Последний шанс палача

...Двадцать пять, двадцать шесть...

Врубили, вдруг, музыку — сзади, кто-то из своих. Расслабиться ребятам захотелось. "У нас на районе не звонят, а зво-онют!.." Ну, спасибо, родные, удружили! Именно под ЭТО и стоит загибаться летним утром посреди помойки!

...Тридцать три, тридцать четыре...

Офисы какие-то плывут в памяти, секретарши, Макс, Акоп, Дина, скверы. Новосибирские улицы и Златогорская тайга... жизнь, что ли крутится в обратную сторону, как положено перед кончиной? Не дождетесь! Мастер уже совсем близко — высокий силуэт, гордая осанка, сзади топает худой паренек с напряженной рукой в кармане.

...Сорок один, сорок два, сорок три...

Москва, кабаки, Кавказ, молодость, еще какие-то лица, совсем забытые, но не желающие уходить.

Никак не желающие!

Одно из этих лиц оказалось сейчас перед ним.

Глава 13

Пляска смерти

Среднего роста, плечистый и крепкий, ходит он... в какой-то там кепке. Забытые рифмы детства — про неизвестного героя. Или безымянного? Да, неважно! Любимый персонаж советского официального фольклора, простой парень с простой внешностью, готовый и в огонь, и под танк, и ДнепроГЭС строить. Эпоха кумачовых полотнищ ушла, идеалы похерены, а вот герои остались, оказывается. До сих пор готовы бесплатно к черту на рога!

— Чудеса! — сказал безымянный герой развязно и громко, будто озвучил чужие мысли. Мужик "за сорок", дешево одетый, но с непередаваемой дерзостью во взгляде.

— Я вот всегда знал, что Земля квадратная, и что за углом встретимся! Помнишь меня?!

Ну, еще бы! Сказки кончаются, царевичи становятся, иной раз, злыми колдунами, или циничными главами государств, а принцессы обращаются в обычных стерв, даже без помощи черной магии. Иванушки-дурачки только не меняются — как и прочий народ соответствующей ценовой категории. Всякие там Хитрые Солдаты, специалисты по варке каши из топора. Идут по жизни на чистом везении, ловят волшебных щук, приручают Коньков-Горбунков, и всё это в паузах между вылеживанием на печи. Ничто их не берет!

Даже когда Волшебная Страна превращается в Зазеркалье — дурачки и под Кощеем выживут, лишь бы лапти были, да горшок каши ежедневно! Соцминимум! При отсутствии такового сермяжный народ берется за топоры (недоваренные в каше) и головы Добрых Царей катятся на потеху нечисти. Поделом Царям — не дразните трудовые массы!

— А мы уже на "ты"? — усмехнулся Мастер дружелюбно. В самом деле, не ощущал враждебности к ершистому крестьянскому сыну, потомку и правопреемнику всех Иванушек, Емель и даже Джонов с Жаками. Они такие, их не изменишь!

— Я ведь старше вас минимум лет на десять, да и свиней мы вместе не пасли, а потому...

— Не помнишь, — констатировал Глеб почти грустно. — Ты, падла конторская, не мне одному жизнь поломал, да? Ты таких как я пачками с институтов выкидывал, всех не упомнить?!

— То есть? — взгляд Мастера вдруг заострился, мелькнуло искреннее удивление. — Какие ещё институты? Я вас, разумеется, вспомнил, Глеб Воропаев, на память не жалуюсь, только ведь я вам ничего не должен. Или всерьез думаете, что Комитет в ТЕ ГОДЫ прессовал каждого студентика, зараженного Перестройкой? Это когда все газеты вопили про "кровавую гэбню", и страна разваливалась. С вашей помощью, кстати.

— Ты о чем?

— О твоем друге Максиме, — усмехнулся Мастер, и эта внезапная фамильярность резанула слух. — Вы ведь с ним не разлей вода, еще с тех самых времен? Вместе раскачивали лодку, пока не потонула. В любом нормальном государстве таких как вы казнят за измену, а в нашем Зазеркалье предатели на коне. Успешные бизнесмены, совесть нации, да?

— Ты чё несешь?! — голос внезапно подсел, вопрос прозвучал с какой-то жалкой агрессией. — Ты кого щас предателем назвал?!

