— Ирка пропала... — Игнату было не до возрастных кризисов. — Какой-то момент я надеялся, что она здесь. Лучше бы я ревновал, и знал, что с ней все в порядке, что она жива! — Игнат выкрикнул это и подумал, как все похоже на любимый мамин сериал. "Оно мне сказало, что оно мне надо?" Устыдился. Покрутил чай в чашке и закинул в рот, как опытные пропойцы водку: не касаясь губами посуды.
Петр сощурился:
— Что ж ты думаешь, ее никто не ищет?
Наступила очередь Игната пожимать плечами.
— Ее папик небось всю область на уши поставил. Куда против него нам, серым мышатам... Впрочем! Съезди-ка на ипподром! — внезапно оживился Петр. — Может, там ее видели. Вечером я по дискотекам пройдусь. Она любит "Черный лис"...
Крылов немного удивился, но согласно кивнул. Хозяин уже собрал чашки, и сноровисто мыл их в раковине. Игнат поднялся.
— Постой... Игнат?
Парень повернулся. Петр вытер пальцы и теперь держал полотенце наотлет:
— Вы все, молодые, думаете, что быть взрослым и богатым — это круто. А я теперь не знаю, что мне делать. Понимаешь? Не знаю! Вот, я чего-то зарабатываю — на жизнь хватает, а дом все равно не построить, мне не по уровню... Мое богатство — оно только по вашим, молодежным меркам, богатство. И я долбался, чего-то там учил в институте, потом крутился, бабки делал... И что дальше? В этом месяце купим холодильник, в том году "Пежо" или бумер, через пару сезонов на Кипр съездим... И что? Ну что? До сорока лет, как белка в колесе, а там и старость?
Игнат хотел улыбнуться: его отец свои полвека за возраст не считал. Да и на Кипре есть что посмотреть. Елки-палки, вот бы ему такие проблемы! Но сдержался: очень уж серьезно говорил Петр. Без обычного в таких случая театрального надрыва.
— ... Пока я чего-то там заработаю, мне уже жить неинтересно будет. Не то, что стоять не будет, не в том дело... — Петр вымученно улыбнулся. — А неинтересно, понимаешь?
Игнат задумчиво кивнул. "Не в том дело", вот даже как?
Соперник пожал плечами:
— Может, и правда понимаешь. Драться не полез. Значит, в голове не сплошная кость... Удачи тебе!
Крылов сунул ноги в туфли. Распрямился, задел рукавом ветровку, та с шорохом поехала по стене. За курткой открылся щит. Настоящий "викинг" — круглый, с выпуклым зрачком умбона Стальная полусфера для ловли ударов. посередине; с остатками кожаной оклейки. Ирке такой тяжелый не по плечу, да и староват щит... Похоже, его носил Петр — когдато раньше. Рубился с ним в турнирах, вон какие рваные полосы и лохмотья; а как посечены пыльные края! И теперь...
"Петр был таким же, как мы" — думал Игнат, уже закрывая за собой дверь. — "Полосатый оказался прав — Петр действительно из наших. Вот в чем они с Иркой сошлись. Несмотря на всю эту серьезность, который мне тыкали в глаза отец и Иркины подружки. Несмотря на свои сливочные конфеты и славянское масло. Петр тоже ночевал у костра, ругался с мастером о правилах. Хотя, с его-то хваткой, скорее он сам и был мастером. Значит, делал игрушки. Рубил лес и городил игровые крепости. Проставлял за это бутылки лесникам. Встречал на вокзале команды из других городов. Ходил по улицам в кольчуге, и плевал на смешки окружающих. Договаривался с пожарными, с милицией. Писал сценарии, как сейчас Усатый-Полосатый. Может, и с гопниками дрался, говорят, раньше часто приходилось. Но потом вышел из игры. Стал взрослым. Взрослым — или просто таким как все? Ему одиноко до безумия, если со мной с мальчишкой, по его меркам! — он говорит так. Повторит ли он то же самое... ну, например, Иркиному отцу? Хм! И если ему сейчас тридцать, а мне двадцать, то получается...
Получается, через десять лет я буду таким же?"
