| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Чем это вы тут заняты? — поинтересовался Накадзо у Нагэна и Ивао, колдующих над системой из микрофона, патефона и паутины проводов. На столе перед ними были разложены несколько исписанных листов бумаги, в некоторых Накадзо с удивлением опознал нотную бумагу.
— Нагэну заблажилось записать наш гимн, — ответил Ивао. — Помнишь, тот, что они с Мидзуру и Юримару написали. Вот теперь хотят записать грампластинку и размножить, чтобы у каждого была своя.
Накадзо вспомнил, что молодые люди оставались на базе отряда и ещё не знают о событиях в Асакусе и гибели Юримару. Не стоит пока им рассказывать — юноши в приподнятом настроении, портить им его Накадзо совсем не хотелось. Накадзо кивнул им, и пройдя через холл, направился к лестнице. Но когда он поставил ногу на первую ступеньку, его окликнул Нагэн.
— Юримару сказал, что ждёт вас в вашем кабинете.
— Юримару? — удивился Накадзо, замерев на лестнице. — Спасибо, Нагэн. — Он сжал перила с такой силой, что пальцы побелели, но пересилил себя и зашагал вверх по ступенькам.
Дорога от лестницы до кабинета занимала не больше пары минут. Но в тот раз они показались Накадзо вечностью. Ноги налились свинцом, переставлять их стоило неимоверных усилий. Преодолев это расстояние, Накадзо как за спасательный круг ухватился за ручку двери, потянул её в сторону и шагнул в собственный кабинет, как головой в омут.
Узнать Юримару было сложно. И дело было не в разорванной, покрытой пятнами крови, копоти и грязи форме, и не в тёмных следах от гари на лице, и даже не в свежих кровоподтёках и ссадинах, — в таком виде офицеры отряда довольно часто возвращались с операций. Самым страшным был взгляд Юримару. Он сидел, устало опираясь на рукоять меча, концом ножен упёртого в пол, когда же вошёл Накадзо, он поднял на него глаза. В них не было ни укора, ни злобы, ни даже гнева, в них плескалась только безграничная усталость пополам с печалью.
— Сто двадцать пять человек, — вместо приветствия произнёс Юримару, — плюс около трёх десятков буддистских монахов. Они служили в том храме и отказались эвакуироваться. Они сидели за нашими спинами, щёлкали своими огромными чётками и монотонно молились.
— Это было необходимо, — только и сумел выдавать из себя Накадзо. — Мы не могли допустить, чтобы твари расползлись из Асакусы.
— Для этого не обязательно было гонять целый дирижабль, — криво улыбнулся Юримару, — достаточно было отправить нам полвзвода пулемётчиков. Вы сэкономили бы казне пару сотен тысяч иен — это я не говорю о стоимости сброшенных нам на головы бомб.
— Дело не в дирижаблях и пулемётах, — покачал головой Накадзо. — Мне было противно и мерзко. Я стоял у выхода из подвала министерства финансов, а рядом торчали все эти шишки в костюмах и требовали новых солдат туда. Они даже не видели ни единого каии, но всё равно тряслись за свои шкуры и драгоценные документы. Каким-то образом, одному из них удалось выбить даже несколько пулемётных рот обычных войск. Теперь у нас на три роты пулемётчиков больше.
— Рад за нас, — буркнул Юримару, — вот только не забывай о том, что погибла вся моя рота. Это были закалённые в боях с каии солдаты, а ты без зазрения совести пустил их под нож, Накадзо.
— Я не мог снять ни единого пулемёта! — вскричал Накадзо, хлопая обеими руками по столу. — Ни одного! — повторил он, уже спокойнее. — Прорыв был не особенно сильным, но очень затяжным. Твари ползли и ползли на протяжении нескольких часов. А я, общаясь с этими шишками, каждую минуту будто дерьмо хлебал. Они тряслись как осиновые листы, приставали с расспросами про то, что будет, если твари вырвутся из подвала. Тут же стояли под парами автомобили, готовые увезти их в безопасное место.
— А что же они торчали под самым носом у каии, если так тряслись за свою жизнь?
