Маскарад

De profundis clamavi ad Te, Domine.

(начало Покаянного псалма)

Часть первая:

Сэр Кристоф Ромуальд — благородный рыцарь Замкового братства.

Пролог.

Быть рыцарем не такой и лёгкий труд. Это только городским бездельникам небла­городного происхождения кажется, что рыцарство — это только красивое гарцевание на коне, да размахивание мечом; они-то и не представляют насколько тяжелы и неудобны доспехи, так ослепительно сверкающие в лучах солнца, как сильно болит отбитая о седло — пардон — задница, на которой просидел целый день, а то и несколько дней, как совер­шенно не хочется встревать в бой после таких вот конных переходов. Et cetera, et cetera... Но на то мы и рыцари, чтобы всякой деревенщине и купеческим сынкам казалось, что жизнь наша — сплошная сказка.

И вот, ad maiorem Dei gloriam, ехали мы — рыцари Замка — по землям Вольного кня­жества Богемия в их столице Кралову, мы охраняли большой обоз, везущий туда про­визию из окрестных деревень, а также оружие для отражения агрессии со стороны воин­ственных халинцев. Эти зарвавшиеся поклонники Мегберра осмеливаются атаковать земли добрых детей Церкви, пока только здесь, в анархических Вольных княжествах, вроде той же Богемии или Сибиу, но это уже вызвало недовольство в Ферраре и сюда прислали довольно большой отряд рыцарей Замка с усиленными дружинами из наёмников всех мастей, помимо обычных "рыцарских копий" и это уже начинало напоминать подго­товку к Походу за Веру, какие предпринимались лет двадцать-тридцать назад против того же халифата и немного позже против еретиков-янитов, свирепствовавших в этой же Боге­мии. Эти войны ударили впрямую по моей семье. Во время одного их Походов за Веру погиб мой прадед Освальд Ромуальд, прозванный Благочестивым, а дед и его два брата, которым Освальд дал жизнь не смотря на всё своё благочестие (всего детей у него было семеро, четыре сына и две дочери), сложили головы в этой земле. Ну да я, как истинный рыцарь Замка, а, следовательно, верный сына Матери Церкви, просто не мог быть суевер­ным человеком и во всём полагался на Господа всемилостивого и всемогущего, и нападе­ние халинцев воспринял не как смертельную опасность, но как избавление от скуки дол­гой скачки по разбитым дорогам Богемского княжества.

Они налетели на нас, подобно знойному ветру их родины. Смуглые воители в под­битых мехом, как никак конец осени, со дня на день снег пойдёт, бекешах, под которыми звенели кольчуги, поверх стальных шлемов намотаны тюрбаны, дополнительно защищающие голову от ударов, на левых руках у всех круглые щиты, в правых — длинные ятаганы, кое-кто вооружён арбалетами.

Прикинув на глаза соотношение сил, я пришёл к выводу, что на одного халинца приходится примерно по три моих воина (в том обозе я был единственным рыцарем и под моим командованием находилось сотня солдат). Нормальное соотношение, всегда бы так воевать.

— К бою! — скомандовал я. — По моей команде конники — за мной. Стрелки — прикрывать арбалетным огнём.

— Товьсь! — заорали сержанты, выстраивая солдат, проверяя у них оружие и один за другим рапортуя о готовности своих десятков.

Можно атаковать, но — рано. Надо выждать подходящий момент. Пускай кони халинцев, мчащихся во весь опор от самой рощицы, из которой они вылетели нам наперерез, а до неё, между прочим, с полмили будет, подустанут, да и лёгкие арбалеты их уступают нашим в силе и, главное, дальности стрельбы. Вот когда мои арбалетчики дадут залп...

— К стрельбе готовы! — отрапортовал Кароль, командир моих стрелков, как будто угадав мои мысли.

— Огонь! — рявкнул я, обнажая меч и поднимая его.

Болты сбили с седёл многих из халинцев, но далеко не всех — они всё же были настоящими мастерами вольтижировки, ловко уворачивались от болтов, откидываясь в сёдлах назад или в сторону.

— Вперёд! — приказал я, опуская меч, чтобы и те, кто не услышал команды, понял, что — пора в атаку.