За спиной Игната жалобно хрустнул замок.
* * *
Замок Кащея располагался недалеко от ипподрома. То есть, недалеко по Игнатовым понятиям: минут сорок прогулочным шагом. Самый пугающий разговор на сегодня закончился, и можно было не спешить. Крылов обдумывал на ходу: не обманул ли его Петр? Если он, предположим, спрятал Ирку на даче? Ну, он-то, Игнат, одно дело: поссорилась и бросила... А вот Иркины родители? Станет ли отец прикидываться, изображать беседу с Игнатом, внимательно слушать, еще и психолога от дел отрывать если будет знать, что дочка просто на даче у любовника? Да нет, он пошлет своих людей прямо на дачу, или где она там прячется. Значит, Петру придется поверить. Крылов не знал, плакать ему, или смеяться. Петра его девушка не выбрала. С другой стороны, жива ли вообще?
В этих невеселых раздумьях шло время. Парень размашисто и неторопливо шагал по пыльному асфальту; вокруг уже тянулись бетонные и сетчатые заборы Северного Промузла. Вот и железная дорога. Игнат заскакал по шпалам, а в нужном месте повернул налево. Вот и холмик, взобравшись на который, попадаешь прямиком на скаковое поле, мимо ворот. Откуда Игнат это знал? А все знали. С тех пор, как конно-спортивная школа открыла платный прокат лошадей, все студенты переболели новой модой. Час катания обходился чуть не в половину стипендии, но Иринка не стеснялась просить денег у папы. "Люблю, когда можно не отказывать себе в хорошем" — приговаривала она, — "И ведь не на водку же! Так что не стесняйся, если надо, одолжу". Игнат долго вертелся, как собака над ежом: гордость не позволяла брать деньги, а отстать от Ирки в любом ее увлечении значило потерять ее. Наконец, решение нашлось: вместо денег иногда принимали отработку, например, разгрузку сена или чистку денников. Порой и отец подбрасывал двадцатку-другую, наивно полагая, что Игнат тратит их на пиво. В общей сложности, Игнат ездил три-четыре раза в месяц. Иногда — равномерно по воскресеньям, иногда все три раза приходились на одну неделю.
Скаковое поле встретило привычным топотом: олимпийский резерв стачивал подковы. На пятнадцать человек три мальчишки, прочие все девушки. Говорят, у англичан в моде верховая езда, а здесь, судя по всему, парни идут на карате да в тренажерные залы — это те, кто вообще в силах слезть с дивана... Ирка, помнится, долго возмущалась такой деградацией мужчин, и даже какую-то мудреную книгу в пример приводила. Игнат прошел краем поля, возле щитов с номерами встретил сторожа:
— Здравствуйте!
— Здорово. Грузить пришел? — дядя Вася протягивал руку-лопату. Игнатова пятерня выглядела на его ладони спичечным коробком. Рукопожатие у дяди Васи что плоскогубцы: вроде бы и не сильно и не больно, но не вырвешься, пока он про свой футбол не расскажет. Николаю, при всей его богатырской стати, до дяди Васи было еще расти и расти.
— Нет... Ирку ищу. Здесь не было? — выпалил Игнат, пока сторож не завелся о преимуществах "Барселоны" перед вырвавшимся в какую-то там лигу "Спартаком".
Дядя Вася с сожалением разомкнул стальную хватку:
— Я не видел. Вон Люська на Интерьере, ее спроси...
Люся как раз выводила вороного из конюшни. Игнат подошел, хлопнул Интерьера по шее:
— Что, крестник? Еще кого на забор усадил?
Маленькой и смешливой Люсе много не надо: расхихикалась так, что конь шарахнулся. Но ручки у наездницы были твердые, а потому жеребец быстро угомонился. Игнат вздохнул завистливо: его кони так не слушались. В начале лета Крылов тайком от Ирки решил взять пару уроков езды, чтобы не болтаться совсем уж мешком в седле. Но с ритмом жизни ипподрома тогда еще знаком не был, а потому явился в субботу. Встретил вот эту самую девушку, сказал, что хочет научиться. Ленивые и спокойные прокатные лошади по случаю выходного дня оказались все в городе, в парке. Остались в конюшне одни ездовые да спортивные. Вывела госпожа тренер красивейшего вороного жеребца, еще и похвалила: вот на Интерьере, дескать, комплекс мастера спорта сдавать хорошо.
