Небесный капитан (Авиатор 3)

Не став заморачиваться, Лиза достала из дорожного баула смену белья и белую рубашку с накрахмаленным воротничком и черным узким галстуком, а из портпледа брюки-галифе цвета темного бутылочного стекла и темно-синий открытый двубортный китель с лацканами. Труднее, оказалось, найти подходящие сапоги. Лиза напрочь забыла, куда уложила обувь, но минут за десять справилась и с этой задачей, и смогла, наконец, одеться. Еще какое-то время ушло на поиски запонок и заколки для галстука, а вот шляпную коробку с фуражками ни с чем не спутаешь. Лиза ее такую специально заказала: белую, цилиндрическую, с отделениями для трех разных фуражек.

Итак, было шесть часов вечера, — пять пятьдесят три, если быть дочным, — а банкет Райт назначил на восемь, и, значит, у Лизы оставалась уйма времени на неторопливый разговор с самой собой. Произошедшее в душевой кабинке следовало обдумать и проанализировать, ведь, возможно, это было именно то, о чем говорил ей полковник Штоберль.

"Интуитивное постижение? Возможно... Но с какой стати этот опыт логически не постижим? Что-то же я почувствовала, когда отправилась домой к Федору..."

Желание сходить туда еще раз оказалось даже сильнее любопытства. Просто вдруг очень захотелось оказаться с Федором. Под ним, на нем, да как угодно!

"Не, милая, — остановила Лиза саму себя и свое не в меру разыгравшееся воображение, — так нельзя! Это что еще за блядство! Тебе что, Нины мало?!"

Увы, ответ был прост — мало! И потом с каких это пор, если "женщина хочет", то сразу шлюха? Мужики, вон, непрерывно хотят, и что с того? Кто их осудит?

"Могут, правда, не всегда, да и дают им не так, чтобы часто... Но если бы могли, наверняка, совокуплялись бы непрерывно, как долбаные кролики!"

Лиза вернулась в салон и, подойдя к поставцу, внимательно исследовала ассортимент. Поставец был замечательный, — отдельное спасибо Райту! — и заменял Лизе более привычный американцам бар. И выбор неплох, и посуды достаточно.

Лиза отыскала бутылку ирландского виски "Таламор Дью", откупорила и налила немного в толстодонный хрустальный стакан. Понюхала, — она никогда раньше этот виски не пила, — попробовала. Вкус ей понравился, запах тоже, и, добавив виски в стакан, чтобы было "на треть", Лиза закурила и села в кресло.

"Итак..."

Однако так уж устроена жизнь, что только попробуй начать какое-нибудь дело, всегда кто-нибудь помешает. Вмешались и на этот раз. Лиза успела лишь вчерне обдумать ситуацию, взвешивая все "pro et contra" очередного своего безумства, как в дверь постучали.

"Не вовремя! Но ведь все равно не отстанут!"

Пришлось открыть.

— Мы что-то забыли обговорить? — спросила Лиза, рассматривая Райта, стоящего в дверях.

— Так точно, мэм! — ухмыльнулся техасец. — Но ты не бойся, Лиза, я в собутыльники не напрашиваюсь, да и дело у меня всего на пару минут.

— Входи! — предложила она. — Слушаю тебя, Иан.

— Не хотел при свидетелях, — Райт подошел к книжному шкафу, открыл левую, незастекленную дверцу, и оказалось, что за ней скрыт оружейный шкаф, запирающийся на ключ стальной ящик, высотой как раз под длинное ружье.

— Вот, учитывая прежний опыт, — пожал плечами Райт. — Оружейный шкаф на пять единиц стрелкового оружия, не имея в виду пистолеты и револьверы, хотя их сюда тоже можно сложить.

— У меня только три, — сказала Лиза, подходя ближе. — В смысле, три ружья.

— Четыре, — поправил ее Райт и открыл шкаф.

Внутри находилась стойка под пять ружей, и одно "стойло" было уже занято.

— Шмидт-Рубин 1929 года, — прокомментировал Райт. — Двенадцатизарядный карабин, магазинный, калибр 7.5. Он твой, и не благодари!

— Спасибо, Иан! Это так неожиданно!