Мы сорвались с места, копыта коней разбрызгивали осеннюю грязь. Правильную копейную атаку проводить было не с руки, если уж от болтов халинцы уворачиваются с такой небывалой лёгкостью, то уж тяжёлые копья им и вовсе не помеха. Пускай попробуют совладать со сталью наших мечей.

Первого халинца я достал в дикой сшибке, просто выбил мегберранца из седла одним ударом, хоть он пришёлся на щит. Враг погиб под копытами наших коней. Второй оказался куда проворнее и умелее в обращении с ятаганом. Он рубанул меня сверху вниз, целя тяжёлой елманью по шлему, я закрылся краем щита и контратаковал, попытавшись достать его в бок. Халинец ловко прижал к нему локоть левой руки, надёжно закрытый его круглым щитом. Мы разъехались и успели обменяться ещё парой ударов прежде чем прямо в живот мне не вонзился болт из халинского лёгкого арбалета. Если бы расстояние между мной и стрелком было чуть побольше, ему ни за что не пробить моей кольчуги. Но арбалетчик гарцевал всего в нескольких футах от меня — и крючковатый наконечник впился мне в потроха.

Глава 1.

Халинец с отвратительным лицом и длинными, как у вампира, клыками склонился надо мной и произнёс:

— Ему уже лучше, он открыл глаза, ваше святейшество.

Я заморгал и затряс головой, прогоняя наваждение, и вот халинец уступает место красивому лицу девушке лет пятнадцати-семнадцати, по большей части закрытому одеянием монашки ордена святого Каберника.

— Вы — ангел Господен, — прошептал я, едва шевеля губами, — значит, я в раю.

На щёчках прелестного ангела выступил вполне мирской румянец и я окончательно осознал, что я не в раю, а всё ещё — в нашем грешном мире.

— Не надо смущать невест Господа, благородный сэр, — раздался голос невидимого для меня человека, явно принадлежащий человеку не чуждому войне, привычному приказывать и привыкшему, что ему беспрекословно подчиняются.

В поле моего зрения вошёл могучего телосложения человек с длинной седой бородой, облачённый как подобает не меньше чем епископу. Неужели меня изволил посетить сам глава столичной Церкви, а то и всей в княжестве. Точно, на все Вольные княжества приходится один кардинал, сидящий, кажется, в Мейсене, в остальных церковью руководят епископы, по совместительству возглавляющие столичные приходы. С чего бы такой почёт к заурядному рыцарю Замкового братства?

— Вы, сэр, можно сказать, спасли наш бедный Кралов от подлинного нашествия этих мегберрских еретиков. Тот отряд, который вы разгромили три дня назад, был разведывательным в целой армии халинцев, вторгшихся на земли Богемии. Ваш комтур, Антуан де Мале, отправился со всеми силами Замкового рыцарства и моих бывших братьев по ордену уничтожать их. Так что, не разбей вы богопротивных фанатиков, Кралов был бы уже в их руках.

— Так уж и в их, — позволил себе усомниться я, — у Кралова высокие стены и мужественные защитники.

— Это так, — кивнул епископ, я припомнил, что звали его отец Венцеслав и до того, как уйти в клирики он был комтуром ордена Матери Милосердия, называвшегося также орденом Креста и Розы, по-билефелецки (а именно в этой империи был основан орден) розенкрейцеров. — Но в армии у халинцев примерно двадцать или больше тысяч отличных воинов — в основном, аристократии халифата, зарабатывающей себе военную славу или замаливающих таким образом грехи перед их пророком. Такой силы Кралову не сдержать, его бы взяли сходу.

Что же, сомневаться в словах прославленного рыцаря, потерявшего правую руку в сражении с халинцами, что и послужило причиной его ухода в клирики, было просто глупо, в конце концов, он воевал тогда, когда я ещё пешком под стол ходил.

Совершенно потерявшаяся из-за наших разговоров монашка переводила округлившиеся глаза с меня на епископа.