— Ответственные, наверное, люди, — буркнул Накадзо, — не хотели далеко уходить от рабочего места. И насильно грузить их в автомобили я не мог. Кто я такой, чтобы заталкивать в авто всех этих замминистров и прочих чинов? Они даже удивлялись, что спасать министерство прибыл всего лишь тюса. Видел бы ты возмущение министра... И как бы я забирал пулемёты, когда от меня постоянно требуют новых солдат, новые пулемёты, некоторые даже про мехи и передвижные батареи говорили.
— Вот и вызвал бы к ним дирижабль, — огрызнулся Юримару, — чтобы полностью ликвидировать прорыв каии.
— Как ты представляешь себе дирижабль, бомбящий Касумигасэки? — буркнул Накадзо. — Хотя когда мне сообщили о том, что надо зачистить Асакусу, как раз очень хотелось вызвать дирижабль к министерству финансов и разнести его ко всем чертям.
— Так надо было вызвать, — усмехнулся Юримару.
— Шёл бы ты куда подальше, Юримару! — взорвался Накадзо. — Думаешь, мне было очень приятно бросать тебя на смерть! Торчать в Касумигасэки с чинами из минфина, пока ты дрался с каии! Пока гибли солдаты твоей роты! Я знал многих из них в лицо, с другими воевал плечом к плечу. Я помню автоматчика, помню, каким он пришёл к нам, как получил тот шрам на лице. Я лично отправил к тебе телефониста — он лучше всех обращался с аппаратом, умудряясь подключиться к городской сети откуда угодно, лишь бы провода туда дотягивались...
— Прекрати! — перебил его Юримару, вскакивая со стула. — Замолчи! Мне никогда не хотелось убить тебя сильнее, чем сейчас.
— А были такие случаи раньше? — усмехнулся Накадзо, пытаясь разрядить обстановку.
— Несколько часов назад, — ответил Юримару, направляясь к выходу из кабинета. — Знаешь, в чём разница между нами, Накадзо? — обернулся он у двери.
— В чём же?
— Я бы наплевал на всех шишек из минфина, — ответил Юримару, — и отправился тебе на помощь.
— Вот потому, — совершенно серьёзно сказал на это Накадзо, — я командую отрядом, а не ты.
Юримару громко хлопнул дверью.
— Я тогда не придал значения этой вспышке Юримару, — Накадзо поставил чашечку сакэ, — думал, что понимаю его, что терять людей очень тяжело, что сорваться может всякий... Много было этих "что", они весьма удачно позволяли успокоить свою совесть. Вот и успокоил... — Накадзо всё же выпил сакэ, но наливать снова не стал.
То, что Юримару с Мидзуру любовники, ни для кого секретом не было. Они не скрывали своей связи, но и напоказ её не выставляли. Однако любовной связь эта была только с одной стороны. Мидзуру была бесконечно влюблена в седовласого товарища по оружию, а вот он только позволял ей любить себя. Хотя никоим образом не показывал влюблённой в него женщине своего к ней отношения. Он был честным и хорошо воспитанным человеком и никогда не позволил бы себе так оскорбить женщину. Не важно влюблена она в него или нет. Тем более, что эта связь полностью устраивала Юримару. Он был, конечно, не молод, но и не стар, кровь ещё быстро бежала по его жилам, и хотелось внять зову плоти. Особенно после боя, когда надо было снять нервное напряжение, и в этом нуждались они оба.
С другой же стороны, чаще и сильнее, чем в плотской любви Юримару нуждался в общении. А поговорить в отряде он мог, наверное, только с одной Мидзуру. Накадзо предпочитал снимать стресс сакэ, к нему часто присоединялся Ивао, иногда и Нагэн, втроём они напивались до бесчувствия. Но юный тюи чаще предпочитал сакэ снотворное. Он выпивал хорошую дозу люминала и засыпал на пять часов — до следующей смены дежурства.
И в тот момент Юримару особенно остро нуждался в общении. Когда порыв страсти — слишком грубой, в чём он отдавал себе отчёт — спал, Юримару сел на краю постели. Его комната была обставлена в европейском стиле — никакого намёка на национальный дух в ней не было. Утомлённая Мидзуру осталась лежать, откинувшись на подушки.
