Этаж ноль

Профессор, который замечал все и вся, устраивал продолжительные привалы каждый вечер. В принципе, достаточно было приготовить нехитрый ужин, насытиться и лечь спать... Но Винсент Стауф достаточно времени провел на этом свете, чтобы понимать одну вещь... Люди это люди и им обязательно нужно с кем-нибудь поговорить... Хоть немного... Хоть чуть-чуть... Хоть самую малость...

Просто поговорить.

— Устал?

— Есть немного... Не привык я к таким долгим прогулкам...

— Хех... Если бы это и вправду было прогулкой... Пак Синмор, ты до сих пор не понял?

— Не понял чего? Вы опять говорите загадками, доктор... Как будто заставляете меня дурацкий тест на ай-кью проходить, где нужно паззл за ограниченное время из кусочков собрать... А я не понимаю... Вот Анна Левит... Кто она? Что это за ассистент... Она же еще ничего не сделала... Вообще ничего...

— Анна? Хех... А ты до сих пор не догадался, зачем она здесь?

— Нет...

— Хех... И в самом деле совсем ребенок... Пак, она здесь не для научных, а для вполне утилитарных нужд. Винс... То есть профессор Стауф, всегда берет в экспедиции одну женщину. Одну — чтобы было меньше конфликтов. Естественно, не первую попавшуюся вертихвостку с улицы, вовсе нет. Кандидатка тщательно изучается и только если удовлетворяет всем условиям...

Услышав последнюю фразу, Пак густо покраснел.

— Ты не о том подумал, — усмехнулся доктор. — Между нами, профессора женщины вообще не интересуют. Да и мужчины тоже. Он не женат, у него нет детей... А все почему? Да потому, что для него в этом мире существует только наука, а из всей науки — только его исследования.

— Какой ужас... Но я так и не понял — для чего профессору нужна женщина в каждой экспедиции?

— Буфер. Амортизатор. Нечто вроде успокоительного... Что ты удивляешься? Все вполне логично — для одного она будет, как мать...

Тут Пак вторично покраснел.

— ...для другого — боевая подруга. Для третьего — интересный собеседник. Для еще одного — ласковая и страстная любовница... Или холодная стерва, раздражающая и отвлекающая от мыслей о работе...

— Так ведь это плохо!

— Почему? Если думать только о работе — запросто свихнешься. Вон, как наш профессор...

Доктор украдкой оглянулся.

— Но я тебе ничего не говорил... понял, Пак?

— Да, доктор Оуквист... Я ничего не слышал...

— Вот и замечательно. Пойдем, нас уже наверняка заждались...

Солнце, скрывшееся за острыми зубьями скал, еще не успело забрать с собой остатки света, а профессор уже спал. Он пожелал всем спокойной ночи, скрылся в палатке и больше оттуда не показывался. Хэнку это казалось странным — вот уже который день Старик, который самая что ни на есть сова, старательно изображает из себя жаворонка. Рано ложиться, рано встает... Подмена? Нет, невозможно. Не на этом уровне... Но тогда... Двойная игра.

Доктор нахмурился и посмотрел на троих, оставшихся коротать вечер у небольшого костра. Гроус, Граас, Пак Синмор... Кто из них может оказаться полезным? Кто из них способен понять? Впрочем, что тут выбирать? Выбора ведь нет... Граас и Гроус — пусть и цивилизованные, но дикари. Они слишком простодушны. Они лишены той необходимой изощренности, присущей людям, испытывавшим на себе с самого детства все прелести современного общества... Остается Пак... Но он молод... Еще совсем ребенок...

Конечно, можно перекинуться парой слов с Анной или полковником. Они наверняка связанны с профессором, но, очевидно, не знают всей правды... Теоретически, их можно переубедить, но... Сейчас их нет — улизнули с места стоянки, отговорившись тем, что нужно бы осмотреть окрестности. Хотя и слепому понятно, что они там будут осматривать... Ну да ладно, это тоже укладывается в схему. Значит...

Пак Синмор. По прозвищу Гато. Ребенок...