— Ладно, не бери в голову, — улыбнулся человек с лицом популярного актера. — Историю пишут победители, поэтому можешь гордиться своими подвигами во имя Демократии. Расскажешь детям, если когда-нибудь заведешь. А мы ту страну охраняли, согласно присяге, но победы нам не досталось.

"Может, е...нуть его?! Верный ПМ сзади за поясом, телохранитель, вроде, расслабился, ружья пока в землю смотрят. Нет, стоп! Он же тебя разводит в полный рост! Шутя увел разговор на свое поле, и вот ты уже в говнище, предатель и мразь конченая, а он весь в белом! Не ведись!".

— Про присягу хорошо сказано, за душу берет. Родину ты защищал, красава, грудью прикрывал, да? Так прикрывал, что аж за пазуху кой-чего попало. Так увлекся, что приватизировал кусочек Родины и до сих пор не бедствуешь. А я, сволочь такая, просто спасаю бабу, без всяких высших интересов, куда уж мне! Спасаю обычного человека от твоих высоких планов! Потому что, таким как ты человек не нужен, вы ж все глобально мыслите, вам целые народы под топор не жалко!

— Кому это "нам"? — вскинул бровь человек с лицом киногероя. — Что ты, вообще, знаешь обо мне и моих делах? Для тебя смысл жизни — заработать или стырить деньжат, набить пузо и уткнуться в телевизор, который тебе вычистит мозги, чтоб лишнего не думалось. Пускай другие дерьмо разгребают, да?!

— А ты, типа, санитар леса? Или ассенизатор?

— Хорошее определение, — прищурился Мастер одобрительно, будто добрый и старый профессор перед толковым студиозом. Будто не стояли рядом две толпы, пропахшие адреналиновым потом, и стволы не готовились обратить воздух в свинцовый коктейль.

— Ассенизаторов стараются не замечать, с ними брезгуют даже рядом находиться, но без них невозможно обойтись. Почему ты думаешь, что без палачей этот мир обойдется? У нас, конечно, политкорректность, гуманизм и либеральные ценности, только крысы и глисты от этого не прослезятся. Их надо травить, если сам хочешь выжить.

— А по-моему, тебе процесс нравится, — поморщился Глеб, ощутив, вдруг, усталость и ничего кроме нее. Таял по капле боевой запал, а злости на собеседника так и не появилось. Лучше бы впрямь какой-нибудь урод приперся на встречу: в балахоне, с патлами и готической физиономией "а-ля Мерлин Мэнсон". Ходячее воплощение ненормальности, с точки зрения простого русского мужика. Человек с сединой на висках внушал, напротив, сплошной позитив и желание довериться.

— Любишь богом себя ощущать... ну, ты понял, короче.

— Разумеется. Вы мне это еще по телефону сказали, — в улыбке Мастера просквозила победная снисходительность, и вот это уже оказалось лишним. Не стоит насмехаться над человеком, способным оплатить и привезти с собой два отделения вооруженных бойцов!

— А что тебя, собственно, веселит? — спросил Глеб тихо, но уже заводясь. — Дела твои швах, если не понял еще. Тот народ, что сзади меня, в курсе всей темы, а завтра оно пойдет дальше. Ты у нас, конечно, крутой перец, "наверху" тебя прикрывают, но нафига ты им нужен засвеченный, а?! Шумиха, журналисты, заявы на тебя во все инстанции! А уж иноземцам проклятым только намекни, что госбезопасность в России режет людей, да еще православными крестами!

— Ну, во-первых, давно не госбезопасность... — улыбки на губах Мастера уже не было. — ...А во-вторых, скажите, Глеб, неужели вы реально подонок? Вот так запросто отдадите свою страну на растерзание шакалам и будете смотреть, как она заживо гниет?

— Да пошел ты! — аргументов не хватало, искать их не хотелось, и вообще — не для того всё затеяно! Пора завязывать с дискуссиями, пока нервы не сдали на спусковых крючках.

— Повторяю еще раз, отстань от Дины! Ты забываешь ее, я забываю тебя и живем ровно. Любой наезд с вашей стороны — информация уходит в интернет и всем желающим, а вон те парни помогут твоим придуркам успокоиться.

