, она сама сделала все от нее зависящее, чтобы этого не случилось.

— Твою ж мать! — Лиза встала с табурета, сделала еще несколько быстрых и сильных глотков коньяка, отставила бутылку и шагнула к двери.

Решение было принято, и, не сомневаясь больше в том, что собирается предпринять, капитан Браге пошла в атаку. Шаг и еще один. Она была уже на расстоянии вытянутой руки от дверной ручки, когда та повернулась "сама собой". Дверь плавно открылась внутрь, — слава Богу, не вмазав Лизе по зубам и носу, — и на пороге возник полковник Рощин.

— Мне показалось, вы меня звали...

Элегантный ход. Отличная прелюдия к началу куртуазных игр в "даму и кавалера". "Ах, сударь!" "Ну, что вы, сударь!" "Как можно, сударь?!" Но Лизе было сейчас не до глупостей. Она посмотрела на мужчину. Он все еще был во фрачных брюках с атласными лампасами, но со спущенными подтяжками, в белой майке и босиком.