— ...оказываются ошибочными! Вот, например, кошки — большинство людей считают, что эти животные вылизывают шерсть, чтобы она была чистой и красивой...

— Ну, ясное дело! А для чего ж еще?

— А вот и нет! И дело не такое уж ясное... В действительности, с помощью ежедневного туалета кошки поддерживают свое душевное состояние. У них на шерсти образуется особое вещество, необходимое для психического равновесия животного. Кошки не могут не вылизываться, иначе сойдут с ума и погибнут.

— Ха-ха! Так они что, наркоманы? — Гроус хлопнул себя по колену. — Не, я видел, как они по валерьяне сохнут, но чтобы от шерсти своей кайфовали... Ха-ха!

— И ничего смешного не вижу... — обиделся Пак. — Я вам рассказываю, а вы...

— А у нас скоро уши в трубочку свернутся... И вообще... — Гроус насупился. — Хватит уже нам мозги драть! Каждый вечер ведь про своих дурацких кошек треплешься почем зря...

— Да-да! — поддержал сородича Граас. — Лучше бы ты что другое подрал... Хе-хе...

— Во! — угрюмый здоровяк расплылся в грубой улыбке. — Как те коты, которые дерут не только тряпки и мебель, но и кое-что другое..

— Хе-хе! Точно-точно! — Граас заговорщицки подмигнул Паку. — Особенно весной...

Они вновь громко засмеялись, хлопая огромными лапищами по земле. Через минуту, правда, успокоились, но еще некоторое время продолжали таинственным шепотом осведомляться о ближайших планах юноши... Ну, что он будет делать... Кого...

— Да ну вас! — махнул рукой Пак. — Все лишь бы дурью маяться...

Здоровяки переглянулись.

— Дурью?

— Хе-хе... Давай покажем, на что мы еще способны?

— А, давай! Пусть Гато посмотрит, кто и чем тут мается...

Пак хотел возмутиться, мол, у него совершенно другое имя, но то, что происходило дальше, заставило его застыть на месте с приоткрытым ртом... Гроус извлек из кармана теплой, подбитой мехом, куртки продолговатый блестящий предмет, который в его громадной ладони казался крохотным. Приглядевшись, юноша понял, что это губная гармошка, причем, судя по внешнему виду, находившаяся в очень хорошем состоянии.

Дальше было больше — Граас достал деревянные четки и, подмигнув приятелю, кашлянул, прочищая горло. Гроус, будто только этого и ожидавший, сразу же поднес гармошку к губам и легонько дунул. Инструмент отозвался слабым гулом. Тогда здоровяк дунул сильнее, извлекая из гармошки вой голодного ишака. А затем, убедившись в полной исправности своей игрушки, он начал представление... Они начали...

Доктор Оуквист, все это время разглядывавший подрагивающее пламя, задержал дыхание, слушая наступивший звук... Звук, в тон которому вибрировали его барабанные перепонки, его сердце, его артерии и вены, его кожа и вообще — каждая клеточка его тела... Звук, нараставший, как лавина, как цунами, который кажется сперва лишь тонкой полоской на горизонте... Звук, разделявший все на тысячи маленьких частичек — каждая со своей волей, со своими мыслями, со своими чувствами... Звук, рожденный дыханием Гроуса и старой губной гармошкой...

— Хайээээ-Хая-Хээээ... — Граас закрыл глаза и монотонно пел, перебирая четки. — Хайээээ-Хая-Хээээ...

Пак смотрел то на него, то на Гроуса, который сидел с остекленевшими глазами и лицом, будто высеченным из камня. Пак чувствовал, как непостижимая, нечеловеческая музыка, лишенная всего, даже уродства, просачивается сквозь воздух... Он чувствовал, как повторяющиеся слова Грааса затягивают его в какой-то мутный и зыбкий омут... Он чувствовал, как сходит с ума... Он успел увидеть то, что не могло принадлежать его прошлому... Он успел умереть... А потом...

— Уфф... Уффф... — Граас тяжело дышал. — Пожалуй, довольно с него...

