Повелитель моря. Глава I

Книга первая

ПОВЕЛИТЕЛЬ МОРЯ

Часть I.

Знаки судьбы.

"И не введи нас во искушение..."

Слова из молитвы "Отче наш".

Пролог.

Всё, что тут написано, произошло на самом деле. Это история переплетения двух жизней — нашей современницы, женщины — врача и одного удивительного человека из далёкого семнадцатого века — испанского моряка с французским именем Анри Верн. Какие силы сделали так, что два сознания переплелись в одном теле, словно две цепи ДНК, прочно соединившись друг с другом? Да и был ли это чей-то план или просто случайность? Возможно, время принесёт ответы, а пока что частичкой своего "я" психолог затаилась в чужом сознании, наблюдая, изучая и, лишь иногда, ненавязчиво, в виде снов и "откровений", передавая Анри знания из XXI века, реализация которых возможна в "его" время...

Глава 1

Чехия, Прага, июнь 2011 года.

— Ты куда?

— Спи, любимый. Я немного помедитирую и вернусь, — Агата поцеловала сонного мужа и заботливо подоткнула одеяло.

— Что, опять сложный пациент спать не даёт? — перевернувшись на другой бок, спросил Ярослав, зевая.

— Не даёт, — вздохнула жена, сев на постели и шаря рукой в темноте по прикроватному столику в поисках заколки.

Муж не ответил, и Агата обернулась. Ярослав, положив голову на сложенные ладошки, сладко спал. Заколов волосы, женщина тихо выскользнула из спальни и осторожно закрыла за собой дверь.

Ночь была безлунной, но бледный свет уличного фонаря, через окно проникавший глубоко в гостиную, позволял пройти через коридор, не включая свет. Не понадобилось включать его и в гостиной — старинный ореховый сервант был хорошо различим. Взяв из него недогоревшую восковую свечу, женщина привычным движением руки нащупала на небольшом карнизе серванта зажигалку, и маленькое оранжевое пламя весело затрепетало, заливая комнату мягким светом. Поставив подсвечник на журнальный столик, Агата зажгла ароматическую палочку и зашторила окно. "Сакра/1/! А телефон-то я в спальне забыла! — укорила она себя. — Ладно, обойдусь без музыки", — села на ковёр в сукхасану/2/ и закрыла глаза.

В "лихие девяностые" в гибнущем Советском Союзе гораздо востребованней, чем врачи, стали всякого рода экстрасенсы, целители и колдуны. Не минуло это увлечение и поликлинику, где тогда работала Агата участковым терапевтом. Вспомнив своё увлечение гипнозом, она провела несколько успешных сеансов с коллегой, страдавшей неврозом, и, попав под сокращение и оставшись без работы, решила попробовать себя на целительском поприще. Продав заботливо запасённые мамой "в приданное" модные бельгийские покрывала, Агата отправилась в Москву к знаменитой Джуне, и вместе с дипломом "специалиста по бесконтактному массажу" привезла домой твёрдое убеждение, что почти все эти экстрасенсы — жулики и шарлатаны. Однако вручённые Джуной красные корочки с её личной печатью и круглой печатью Министерства здравоохранения позволили получить патент целителя, и, арендовав медицинский кабинет, Агата стала помогать страждущим.

Врачебный опыт и потомственная любовь к фитотерапии довольно быстро сделали её известной городской целительницей. Людская молва однажды привела к ней Наташу, предложившую устроить небольшое целительское турне по Чехии. В Праге довольно быстро нашлись предприимчивые люди, предложившие в обмен на оформление вида на жительство и официальную "крышу" делить доходы пополам. Возвращаться уже было некуда, и Агата согласилась.

Желающих полечиться у русской экстрасенсши было немало, но ещё больше оказалось тех, кто желал учиться у неё. И на первом же семинаре Агата встретила Ярослава. После свадьбы стало окончательно ясно, что теперь её дом здесь, и возникло желание вернуться к любимой работе, тем более что чешские власти, наконец-то проснувшись, стали "затягивать гайки" доморощенным экстрасенсам, но процесс признания диплома врача оказался слишком долгим.

За это время родилась дочь — Луция, а многие бывшие пациенты и их знакомые донимали мольбами о помощи. Вот и пришлось Агате, чтобы не возникло проблем с властями, переквалифицироваться в психолога, закончив полугодовые курсы, а родственник одного пациента, будучи главврачом и не задавая лишних вопросов, взял "русскую чешку" на работу в поликлинику. Так к частным пациентам добавились и официальные. Один из таких — молодой парень, просаживающий не только свои, но и чужие кроны в игровые автоматы — и лишил Агату сна.

Глубоко вдыхая наполнивший комнату аромат сандала, женщина постепенно успокоила бег мыслей. Почти двадцатилетняя практика подсказывала, что все доступные ей методы этому парню не помогут. Человек, запустивший в себе программу деструкции и упорно отказывающийся что-либо изменить в своей жизни — безнадёжен. Такой вывод был поражением, и это болело. Но ведь есть ещё и другие, которым она может помочь!

"Ладно, завтра попробую в последний раз достучаться до Алеша. Не получится — всё, скажу в регистратуре, чтобы его ко мне больше не записывали, а ещё раз попробовали уговорить обратиться в психдиспансер".

Сделав глубокий выдох, Агата окончательно расслабилась. Последняя мысль "Нельзя спасти всех!" растаяла вместе с облаком в голубом небе. Агата заставила воображаемое небо потемнеть и усеяла его звёздами. Наслаждаясь внутренним покоем, любуясь воссозданными памятью созвездиями, она вдруг почувствовала мимолётное сильное головокружение. Открыв глаза, женщина не сразу поняла, где она.

Глаза больно резанул яркий свет. От неожиданности Агата зажмурилась и тут же поймала себя на мысли, что это странно. Причём странным показалось не то, что ночью, в комнате, освещённой лишь пламенем свечи, она увидела ослепительный свет, а то, что он сделал больно. В недоумении Агата вновь открыла глаза, но уже осторожно, прикрыв их рукой, и осмотрелась.

"Господи, я же на корабле!" — вдруг осознала она.

"Не просто на корабле, а на "Победоносце!" — прилетела вдруг откуда-то мысль, словно в её голове кто-то был удивлён тем, что можно не знать такие очевидные вещи.

И Агата уже просто откуда-то знала, что "Победоносец" — это настоящий боевой парусный корабль, флагманский. Вопрос "что значит флагманский?" даже не успел полностью сформулироваться — ответ пришёл сам собой.

Агата понимала, что это не сон.

"Странная галлюцинация".

Опустив руки, Агата ощутила под пальцами ковёр и вдруг осознала, что одновременно сидит дома на полу и...

...стоит, балансируя, на палубе.

Понимание, что её тело всё-таки находится дома и лишь сознание преподнесло сюрприз, не давало испугаться по-настоящему. Ощущение было двояким и очень удивительным — лёгкая тревога смешалась с уверенностью, что всё будет хорошо. Агате было комфортно и потому она принялась осматриваться.

Всё пространство впереди неё занимал надутый ветром голубой парус, под ногами оказались некрашеная дощатая палуба, а над высоким деревянным бортом... "фальшборт" — вдруг поправилась мысль... простиралось безбрежная необыкновенно синяя гладь, у далёкой линии горизонта слившаяся с ярко-голубым небом. Едва мелькнул вопрос "море это или океан?", тут же появилась уверенность — это Карибское море. И тут же порыв ветра толкнул в спину, заскрипели мачты, а глубокий вдох наполнил рот солёным привкусом моря.

Понимание, что она оказалась в чужом теле, пришло не сразу — на это понадобилось несколько мгновений, а может быть, и минут. Женщина разглядывала себя с интересом и удивлением — ведь всё на самом-то деле было знакомо и привычно: мягкие, очень высокие белые сапоги с манжетами, короткие тёмно-синие штаны и такого же цвета атласный камзол, подпоясанный широким жёлтым шарфом. Из рукавов выглядывали пышные кружевные манжеты белой шёлковой рубашки и... красивые мужские руки с перстнями на длинных пальцах. С левого бока сначала нащупала, а потом и увидела длинные ножны с саблей, а за спиной — уже знала — засунуты за пояс короткие — с дагой.

"Что ещё за дага?" — мелькнуло в голове, и тут же подивилась тому, что она знает: дага на испанском — "кинжал". Но самым впечатляющим оказалось то, что Агата не только знала, что такое абордажная сабля и дага, но и была уверена, что умеет ими пользоваться!

"Ми альмиранте!" — хрипло произнёс какой-то мужчина. Его голос, абсолютно ей незнакомый, почему-то был очень близким. Речь лишь на долю секунды показалась чужой, но мгновенно стала понятной, родной, и Агата где-то в глубине души знала, что это испанский, хотя никогда его не учила. Ещё она откуда-то знала, что собеседника зовут Энрике, что он — её давний друг и обращается к ней уважительно "мой адмирал". Повернувшись на голос, женщина увидела возле небольшого шкафчика с приборами... "нактоуз/3/" — тут же поправилась мысль... бородача лет пятидесяти, одетого так же, как и она. Взглянув на Агату, мужчина сказал хриплым голосом: "С таким ветром мы будем в Белизе к закату!"