— Да уж, — усмехнулся отец Венцеслав, — мы совсем запугали сестру Анну своими разговорами о войне и мегберрских еретиках. Да и вам, благородный сэр, надо отдохнуть. За те три дня, что вы провели в монастыре святого Каберника, вы только сегодня впервые открыли глаза. Кстати, ваш комтур оставил вам это письмо. — Епископ положил на мою кровать небольшой свиток, запечатанный гербом Замкового братства.

— Если хотите, я прочту его вам, сэр Кристоф, — сказала сестра Анна.

— Не думаю, что комтур де Мале доверил бы какие-либо секреты простой бумаге, — кивнул отец Венцеслав, удаляясь, — но помни, сестра, сэра Кристофа нельзя утомлять.

— Я помню, ваше святейшество.

— Так что там пишет наш комтур? — поинтересовался я, потому что молчание, повисшее между нами, начало затягиваться. Мы просто смотрели в глаза друг другу и, Баал побери — прости, Господи! — мне это начинало нравиться. Но ведь я же — замковик, а она — и вовсе монашка; и если я ещё могу покинуть братство, то она — навеки посвятила себя Господу.

— "Благородный и отважный брат, — начала читать сестра Анна, — мы скорбим о твоём тяжком ранении, однако благодарим Господа за то, что Он не дал тебе умереть от болта богомерзкого халинца и возносим молитвы Ему о твоём скорейшем выздоровлении. Увы, брат Кристоф, мы никак не можем ждать ни минуты и вынуждены продолжать наш поход (о вот уже и словечко "поход" проскакивает) против врагов Господа и Веры. Мы идём на юго-запад к границе княжества Сибиу, ибо поклонники Мегберра вторглись на его территорию ибо, благодаря вечной грызне тамошних нобилей-бояр, проклятые язычники чувствуют себя как на своей родине. — Глядя на прекрасное лицо сестры Анны, я как не странно слышал низкий, привыкший к приказам и перекрикиванию шума сражения, голос комтура. — Но, думаю, ты это знаешь и без меня, брат Кристоф, не стану утомлять тебя и того, а скорее ту (так и вижу усмешку на губах комтура, пишущего эти слова), кто читает тебе моё письмо. После того, как придёшь в себя, следуй за нами, где бы мы ни были, или же, коли это будет невозможно по какой-либо причине, присоединяйся к любому отряду наших братьев по ордену, дабы огнём и мечом сокрушать врагов Веры и Господа.

Да прибудет с тобою Господь, брат Кристоф Ромуальд!"

Сестра Анна замолчала, не став читать размашистую подпись комтура де Мале, которую навряд ли и сумела разобрать, ей и так пришлось несладко, пальцы старого рыцаря больше привыкли к мечу нежели к перу и из-под последнего буквы выходили корявые и читать их было настоящим мучением. А уж для монашки, скорее всего, привыкшей к красиво и аккуратно написанным текстам канонических книг, над которыми трудились лучшие переписчики, это и вовсе было подлинным мучением.

— Вам и вправду надо отдохнуть, сэр Кристоф, — сказала сестра Анна, поднимаясь и кладя письмо на небольшой столик рядом с моей кроватью (меня поместили в отдельную келью, видимо, чтобы не смущать остальных сестёр). — Я буду молиться о вас. — И вышла.