— Ага... — согласился Гроус. — И с нас... Того... Хватит на сегодня...

— Уффф... Да, это тебе не по горам лазить... Уффф... не зря предки... забыли это...

Граас неуверенно улыбнулся, пряча четки, и придвинулся ближе к огню, а Гроус что-то пробурчал под нос, убрал в карман гармошку и, достав из рюкзака сушеное мясо, впился в него зубами.

— Что... Что произошло? — спросил Пак. — Я... словно выпал... Из себя... Словно транс...

— Какой транс? Вы о чем? — из-за большого камня показался Вирт фон Хеффер. — Я слышал звуки — будто кого-то резали. Жуткая штука...

Гроус, услышав это, помрачнел сильнее обычного и, вновь пробурчав себе под нос что-то нелицеприятное, отвернулся.

— Вижу, что вы хорошенько развлекались тут... — сказал сыто улыбающийся полковник. — Зря времени не теряли.

— Да уж... — Пак пребывал в совершенной растерянности. — Кто бы еще мне самому объяснил...

— Чем занимаетесь, мальчики? — вернувшаяся Анна Левит выглядела слегка растрепанной и несколько мечтательной. — Веселитесь?

— Да... На полную катушку... — доктор фальшиво улыбнулся. — Но все хорошо в меру, поэтому предлагаю разойтись по своим спальным местам... Есть возражения? Нет? Вот и замечательно...

...Не сразу, но все улеглись, оставив Хэнка в полном одиночестве. Впрочем, он именно этого и хотел — нужно было привести мысли в порядок и хорошенько подумать... Сопоставить факты, взвесить услышанное, перебрать в уме события прошедшего дня... И еще одно...

...Доктор Хэнк Оуквист буквально впился взглядом в угасающее пламя, следя за тем, как слабый огонек становится все меньше и превращается в искры, рассыпанные среди углей... Но потом и они бледнеют, исчезая вместе с памятью о том странном звуке... Той непостижимой музыке...

Которая и не музыка вовсе.

Гора-храм появилась перед людьми сразу. Она не выплыла из-за окружающих хребтов, не увеличивалась медленно и неторопливо, сперва зыбкой тенью показавшись на горизонте. Нет, ничего подобного. Просто секунду назад горы не было. А сейчас она высилась впереди, скрывая острый пик среди серых облаков. Как копье, пронзившее небо, но копье не простое — блистая обломками белоснежных лат, отваживая путников безжизненными скалистыми склонами, оно ввинчивалось в воздух, будто рог мифического зверя. Восхитительный и беспощадный...

Больше всего походивший на часть чудовищного механизма, огромный храм был окружен белой лентой, которая вела к самой вершине, сужаясь, как спираль. Когда экспедиция приблизилась к подножию, люди смогли разглядеть странную ленту лучше и не без изумления обнаружили, что это тропинка, охватывающая гору, подобно змее, обвивающей ветвь дерева. И, что самое удивительное, она и в самом деле была белой — мощеная белым камнем дорога по краю пропасти начиналась там, где скала соприкасалась с почвой. Она словно ждала, когда на белый камень ступит нога человека...

Или не человека.

— Что б меня... — присвистнул Хэнк. — Всякое я повидал в жизни... Но такое...

Он выглядел слегка шокированным, впрочем, остальные члены экспедиции чувствовали себя немногим лучше.

— Разве люди... Тхимерры... — Пак отступил на шаг назад и поднял голову, пытаясь разглядеть вершину горы-храмы. — Разве вообще возможно... построить... это?

— Раз мы видим то, что видим, значит, это возможно, — полковник, рыскающий глазами по сторонам, как насторожившийся волк, засунул правую руку в карман пальто. — Или ты своим глазам не веришь?

— А вы... ты? Веришь?

— Конечно, — Вирт фон Хеффер мрачно усмехнулся. — Если не верить себе, то чему вообще тогда верить?

Он бросил на Пака снисходительный взгляд.

— Ничего, со временем и ты это поймешь...