В этот момент у неё развеялись последние сомнения в том, что она — мужчина, моряк, торговец и судовладелец, ведущий свои корабли домой, в Белиз...

"Это просто сон".

Агата сильно зажмурилась, желая проснуться, но вместо этого вдруг увидела промелькнувшие, как в калейдоскопе, картинки чужих воспоминаний.

"У меня галлюцинации, — последовал вывод и поднял голову страх: — Это что — шизофрения?" ...

Но мысли Агаты, как и мысли мужчины, в теле которого она оказалась сознанием, были логичны и ясны и... у каждого свои. Анализируя происходящее, женщина утвердилась в том, что, если она осознавала и себя, и приютившего её "я" мужчину — и это было удивительно и волнительно, и очень не по себе: шутка ли — читать чужие мысли?! — то он, слыша только те её мысли, что подкреплялись сильными эмоциями, не осознавал их чужеродности. Испанец чётко знал кто он, где находится, с кем говорит, куда и зачем направляется. Скорее всего непонятности, происходящие с ним, вызвали бы у этого мужчины больший интерес и обеспокоенность, но Энрике отвлекал его своими речами. Зато Агата, не беспокоя мужчину, явно не по совей воле разделившим с ней тело, узнала, что его зовут Анри.

Женщина постаралась успокоиться и решила затаиться. Не понимая, как и почему её сознание оказалось в теле этого Анри, она не предполагала, какие могут быть последствия, если он осознает присутствие "незваной гостьи".

Агата расслабилась и снова закрыла глаза, отпуская своё сознание и просто наблюдая, пытаясь узнать кто такой этот молодой испанец с французским именем и в какое время он живёт.

Внезапно её отвлёк странный щелчок за спиной и такой родной и знакомый голос произнёс:

— Агата, пошли спать, — Ярослав, включив свет, подошёл к жене и сел рядом на ковёр. — Медитируй — не медитируй — всех не спасёшь, — обняв жену за плечи, сказал он и поцеловал её в щёку. — Пошли, мне без тебя тоже не спится.

— Сейчас приду, Яро. Дай мне ещё пару минут! — Агата уткнулась носом в плечо мужа.

— Ладно, — вздохнул Ярослав и, поднявшись, вышел, оставив свет гореть.

Во время разговора с мужем Агата вдруг поняла, что не переставала внимать всё то же, что и Анри.

"А ведь мой мозг словно многоядерный процессор, решавший одновременно разные задачи и отображавший их на двух мониторах!" — восхитилась женщина неожиданному пониманию происходящего. Стоило Агате вспомнить, что она находилась в гостиной — словно по щелчку тумблера картинка комнаты становилась ярче, а Карибское море бледнело, не исчезая. Двигаясь по комнате, женщина продолжала лихорадочно анализировать поступающую информацию. Гася свечу, она услышала, как кто-то зовёт Анри: "Альмиранте, паруса на горизонте!" — и тут же сознание мужчины, начинавшему всё сильнее прислушиваться к себе, заполонили мысли о чужом корабле.

"Ладно, пойду спать, а утром, если я всё ещё буду в голове этого человека, прежде чем начну думать о том, как это лечить, попробую хотя бы узнать в какое время меня занесло — когда ещё мне представится возможность побывать в Карибском море, да ещё и в теле судовладельца боевого парусного флота, который он называет "армада"!"

Приняв решение, Агата выключила свет и пошла в спальню, где Ярослав, оставив гореть настольную лампу на её ночном столике, сладко спал, положив руки под голову.

01.

Подставив паруса попутному ветру, "Победоносец" стремился к горизонту, уверенно рассекая волны. Он торопился в родную гавань, словно горячая скаковая лошадь, которая, узнав дорогу, несётся в свою конюшню во всю прыть, невзирая на ухабы.

Высокий молодой человек, одетый в расшитый золотом тёмно-синий камзол, такого же цвета панталоны и высокие испанские сапоги из выбеленной кожи, стоял на квартердеке/4/, вглядываясь в даль. Туда, где синева моря соединялась с голубизной неба. Над его головой, покрытой чёрной широкополой шляпой с белым страусовым пером, развевалось на кормовом флагштоке синее полотнище с сияющим золотым солнцем, а над бизань-мачтой гордо реял белый с красным бургундским крестом флаг Испании/5/. Крепкий ветер усердно надувал голубые паруса, подгоняя корабль всё ближе к дому.

Рисунок 1 "Победоносец"

https://a.radikal.ru/a12/1809/1a/c13b15d1c37f.gif

— Ми альмиранте! — хриплый мужской голос перекрыл скрип рангоута/6/. Молодой человек обернулся. — С таким ветром мы будем в Белизе к закату! — продолжил стоящий возле нактоуза мужчина.

Ничего не ответив, адмирал снова обратил взор в море и погрузился во внезапно накатившее воспоминание. Недели три назад, при возвращении в Белиз из Сан-Хуана, после этой привычной фразы в его мозг словно ударила молния. На какой-то момент ему даже показалось, что тело перестало подчиняться, а мысли коснулось чужое сознание.

Молодой человек прислушался к себе, выискивая в памяти удивившие его тогда странные ощущения. Первым вспомнилось непреодолимое желание оглядеть себя. Некая сила заставила его осмотреть одежду, словно он видел её впервые в жизни. Затем из глубин памяти всплыло и то, как на доли мгновений он будто забывал давно знакомые названия. С любопытством и неким неосознанным опасением молодой человек ждал повторения тех странных ощущений, но ничего не почувствовал. Зато отчётливо увидел то самое немолодое женское лицо, что в той ослепительной вспышке мелькнуло перед внутренним взором. Осознать произошедшее он тогда не успел — вперёдсмотрящие заметили паруса и капитаны Победоносной армады, прильнув к зрительным трубам, ждали сигнала с приказом своего адмирала. Поскольку необычное явление с тех пор больше не повторялось, молодой человек забыл о нём, но упоминание Белиза напомнило и о нём. Перебирая знакомые и уже почти забытые женские лица, мужчина попытался опознать мелькнувший в ярком заблеске лик, но безуспешно. Зато эта попытка пробудила в нём мысли о доме и о городе, приютившем его.

Белиз... Вот уже долгих восемь лет он — Анри Верн, торговец и владелец собственного флота, уважительно именуемый подчинёнными "адмирал", считал его своим домом, хотя на самом деле не было там у него жилья, только склады да лавка на Торговой площади. Настоящий дом — это восьмидесятипушечный линейный корабль/7/, несколько лет назад отобранный у пиратов возле Бермудских островов, а затем отремонтированный в Новом Амстердаме и получивший своё новое имя — "Победоносец". К настоящему времени Анри уже владел плантациями на Кубе и Ямайке, на нескольких Малых Антильских островах, но только сюда — в Белиз — он возвращался как домой. Может быть, потому, что это было первое поселение в Новой Испании, до которого когда-то добрался молодой моряк, мечтая начать новую жизнь?

"Сколько мне тогда было? Восемнадцать?" — воспоминания вихрем закружились перед глазами памяти. Вспомнилась и усталая улыбка матери, и то, как она постоянно заправляла непокорную прядь тёмно-русых волос под платок. И сухой голос парализованного отца: "Погоди, сынок, не уходи! Прочти мне ещё страницу!" ... И озорные лица двух младших братьев и сестры, которые, однако, виделись размытыми, затуманенными — память постепенно стирала черты и голоса, но вот их обгорелые тела помнились по-прежнему чётко. Наверное, потому что именно ему — двенадцатилетнему мальчишке, в одночасье ставшему бездомным сиротой — пришлось хоронить всех: и братьев, и маленькую сестричку, и отца, и, спустя несколько дней, мать, чьё изуродованное тело море вынесло на берег недалеко от деревни...

Набеги пиратов на немногочисленные рыбацкие деревушки Испано-Французского Средиземноморья не были редкостью. В детстве Анри не раз слышал об ужасах пиратских набегов, о разграбленных и уничтоженных прибрежных поселениях. Но, вместе со взрослыми произнося страшные проклятия в адрес подлых разбойников, Анри не испытывал ненависти. Она пришла потом. Она ворвалась в его душу адским пламенем, когда, вернувшись с ярмарки в Фигерасе, куда мать отправила его продать свою последнюю драгоценность — обручальное кольцо, уговорив соседа взять сына с собой, вместо родного дома он увидел пепелище. И уже потом над могилами родных, стыдливо пряча слёзы, хоть их и некому было видеть, он поклялся стать капитаном, чтобы бороться с морским разбоем, пока будет жить.

Как же много всего ему пришлось пережить и испытать до того, как судьба вознесла его на шканцы мощного боевого судна! Забудется ли когда-нибудь сожжённая дотла деревня и обручальное кольцо матери, спасшее ему жизнь? Как долго он ещё будет помнить полное опасности и лишений путешествие по Каталонии, грязный и шумный порт Барселоны и фелуку, на которую его взяли юнгой, и то потрясение, когда он понял, что попал к отпетым негодяям, не гнушавшимся ни контрабандой, ни разбоем?..

