Тайшеле

Если бы не случайность — ничего бы он об этом не узнал. Там — далеко — он просто услышал, как люди обсуждали это дело; удивился. Как неожиданно и странно все может обернуться. Человека судят за то, что когда-то начали они с Тхурингветиль...

Так или иначе, а посмотреть своими глазами стоило, именно поэтому Эгленн и выбрался в столицу. Хорошо хоть процесс был открытым, и вход был свободным. Так что в зал суда Эгленн вошел одним из многих: обычный, неприметный человек в темной одежде.

Ма-Истри насторожился: почувствовал присутствие... кого-то. О своих, Владеющих Силой, из Ордена, — он прекрасно знал, кто сейчас в зале. Но — чужой? Откуда, кто бы это мог быть? Орден монополизировал и слежку за одарёнными детьми, и их обучение, и неожиданное открытие его, главу Совета, поразило. Неприятно поразило.

Кто бы это мог быть?

Он прошёл в зал, сел — далеко не в первых рядах. Поморщился: видеозапись идёт, как обычно водится при таких событиях. Сам он ненавидел эту слежку, потому старался нечасто появляться в подобных местах.

Времени до начала было ещё достаточно, и он попытался — почувствовать незнакомца. Кто это, и — главное — КАКОЙ он?

Что странно — ничего толком о незнакомце сказать не получалось. Не выходило конкретизировать ощущения. Просто — нечто, вызывающее ощущение темноты. Не агрессии, нет, и не душной темноты — скорее темноты звездной ночи.

Не получалось даже распознать, кто из присутствующих в зале — ЭТОТ. Должно быть, незнакомец просто не хотел, чтобы его опознавали.

Не хотел. Эта вылазка в город была в известной степени риском. Не то чтобы, конечно, она могла навлечь серьезную опасность — но привлекать к себе назойливое внимание Ордена Эгленн не желал. Закрыться бы от них вовсе, так, чтобы никто ничего не понял. Но, увы, это было не в его силах. Оставалось надеяться, что они поймут негласное пожелание: я не лезу к вам — вы не лезете ко мне.

Ма-Истри был приятно удивлён. Достойный противник. У Ордена не было соперников уже многие сотни лет, — более мелкие организации были просто поглощены, те, что пытались сопротивляться... что ж, это были неприятные моменты в истории Ордена, да... Человек, сумевший почти скрыться от главы Ордена, достоин уважения. По меньшей мере.

Начались слушания, — пришлось отвлечься. Операционные вмешательства, попытки привить людям несвойственные им способности, — и видеоматериалы. Человек с фасеточными глазами. Существо, у которого вместо ног — ещё две руки, для жизни в невесомости... Да, он думал о космосе, о других планетах, Алькатрас, о том, что когда-нибудь человечество будет переселяться туда... Но — вот так? Ма-Истри нахмурился. Этого Алькатрас ему не показывал. Никогда.

Зал заволновался, кому-то стало плохо, — женщину увели... Да. Предупреждали ведь...

Эгленн смотрел на это из задних рядов, где он сидел — и тихонько покусывал губу. Главное пока оставалось неозвученным: каким именно образом были проведены все эти странные эксперименты? Их предыстория?.. Были они результатом вмешательства в организм здоровых людей — или, возможно, являлись единственным способом спасения больных? Как относились сами люди, подопытные, так сказать, к проводимым вмешательствам? Есть главные принципы, переступать через которые нельзя, чтобы изменение не превратилось в искажение. Нельзя совершать вмешательства, которые вынудят человека к совершенно иной жизни без возможности возврата к прежней — если, конечно, не ради спасения самой жизни и не по осознанному желанию. Нельзя взять здорового человека — и превратить его в существо, способное жить лишь в невесомости; но если это единственный способ спасти ему жизнь, а человек готов пойти на это — дело другое. Нельзя взять здорового человека, и привить ему фасетчатое зрение насекомых — но если это единственный способ спасти ему зрение, и сам человек готов пойти на рискованный шаг — дело другое. Словом, главная ценность — жизнь и личность человеческая.