Разбудил меня посреди ночи чей-то дикий крик. Оказалось, что на самом деле ночь уже позади и в окно моей кельи лились лучи утреннего солнца, правда очень сильно разбавленные плотными тучами, поэтому-то мне и показалось сначала, что ещё ночь. Я подскочил с постели, даже позабыв о ранах и том, что мне категорически запрещено вставать, схватил меч, висящий на спинке кровати, не подумав, что его там может и не быть и даже, скорее, быть не должно, в монастыре я всё-таки, да притом женском, выхватил его из ножен и бросился на крик. Оказывается, меня поместили не просто в отдельной келье, но в пристройке, состоящей из этой самой кельи и небольшого помещения с алтарём и большим окном. Именно там я и увидел жуткую картину — в дверях стояла сестра Анна, у ног её валялся разбитый глиняный поднос и остатки еды, а к ней тянула отвратительные лапы некая белёсая тварь, похожая на горбатого человека с абсолютно лысой головой и толстыми лапами, оконченными длинными кривыми когтями. Сестра Анна прижала ладони к лицу и старалась сдержать крик, рвущийся из горла. Я размахнулся и ударил монстра мечом, держа его обеими руками. Клинок отскочил от её белёсой плоти, словно та была упругой, оставив однако на ней бледно-алую полосу. Тварь развернулась ко мне, демонстрируя всё своё уродство, морда её было просто отвратительной со слюнявым ртом и жёлтыми клыками. Когти рванулись в мою сторону с невероятной скоростью, я отступил назад и они разорвали бинты на моём животе, вновь открылось кровотечения, но я не обратил на это внимания — ударил вновь. На сей раз я целил в голову. Кости твари по прочности не уступали плоти, но и стали противостоять они не могли. Раздался характерный треск — череп монстра раскололся надвое, меня окатило волной тёмно-красной, почти чёрной, жидкости, от вони её мне сразу стало дурно и я согнулся пополам в накатившем приступе тошноты. Рана на животе взорвалась болью, кровь хлынула практически рекой, я рухнул на колени и накатила тьма...

— Вы отважны до безрассудства, сэр Кристоф, — говорил мне спустя несколько дней отец Венцеслав, — едва оправившись, сразу кинулись в бой. Это по-рыцарски.

— Я не мог оставить даму в лапах отвратного монстра, вылезшего из Долины мук, — слабым голосом возразил я, лишь вчера я смог открыть рот для того, чтобы принять пищу, до того мог только тихо стонать от боли в открывшихся старых и новых ранах. — Это было бы не по-рыцарски, уж вы-то меня понимаете, pater.

— Отлично понимаю, сын мой, — усмехнулся в бороду епископ краловский. — Вот только тварь эта вылезла не из Долины мук, логово её и таких как она находится, увы, куда ближе. В заброшенном серебряном руднике к югу от Кралова. Там засели подобные твари, коим воистину место в Долине мук.

— Как это может быть?! — возмутился я, тут же поплатившись за это вспышкой боли в животе. — А как же борцы с Искушением?

— Сюда приезжали несколько, — кивнул епископ, — едва ли не из самой Феррары, спустились в рудник и больше их никто не видел. Наши погибли ещё в первые дни. Тогда каждая ночь превращалась для нас в настоящий кошмар, люди запирались в домах, стреляли из арбалетов по каждой тени, а по улицам бродили отвратные твари. И, что самое страшное, многие из них были похожи на людей, что и использовали в своей кровавой охоте.

— Кровавой охоте? — удивился я. — Так это, что ли, были вампиры? Из Алого анклава? — уточнил я.

— Да, — кивнул заметно помрачневший отец Венцеслав, — ночные убийцы. От них нет спасения, даже охраняющие наш город гвардейцы Иоанна спасовали перед ними. Оно и понятно, они простые смертные, а противостоят им существа сверхъестественные. Их не берёт честная сталь, раны заживают с невероятной скоростью, даже освящённая в церкви вода и святое серебро и те не очень помогают против них. К тому же, нас мало, слишком мало.

— Почему же ушли мои братья? Или вы не сказали комтуру де Мале о ваших бедах?

— Сказал, но комтур ответил мне, что братья воюют с живым и смертными врагами, а тварями Баала пускай занимается инквизиция. Да и не обучены воины Замкового братства воевать в пещерах и рудниках, только в чистом поле, желательно на коне, а охранять город ему некогда — надо с халинцами воевать, мегберранские еретики угрожают всему миру, верному Церкви и Вере.

В этом весь наш комтур, может показаться, что он тупой вояка или, хуже того, трус, не желающий связываться со сверхъестественным врагом, но это далеко не так, просто он человек прямой, как меч и такой же простой, потому и в комтуры выбился только сейчас в преддверии большого похода на халинцев, когда нужны не опытные политики, ловко лавирующие в мутном течении внутренних орденских дел, а хорошие воины, способные повести за собой людей и знакомые с войной не понаслышке. Де Мале считал, что каждый должен заниматься своим делом, а вампиры — забота исключительно баалоборцев, по его мнению. Я придерживался несколько иной точки зрения.