— Пустое! — отмахнулся Райт. — Захочешь прикрутить оптику, спроси Бейли. У него там целый ящик цейсовских прицелов. А пока вот, держи ключи!

— А почему их два? — удивилась Лиза, взвешивая в руке массивные ключи.

— В столе сейф, — пояснил техасец. — И не говори, что тебе нечего в нем хранить. Одну вещь я тебе уже принес! — с этими словами Райт протянул Лизе завернутый в оберточную бумагу и перевязанный шпагатом пакет, который до этого держал под мышкой.

— Что это? — поинтересовалась Лиза, принимая подарок.

— Твоя история болезни.

— Моя история болезни? — не поняла Лиза.

— Твоя! — подтвердил Райт. — Та, которую вел Тюрдеев. Мы тут по случаю ремонта нашли его нычку, а там твоя история болезни. И не беспокойся! Никто в эти бумаги не заглядывал, даже я, хотя, если честно, хотелось очень...

Глава 4. Смятение чувств, август — сентябрь 1932 года

Ночью после банкета ей приснился сон. Может быть, с перепоя или от острой нехватки мужчины в постели, но так же возможно, что просто "Бах навеял".

Дело снова происходило в кабинете директора института, но в кресле академика Завадского сидел парторг института Хромов.

— Посмотри на себя, Елизавета! — говорил ей Павел Васильевич, укоризненно качая головой. — Ты же кадровый офицер Флота!

— Уже не кадровый, — возразила Лиза, ощущая, как слезы подступают к глазам.

— Не перебивай!

— Молчу.

Ну, что с ним спорить, ей Богу! Все равно ведь дожмет! Не мытьем, так катанием, но своего добьется.

— Рассмотрим твои действия в оперативной зоне Гусь-Хрустальный — Шатура.

— Ну, давайте рассмотрим, — согласилась Лиза. А что еще ей оставалось делать?

— Ты, конечно, шлюха, Елизавета, и лесбиянка, — вздохнул Хромов, — но ты советский человек! Не могу я тебя бросить на произвол судьбы!

— А в чем проблема-то? — потеряла нить разговора Лиза. — Мы, вроде бы, про оперативную зону Гусь-Хрустальный — Шатура начали говорить, а теперь вы меня шлюхой обзываете! Вы уж определитесь, Павел Васильевич, кто я для вас, шлюха или старший офицер Флота?

— И то, и другое, — вздохнул Хромов, — но давать тебе, Елизавета, советы, как ноги раздвигать, я не обучен!

— А оперативному искусству, значит, обучены? — Лиза решила не обижаться на оскорбительные намеки парторга, но и оставить их вовсе без ответа, не могла тоже.

— Н-да... — снова вздохнул парторг. — Тяжелый случай! Черного кобеля... то есть, суку конечно, до бела... Ну, ты понимаешь! Однако вернемся к тактике или, как говорили в старину, к малой стратегии.

"Грамотный!" — удивилась Лиза.

В Себерии, следует отметить, в ходу были оба термина. Старый — малая стратегия, и новый — тактика.

— За тактику тебе, Елизавета, твердый "неуд" полагается!

— Это с чего вдруг? — обиделась Лиза.

— Азов не знаешь! — пожал плечами Хромов.

— Предъявите обвинения! — потребовала Лиза.

— К тому и веду! — поднял указательный палец парторг. — Аксиома номер раз. Обнаруженный авианосец — мертвый авианосец!

— Ну-ка, ну-ка! — подалась к нему совершенно обалдевшая от таких претензий Лиза. — И кто же его, по-вашему мнению, убьет? Артиллерийские корабли? Зенитки? Штурмовики?

— Ты не спеши, Елизавета! — продолжал гнуть свое Хромов. — Не торопись! Сначала азы! В чем, по-твоему, заключается основная задача командира авианосной группы?

— Просветите меня, Павел Васильевич, — усмехнулась Лиза, — век не забуду!

— Задача командира авианосной группы, Елизавета, всеми силами избегать обнаружения, рассылать разведчиков веером, сбивать разведчики противника, держать ударные эскадрильи в готовности "ноль", а по обнаружении противника — нанести удар максимально быстро и в полную силу.