Об этом пока молчали. Оставалось ждать, и молча смотреть и слушать.

Видеоматериалов подобного рода было много, Ма-Истри в какой-то момент поймал себя на мысли, что он уже попросту перестал воспринимать всё это с той остротой, что прежде. Причины... Причины пока оставались неозвученными. Наконец поток видеообвинений иссяк.

-Слово обвинению! — прозвучало в зале.

Обвинитель — в традиционной белой с золотом мантии — поднялся. Ма-Истри знал его, — как и Алькатраса... что, в общем, ничего не решало. Его больше всего интересовал вопрос: что за этим стоит? Да, Алькатрас — практикующий хирург, на его счету немало спасённых жизней, и эта слава его — результат почти шести десятков лет работы...

-Итак, вы видели, — звенел голос обвинителя. — Мы не знаем причины, по которым произведены все эти чудовищные операции. Экспертиза доказала, что люди подвергались им в детском, порой во младенческом возрасте. Что дети эти — сироты. Стоит ли научный прогресс таких жертв? Ведь это — безвозвратно, этого уже не изменишь...

Ма-Истри знал, что Алькатрас отказался от адвоката. Рискованно, да... Во имя науки.

Неизвестно и другое: чем это обвинение хирургу грозило. И — странное какое-то обвинение. Неприятный оттенок оставался не только от созерцания необычных _изменений_ — но и от того, как материалы подавались. Было в этом нечто, до боли знакомое.

В любом случае — у зрителей нет права вмешательства в процесс суда. Оставалось смотреть и слушать.

Ма-Истри с тоской посмотрел в сторону. Этот человек мог написать обвинительную речь по любому поводу, — по какому закажут.

-Кто может гарантировать, что завтра в такой же кошмар во имя науки не превратят вашего ребёнка, под видом спасения его жизни? Я призываю высокий суд пресечь череду этого ужаса, остановить угрозу, нависшую над человечеством.

Обвинитель сел. Экран... Судьи.

-Обвиняемый отказался от защитника, и потому слово предоставляется ему самому.

Алькатрас. Наверное, так выглядели жрецы древности, которые правили, стоя за спинами официальных королей, — гордые брови вразлёт, тяжёлый взгляд... как следящие камеры, право слово. Ма-Истри усмехнулся. Да, ты остался для меня загадкой. Я не могу тебя понять. Ты фанатик, я знаю. Фанатик той науки, о которой сегодня уже столько говорилось.

-Здесь все слова уже развёрнуты не в мою пользу, — медленно и с насмешкой сказал резкий голос. — Поэтому слов я тратить не буду. Я требую суда народа.

Судья кивнул.

-Хорошо.

Ма-Истри подался вперёд. Смело, да. Суд народа — это лотерея. Тринадцать человек, выбранные электронной системой из рядов тех, кто сидит здесь, в зале. Смело. Ты хочешь довериться Создателю, Алькатрас... это я понимаю.

Случай. Интересно, знает ли этот человек обо мне? — подумалось Эгленну. Электронная лотерея, значит, закон случайности... на первый взгляд. Ну что ж, это везение. Повлиять на машину так, чтобы стать одним из избранных ею — несложно... По крайней мере, будет шанс выступить. Верно он говорит: против него слова уже развернули. Нужно ведь хоть кому-то сказать в его защиту...

-Господа, — прозвенел голос судьи. — Выбор сделан. Взгляните на подлокотники ваших кресел. Красный огонёк — знак избранности.

Ма-Истри знал, что у него ничего не было. И всё же взглянул. Усмехнулся. Чутьё, чтоб ему... Иногда даже обидно всё знать наперёд, но такова участь Владеющих Силой.

Голос судьи был бесстрастным.

