Конунг 2: Треверская авантюра

— Анвар, из тех, с кем я оставался прикрывать караван с добычей, выжила едва лишь треть. Из моих собственных наемников — чуть больше, — половина. Но сейчас почти все они принесли клятву. Логика вам не шепчет, что здесь чего-то не так?

— А как себе объясняешь?

— Я — первый спросил!

— А я — старше!

— Нет, я!

Они расхохотались искренне и беззаботно, лишь сейчас, снова почувствовав то, почти забытое за последнее полгода, чувство доверия и приязни.

— Умирать фризы, конечно, не рвутся, но главное для большинства из предпочитающих ходить в походы, а не за сохой, — громкая и щедрая победа. Потому что выжившим, она дает действительно слишком много. Я точно знаю, что те, из моих дружинников, кто числился приживалами при старших братьях или родителях, в итоге смогли купить своим семьям, как минимум собственные фермы. Правда, большинство из них жили, как перекати-поле и предпочли влиться в самих себя. В смысле потратиться на хорошее оружие и броню. В обычном походе им ничего такого не светило...

И понимаете, — Игорь заговорил после недолгого молчания, — если отбросить нашу пикировку, то приемлемых вариантов всего два. При одном — я выкупаю у ярла Эрвина или отбиваю у горцев по соседству с его землями кусок территории, — моего хирда на это вполне хватит. Потом, набираю рабов, пытаюсь реализовать идеи, что роятся под черепом, и жду, что случится раньше — мы станем важным промышленным центром или закончатся мои нежданные богатства.

— Это как? В смысле — почему "закончатся"?

— Чисто экономическими методами, с учетом здешних реалий, "богатеть" придется чертовски долго. Ни я, ни вы, ни девчонки — ни разу не инженеры. Приспособить любые наши идеи и как-то превратить их в деньги, будет еще тем подвигом...

— А разве их традиционные способы — не помогут? — удивился Анвар.

— В горах этими самыми "традиционными способами" — не разбогатеешь. К центральным землям фризов прилегает огромная горная страна. Но с нашей стороны хребта не так уж много пастбищ, а мест, подходящих для земледелия и еще меньше. Думаете, почему за две тысячи лет эта часть горцев-янгонов не замирилась, и отчего их так мало? На тамошних кручах можно легко защищаться, но процветать — сложно. Поэтому поймите: награбленного в Долине мертвых и во время недавнего похода на каменных выдр — может на долго не хватить, и к моменту, как собственные ресурсы помогут создать действительно прочное положение, пройдет действительно много лет. И гарантий, кстати, никак не больше, чем с попыткой повоевать.

Идея взять власть на землях треверов (10) военными методами только выглядит чистой авантюрой. На самом деле план, предложенный ярлом, звучит очень убедительно и перспективно. Я вам просто не могу пока все рассказать, но самое главное: если он будет успешным, на тамошних ресурсах, я смогу изрядно повысить наши шансы. На богатых землях, попытки прогрессорства будут бонусом, а не единственным шансом на выживание. Кстати, сама по себе идея вызвать скачок технологий просто опасна!

(10) Треверы — одно из 17 племен, формально входящих в племенной союз токсандров — восточной части конфедерации фризов. Удерживают земли между двух крупных притоков Восточного Рихаса. Основная часть родов имеет кельтские корни, однако титул ярла уже более 400 лет удерживает германский род Хундингов. Перемешивание шло активно и внешне их не различишь, но при внутренних конфликтах этот факт регулярно всплывает.

— Опасней, чем напасть кучкой солдат на целый народ? — было видно, что сейчас Анвар критикует, не иронизирует, а всерьез пытается разобраться.

— Я, конечно, могу ошибаться, но есть внутренняя уверенность, что зарабатывать серебро или даже золото на технологиях, которые мы можем "родить" — неимоверный убыток. Единственное на что стоит менять знания — это власть! Точнее — ее укрепление.

Игорь с силой свел кулаки у груди, и с хрустом и явным напряжением переломил крепкий кусок валежника, который не выпускал из рук за все время разговора. Отправив в огонь сначала одну, потом вторую половину палки, он немного помолчал, и неожиданно дополнил:

— Доверяю ярлу больше, чем кому-нибудь еще, и уверен — он относится ко мне очень по-родственному. Почти как к сыну... Но это не мешает мне помнить, что в первую очередь он правитель — "политик", а значит, способен наплевать на любые чувства и "отношения". Пока не стану действительно независимым, — со своими землями, подданными, крепостью — не стану рисковать нашей дружбой.

На этот раз собеседники обменялись не такими веселыми, но более понимающими улыбками.

— Ладно, давайте по палаткам! Уже поздно, а нам предстоят "подвиги"...

* * *

Утро. Рыбацкий порт Линкебанка

Оживи Бальдр (11) прямо сегодня, минуя Рагнарёк и все сопутствующие ужасы конца времен, вряд ли бы это порадовало жалобно постанывающего мужчину. Ну, разве что самую малость. Все-таки, даже столь пропащее существо имеет некий долг перед предками и родней.