Но куда Игнату в мастера спорта? Он тогда еще не знал, с какой стороны на коня влезают. Краем глаза приметил, как поводья разбирать, да из книжек помнил, что спину надо держать прямо. А там уж бог батька, авось не выдаст. Ткнул Интерьера в бок коленом — тот привычно на рысь, потом в галоп, да резво так! С непривычки Игнат не знал, за что хвататься. Люся крикнула издалека: "На забор!" — в смысле, коня на забор направить, вроде как остановиться должен. А Игнат сам за высокий забор схватился и повис, конь дальше побежал. До середины загончика доскакал, где и встал столбом.
Больше Игнат на спортивных лошадей не лез. Ездил пока на "матрасиках", учебных и прокатных коняшках. Этих не то, что в галоп, на рысь поднимать через каждые полшага приходилось. Но Интерьера студент запомнил, считал крестником, и всегда при случае здоровался.
— Что один пришел? — спросила Люся, отсмеявшись и убрав черные волосы с лица.
Игнат опустил голову. Значит, Ирки здесь не было. Мятликова о своих ссорах не молчит.
— Ирку ищу. Не мелькала?
— Нет... — собеседница насторожилась:
— Так значит, это про нее по городу плакаты расклеены? Ушла из дома и не вернулась?
Игнат горестно кивнул. Вот уже и плакаты висят...
— Во-от как... — задумчиво протянула Люся. — А ты, значит, все ищешь?
Игнат молча качнул головой. Похоже, Мятликов-старший больше ни что не надеется. А вся добыча психологу за сегодня — один сон, да и тот про какой-то военный лагерь. Что римская армия может символизировать?
— Ну ладно, поеду домой тогда... — Игнат повернулся к воротам на Шилова, откуда ближе было к остановке.
— Не расстраивайся. — Девушка направила Интерьера рядом. Теплый лошадиный бок ритмично толкался парню в левое плечо. — Если жива, найдется. Чем-нибудь помочь?
Крылов посмотрел на тренера исподлобья. Подумал.
— Да нет, пожалуй. Вчера искали, позавчера искали. Мои из клуба полгорода обошли. Ее отец... Ну, ты же знаешь, он из КГБ. Наверняка тоже иск.. ищет. Но спасибо.
"Госпожа тренер" независимо двинула плечами:
— Пожалуйста... Ну, не умирай только.
Интерьер взял с места так, что парня чуть не выбросило на обочину. До самой остановки Крылова беспокоил крепкий лошадиный запах — конь отерся боком о левый рукав.
* * *
Рукава Сергеевой ковбойки были закатаны — как перед дракой. И сам он сидел на трубчатом ограждении, словно степной орел на кургане, и глядел вокруг злобно. Игнат остановился метров за пять от него: встретить тут приятеля он не ожидал. К тому же, у Сергея проблемы: вон какой злющий сидит.
Приятель поднял взгляд, увидел Игната. Помотал головой. Наверное, убедившись, что ему не мерещится, слез с бортика и вперевалку пошел здороваться. Лицо его разгладилось, и Игнат тоже успокоился.
— Привет. Ты что тут делаешь?
— Жду. Кореш один взялся покрышку наплавить... — Сергей махнул рукой в сторону недалеких гаражей.
— Точно — ты же без мотоцикла, как я сразу не заметил!
— А ты с ипподрома идешь? Конно-спинной ездой занимался?
Игнат сплюнул:
— Сколько тебе раз говорить, horseback reading переводится как верховая езда! И вообще я Ирку искал!
Сергей молча ткнул рукой куда-то на север; Игнат повернул голову. Вот о чем ему говорила "госпожа тренер"! На углу красовался черно-белый плакат.
Ушла из дома, и не вернулась...
Была одета...
Игнат сел прямо на бордюр. Букв он не различал, но о содержании плаката догадаться было нетрудно.