Анри вздохнул, отгоняя воспоминания. Здесь, в Тиерра Фирме/8/, он уже успел стать легендой. Во всех тавернах и трактирах побережья и островов встречались "хорошо осведомлённые" пьяницы, готовые за кружку рома "раскрыть все тайны прошлого и настоящего" славного "Карибского Эль Альмиранте". Но на самом деле даже ставшие самыми близкими ему люди ничего не знали о своём адмирале, кроме случайно оброненных им в разговоре крупиц воспоминаний да того, чему сами были свидетелями. Тут у каждого есть своя история, приведшая представителей разных сословий из разных европейских держав в Новый Свет, но не каждый готов был ею делиться. Здесь жизнь учит жить настоящим, не вороша прошлое, и верить делам, а не словам.

Анри огляделся — с обеих бортов и за кормой "Победоносца" желтели наполненные ветром паруса. Это его Победоносная армада послушно следовала за своим флагманом. Чувство гордости горячей волной накрыло молодого человека. Как же много он успел достичь в свои неполные двадцать шесть лет! Его слава успешного торговца открыла все порты Нового Света принадлежащим ему торговым караванам, его четырнадцать боевых кораблей, разделённых на две армады, бороздят воды Карибского моря и Мексиканского залива, а на гаванской верфи обрастает обшивкой новый шестидесятипушечный галеон — будущий флагман новой армады.

"Наверное, у Господа действительно есть какие-то планы на меня, раз он так ко мне благоволит! — мелькнуло в голове. — Ведь ещё восемь лет назад всем моим имуществом был только кинжал!" — при этой мысли Анри невольно взглянул на свою правую руку. Средний палец украшал массивный золотой перстень с крупным тёмно-синим сапфиром, поверх которого красовался витиеватый вензель. Переплетающиеся золотые литеры A и V, сложенные шпагами и как бы вытекающие одна из другой, не только надёжно удерживали в ложе перстня драгоценный камень, но и оставляли на воске отпечаток того самого прошлого, которое он — Андрес Анри Руис Верн — не хотел забывать. В этих литерах было не просто его имя, но и память о его дедах — каталонском мастеровом и французском рыбаке. Каждый раз, втискивая в воск эту печать, Анри словно отправлял посыл своим предкам, что они могут гордиться им несмотря на то, что он не осуществил мечту матери — не пошёл по стопам отца и деда Андреса и не стал архитектором, а посвятил свою жизнь морю, как и его дед Анри Верн.

Своего каталонского деда Анри почти не помнил — слишком рано тот ушёл из жизни, зато его французский дед, пропахший рыбой, прокопчённый солнцем и просоленный морем, был для Анри другом и учителем. Именно в память о нём, решив начать новую жизнь, юноша, ступивший в феврале 1652 года на доски мола в Белизе, стал Анри Верном, оставив Андреса Руиса далеко в прошлом. Лишь спустя годы, заказывая себе дорогой печатный перстень, Анри велел мастеру вплести в вензель первую литеру оставленного в Старом Свете имени, данное ему по праву первородства и согласно древней традиции из поколения к поколению передаваемое от отца к сыну рода Руисов — Андрес.

Погруженного в лабиринты памяти молодого человека вернул к действительности звук корабельного колокола, отбивающего склянки/9/. После четвёртого сдвоенного удара/10/ обладатель хриплого голоса подошёл к Анри:

— Ну что, ми альмиранте, пригласишь отобедать? — мужчина лукаво прищурился. Его коротко стриженую чёрную бороду с прожилками седины, слившуюся с пышными усами, прорезала белозубая улыбка.

— Разве я могу нарушить традицию, Энрике? — Анри улыбнулся. — Передавай вахту и приходи в мою каюту, капитан.

Приблизившись к трапу, Анри увидел внизу Густафа. Жизнерадостный золотоволосый голландец, молодой, но уже опытный навигатор, задорно поприветствовал хозяина и, резво взлетев на палубу, так же энергично сообщил бородачу о своей готовности заступить на вахту. Не дожидаясь конца протокола, Анри спустился и вошёл в проём полуюта/11/ мимо слуги, услужливо придерживающего открытую дверь в адмиральскую каюту.

Капитан Энрике Гонзалес Басан — пятидесятилетний морской волк, креол/12/ из Санто-Доминго, невысокий и коренастый, когда-то жгучий брюнет, теперь же седина посеребрила его виски и аккуратно подстриженную бороду. Он был первым человеком, нанятым Анри на первый корабль. Энрике, став капитаном "Чайки", постепенно привязался к упрямому юному владельцу судна, не чуравшемуся никакой работы, старательно учившему лоции, читавшему умные книжки о тактике и стратегии и преодолевавшему все трудности молча, без жалоб, стиснув зубы. Капитан с удовольствием учил всем морским и житейским премудростям своего молодого сеньора Анри и восхищался многогранностью натуры этого юноши. Деловая хватка и расчётливость торговца в нём сочеталась с отвагой и мужеством бойца, а то, как быстро он схватывал разные науки, говорило о быстром уме и сообразительности. Со временем покровительственный тон, с которым Энрике делился с Анри знаниями и навыками нескольких поколений, испытанных всеми ветрами морских волков, обрёл заботливые отцовские нотки. У капитана не было семьи. Возможно, где-нибудь на просторах Тиерра Фирме и бегали похожие на него ребятишки, но он не знал о них. Зато знал, что у молодого сеньора где-то в Испании вся семья погибла во время набега пиратов, и незаметно для себя Энрике заменил Анри отца. Они никогда не говорили об этом, но чувство глубокого уважения и симпатии друг к другу сроднило их.

* * *

Ветер крепчал. Лазурно-синее днём море к вечеру потемнело, как и небо. Клонившееся к горизонту солнце золотило немногочисленные облака. Местами их золотистый цвет переходил в тёмно-оранжевый, словно кто-то могущественный и очень щедрый высыпал цейлонскую корицу. Иссиня-чёрные волны вздымались, заставляя корабль взбираться на их гребни и потом стремглав падать вниз, но "Победоносец" упорно стремился вперёд.

Солнце уже почти касалось воды, когда Анри снова поднялся на квартердек. Следом за ним появился капитан Энрике. Оба мужчины, сопротивляясь ветру и балансируя на гарцующей палубе, подошли к стоявшему на вахте Густафу. Тот повернулся к пришедшим и, перекрикивая ветер, доложил:

— Идём бакштаг, менеер адмирал! Скоро будем в Белизе — уже виден маяк на Птичьем острове и чайки появились!

Новый порыв ветра заскрипел такелажем и толкнул судно, словно наездник, подстёгивающий лошадь ударом по крупу.

— Сигнал армаде "Строй кильватера/13/", — отдал приказ Анри и протянул руку к вахтенному офицеру. Тот незамедлительно вложил в неё зрительную трубу и сразу же после этого удивительно сильным голосом для такого худощавого человека отдал приказ. Его, как эхо, подхватил стоящий на шкафуте/14/ боцман, и над палубой полетели трели боцманской дудки. Матросы тут же забегали, потянули фал, и разноцветные вымпелы, как красочная гирлянда, полетели вверх.

— Надо бы грота-шкоты подтянуть — сказал вдруг капитан. Анри кивнул, но не успел отдать приказ — не молодой, но по-прежнему ловкий и быстрый Энрике уже бежал на шкафут, на ходу рыча команды...

Вахтенный матрос осторожно перевернул стеклянный цилиндр песочных часов, бережно упрятанных в деревянную раму из красного дерева, выложенную изнутри бархатом, и сразу же мелодичный звук судового колокола разнёсся над палубой, сливаясь со свистом ветра — один сдвоенный и один простой удар.

— Три склянки/15/! — догнал звук колокола голос матроса.

Быстро темнело. Ветер то стихал, то снова налетал, подгоняя Победоносную армаду к родной гавани. Корабли шли правым галсом, виляя среди многочисленных островков и мелей. Свет маяка — путеводная звезда отважных, бросивших вызов бездонной морской стихии — становился всё ярче и всё ближе...

Не прошло и двух часов, как "Победоносец" первым встал на рейд/16/ в Белизе.

02.

Всю ночь лил дождь. Тяжёлые капли барабанили по доскам полуюта и стучались в окна. Под их дробь и мерное покачивание корабля Анри, закутавшись дорогим шёлковым покрывалом, крепко спал. Звук корабельного колокола, отбивающего склянки "собачьей" вахты, иногда врывался в его сон, становясь частью сновидения, так же, как и монотонные звуки дождя. Анри снился бой.

Их уже было много в его жизни. Слишком много. Среди них были равные и неравные, случайные и ожидаемые. Но не было ни одного, из которого бы он не вышел победителем. Что было причиной его побед? Невероятное везение или же отвага и опыт? Умение находить самоотверженных офицеров, надёжных моряков и верных солдат? Или, может, педантичное изучение и кропотливое нанесение на карты предательских мелей и рифов, изменчивых течений и розы ветров? Скорее, всего, всё, вместе взятое, и ещё безграничное стремление к знаниям, пытливый аналитический ум и упорный труд.

Но сейчас Анри просто спал и видел сны. Яркие, живые, наполненные звуками и запахами. Он снова слышал громыхание пушек и треск картечи, попавшей в фальшборт/17/. Свист летящих ядер и лопающийся от их попадания бархоут/18/, стон ломающихся мачт и крик идущих в атаку абордажников. Он снова рубил и колол врагов саблей и ощущал запах их крови. Кровь... Она была повсюду. Даже море казалось красным от крови...