(11) Бальдр — прекрасный бог весны в германо-скандинавском пантеоне; сын верховного бога Одина и богини заступницы людей Фригг. Его гибель стала предвестницей неотвратимости предсказанного Рагнарёка — гибели богов и всего мира, следующей за последней битвой между асами и хтоническими чудовищами.

Единственное, что сейчас ему было бы по-настоящему приятно, так это сговорись асы со своими врагами перенести предсказанные "беспорядки" с равнины Вигридр сюда. Судя по "родным" серым стенам и узнаваемым зарубкам на них: знакомая комната под потолком самой смрадной портовой харчевни была вполне подходящим местом.

Глядишь, кто-то из лучших жителей Вальхаллы (12), бросив сражаться друг с другом, жрать мясо нескончаемого вепря (13) и надираться козьим медом (14), так по этому поводу расстроится, что не побрезгует замарать свой меч в крови самого недостойного стража Линкебанка. Ну, или как минимум, выпившего вчера больше всех остальных. Не часто тебе предлагают столько серебра по столь странному поводу.

(14) Хейдрун — в германо-скандинавской мифологии коза, щиплющая листья Мирового Древа Иггдрасиль с крыши Вальхаллы. Ее неиссякаемое медвяное молоко питает эйнхериев.

Точнее — Короткому Гайзу так вообще впервые предложили такую работу. От нее дурно пахло, но предложенный кошелек был уж больно тяжел.

— О, как же мне погано! — впервые за утро еле слышно простонал он вслух.

Только в этот момент мужчина осознал, что оглушающий грохот в ушах — это не удары измученного сердца, из-за вчерашнего веселья. В хлипкую дверь долбили и, судя по всему, уже давно. Еще через мгновение он начал слышать хоть что-то кроме сотрясающей кровать вибрации и собственного мысленного нытья.

— ...когда уже ты очнешься дварфово отребье?! Если я из-за тебя сломаю дверь — никуда не денешься, еще и за нее заплатишь!

Голос звучал вовсе не зло или, например, устало. Скорее — упрямо и... не без ноток любопытства. Судя по тому, что вместо Толстой Эльзы ругаться надоело даже ее старому мужу-трактирщику, продолжалась эта безнадежная битва слишком давно. Все что мог — он уже сказал, а значит, сейчас лишь исполнял отточенную за годы песню — "Клиент-идиот, создает мне проблемы". Ну, или не менее популярный грустный шлягер, который подходил почти к любому случаю — "Как мне все надоело, и когда же я сдохну..."

— Пить. Пить! Пи-ить!

Очередная попытка слиться с чужой "серенадой", едва не вызвала рвоту. Гайза замер, пережидая приступ, и как опытный пропойца, предпринял следующую попытку лишь отдышавшись.

— Заткнись уже, жирная морда! Пить...

Вряд ли у болезного получилось заметно громче, чем минуту назад. Но очевидно еще в прошлый раз, трактирщик что-то расслышал. Поэтому сейчас он легко прервал утомительные жалобы на жизнь, и тут же поспешил сообщить: он тарабанит ногами, лишь оттого, что руки заняты кружкой пива.

— Уже не такого прохладного, как пол стражи (15) назад, — мстительно уточнил хозяин.

(15) Стража — непостоянная единица измерения времени, равная приблизительно двум земным часам. Фризы, янгоны и их ближайшие соседи делят сутки на 12 страж: время от рассвета до полудня — это три утренние, от полудня до заката — три дневные, от заката до полуночи — три вечерние, и от полуночи до рассвета — три ночные.

"Будь ты проклят, старая жаба!"

С трудом перевалившись через край невысокой скрипучей койки, последнее пожелание Гайза лишь подумал, не желая рисковать и так почти закончившимися силами. Выбор оказался здравый, и его все-таки не вырвало. И это не смотря на то, что секунду назад он обеими руками приземлился в отвратительно склизкую лужу с кусками едва пережеванного мяса и комками полупереваренных овощей.

"Ага! Все, что должно было случится, произошло еще вчера..."

Как ни странно, это заметно приободрило взмокшего гуляку.

Переждав вращение и очередные взбрыки непокорной утробы, Гайза отправился к запертой на щеколду двери самым надежным способом из доступных: на четырех конечностях, вместо двух традиционных.

О, нет, никакого нежданного озарения! Способ ему был знаком давно, и множество раз опробован. Оставляя липкие пятна в форме собственных ладоней, он довольно уверенно принялся метить тропу в сторону входа.

Конечно, Короткий Гайза предпочел бы плюнуть на все, и отлежаться, выпив кружку пива. Пусть и теплого. Дядя, старший над сегодняшней сменой Южных ворот, прикрыл бы своего непутевого родича. Но тогда с открытием въезда в город, никто не оскорбит одного морского ярла, не случится скандала, а небогатому стражнику придется вернуть 60 гельдов.