-По закону, преступления против человечности караются смертью либо пожизненным заключением. Судьи Создателя, каждый из вас должен произнести одно из трёх слов: смерть, заключение или свобода. После этого вы можете обосновать ваш приговор.

Эгленн чуть улыбнулся: конечно же, на подлокотнике горел красный огонек. Ну что ж... Посмотрим, посмотрим. Интересно, как отреагируют остальные. Необъективность процесса была очевидна — но — для него самого; а вот как для других... испугать обычного человека подобными страшилками и вправду ничего не стоило.

Пусть скажут остальные. Он будет последним.

Ма-Истри всё-таки надеялся, что большинство выскажется за пожизненное заключение. Но нет... один за другим — испуганные, решительные лица.

Смерть.

Да, за последние месяцы пресса сумела до предела раскалить обстановку. Чтобы сейчас, в мирное, в общем-то, время, — и такое?! А может, именно потому, что время мирное, люди боятся потерять то, что имеют... Ему оставалось только считать: вот двое сказали — заключение, трое... пятеро. Ещё шестеро — за казнь.

Ему стало тоскливо — до омерзения. Двенадцатый — всё-таки за казнь. Поровну. Остался один. Он оглянулся: кто же ты, голос Создателя?!

Эгленн поднялся. В зале настала тишина — все люди молчали. И смотрели на него.

— Я говорю — свобода, — произнес он, и ждал целую минуту, пока судье не удалось восстановить тишину во взорвавшемся от неожиданного поворота зале.

— ...И вот почему, — продолжил он. — Сейчас мы увидели множество фактов, очевидно, подобранных таким образом, чтобы произвести устрашающее впечатление на неподготовленного зрителя. Согласен: факты — жестокая вещь, и факты неоспоримы. Но не менее важно и то, что побудило доктора Алькатраса совершить каждую из этих работ, изменявших конкретных людей. Об этом же не было сказано ничего, и речи обвинителя строились так, словно бы главным, что вело подсудимого, была необузданная жажда экспериментов в ущерб всякой человечности. Но для того, чтобы судить объективно, мы должны знать историю всех этих экспериментов. И, насколько мне известно — а я следил за независимыми обсуждениями — дело было отнюдь не в жажде нового, ради чего издевались над жизнью беззащитных сирот. Доктор Алькатрас — гениальный хирург, спасший тысячи жизней. Мы видели юношу, чьи глаза напоминают фасетчатые глаза насекомых; но нам не сказали, что если бы не эта работа — он с детства остался бы слепым, ибо никакие иные из известных способов не помогли бы даровать ему зрение. Мы видели человека со второй парой конечностей вместо ног, неспособного жить иначе, чем в невесомости — но нам не сказали, что человек был во время опыта отнюдь не младенцем-сиротой и добровольно пошел на подобную операцию, а также — что человек этот был неспособен выжить иначе, как в невесомости, что он был лишен возможности пребывать в нормальном поле тяготения вовсе, и умолчали о еще одной важной детали: человек этот — музыкант. И вторая пара рук ему весьма пригодилась — наверняка многие из вас слышали записи его музыки, — Эгленн снова помолчал, дождавшись, пока затихнет пролетевший по залу гул. — Таким образом, доктор Алькатрас отнюдь не искалечил его, а даровал возможность новой плодотворной жизни. Кроме того, многие из людей, которых вы видели в записях — полноценные граждане, и их мнение о случившемся так же следует принимать во внимание. Никто из них, замечу, не обвиняет доктора Алькатраса в искалеченной жизни.

Далее. Не только применительно к сиротам проводились подобные работы: были и такие случаи, когда родители давали согласие на необычные вмешательства, чтобы спасти жизнь своего ребенка. Сирот — больше, верно — но лишь потому, что именно эти дети обладали врожденными, страшными и неустранимыми пороками, обычно — от неблагополучия своих родителей, которые отказывались от детей-калек, обузы, сдавая их на опеку государства. И если бы не вмешательство доктора — дети эти были бы обречены на гибель или судьбу беспомощных калек. Итак, я хочу спросить вас — кто же в действительности перед нами: преступник, или человек, спасавший жизни, рискуя собственной?