А потом появились лица — искорёженные гримасами страха и ненависти — у пленных, страдальческие — у раненых и радостные — у победителей...

* * *

Лучи восходящего солнца разбудили Анри. Лежать на шёлковой простыне было очень приятно, но нежится в постели — непозволительная роскошь, поэтому Анри встал и позвал слугу. Когда до него донеслись два сдвоенных удара/19/ колокола, он уже был умыт и полуодет. Облачившись в белоснежную рубашку из испанского шёлка, взял из сундука чёрные бархатные туфли с серебряными пряжками и вышел на полуют.

Торопливо поднимаясь над горизонтом, солнце вызолотило небо, а лениво плещущемуся морю придало медный оттенок. Лёгкий бриз был весьма кстати в душном влажном воздухе. Палубные доски ещё не высохли после ночного дождя, и в утренних лучах казалось, что по палубе разлили расплавленную бронзу.

Рисунок 2 Рассвет в Белизе

https://a.radikal.ru/a01/1802/7a/240441168562.jpg

Анри любил утро. Ещё будучи мальчишкой, он вставал с рассветом, чтобы проводить в море деда. Старик Верн привил своему внуку любовь и уважение к морю, научил понимать и не бояться его. "Наша кровь солёная, потому что в ней есть море", — любил повторять дед. Старый моряк считал эту водную стихию огромным живым существом и верил, что тот, кого она полюбит, сможет всегда с ней договориться — утихомирить шторм или же призвать ветер в полный штиль. И Анри верил деду. Верил до тех пор, пока море однажды не забрало старика. А до этого было не одно утро, когда, придя на берег, они вскидывали руки вверх, приветствуя море и солнце. После этого дед выталкивал свою баланселлу/20/ в воду и уплывал. Анри же ещё долго стоял на берегу, всматриваясь вдаль на постепенно исчезающий парус. Утренний воздух был холоден, и чтобы согреться, мальчик размахивал руками и приседал. Постепенно это стало обычным утренним ритуалом, который не только согревал, но и придавал немалый заряд бодрости.

Детство давно кончилось, но привычка осталась. Не изменил ей Анри и сегодня, выйдя с рассветом на палубу, чтобы размять натруженные недавним боем мышцы и получить привычный заряд энергии от набиравшего силу дня.

Члены команды вначале посмеивались над причудой альмиранте, но постепенно привыкли. Кое-кто даже, полагая, что именно этот странный утренний ритуал и делает их адмирала непобедимым, присоединился к этой гимнастике. Вот и сейчас на полуют подтянулись свободные от вахты офицеры и, весело переговариваясь, заряжались энергией, силой и бодростью с помощью нехитрых, но эффективных упражнений, а на шкафуте размахивали руками и приседали солдаты и часть матросов ...

А впереди, на расстоянии двух кабельтов/21/, просыпался Белиз. Немногочисленные каменные постройки казались жёлтыми в лучах восходящего солнца. В порту и примыкающим к нему улочкам копошилась, суетясь и шумя, многолюдная толпа. К берегу причаливали рыбаки с ночным уловом. Из трактиров и борделей, расположенных неподалёку от порта, выходили загулявшие моряки и высматривающие новых клиентов шлюхи. Многочисленные носильщики тарахтели тележками по деревянной мостовой или же, покрикивая и расталкивая прохожих, несли на спинах тяжёлые тюки. В распахнутые ворота было видно, как городские чиновники со свитой секретарей торопились в административные здания, обрамляющие Пласа де Монтехо — главную городскую площадь, названную в честь завоевателя и первого генерал-капитана Юкатана Франсиско де Монтехо и Альвареса. Уже открылись лавки на Торговой площади, и степенные сеньоры в сопровождении служанок начинали рассматривать товары, только что выложенные торговцами. В общем, просыпающийся город жил своей обычной будничной жизнью, радуясь новому мирному дню.

Вернувшись в каюту, Анри приказал слугам подавать завтрак и для гостей тоже, пребывая в полной уверенности, что они обязательно будут. И не ошибся. Не успел он надеть камзол, как солдат доложил о прибытии коммодора Фернандеса. Выйдя в ратс-камеру/22/, Анри некоторое время наблюдал за тем, как Рафаэль и Игнасио сервируют стол на четыре персоны. Скрип открываемой двери заставил его обернуться — в помещение протискивался высокий человек средних лет в несколько пообтёртом камзоле. "Опять Фернандо деньги на новую униформу на шлюх истратил!" — невольно промелькнул в голове упрёк, но уже в следующую секунду человек, почти на голову выше Анри, с радостным приветствием сжимал его в своих объятьях.

В далёком ноябре 1652 года идальго Франсиско Фернандес де Кордова из-за буйного нрава, непокорного характера и ущемлённого самолюбия лишился должности капитан-лейтенанта на военном галеоне флота Его Католического Величества короля Испании Филиппа IV. Избежавший трибунала лишь благодаря благородному имени отца, он был высажен на пустынный южный берег Кубы между реками Сан-Хуан и Сардинеро, где Анри и нашёл его, бредущего из последних сил по побережью — измождённого, с воспалённой от солнечного ожога и комариных укусов кожей, в грязной изорванной одежде, но не сломленного. Тогда великан, не зная с кем имеет дело, скрыл от своего спасителя настоящее имя, выдав себя за наёмника Фернандо. Когда же спустя время открылось истинное происхождение великана, для тех, кого идальго удостоил своей дружбой, он предпочёл остаться просто Фернандо. Но в 1654 году он и для остальных перестал быть "благородным сеньором", когда после скандальной женитьбы на представительнице древнейшей профессии был отцом лишён наследства и возможности однажды стать IV графом Алькаудете. Тогда же для идальго Фернандеса закрылись двери домов местной знати. Возможно, это задело идальго Франциско Фернандес де Кордова, но не Фернандо. Известный всему Белизу как опытный капитан, отличный командир, отважный воин, верный товарищ, хороший собеседник, трактирный задира и, не смотря на женитьбу, любитель и любимец прекрасного пола, он продолжал покорять женские сердца своей незаурядной внешностью, неиссякаемой жизнерадостностью и щедростью. И вот сейчас Фернандо, прививший Анри любовь к шахматам и научивший его виртуозно владеть шпагой, не просто друг, но и коммодор Птичьей армады.

...Крейсируя в январе 1658 года у берегов Кубы, Победоносная армада натолкнулась на англичан/23/, направляющихся к Сантьяго-де-Куба. Завязался бой. По его завершению Анри получил не только флагманский "Лондон" вместе с коммодором Джоном Германом, но и два фрегата. Именно тогда и зародилась у Эль Альмиранте идея поделить флот на две армады. Английский семидесятишестипушечный флагман, отремонтированный и переименованный в "Альбатрос", положил начало новой армаде — Птичьей. Попали в неё и призовые фрегаты, после ремонта получившие имена "Сокол" и "Беркут". Усилили новую армаду большим галеоном, переименованным по такому случаю в "Сапсана" и, ставшим уже легендарным, бригом "Чайка" ...

Вслед за Фернандо в ратс-камеру один за другим вошли ещё трое мужчин: капитан Энрике, капитан-лейтенант дон Себастьян и корабельный доктор — сеньор Антонио. Все трое скромно ждали в стороне, дав Эль Альмиранте время пообщаться с сеньором коммодором.

— Давно вернулся в Белиз? — спросил Анри, высвободившись из железных объятий друга.

— Пару дней назад. Торговец не солгал, я действительно нашёл лагерь приватиров/24/.

— И насколько успешным был твой поход? — лицо Анри оставалось спокойным, почти равнодушным, но в голосе проскальзывали явные нотки любопытства.

— Весьма, — заулыбался коммодор. — Думаю, не скоро кому-либо захочется снова там благоустраиваться.

— Потери есть? — на этот раз в голосе Анри появилась озабоченность.

— Ну, если не считать того, что Хуан-Мануэль умудрился "Сокол" на мель посадить, то нет, — Фернандо развёл огромные руки, как бы показывая степень своего разочарования капитаном Хименесом.

"Даа, не хотел бы я оказаться на месте Хуан-Мануэля, когда до него добрался взбешённый коммодор!" — Анри так ярко представил себе эту картину, что невольно улыбнулся. Похоже, великан понял улыбку Эль Альмиранте правильно — уж очень хорошо они успели узнать друг друга за время, проведённое на "Чайке", — тоже улыбнулся и, махнув рукой, ответил:

— Да жив он, жив! Я, когда увидел, как "Сокол" прямо на мель несёт, думал — убью мерзавца, вот только до него доберусь! Но тогда не до Хуана-Мануэля было — спешил десант высадить, чтобы эти английские собаки опомниться не успели. Потом их корабли на абордаж брали. Ну, а когда фрегат с мели сняли, и я убедился, что он домой дойдёт — остыл уже. Так что обошлось без рукоприкладства, но до возвращения в Белиз он у меня всю дорогу на "Альбатросе" гальюн/25/ драил! — закончив фразу, Фернандо вновь махнул рукой, словно хотел отогнать от себя дальнейшие расспросы, как назойливых мух.

— А кто же "Соколом" командовал? — поинтересовался Анри.

— Как кто? Герт ван Лон, — Фернандо обиженно пожал плечами, словно стряхнул с себя вопрос. — У меня что, мало достойных мастеров/26/?