Которые, кстати, уже частью розданы кредиторам, а частью потраченных на шлюх и вино.

Нет, конечно же, 60 полновесных серебряных блестяшек были большими деньгами и составляли почти половину годового жалованья местного стражника, но проблема была в другом. Мужчина до дрожи боялся своего нанимателя, и очень не хотел бы вызвать его неудовольствие.

"...и все-таки, зачем клятому ивингу все это нужно?!"

Вчера было не до размышлений, но этот проблеск сознания стал последним, о чем успел подумать пропойца, прежде чем выпрямиться вдоль стены, откинуть щеколду. В процессе подвига он на много ударов сердца потерял возможность связно соображать все-таки блеванув под ноги попытавшемуся войти трактирщику.

* * *

Южные предместья Линкебанка

Городские ворота и рогатки в предместьях разомкнулись с первыми лучами светила. Едва восход подкрасил небо, как центральные кварталы привычно отозвались на это звонкими одиночными ударами в било (16), возвещая о первой утренней страже. Как собственно и всегда.

(16) Било (звонило, сторожевая доска или плита) — деревянная или металлическая доска (брус), по которой ударяли клепалом — молотком (палкой); в древности это был распространенный бытовой и сигнальный музыкальный инструмент.

Наружу потянулись путешественники и купцы, внутрь — немногочисленные припозднившиеся вчера гости и терпеливо ждавшие сигнала окрестные земледельцы. Поденщики и рабы из ближайших поместий, бонды или их слуги с многочисленных ферм, проснулись заметно раньше, и сейчас спешили превратить результаты своих трудов в звонкое серебро.

Огромный, почти 30-тысячный город жаждал свежей рыбы и дичи, собранные накануне плоды этой щедрой земли и откормленных в здешнем изобилии животных и птиц. Число временных гостей было и подавно не сосчитать, но все они хотели завтракать, а кто-то — планировал, еще и отобедать или задержаться на ужин.

Нуждался Линкебанк в вине, пиве, дровах и еще в сотнях наименований товаров. И два встречных потока несли необходимое. Они были его кровью, самой жизнью города, но нырять в него, пришедшие накануне воины не торопились.

Конечно же, в доиндустриальные эпохи люди привыкли жить с рассвета до заката, а потому с первыми лучами ожил и их лагерь. Однако ничто не указывало на желание покинуть "оккупированный" накануне луг. Под котлами задымили новые костры, шатры остались на своих местах, а коноводы потянулись к ручью, но напоив — никто не спешил массово седлать холеных скакунов или впрягать их в колесницы.

Когда с дальней, противоположной от дороги стороны лагеря принялись на извлеченных из груза шестах натягивать широкие отрезы холстины, стало окончательно понятно: пришедший хирд устраивается еще как минимум на сутки. Иначе к чему им так готовиться к дневной жаре?

Только к третьей утренней страже небольшая группа всадников при единственной колеснице двинулась в сторону предместий.

Правда, уже через пару минут повозка покинула отряд. Вынырнув на обочину вместе с четверкой телег какого-то небогатого фермера, пара опоясанных лишь кинжалами колесничих подсказала, как именно уложить выкупленные десяток рогож с ячменем, несколько корзин свежих овощей, куль крупных усатых сомов и связку из пары десятков битых накануне кур. Щедро расплатившись, они тут же повернули в сторону едва покинутого лагеря.

Судя по тому, что всадники так ни разу и не оглянулись, происходящее было запланировано, и не стало сюрпризом ни для кого кроме бонда, удачно расторговавшего почти треть товара, с одной из своих повозок еще даже не въехав в город.

В отличие от двинувших в обратную сторону фуражиров, всадники экипировались заметно серьезнее. Семеро телохранителей морского ярла вряд ли так уж верили в возможность серьезной драки прямо в городе. Поножи, например, вообще не озаботился ни кто, а наручами — снарядились только двое хускарлов с луками.

Да и то — надев их лишь на левую руку, чтобы не терять время еще и на это, если все-таки придется воспользоваться сравнительно короткими, но очень мощными приспособлениями из рога буйвола. На Земле похожее — небольшое, но далеко стреляющее и сильное оружие — до сих пор изготавливают в пакистанском Пенджабе.

При этом даже самому глупому земледельцу было понятно: воины все же "такую мысль" допускают, а значит — готовы встретить любого врага.

У седла каждого из всадников был привешен традиционный фризский круглый щит, конная пика почти в полтора роста взрослого мужа длиной, и одинаковые глубокие шлемы, которые не более как три десятка лет назад, стали делать в священной Бувайе.

Стоили они немало, но опытные воины также высоко оценили и надежность купола, выкованного из единственного куска железа, короткий козырек с наносником, отлично защищающие лицо, но совершенно не перекрывающие обзор. В кутерьме городского или лесного боя (везде, где не выстроишь стену щитов), они пусть и не гарантируют жизнь, но давали шансы куда как выше, чем подходящие для крепкого строя маски или полумаски.