— А ничего, что я действовала над территориями с густой сетью армейских и флотских радиометрических станций? — прищурилась Лиза. — Да меня, товарищ Хромов, только ленивый не видел. Все они знали, — я киевлян имею в виду, — и что с того? Что они могли мне сделать такого особенного? Выставить против меня тяжелые артиллерийские корабли? Так ведь и мы их издалека увидим. А у меня на борту, между прочим, полста штурмовиков и торпедоносцев. Послать против меня штурмовики? Но тогда, уже они сами раскроют местоположение своего аэрополя, ну, или их авиаматка подставится. Я ведь могу и отбиться! И отбивалась, кстати. А вот они моего ответного удара могут и не пережить. Риск есть, конечно, но на то и война! Что остается? Зенитки? Эти опасны, не спорю, но я в зону ПВО даже за деньги не полезу. Для этого мне эскорт придан, и разведчики бдят.

— Но к англичанам-то ты на расстояние выстрела подошла! — покачал пальцем у нее перед носом парторг. — И для этого случая имеется у нас, Елизавета, аксиома номер два. Если авианосец подставился под главный калибр линкора или линейного крейсера — он мертв. Хватит пары попаданий. Ты, чаю, знаешь, Елизавета. Брони-то нет, скорости сопоставимые, и артиллерия на авиаматке ерундовая. Единственный выход в этом случае — удирать со всех ног, бросив эскорт на съедение. А задача командира эскорта — героически погибнуть, попытавшись сбить ход противнику.

— Ну, вы меня, блин, и озадачили, товарищ парторг! — У Лизы даже слов сразу не нашлось от возмущения и обиды. — Вы что, так и не поняли, что тогда произошло в районе Могилева?

— Изложи свою версию, если хочешь, — предложил Хромов. — Но только что ты можешь возразить? Нет тут предмета для дискуссии! Тактика — царица полей!

— Это кукуруза — царица полей, — возразила Лиза, — а тактика всего лишь часть военного искусства, включающего, между прочим, так же оперативное искусство и стратегию. Так нас в Академии учили!

— Тебя, Лиза, учили штурмовик в бой вести, — напомнил парторг. — Максимум звено. А мы говорим сейчас об управлении авианосной группой!

— Вот-вот! — кивнула Лиза. — Вы говорите о тактике, а дело с английской эскадрой лежит даже не в области оперативного искусства. Это чистая стратегия! Ну, может быть, еще в купе с политикой, но уж никак не тактика.

— И какая же глубокая стратегическая идея заложена в твое хамство по отношению к великобританскому адмиралу? — въедливым тоном поинтересовался Хромов.

— Простая, — пожала плечами Лиза. — Я демонстрировала флаг. Англичане, Павел Васильевич, не неприятельская эскадра, — поляки там или киевляне, — а враждебно настроенный нейтрал. Чувствуете разницу? Моя задача в этом эпизоде состояла в том, чтобы заставить эвентуального противника либо уйти без боя, потеряв честь, но оставшись "нейтралом", либо атаковать первой, беря на себя ответственность за вступление Себерии в войну с Англией. Поэтому ни бежать, ни атаковать первой я не могла. Уйду в сторону, сорву ключевую операцию фронта. Атакую первой — пусть даже всего лишь собью британского разведчика, — и тогда вина за вступление Англии в войну на стороне Киева ляжет на меня, вернее, на Себерию, потому что мои действия станут казусом бели. По-моему, все предельно ясно!

— Ясно-то ясно, — печально покивал Хромов, — но, по сути, сплошные отговорки. А все дело в том, Елизавета, что образования тебе не хватает и дисциплины. Ну, и комиссар толковый тебе бы не помешал...

— У нас единоначалие, — напомнила Хромову Лиза.

— Вот-вот! В этом-то все и дело...

* * *

Проснулась, как и следовало ожидать, в холодном поту. Полежала, прислушиваясь к ощущениям, и хотела, было, спать дальше, но передумала.

"Приснится же такая ересь!"

И в самом деле, что за бред? Какие, на хрен, комиссары? Откуда вдруг снова всплыл парторг Хромов? Где, вообще, тот институт и вся та жизнь, и где теперь находится Лиза, баронесса и кавалерственная дама? Впрочем, она догадалась уже, что "сон в руку", и что самое главное не было произнесено вслух, но подразумевалось, потому что голосом парторга с Лизой наверняка говорило ее собственное подсознание. А оно без причины не высказывается.