— "Альбатрос" без капитана оставил, — по лицу Анри пробежало едва заметное недовольство. — Ты, стало быть, сам его вёл?

— Сам, — кивнул великан. — Давно вахты не стоял вот и решил тряхнуть стариной, — заулыбался коммодор.

— Значит, "Сокол" сейчас без капитана? — голос Анри из бесстрастного стал серьёзным.

— Отчего бы это? — искренне удивился Фернандо. — Ничего с Хименесом не случилось. Пока фрегат в доке, он просиживает штаны в трактире. Я его вчера видел у Сандро. Надутый, как индюк, но уже отмылся.

— И не ушёл после такой экзекуции с его-то спесью? — удивился Анри.

— Ну, был спесивый, а теперь уже не будет, — сказал Фернандо, как отрезал. — Да и куда бы он пошёл? Он ведь женился не так давно и дом в Белизе купил.

— А как он объяснил свою оплошность? Ты же, полагаю, учинил допрос? — продолжал расспрашивать Анри.

— Учинил. Говорит, что хотел незаметно ближе подойти и объявил на корабле тишину, вот и не успел среагировать, потому как ему про мель слишком поздно доложили.

— Гнать его надо из капитанов за такое! — Анри сказал это тихо, но в его голосе угадывалось недовольство.

— Зря ты так. На Хименеса грех жаловаться. К тому же право самому капитанов и мастеров набирать ты мне дал? — повысил голос коммодор.

— Дал, — внимательно посмотрев на Фернандо, подтвердил Анри.

— Ну, тогда оставь решение за мной! — твёрдо сказал коммодор и рубанул рукой воздух.

Анри пристально посмотрел на друга, словно хотел проникнуть в его мысли, затем сказал примирительно:

— Ладно, будь по-твоему. Но если Хуан-Мануэл опять "Сокол" на мель посадит — все расходы оплатишь ты. А сейчас скажи лучше, с чем вернулся.

— Тридцать семь человек пленных, две их посудины — барк и бриг, несколько рулонов льняной ткани и почти пять десятков бочек отличного португальского. Когда мы добрались до острова, эти злодеи успели опустошить пару бочек. Похоже, они не очень соблюдают договор со своим покровителем, — Фернандо саркастически усмехнулся и продолжил: — Всё уже на твоём складе, адмирал. Пленных и корабли передал губернатору Альваресу. Часть пленных вчера повесили, остальных, скорее всего, в кандалы, и на какую-нибудь асьенду/27/ отправят. Ну, а за корабли губернатор обещал рассчитаться с тобой лично. Кстати, он очень интересовался, куда ты ушёл и когда вернёшься, — Фернандо снова усмехнулся, но на этот раз лукаво. — Ты же собираешься его посетить?

— Собираюсь. У меня для него есть ещё подарки. Больше сотни.

Услышав это, коммодор удовлетворённо кивнул, потом взял Анри за локоть и потащил его в сторону накрытого стола.

— Кто бы сомневался! — проревел Фернандо. От его громкого голоса зазвенели изящные узкие кубки из венецианского стекла. При этом он продолжал тянуть Анри к столу:

— Я с удовольствием послушаю твой лаконичный рассказ и красочные уточнения Энрике, — кивок в сторону капитана "Победоносца", — но сейчас я жутко хочу есть! Когда мне доложили, что Победоносная армада уже стоит на рейде, то я сразу же рванул сюда, не успев позавтракать.

С этими словами он наконец-то отпустил локоть Анри и, дождавшись, когда тот занял своё место во главе стола, уселся по левую руку от него.

03.

Слуги не теряли времени зря. Пока хозяин разговаривал со своим гостем, они уже успели покрыть стол расшитой золотыми узорами синей скатертью из испанского шёлка и сервировать его на шесть персон. Стол не ломился от яств, но ведь и завтрак — не обед, а камбуз — не дворцовая кухня. Однако и бедным его язык не повернулся бы назвать. Были тут и хрустящий поджаренный хлеб, и любимый в Каталонии острый соус софрито/28/, и, конечно же, нарезанная тонкими ломтиками настоящая иберийская "Чёрная нога/29/". Не было недостатка и в сырах: нежно-жёлтые овалы кастильского манчего/30/ лежали рядом с солнечно-жёлтыми полосками идиасабаль/31/ и красноватыми пластинами пласенсийского/32/. Ну и довершало эту гармонию вкусов отличное лёгкое белое французское вино. Однако настоящим украшением стола была, конечно же, посуда. Обычно подавали серебряные тарелки и приборы с роскошной инкрустацией, но на рейде, особенно при наличии гостей, на стол ставили дорогие порселяновые/33/ тарелки. Да не из мягкого французского, а настоящие китайские! Не каждое знатное семейство Европы, а уж тем более Новой Испании, могли похвастаться таким сокровищем, как кобальтовый китайский порселяновый сервиз. Но когда у тебя есть деньги, хорошие корабли и опытные капитаны — возможно всё! Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Анри не посылал своих капитанов в Азию за китайской посудой. Его чувству прекрасного вполне соответствовала и серебряная — надёжная, удобная и красивая. Резной узор, сделанный умелыми руками по кромке тарелок и обвивающий рукоятки отполированных до блеска приборов, придавал посуде изысканность. Она могла быть украшением не только стола богатого и уважаемого торговца, но вполне заслуживала стоять на столе королевском. Но кобальтовый порселяновыйе сервиз был подарком Судьбы.

...Однажды капризное Провидение само, буквально "на тарелочке с каёмочкой", подало Анри два корабля "джентльменов удачи/34/", от которых эта самая удача отвернулась сразу же после того, как они обчистили голландское торговое судно и утопили его вместе с командой.

Тяжёлые, перегруженные добычей и с порванным такелажем, пиратские барк и бригантина натолкнулись на Победоносную армаду. Получив от осведомителей сведения о том, что приватиры под предводительством Кристофера Мингса собирают солидный флот для нападения на Маракайбо, Анри решил устроить засаду. В поисках подходящего места армада обходила остров Сапара, прикрывающий вход в Венесуэльский залив. Разбойники, задумав подлатать корабли, собирались укрыться в одной из многочисленных бухт того же острова, и едва обогнули скальный мыс, как, к своему несчастью, оказались на расстоянии трёх кабельтовых от "Победоносца", да к тому же со стороны подветренного берега. Их ситуация была настолько безнадёжна, что даже вспомни сейчас о них Фортуна, она бы уже не успела им помочь. Барк поднял белый флаг сразу. Увидев гюйс/35/ хорошо известного и в пиратской среде своей честностью и справедливостью Анри Верна, команда пиратского барка могла рассчитывать на справедливый суд и каторгу, а не бояться скорой расправы. А вот их соратники на бригантине, пользуясь тем, что от "Победоносца" их прикрывал сдавшийся барк, попытались уйти на вёслах. Когда бригантина, разворачиваясь, высунула нос из-за барка, не спущенный фок поймал ветер и судёнышко навалило на барк раньше, чем кто-либо успел отреагировать. Корабли ударились бортами, ломая вёсла бригантины и калеча гребцов. Когда к ним подоспели фрегаты "Упорный" и "Решительный", пираты уже успели спустить шлюпку и стали подбирать в неё выпавших за борт при столкновении.

Да, добыча у них была знатная! Кроме нескольких ящиков с китайским порселяном, были и шёлковые ткани, и отличное сукно, и модная французская одежда. Нашлась там и замечательная коллекция оружия: великолепные толедские роперы с чашевидной гардой и надёжные голландские кремнёвые ружья. Конечно же как человек, вышедший на "тропу войны" с пиратством, больше всего Анри порадовался оружию. Но пригодились и шёлк, и сукно. Нашлось применение вину и другим деликатесам, а вот ящики с китайским порселяном до сих пор лежали на складе в Белизе. Кроме одного. Анри надеялся найти себе любимую и любящую жену. Он мечтал о семье, о детях, о доме — тихой и уютной гавани, куда хотелось бы возвращаться. Но та единственная, которая одним только взглядом воспламенила сердце отважного моряка, вряд ли даже заговорит с ним. А без жены и детей его дом здесь, на "Победоносце". Вот потому и перекочевал со склада на корабль один из драгоценных ящиков. Теперь в особо торжественных — да и не особо — случаях двое слуг, которых Анри позволил себе содержать на корабле, бережно вынимали из ящика бело-синие, лёгкие, настолько тонкие, что сквозь них было видеть солнце, тарелки, тарелочки, мисочки и миски. А после застолья так же бережно укладывали их обратно в ящик, заворачивая в сукно и пересыпая соломой...