На вид 18 лет...
Направлялась...
Сергей неловко топтался рядом, заслоняя солнце бахромчатыми джинсами. Наконец, спросил:
— Ты в порядке? Ну, извини, я тут сам не свой... Эй, на вот глотни... — он крепко взял Игната за воротник, опасаясь, как бы тот не опрокинулся вовсе, а другой рукой потянул из кармана плоскую фляжку. Ну конечно, ковбой да без виски... Игнат вяло улыбнулся:
— Я сейчас встану.
Во фляжке оказался лимонный спрайт! Чего угодно можно было ожидать от Сергея — деревенской самогонки, выгнанной в гараже из краденой свеклы; настоящего датского hennesi, добытого через знакомых в авиаотряде; наконец, просто хорошей минской водки... Но спрайт! Удивление Игната и оживило.
— Ты что, тоже "поколение пепси"? А как же имидж крутого парня?
Сергей улыбнулся:
— Имидж делает фляжка в заднем кармане. Что туда налито, никого не интересует. И потом, в некоторых местах — если не пьешь, значит нерусский. Значит, сразу в морду. А так — сам пьешь, значит, свой парень. Другим не даешь — значит, крут немерено: оторвал где-то такое дорогое пойло, которым делиться жалко. А если еще прикинуть, что пьешь и не хмелеешь... К концу вечеринки все конкуренты в дровах. Выбираешь любую, ну и...
Игнат помотал головой и с помощью Сергея поднялся.
— Значит, ее отец уже ни на что не надеется. Если объявления повесил... — хмуро выговорил он.
Сергей прибавил задумчиво:
— Во сне ты видел троих девчонок, так? А объявление одно. Остальных что же, не ищут?
— Ты же не верил сну!
Байкер прищурился:
— Мы все — статисты. А сольную партию ведешь ты. Ты у нас на сцене в круге света вертишься. Главное, не что мы думаем, а во что ты веришь. Тебе решать, тебе и в лоб получать.
— У тебя опять проблема?
Сергей фыркнул:
— Мои проблемы против твоих — тьфу! Бабушка ведро воды на улицу вылила, так сосед из шестого дома донос написал, типа засоряем проезд. Оштрафовали нас экологические менты на пятьдесят тысяч. Не так денег жалко, как обидно. Сосед, ...!
— Завидует, наверно.
Сергей пожал плечами:
— Да чему завидовать? Самый бедный дом на улице!
— А хотя бы тому, что ты фляжку в кармане открыто носишь. Сам же говоришь, никто не видит, что налито. И одеваешься как нравится, а не как все... Если рубашка в клетку, так и джинсы с бахромой... — тут Игнат спохватился: о чем он говорит! Какие джинсы! И умолк.
Друг понял его по-своему:
— Действительно, не слишком ли много слов?
* * *
— Это смотря какие слова! — отец Игната несогласно мотал головой, отчего уставленная в потолок вилка вздрагивала, а огурец на ней страдальчески прикидывал высоту до пола.
Крылов сидел перед родителем на кухне, подперев кулаком голову. "Тургеневская девушка" — иногда дразнился отец. За окном догорал вечер; солнце садилось в красную пыль неприятного оттенка.
... — Вот я, — говорил между тем Крылов-старший, — Я — начальник участка. Сам гвозди не забиваю, кирпич не кладу. А после меня на земле останется много такого, чем уже не стыдно похвастаться... Вот в этом году, в Сироде школу делаем. Так нас даже проектировщики хвалили, уж на что суки! Не говорю уж — президентский объект кому попало не доверят. Так чем же я строю, сын? А словами только и строю. Ведь не зуботычинами же я своих прорабов на работу ставлю, а они — своих рабочих...
— Ну да, — кивнул Игнат, — Расчетный листок намного лучше действует.
— Да ну тебя нафиг! — папа наконец-то использовал рот по назначению. Некоторое время на кухне был слышен лишь хруст огурца в крепких зубах. Потом звякнула вилка: Сергей Крылов извлекал из банки очередной овощ.
— На тарелку положи, — хмуро попросил сын, — Опять речь затянешь, а он на пол. Жалко.