— Перестань, Вирти! Не дави на него... — вмешалась в разговор Анна. — К тому же, и мне не по себе от этой штуковины... Если перед нами на самом деле древний храм, то уж очень он жуткий. Как представлю ритуалы, которые здесь проводились давным-давно, так мороз по коже...

— И напрасно, милочка, напрасно вы принимаете увиденное так близко к сердцу, — сказал профессор, которого происходящее скорее забавляло. — Мы же пока только у входа, или, если можно так выразиться, в предбаннике лестницы мира.

— Лестницы мира? — в глазах доктора Оуквиста показались цепкие ледяные коготки. — Это не тот мифический символ...

— Нет-нет, дорогой коллега, что Вы! — забеспокоился Винсент Стауф, пряча испуг за широкой улыбкой. — Просто к слову пришлось... Вы же понимаете — сравнения, метафоры... Без них нельзя обойтись...

— Конечно, нельзя... — доктор понизил голос и отвернулся. — Обойтись...

— ...вот вам смешно, а со мной один случай произошел. Отправились мы, значит, в экспедицию. Что-то вроде этой, только людей еще меньше было... И прошло, стоит заметить, все просто великолепно — кое-какие теории подтвердились, кое-какой практический материал удалось собрать... Причем, очень даже немаленький... Но не суть... В общем, экспедиция уже почти закончилась, нам осталось только добраться до базы. И дорога проходила в горах, как и сейчас...

Идем, значит, мы по тропинке. Справа — скала. Слева — обрыв. Ветер — ууууууужасный. Холодный и сильный, будто в шторм попали... Мне приходилось придерживать капюшон, да лицо постоянно отворачивать в сторону, а то высушило бы начисто... Идем мы, идем. Впереди проводник, потом я, а за мной — ассистент. Идем и вроде все хорошо, несмотря на ветер, я чувствую себя вполне прилично, плюс предвкушение славы греет душу... И тут — нечто! Точнее, некто... Или я даже не знаю как правильнее сказать... В общем — я замечаю птицу.

Конечно, ничего особенного в том, что среди скал попадаются отдельные представители огромной армии пернатых, нет. По пути нам встречались и орлы, и грифы, правда, все они парили в небе над головой, не торопясь спускаться ниже. А тут — белоснежная птица размером с сову, мощный клюв и когти, как у скопы. Это сантиметров десять-пятнадцать... Зрелище, в общем, занимательное. Особенно в свете того, что у меня появился шанс стать первооткрывателем нового вида...

Понятное дело, я мешкать не стал. Шепотом попросил спутников остановиться, осторожно, стараясь не делать резких движений, перекинул рюкзак из-за спины вперед, достал из него свой журнал... А туда, стоит заметить, я заносил все-все-все, что касалось экспедиции. Все-все-все наблюдения, весь материал, который намеревался потом использовать для подготовки доклада... В общем, достал я этот журнал, только открыл, чтобы написать о встрече с удивительной птицей, как налетел особенно сильный порыв ветра и... Журнал, кружа, как падающий листок, унесся вниз, куда-то к подножию горы. А вместе с ним и вся проделанная работа...

Доктор развел руками.

— Пуффф... Испарилась. Лопнула, как воздушный шарик. Для меня это было... Нет, не шоком — просто концом света. Самым настоящим, а не тем, о котором пишут сказки... Я был раздавлен, уничтожен, развеян холодным пеплом между скалистых круч... Наверное, мое лицо было очень уж страшным, раз даже моим спутникам сделалось не по себе. Они долго пытались узнать, почему я бледный, как смерть и почему мои глаза похожи на две воронки смерча... Я ничего не сказал, хотя ассистент догадывался, в чем дело, а проводник понял, что я чувствую, по моему виду.

Мы вернулись... Я вернулся... Разгромленный, но не сдавшийся. Безумная идея, подсказанная белой птицей... Не знаю, как, но это точно была она... В общем, я решил восстановить все материалы по памяти... Смешно, согласен... Но тогда не было иного выхода. Точнее, я не видел иного выхода... Я сел за стол и начал писать. День, ночь, еще один день... Я занимался этим неделю или две — точно не помню — и в итоге...