После того, как Анри вознёс в молитве благодарность Господу за богатство стола, мужчины приступили к трапезе. Ели неспешно, наслаждаясь палитрой вкусов далёкой Родины. Такой же спокойной и степенной была и застольная беседа. Как истинные гурманы, мужчины хвалили хамон и сыры, обсуждали достоинства вина, искушённо сравнивали его с винами Испании и Португалии. И только Фернандо каждый раз, подцепив на вилку кусок ветчины или сыра, чтобы переместить их на пропитанный софрито хлеб, покачивал головой и восхищённо прищёлкивал языком, разглядывая открывшийся синий рисунок. И, безусловно, было чем восхищаться: на ослепительно белом фоне донышка искусная рука мастера вывела переплетённые веточки трёх деревьев, изумительно правдиво передав каждую их деталь. Безошибочно можно было узнать только цветущую вишню. Их было много и в Испании, особенно в долине Херте, и в горах между Валенсией и Аликанте. Но две другие коммодор не знал. Одна была, безусловно, веткой хвойного дерева — старая, толстая, покрытая морщинистой корой. Хвоинки же были короткие, собранные на концах маленьких веточек в пышные пучки. Несмотря на то, что рисунок был сделан разными оттенками синего, даже непосвящённый, никогда не видевший этого дерева, коммодор был уверен, что его хвоя насыщенного тёмно-зелёного цвета. А вот последняя ветка, напротив, была тонкая, с множеством крупных, в жизни явно сочных, светло-зелёных, пятиконечных листьев, немного напоминавших коноплю. Донышко с ветками было обведено двумя синими линиями, над которыми по широкому полю шёл узор в виде цветочной гирлянды. Основывающие её стебли и листья так ловко переплетались, что было невозможно понять — где кончаются одни и начинаются другие. Притом цветы были все разные: крупные и мелкие, пышные, как пионы, или же простые, как мальва. Листья так же были разной формы и размера. И ни у кого, кто видел этот рисунок, не могло возникнуть сомнений в том, что всё эти цветы именно в таком виде растут в далёком Китае. Завершал всё это великолепие плетёный ободок по самому краю тарелки. Восхищала идальго и щедрость хозяина, угостившего своих гостей не только вкусной, но и весьма дорогой едой в этих краях, да ещё и на посуде, за которую платили золотом. По весу. Один к одному. Мысль о том, знает ли Анри цену этих тарелок, не раз пронеслась в голове у Фернандо за этот завтрак. И если бы он после трапезы не забыл задать этот вопрос другу, тот бы ответил, что знает. Хорошо знает. Ведь Анри был торговцем. Именно торговля сделала его богатым и в меру независимым человеком.

Более тридцати торговых судов — барков и флейтов — сновали вдоль Тиерра Фирме под золотым солнцем на тёмно-синем фоне. Не отказывались они и от посещения английских, французских и голландских портов. Правда, во избежание излишних недоразумений, — под флагами Нидерландов или Дании. Как торговец, Анри был успешным прежде всего потому, что очень хорошо знал, где и что имеет спрос и сколько за это готовы заплатить. Но ещё и потому, что действительно был щедрым. Иначе не быть ему желанным гостем у многих губернаторов и интендантов не только Испанских, но и Английских, Французских и немногочисленных Нидерландских колоний. Морские державы, решившие увеличить свои территории и доходы за счёт колонизации новых земель, не поддерживали чужих торговцев. В Испании монополию на торговлю имел только король. К тому же испанская метрополия не стремилась развивать в колониях производство, вынуждая колонистов покупать то, что производилось в самой Испании. Даже соль было запрещено добывать на многочисленных солончаках Тиерра Фирме, чтобы колонисты пополняли королевскую казну, отдавая немалые деньги за жизненно необходимый продукт, который не только был не лучшего качества, но частенько для увеличения веса смешивался с песком и глиной чуть ли не на половину! Что уж там говорить о различных мануфактурах — в богатых землях Нового Света, способных обеспечивать себя всем необходимым, было разрешено производить лишь то, что не создавалось в самой Испании.

Да и у плантаторов руки не были вольными — выращивать можно было только то, что в метрополии не росло. Исключение было сделано лишь для пшеницы, да и то потому, что на Иберийском полуострове она росла не слишком хорошо, к тому же покойный король — да будет Господь милостив к его душе! — немало поспособствовал такому плачевному состоянию пшеничных полей. Когда шерсть в Европе стала очень востребованной, он приказал разводить овец в неисчислимом количестве. Их огромные стада, сезонно перегоняемые через всю Испанию, из года в год уничтожали посевы пшеницы. Прибыль от шерсти тогда действительно была отменная, поэтому никто особо не волновался из-за того, что Испании приходилось закупать зерно у соседей в возрастающем количестве. Но когда в Европу хлынул хлопок, и цены на шерсть резко упали — поля оказались уничтожены острыми овечьими копытцами, и урожаи пшеницы с них снимали просто плачевные. — Вот и стала пшеница одним из важнейших сырьевых ресурсов. Но и всё остальное, что давала щедрая земля Новой Испании и Перу — кофе, какао, ваниль, перец, сахар, красители, табак и хлопок и уж тем более серебро и золото — груженными "по ватерлинию" галеонами возили в Севилью. Те же смельчаки, которые рисковали выращивать в колониях виноград, лён, коноплю и оливковые деревья, — могли не только потерять свои асьенды с "крамольными" растениями, но и жизнь. А то мало ли чего — вдруг они ещё захотят наладить производство вина, ткани, парусины и оливкового масла? Да не дай бог! За такое можно было и "пеньковый воротник" получить! Но только в том случае, если у вас нет хороших отношений с губернаторами, коррехидорами и алькальдами/36/. Достаточно было быть с ними щедрыми или очень щедрыми, и они могли выдать вам "право спасения/37/" или же просто не замечали многое, очень многое. Ну, например, что кто-то, собрав со своей плантации на Кубе табак, повёз его не в Веракрус, куда должно было свозиться всё, что с нетерпением ожидали в Севилье и Мадриде, а, например, в Форт Уэль/38/, а купленную на Кюрасао соль доставил в Кампече или Белиз. Это только тех, кто жаден, называли контрабандистами и безжалостно вешали на реях собственных кораблей!

Фернандо знал, что Анри Верн был щедрым. И не потому, что ел сейчас из самых дорогих в старой Европе и Новом Свете тарелок, а потому, что Анри был человеком чести и совести. Когда в Сент-Джорджесе на Гренаде разгулялась эпидемия холеры, торговые и транспортные суда перестали заходить на остров, и там начался голод. Больные и здоровые жители острова нуждались в еде и лекарствах. Даже взлетевшие до небес цены на продукты не прельщали большинство торговцев — извечных любителей звонкой монеты. Лишь немногие рискнули, заполнив трюмы провиантом, отправиться туда. И среди этих немногих был и Анри. Вот только он не нажился тогда на Гренаде ни серебром, ни золотом — он не поднял цены на продукты, а тем, кому и обычная цена уже была не под силу, давал еду в долг. После гибели родных Анри пришлось часто голодать, но его душа не очерствела, а наоборот, наполнилась сочувствием и состраданием. Он не заработал там денег, но и в накладе не остался. Интендант, оценивший благородство испанца с французским именем, закрепил за ним землю под плантацию, и теперь управляющий, выживший благодаря щедрости месье Анри, заботился о том, чтобы флейты под сине-золотыми флагами могли регулярно забирать со склада тюки с индиго. Да, большинство людей помнят добро. И, наверное, именно потому, чтобы показать это, каждый корабль, заходящий в Сент-Джорджес под тёмно-синим флагом с золотым солнцем, встречали всеобщим ликованием, а имя месье Анри Верна произносилось с благоговейным трепетом, как имя святого...

Под лёгкую светскую беседу завтрак близился к своему завершению. Подали чёрный кофе и десерт — маленькие блинчики, обильно политые мёдом. Когда трапеза была завершена, вся компания поднялась на квартердек. Солнце неторопливо поднималось всё выше над морем. В ярко-синей вышине медленно двигались белые пышные облака, словно где-то там, высоко, на небесной плантации созрел хлопок, и ветер развеял его по небу. Встречаясь на горизонте с морем, небо бледнело и становилось таким поблёкшим, что казалось почти белым. Зато море, словно решив соревноваться с небом, явило целую палитру красок — от индиго до светло-зелёного. Небольшие волны лениво перекатывались и ласково гладили корпус "Победоносца".

04.

Любуясь морем, Анри заметил шлюпку, направлявшуюся к его кораблю.

— Похоже, это по твою душу сеньор Альварес послал, — раздался за его спиной громкий голос коммодора. — А ведь ты мне так и не успел рассказать, как прошла охота, — Фернандо хлопнул друга по плечу. В его голосе явственно чувствовалась досада.

— Да ты знаешь, какой из меня рассказчик. Вон лучше с Энрике поговори.

— Эээ не-ет, — почти пропел великан, — Один преувеличит по стеньгу/39/, а другой сожмёт до пары фраз! Вас только вместе и можно слушать! — коммодор засмеялся.

— Тогда пусть тебе дон Себастьян подробно и без преувеличений всё расскажет, — Анри кивнул в сторону капитан-лейтенанта.

— Разве я не буду сопровождать вас, сеньор Анри? — голос аристократа был тихим и мягким, в отличие от его взгляда. Даже если дон Себастьян улыбался, его тёмные глаза всегда смотрели пронизывающе.

— Нет, капитан. Вы остаётесь на корабле и, когда губернатор пришлёт своих людей за пленными, сопроводите их с нашими солдатами. Я бы хотел, чтобы они все дожили до суда, не так как в прошлый раз.

От последних слов Анри повисла тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием рангоута и криками чаек. Похоже, каждый из офицеров вспомнил один и тот же прискорбный инцидент, случившийся месяцев семь назад.