— Что с тобой, Юримару? — спросила она, каждый вдох причинял ей боль, отдающуюся внизу живота.
— Я потерял всех людей, — протянул Юримару, которому очень захотелось закурить, хотя эта дурная привычка обошла его стороной. — Мы дрались, а Накадзо в это время ликвидировал прорыв под министерством финансов. Он не дал мне ни единого пулемёта, хоть шишки из минфина выбили для себя две роты пулемётчиков, в дополнение к тем, что уже были в их распоряжении.
— Я понимаю тебя, Юримару... — вздохнула Мидзуру.
— Как ты можешь понять меня! — вскричал Юримару, до боли сжимая кулаки. — Мы были не просто товарищами по оружию, мы были одной семьёй, верно? Мы специально отбросили все суффиксы, уставы и условности. И вот теперь Накадзо бросает меня, больше того, отправляет дирижабль зачистить территорию прорыва. Так не поступают ни товарищи, ни уж тем более... — Он только рукой махнул.
— Не нужно кричать на меня, Юримару, — сказала Мидзуру. — я бы не бросила тебя. Но я — не Накадзо, он мыслит совсем по-другому.
— Что же, наш командир какая-то новая порода человека? — Юримару откинулся обратно на кровать, слегка потеснив Мидзуру. — Нет, Мидзуру, ему просто приходится прогибаться под начальство, вот он и начал забывать нашу дружбу. Теперь ради спасения остальных он легко перешагнёт через каждого из нас. И ведь не понимает, что с таким подходом нас-то как раз может и не остаться.
— Ты сгущаешь краски, Юримару, — не хотела соглашаться с ним Мидзуру. — Мы, как и прежде, одна команда, друзья, товарищи по оружию.
— В том-то и дело, что уже нет, — вздохнул Юримару. — Ты что же, совсем не понимаешь, что я говорил тебе? Накадзо предал не только меня, направив дирижабли мне на голову, но — всех нас. Тебя, Ивао, мальчишку Нагэна, — всех, и каждого.
— Нельзя так говорить! — Мидзуру рывком села на постели. — Нельзя сомневаться в командире, иначе — конец всему! Не только нашему отряду, но всему нашему делу!
— Да уж, Мидзуру-тайи, — усмехнулся Юримару, — устав очень крепко врос в тебя. Ты из нас двоих — настоящий военный, верящий в непогрешимость командования.
Он и сам не заметил, как оскорбил Мидзуру. Глаза девушки расширились, она прижала руки к лицу и, отшвырнув одеяло, выскочила из комнаты Юримару. Тот только плечами пожал — мало ли, что в голову девушке взбрести могло. Завернувшись в одеяло, он уснул
— Я много думал, чем тогда оскорбил Мидзуру так сильно, — сказал Юримару, — и понял, что я назвал её по званию. Я не хотел оскорбить её этим, просто намекал на устав и военных... А ведь оказалось, что ударил по самому больному.
— После всех этих разговоров о дружбе и товариществе, — кивнул я. — Да вы, Юримару-сан, можно сказать, землю из-под ног у Мидзуру выбили.
— Раз такая нежная, — ехидно заметила Кагэро, — нечего было в армию идти.
Юримару зло поглядел на неё, заставив одним этим взглядом замолчать. Но Кагэро, чтобы лицо сохранить, отвернулась от него с независимым видом.
— Ваша проблема была в том, — решительно заявил я, — что вы слишком сдружились, а это — недопустимо в армии. Накадзо ведь мог вполне сознательно отправить любого из вас на смерть...
— Я сейчас это хорошо понимаю, — кивнул Юримару, — но тогда, в двенадцатом Тайсё, я был идеалистом. Что и сделало меня тем, кто я есть сейчас.
— Вот чего я так и не понял, — усмехнулся я, — так это того, кто вы есть сейчас, Юримару-сан. И что это за великое зло Синсэнгуми, о котором говорил Хатияма?
— Кто я такой, не важно, — отмахнулся Юримару, — а древнее зло Синсэнгуми... — Он помолчал несколько секунд, и продолжил: — Сначала лучше я тебе расскажу, что было в первый день кугацу двенадцатого года Тайсё.