Я не берусь судить, насколько был оправдан каждый из показанных нам экспериментов, вмешательств. Для такой оценки мне понадобилось бы ознакомиться со всеми подробностями... которые от нас, увы, скрыли. Но мне очевидно, что было бы преступлением осуждать доктора Алькатраса на смерть или пожизненное заключение, тем самым лишая науку гениального ученого, а больных — и отнюдь не только сирот-младенцев — возможности исцелиться. Как же поступить? — спросите вы. Если говорить о моем мнении, то оно таково: над работами доктора Алькатраса необходимо установить контроль независимой комиссии, подчеркиваю — подлинно независимой, состоящей из людей, чьи дела зарекомендовали их как людей достойных и честных. И — да простит меня публика за прямоту — не допускать к этому контролю конкурентов доктора Алькатраса.

Об остальном следует говорить подробнее — и конкретнее, если, конечно, мое мнение будет принято уважаемым судом во внимание, — Эгленн слегка поклонился. — А пока — я сказал свое слово. Благодарю.

И он опустился в кресло.

Ма-Истри тихо схватился за голову. Создатель, откуда он взялся, кто это — он как будто неподвластен путам цивилизации, её "правилам", давно уже затянувшим нас, как паутиной, которые уже столько раз обращали во зло, что они во многом потеряли свою ценность... Он как будто показал — вот так, легко, непринуждённо, — насколько все мы _несвободны_.

На большом экране — оператор, честь ему и хвала, знал своё дело, — застыла картинка: странное лицо, резкие черты, и глубокий взгляд удивительных зелёных глаз... Ма-Истри всмотрелся — и вздрогнул. Электроника схватывает ощущение Силы.

Это он.

Судья и его помощники совещались: большинства нет, приговор не может иметь законной силы... Второго голосования быть не может.

-Согласно закону, — бесстрастно прозвенело наконец, перекрывая гул толпы, — приговор не вынесен. Запрос о решении по дальнейшему рассмотрению дела доктора Алькатраса будет отправлен в Правительственную Комиссию, — в этих словах явственно слышались заглавные буквы. — Заседание объявляется закрытым.

Ма-Истри встал. Алькатрас не сидел в тюрьме, — его за очень большие деньги оставили под домашним арестом, и сейчас, когда его выведут, то отвезут в его замок на берегу моря. Но дело сейчас не в этом...

Он поспешил выбраться, чтобы успеть перехватить этого загадочного незнакомца. Хорошо быть Владеющим Силой, — никакая толпа тебе не преграда.

Эгленн его ждал. Лучше выяснить все сразу, чем потом гадать — что этим людям от тебя нужно. Он отошел в сторону — сам не стал подходить первым: пусть этот... имя ему было неизвестно... сам подойдет, сам спросит, сам заговорит. Посмотрим.

Внезапно оказалось, что толпа как будто обтекает и его, и подходившего Ма-Истри, — словно река, встречающая преграду. Не замечали. В упор. Ма-Истри знал, что следящие камеры таким образом не обманешь, но — пусть. То, что глава совета Владеющих Силой сразу выказывает внимание человеку с такими речами, — это, конечно, риск, но бывало и похуже. А если он не перехватит его, то им займутся другие. Например, из Службы Безопасности.

-Добрый день, — он поклонился. — Ма-Истри, глава совета Владеющих Силой. Я только что говорил телепатически с доктором Алькатрасом, — он благодарен вам и хотел бы встретиться. Если вы не возражаете, я организую эту встречу.

— Добрый день, господин Ма-Истри, — Эгленн тоже слегка поклонился, соблюдая учтивость. — Конечно же, я не против. Раз уж я рискнул сказать свое слово — постараюсь, чем могу, помочь и в дальнейшем. Только — когда? Я живу далеко отсюда.