* * *

...Победоносная армада возвращалась из крейсирования возле недавно отвоёванной Ямайки, когда с марса/40/ увидели неподалёку от Роатана французских флибустьеров/41/, расстреливающих испанское судно. Видимо, в предвкушении богатой добычи, морские бандиты были так увлечены, что не сразу заметили военные корабли. Зато на небольшом торговом галеоне вид приближавшейся помощи приподняла боевой дух его защитников, готовых отражать абордажную атаку. Когда фрегат флибустьеров с зарифленными парусами левым бортом налетел на галеон, "Победоносец" уже был от сцепившихся кораблей на расстоянии четырёх кабельтовых и, продолжая приближаться, начал маневрировать для бортового залпа. Вырвавшиеся вперёд бриг "Дельфин" и фрегаты "Решительный" и "Упорный" левым галфвиндом быстро приближались к месту боя. Солдаты на палубах уже выстроились у фальшборта для стрельбы. Первый и единственный выстрел с мидельдека "Победоносца" решил исход боя. Поскольку в Новую Испанию ещё не добралась весть о подписании "Пиренейского мира/42/", орудующие под французской комиссией бандиты считались военнопленными и Франция могла потребовать их возвращения за выкуп. Поэтому, видя на стороне противника огромное превосходство, лишённые возможности бежать, флибустьеры тут же побросали абордажные сабли и сдались остаткам команды галеона.

Без дальнейших приключений сопроводив израненные галеон и флибустьерский фрегат в Белиз, Анри отправил гонца к коменданту форта с просьбой забрать пленных. Перед традиционным визитом к губернатору он заскочил на один из своих складов, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уже выходя из здания, Анри и сопровождавший его дон Себастьян услышали гул голосов возбуждённых чем-то людей. На припортовой улице собиралась ревущая толпа. Бушующее людское море перекрывал отчаянный женский крик, перешедший в визг. Внезапно всё стихло. Толпа резко отхлынула, как море при отливе. Стали слышны ругательства и офицерские команды. Солдаты городского гарнизона, сопровождавшие пленных, громко ругаясь, пинками и древками пик разгоняли людей, делая вокруг связанных в две шеренги флибустьеров островок открытого пространства. Первое, что увидел Анри — забрызганных кровью горожан, сбившихся в плотный ряд. Впереди, обтекаемая отступавшими людьми, стояла всхлипывающая молодая женщина. Её лицо, руки и одежда были красными от крови. Утирая слёзы, она размазывала кровь по лицу, и от этого её вид был ещё более страшен. Не сговариваясь, Анри и дон Себастьян, работая локтями, стали пробиваться к колонне пленных. Подойдя ближе, они увидели удручающую картину: связанные попарно за руки и в цепь за шеи пленные — прежде всего те, что были в ближней к толпе шеренге, были сильно избиты. Основная масса ударов была направлена в головы. Сквозь изорванную одежду были видны кровоподтёки. Многие из них остались на ногах лишь потому, что их поддерживали товарищи, сбившиеся в кучу. Прямо напротив всхлипывающей женщины, стонущие и покачивающиеся то ли от боли, то ли от ужаса, пленные держали нечто, отдалённо напоминавшее человеческое тело.

Двое солдат пытались эту обесформленную окровавленную массу освободить от верёвок. Анри был потрясён. Ещё не зная, что случилось, он понимал, что это кровавое месиво было одним из пленных. Даже в своей безмерной ненависти к морским разбойникам с комиссией и без, так щедро раздаваемыми врагами Испании всякому отребью, Анри не приемлил жестокости. Он никогда не жаждал мести, он хотел справедливости. Возможно, этот негодяй, чьё изуродованное народным гневом тело солдаты высвобождали от пут, и заслужил такую смерть. Может быть, это гнев божий настиг его руками толпы. Кто он такой, Анри Верн, чтобы оспаривать волю Господа и сомневаться в правильности его действий? Но как бы Анри не пытался убедить себя в том, что жизнь каждого человека в руках божьих, и только Он — Господь — может решить, когда и как забрать её, — ему не удавалось заглушить в себе мысль о неправильности произошедшего. Его внутреннее чувство справедливости, которое сделало его уважаемым даже врагами, билось в душе, как пойманная птица, и рвалось наружу.

Когда Анри входил в резиденцию губернатора, он уже знал, что произошло. Та самая молодая женщина, замызганная кровью, немного успокоившись, рассказала, что, проходя мимо колонны пленных, узнала одного из флибустьеров. По её словам, этот подонок руководил набегом на небольшое испанское поселение Нуэво-Каньяда-де-Ломопардо, находившееся к юго-западу от Пуэрто-Кабальос. Ана Паэс Паломино, которая тогда чудом выжила, запомнила этого негодяя на всю жизнь. В тот злосчастный день она отправилась в пальмовую рощу за кокосами. Будучи беременной, женщина утомилась и, присев отдохнуть в тени пальм, уснула. Разбудили её крики, доносившиеся со стороны поселения. Испугавшись, Ана кинулась в сторону реки, берега которой поросли высокой травой и густым кустарником. Спрятавшись в зарослях, она затаилась, боясь больше рыскавших в траве людей, чем ядовитых змей. Один из пиратов прошёл совсем близко и остановился в нескольких шагах от Аны, справляя нужду и всматриваясь в заросли в поисках прятавшихся женщин и детей. Если бы его не отвлёк донёсшийся издали приглушенный плач младенца, то вряд ли сеньора Паэс смогла рассказать Анри о том, что эти нелюди сделали с небольшим поселением.

Несколько дней пираты грабили, насиловали и убивали. Уходя, сожгли деревню. Детей и молодых женщин забрали с собой. Всё это время Ана пролежала в зарослях, боясь пошевелиться. И только когда установившуюся тишину нарушали лишь редкие крики птиц, она отважилась подобраться ближе к тому месту, где был посёлок...

Её, ещё двух женщин и мальчика лет десяти доставили в Пуэрто-Кабальос солдаты, присланные губернатором после того, как видевшие издалека дым рыбаки сообщили о нападении на Нуэво-Каньяда-де-Ломопардо. А затем на торговом флейте Ана попала в Белиз, пытаясь забыть место, где она потеряла не только мужа, но и родившегося преждевременно ребёнка. Встретившись чуть ли не лицом к лицу с убийцей, она буквально потеряла рассудок от мгновенно вспыхнувшего горя, страха и ненависти. Несчастная кинулась к пленному, выкрикивая проклятья, и стала царапать ему лицо, рвать волосы и кричать, кричать, кричать от переполнявших её чувств, загнанных вглубь изболевшейся души. Когда опешившие солдаты и офицер пришли в себя, озверевшая толпа, в которой наверняка было немало тех, на чьих судьбах так или иначе кровавые пиратские лапы оставили свои оттиски, ринулась на пленных...

В сердце Анри бушевал шквал. Одна часть его "я" убеждала вторую, что руками этой несчастной свершилось Высшее правосудие, но другая сопротивлялась и, в свою очередь, требовала наказания тем, кто совершил и допустил произвол. К счастью, Анри не пришлось делать выбор в споре с самим собой. Сеньору Альваресу уже докладывали о случившемся. Не прерывая своего секретаря, губернатор жестом подозвал к себе Анри и дона Себастьяна. Когда секретарь закончил доклад, лицо сеньора Альвареса было хмурым, как грозовая туча. Некоторое время он молчал, поджав губы. Наконец, подняв глаза на Анри, сказал тихо, но отчётливо выговаривая слова:

— Сеньор Анри, обещаю вам, что офицер, не справившийся со своими обязанностями, будет наказан вместе с караулом. В случае каких-либо претензий со стороны Франции я лично позабочусь, чтобы ваша репутация не пострадала.

"Ну, вот и всё. Господь снова показал мне свою волю и мудрость, избавив меня от необходимости делать выбор между долгом и совестью", — чувство справедливости, трепещущие в душе пойманной птицей, наконец-то вырвались наружу...

* * *

Молчание погружённых в воспоминания друзей прервал Анри:

— Капитан Энрике, после высадки пленных отведи корабль в док и пообещай плотникам двойную плату, если управятся с ремонтом за неделю. И передай остальным капитанам, чтобы были готовы выйти в море к двадцать третьему дню июня.

— Да, ми альмиранте! — серьёзно и с почтением ответил капитан, склонив голову.

— И не планируй ничего на вечер, старик! — Фернандо хлопнул Энрике по плечу. — Сегодня вечером вы все ужинаете у меня, — коммодор обвёл глазами Анри и дона Себастьяна. — И Густафу скажи, — кивок в сторону "старика". — Не мне же одному рассказывать весёлые истории! — закончил Фернандо и улыбнулся.

Его громкий уверенный и жизнерадостный голос окончательно развеял неприятное воспоминание. Анри, ещё раз взглянув на приближавшуюся шлюпку, отдал приказ привести к нему посыльного и удалился в свою каюту.

05.