* * *
1 сентября 12 года эпохи Тайсё (1923г)
Токио.
День этот ничем не отличался от других. С утра всех подняли звуки бравурного марша, и когда недовольные бойцы отряда вышли из комнат с законными претензиями, их встретили Ивао с Нагэном. Они стояли у опутанного проводами патефона с таким гордым видом, будто лично изобрели этот аппарат.
— Что это значит? — строгим голосом поинтересовался Накадзо, став похожим на школьного учителя.
— Мы записали музыку для нашего марша, — заявил Нагэн, сияющий словно новенькая монетка. — Теперь осталось всем спеть слова.
— Делать нам больше нечего, — бросил Юримару, — только песни распевать.
— Да бросьте вы, — махнул рукой Ивао — и куда только весь его цинизм делся, — всего-то надо полчаса потратить. А мы потом размножим грампластинки — и у каждого будет своя.
— Прорывов новых пока нет, — пожал плечами Накадзо, — только какие из нас певцы?
— Главное начать! — решительно заявил Нагэн. — Петь же хором будем, там ни голоса особого, ни слуха не нужно.
— Ну, можно попробовать, — снова пожал плечами Накадзо, — раз прорывов пока нет.
— Я такой ерундой заниматься не намерен, — отмахнулся Юримару, демонстративно направляясь в ванную комнату.
Накадзо и Мидзуру, однако, хоть и восприняли эту идею без особого энтузиазма, но присоединились к Ивао и Нагэну. Конечно, после завтрака. Юримару же сделать этого так и не захотел. Однако не успели они расположиться вокруг патефона, вооружившись листами с текстом марша (автором которого был Нагэн), как раздался звонок общей тревоги. Одновременно с ним пол под ногами задрожал, с полок посыпались книги, со стены упали картины на шёлке, с неприятным звуком хлопнулся на ковёр включенный микрофон. Нагэн обеими руками схватил патефон, не давая тому последовать за ним.
— Что такое?! — выскочил из своей комнаты Юримару. — Прорыв?!
Словно отвечая на его вопросы, в зал вбежал молоденький гунсо в полевой форме и с винтовкой на плече.
— Несколько прорывов, — выпалил он с порога. — В столице и в Иокогаме! Пока не оборвалась связь, оттуда докладывали о страшных потерях в полиции и войсках городского гарнизона.
— Там же никто не умеет воевать с каии! — вскочил Нагэн.
— Не умеет воевать?! — Юримару бегом спускался по ступенькам, на ходу застёгивая портупею с мечом. — Да они просто не знают, кто такие каии! Накадзо, я — туда!
— Ты с ума сошёл! — удивился Накадзо. — В одиночку прорыв остановить хочешь?
— А ты туда дирижабли отправь, — ядовито бросил ему Юримару, — подумаешь, какая мелочь — Иокогаму разбомбить, чтоб каии не досталась.
— Брось юродствовать, — осадил его Накадзо, — надо думать, как спасти Иокогаму, но если не будет другой возможности, я не остановлюсь перед тем, чтобы сровнять её с землёй, но не допустить распространения каии.
— Иного я не ожидал, — махнул на него рукой Юримару. — Думать поздно, надо прыгать. Я отправлюсь в Иокогаму и приму командование — для этого мне нужна только бумага с подписью и печатью, ты такие добывать умеешь, Накадзо. А уж натаскать солдат и полицию против каии я сумею. Из столицы брать ни одного солдата нельзя, вполне возможно, что враг как раз на это и рассчитывает.
— Ты рассуждаешь так, — сказал Ивао, — будто каии управляет некий противник со стратегическим и тактическим мышлением.
— А ты считаешь, что это не так? — в упор глядя на него, спросил Юримару. — Видишь, он уже применяет тактику атаки по двум направлениям. Быть может, раньше он и тупо тыкался куда попало, но сегодняшние события доказывают, что он способен учиться.
— Будет тебе бумага с печатью, — кивнул Накадзо, — через час. Отправляйся на вокзал, постараюсь добыть для тебя литерный поезд, если не получится, отправишься обычным — по ветке Токио-Иокогама поезда ходить ещё должны.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