— Какое красноречие! Вам бы, Глеб, в политику, в народные трибуны, сделали бы крутую карьеру! И всё-таки, не для протокола — зачем всё это? Неужели влюбились?

— Тебя не касается, — схамил Глеб уже по инерции, не решаясь, почему-то, разорвать этот странный разговор. — Ты за страну красивые базары ведешь, а я хочу, чтоб таких, как ты, здесь не было. Чтоб никто не мог людей запросто послать на костер, или в лагеря, потому что рожа не понравилась. Я — за жизнь, понимаешь?!

— Вы за бардак. Для вас жизнь одного ублюдка дороже целой страны. Поэтому мы не договоримся, Глеб Воропаев. Живи, пока живется, и не мешай.

— СТОЙ, — слово выпало сквозь зубы как тяжелая картечина, без крика и без злости. Гулкий стук в висках, белое лицо Наташи на белой наволочке, пустая безысходность во взгляде...

— Стой, урод. Она же беременная. Тебе ЕЁ две жизни тоже не жалко?

Рука ползет уже за спину, под ремень, к нагретой рукояти под рубахой — он успеет! Должен успеть!

— Кто беременная? — неподдельное удивление во взгляде Мастера. — Вы это про Дину? А откуда... хотя, глупый вопрос. Что ж, поздравляю, если не врешь, тут ты меня сделал!

На секунду, не больше лицо Мастера исказилось, потом импозантный мужчина резко развернулся, и осанка его сделалась вовсе монументальной. Прямая спина человека, которому очень нужно уйти гордо. Не сутулиться, не ломаться пополам от удара под дых — героем остаться.

— Стой, — сказал Глеб еще раз, совсем по-другому. Непонятные слова, странная реакция — да что за фигня тут творится?!

— Стой, говорю, ёлки! Объясни нормально, без этих своих...

Прямая спина даже не вздрогнула — человек, уверенный в своей правоте. Широкие шаги, небрежный жест рукой в сторону бородатой шеренги. Средневековые бойцы опускают дробовики, телохранитель делает шаг в сторону, прикрывая отход вождя, худое лицо закаменело в странной гримасе... не до него сейчас! Надо догнать эту прямую спину, глянуть в глаза, задать всего пару очень важных вопросов!!!

Глеб успел сделать шаг, прежде чем грянул первый выстрел...

* * *

Мастер ждал смерти. Готов был к ней еще вчера, получив первое приглашение. На поляну сегодня выходил спокойный как самурай — победа, или вечная честь, бояться нечего. Давил противника улыбкой и внутренней силой, переламывал, почти в клочья порвал.

До ТЕХ САМЫХ слов.

Сейчас внутри было мертво и пусто, как в старом конском черепе посреди пустыни. Сохранить лицо и уйти красиво. До кабинета добраться. Оттуда, уже с холодной головой узнать всё точно, до последней пакостной детальки — и да воздастся каждому по делам его!

Тяжелая палка ударила по спине, выбивая дух, а взамен пришло удивление. Кто посмел?!! Обернулся резко, поймав уже эхо выстрела, но, еще не понимая — поляна, солнце, близкая спина Володи-телохранителя, зрачок ствола, глядящий из подмышки назад.

На него, Мастера глядящий!

Две подряд вспышки, и еще два удара многотонной дубиной — в грудь и в живот. Потом голова Володи брызнула, вдруг, многоцветным фонтаном, сосны и трава поменялись местами, небо бросилось в глаза всей ослепительной синевой.

"Уберите свет!" — подумал человек, бывший когда-то полковником Вендерецким и почти успевший стать Великим Вождем. — "Почему так ярко?! Приглушите!".

Губы его шевельнулись, выпустив красную пену, глаза хотели закрыться, но не смогли уже.

"...и это ВСЁ?!! Глупо как..."

Додумать он не успел.

* * *

Глеб упал первым — еще до начала мясорубки. Увидел, как вспыхнуло первое пятно на прямой спине Мастера, как тот разворачивается, как телохранитель творит немыслимое, шмаляя из под локтя в собственного шефа.

Понимать и разбираться поздно — только падать. Три подряд пистолетных выстрела, один ружейный, гулкий, потом вразнобой, со всех стволов. Банки, окурки и гондоны перед глазами... плевать... ползти! Быстрее, еще быстрее, под тугой свист нагретого воздуха!