"Ладно, ладно! Встаю!" — Лиза бросила злой взгляд в иллюминатор, за которым все еще было темно, — она проснулась в пятом часу утра, — да вдобавок шел дождь. Как зарядил вчера днем, так и не переставал.

"Роттердам... Осень... Дождь... Вот же непруха!"

Спала Лиза в "пижаме" — в мужских шелковых трусах до колен и хлопчатобумажной футболке. Такое решение напрашивалось и окончательно сформировалось у Лизы в войну. В трусах и футболке можно выскочить по сигналу боевой тревоги из каюты, и не будет стыдно перед господами офицерами и нижними чинами. В такой пижаме можно даже командовать кораблем, не то, что в ночной рубашке. Особенно в одной из тех, какие обычно носила Лиза: короткой и полупрозрачной.

Одеваться не стала. Вылезла из кровати, сунула ноги в войлочные боты, служившие ей на борту домашними тапками, и пошла в салон. Включила бра над поставцом, налила себе виски и села в кресло.

"Итак, о чем, на самом деле, шел разговор?"

Лиза сделала аккуратный глоток, отставила стакан и взяла портсигар.

По-видимому, подсознание было недовольно стилем Лизиного поведения. Ее ухарство, ее непосредственность и импульсивность кое-кому на Флоте даже импонировали, — они видели в этом проявление мужества, решительности и воли, — но немало было и таких, кто связывал Лизину бесшабашность с недостатком дисциплины, если вообще не объяснял ее "фокусы" склонностью к суициду и "напрочь слетевшей крышей". Возможно, все они были правы: и те, и эти. Но очень может быть, что все они на ее счет сильно ошибались. Лиза определенно знала, что блажит только тогда, когда интуиция подсказывает — осторожничать не стоит. И следует отметить, чутье Лизу еще ни разу не подвело. Даже тот вылет на перехват прорвавшихся киевских штурмовиков, за который она — было дело, — ругала себя "громче" всех, и за который ее вполне могли отдать под трибунал, даже этот случай был не так уж однозначен, если разбираться в нем всерьез. Тогда ведь киевляне прорвали периметр, и прикрыть авиаматку могли только истребители. Однако боеготовых машин оказалось до обидного мало, а пилотов и того меньше. В конце концов, может быть, в том бою Лиза и не сбила ни одного противника, но зато склонила чашу весов в пользу себерцев? Все может быть. Тем более, что в рубке "Архангельска" оставался ее старпом кавторанг Самсонов, который, известное дело, звезд с неба не хватал — иначе он, а не Лиза командовал бы группой "Рцы", — однако являлся крепким профессионалом, в том смысле, что знал и любил устав и все делал только по правилам. В тех обстоятельствах большего и не требовалось. Такая вот внезапная мысль.

Лиза тщательно ее обдумала, и пришла к выводу, что все на самом деле сделала тогда правильно. Оттого ее за этот фортель и не наказали. Но тогда, о чем заговорило с ней ее чертово подсознание?

"Наверное, о Федоре!"

Идея еще раз сходить "на ту сторону" была отнюдь не эфемерна. Не случайна и не так проста и однозначна, как могло показаться на первый взгляд. Там, в неизвестной реальности другого мира, жил симпатичный ей лично мужчина. Не любовь всей ее жизни, как Джейкоб Паганель. И не такой человек, как полковник Рощин, который теоретически мог составить ей в будущем хорошую партию. А именно приятный собеседник и подходящий к случаю любовник. А случай был прост и понятен, как элементарная арифметика. У Лизы давно не было мужчины, и путешествие в Лемурию не предвещало никаких изменений в лучшую сторону: заполучить в койку одного из членов экипажа, было последним, чего желала Лиза. Вадим попросил, дать ему шанс? Отлично! Он его получил. Сумеет доказать, что ей без него хуже, чем с ним, значит, после экспедиции перейдет из разряда воздыхателей в разряд любовников. Только и всего. Однако во время экспедиции — Боже сохрани!