Потом пришел новый звук, давно забытый, но пробирающий до дрожи в костях — будто две громадные швейные машинки заработали длинной строчкой, погасив ружейную трескотню. Последние метры, колеса, ноги чьи-то. Пряный запах пороха как на охоте, в открытие сезона.

— Вот и сходили за хлебушком, — подытожил Глеб, укрываясь, наконец, за скатом. — Это, ёптыть, за мои же деньги и вот так?!

На этой мысли его достали — сзади, прикладом по затылку. Дальнейшее шоу, оплаченное Глебом Воропаевым, творилось уже без него.

* * *

Четвертый выстрел до начала мясорубки принадлежал Серафиму. Шустрого парня Володю бывший опер всегда недолюбливал, а потому удивления не возникло ни на грамм. Пальнул навскидку, почти не целясь, но тяжелая картечная "связка" угодила Володе в голову. Лучше разрывной пули сработала. Еще два выстрела ушли по шеренге вражеских бойцов, потом ружья забухали в ответ, и пришлось, наконец, падать самому. Братья воинским опытом не владели — так и стояли во весь рост, дергая помповые затворы, вражья сила, напротив, заныкалась по укрытиям, и привстать им пока не удастся. Самое время ползти за Мастером, доставать вождя живым или мертвым.

В этот момент купейные дверцы "тойот" отъехали разом, обнажив совсем не пустое нутро.

Пулеметы!!!

Два армейских ПК с зелеными патронными коробами, установленные прямо на сиденьях. Заботливо обложенные бронежилетами — армейскими, опять же, тяжелыми, недоступными стрелковому оружию.

"П...ц!!!" — успел подумать Серафим-Сергей совсем не благочестиво, прежде чем пулеметные мобильные гнезда ЗАРАБОТАЛИ.

И настал ад.

Большинство братьев срезало в первые секунды, кое-кто успел рухнуть и откатиться даже — свинцовая строчка с высоты автомобильного сиденья нашла их везде. Просели на скатах громадные "гранд-чероки", зеркальный лак превратился в уродливое решето, стекла брызнули и осыпали все вокруг тусклыми алмазами. Брат Михаил, лишенный слуха и речи, брат Захария... просто тела теперь. Как и Мастер. Как и сам Серафим, живущий до сих пор по чистой случайности.

Красивая идея на глазах рассыпалась в прах, и не было больше ни Серафима, ни Сергея. Осталось подняться в рост, принять свой кусочек общей судьбы, потому что завтра уже не будет.

Картечный заряд достал Серафима аккурат на подъеме — в грудь лупанул, вышибив воздух. Земля ударила по спине, попытался вдохнуть... получилось, в отличие от Мастера. Свинцовые шарики застряли в многослойном кевларе, динамический удар сломал два ребра, но не убил.

Темнота, затянувшая небесную синь, оказалась вполне проницаемой — серой, как летние ночи на Севере. Из жемчужной серости соткалось, вдруг, женское лицо, невыносимо прекрасное и безумно грустное, заслонило собой все вокруг.

— А я помню тебя, — сказал Серафим, наполняясь покоем, растворившись полностью в глубоких и печальных глазах. — Я видел тебя в тундре. Ждал тебя. Ты не послала за мной ангела, пришла сама! За что мне, грешному, такая великая честь?!

Женщина, сотканная из тумана, взглянула без улыбки, серый лик уже таял, рассыпался, не догнать. Не оторваться и не воспарить из тяжелого тела! Серафим закричал от тоски, жемчужная серость поглотила крик, будто вата, но кое-кто его, все же, услышал.

— Гля, этот живой! — донеслось из пелены, и лицо возникло опять. Другое лицо. Мужское, грубое и вполне жизнерадостное.

— Очухался, жмурик?! Ну, поздравляю, жить будешь!

Глава 14

Шок и электрошок

Сон был тревожным. Мелькали вокруг гибкие звериные тела, бородатые люди кричали о чем-то беззвучно, Дина протягивала руки, и бурлящая река уносила ее. Воздуху не хватает, оттолкнуться посильней, вынырнуть!