Анри хорошо платил своим людям, кроме того, если при захвате пиратского судна или логова доставался богатый приз — команды, участвующие в бою, получали свою долю — это же армада не Его Величества, а торговца из Белиза, и потому тут действует только один закон — его собственный. Но благодаря этому закону от желающих служить в этой частной армаде не было отбоя. И не только потому, что платили справедливо, да ещё и долю от приза давали, и выплачивали пенсии искалеченным в бою, вдовам с малыми детьми и старым родителям, если таковые имелись, но и потому, что на кораблях было чисто, кормили сытно, строго пресекали конфликты. И потому, что в этой армаде самым страшным наказанием было списание на берег, а за более мелкие проступки — штраф. Служившие Анри солдаты и моряки даже могли себе позволить купить дом и завести семью. Вот и Фернандо — несмотря на то, что после скандальной женитьбы его единственным источником дохода стала должность коммодора, поставил весьма недурной по местным меркам особнячок и, имея на иждивении жену и двоих детей, мог позволить себе и пару-другую слуг. Да ещё умудрялся чуть ли не в каждом Карибском порту иметь по любовнице!

Для самого же богатого торговца единственное место во всём Новом Свете, как, впрочем, и в Старом, в котором он мог уединяться, была адмиральская каюта, состоявшая из двух помещений — ратс-камеры и спальни.

Ратс-камера была одновременно столовой, гостиной и библиотекой. В её относительно небольшие размеры вошло довольно много всего: уютный диван, обитый тиснёной кордовской кожей, дубовый книжный шкаф, украшенный резными фигурами, изящный ореховый столик с двумя высокими резными испанскими стульями для игры в шахматы, не менее нарядная витрина для посуды и сервировочный столик. Но главным атрибутом тут был большой дубовый стол для шести персон. Анри редко ел один. Каждый офицер корабля побывал за этим столом, но самыми частыми гостями-сотрапезниками были капитан Энрике, капитан-лейтенант дон Себастьян и доктор Эрнандес.

Капитан Энрике — "правая рука" адмирала — был человеком простым и неприхотливым. В светских застольных беседах особо не участвовал, тем более, если за столом присутствовал дон Себастьян. Креольский морской волк чувствовал себя стеснённым присутствием аристократа, не смотря на то, что, принимая на службу очередного дворянина, Анри предупреждал их, что на его кораблях у представителей благородных сословий нет никаких привилегий, и единственный вид субординации здесь основан на корабельных должностях. Все барьеры исчезали только во время боя, когда выживание корабля и команды зависело от слаженности действий.

"Левая рука" адмирала — капитан-лейтенант дон Себастьян Альварес де Толедо-и-Пименталь, командующий солдатами и канонирами, был потомком знатного рода и принадлежал к высшей испанской аристократии. Высокий, стройный брюнет с тёмными, почти чёрными глазами, с иссиня-чёрными усиками над чувственным ртом и клиновидной испанской бородкой, казался Анри одновременно и романтиком, ищущим приключений и славы, и философом, пытающимся найти смысл жизни. Видя благочестивую набожность и юношескую прямолинейность капитан-лейтенанта, Эль Альмиранте решил, что именно они сделали младшего сына герцога Альбы непригодным для придворной службы. Анри неоднократно задумывался о том, что привело к нему на корабль два года назад этого высокородного сеньора. Размышления, основанные на наблюдениях за молодым грандом, привели его к выводу что аристократ задыхался в атмосфере дворцовых интриг, отказывался лебезить и подхалимничать и потому решил отправиться искать себе занятие по душе в Новую Испанию, подальше от двора.

Сам же дон Себастьян о частном адмирале Анри Верне впервые услышал весной 1658 года. Прибыв в Гавану из Севильи, в поисках службы он обратился тогда к губернатору и генерал-капитану Кубы сеньору Диего Ранхелю. Во время обмена новостями губернатор, кроме иного, поведал новоприбывшему аристократу о молодом торговце, подписавшем ещё в 1655 году фрахтовый договор, согласно которому для ведения военных действий против англичан он обязался предоставить свои хорошо вооружённые корабли в распоряжение генерал-капитана. За желание самолично командовать своей небольшой армадой сеньор Верн получил почётное звание "частный адмирал" и с тех пор наносил противнику всё более ощутимый урон.

В то время дон Кристобаль Арнальдо Исаси — бывший губернатор Ямайки, вновь готовился к встрече с полковником Эдвардом Дойли и набирал новое войско. Однажды он уже безуспешно пытался отобрать у англичан оккупированный ими в 1655 году остров, но после почти трёх лет партизанской войны проиграл битву в Лас-Чоррерос. По совету сеньора Диего к бывшему губернатору Ямайки и отправился дон Себастьян, жаждущий добыть славы и показать свою доблесть и воинское искусство, добросовестно вбиваемое в него славными учителями во дворце отца. Дон Кристобаль с удовольствием принял молодого аристократа и предложил ему должность капитана небольшого отряда ополченцев.

Ранним утром 20 мая 1658 года четыреста шестьдесят семь солдат и около сотни офицеров погрузились на четыре транспортных судна и в сопровождении трёх галеонов отправились освобождать Ямайку от захватчиков. В предрассветном тумане следующего утра они уже высаживались в устье Рио-Нуэво. На второй день высадки их обнаружили три корабля английской береговой охраны. Всё время, пока шёл морской бой, солдаты и офицеры продолжали разгружать транспортные суда, снимать с них пушки и укреплять последними возводимый оборонительный редут.

Испанцам не удалось утопить англичан. Получив незначительные повреждения. те поспешили убраться восвояси. Дону Себастьяну было ясно, что преимущество потеряно, потому как уже через пару дней враг будет знать не только их местоположение, но и количество. Стало быть, встреча с нынешним губернатором Ямайки лордом Эдвардом Дойли будет для испанцев менее приятной, чем планировалось.

Предчувствие не обманули — уже на рассвете 25 июня показались паруса десяти английских кораблей. Бой был неравный, и серьёзно пострадавшие испанские боевые корабли вынуждено отступили. Дон Себастьян с бессильной досадой наблюдал, как, захватив безоружные барки, англичане высаживали на берег солдат под прикрытием артиллерии. Армия полковника Дойли значительно превышала спрятанное за редутом войско испанцев даже с учётом тех пяти десятков прибившихся к ней партизан. Попытавшиеся помешать высадке испанцы были атакованы с кораблей и тут же ретировались за свой редут.

Воодушевлённые этим англичане сняли с кораблей тяжёлые пушки и вместо того, чтобы штурмовать редут, стали безнаказанно обстреливать его из этих мощных дальнобойных орудий, коих не было у испанцев, и чья слабая малокалиберная артиллерия могла лишь бессильно давать о себе знать редкими выстрелами, но не более. Даже самому твердоголовому оптимисту в быстро редеющем войске дона Кристобаля было ясно, что конец близок, а путь отступления захвачен врагом/43/. Но, видимо, святой Себастьян Римский/44/ — покровитель дона Себастьяна и всех солдат — услышал молитвы своего тёзки и послал неожиданную помощь.

Никто в испанском лагере не заметил приближения боевых кораблей торговца. Грохот мощных пушек, вдруг влившийся в мерную канонаду англичан, прервал отчаянную молитву готовящегося к неминуемой смерти молодого аристократа. Свист ядер, летящих на редут, прекратился. Дон Себастьян выполз из небольшого рва, прикрытого от палящего солнца ветками и увидел, что грязные измученные люди тоже покидают свои укрытия, прислушиваясь и крестясь. Всё ещё пригибаясь, он поднялся на земляной вал и пролез через пролом в деревянной стене редута. Вытерев с лица пот грязным рукавом рубахи и глянув в сторону английского лагеря, уже почти простившийся с жизнью офицер истово перекрестился и во всеуслышание послал слова благодарности своему святому. Окутанная облаками дыма армада под торговыми и испанскими флагами, посланная Провидением явно по заступничеству святого Себастьяна, била по ненавистным англичанам, взяв в полукольцо их эскадру.

С высоты земляного вала было видно, как солдаты лорда Дойли разворачивали часть пушек и тащили их на пляж для защиты своих кораблей. Внезапно дон Себастьян почувствовал прилив сил. Он вернулся сквозь пролом обратно в лагерь и стал искать глазами дона Кристобаля. Не найдя его, воодушевлённый дон Себастьян вдруг окрепшим голосом стал подавать команды уцелевшим испанцам.

Пока молодой офицер, получивший своё первое боевое крещение, собирал остатки войска, молодой торговец, уже не раз топивший английские и помогавшие им пиратские суда, отдал приказ фрегату и бригу подойти ближе к берегу и обстрелять английские батареи, пока они не успели развернуть к морю тяжёлые пушки.

Дон Себастьян, вокруг которого уже собрались выжившие офицеры, подняв к небу шпагу, обратился к солдатам с пламенной речью. Он понимал, что силы неравны, что англичан много, очень много, но теперь бог был на стороне испанцев, и они это чувствовали. С каждым словом молодого офицера рос и крепчал боевой дух стоявших перед ним людей. Испачканные землёй, потрёпанные, голодные, уставшие прятаться в ожидании смерти, они вдруг обрели уверенность в своей правоте. Даже раненые, но способные держать в руках оружие, присоединялись к тому, что теперь уже снова можно было назвать войском.

— Мы испанцы и, с нами Бог! — кричал дон Себастьян.

— Да! — гулким рокотом отвечала ему сотня глоток.

— Мы утопим англичан в их же крови! — призывал молодой капитан.

— Да! — перекрикивая пушечную канонаду, неслось в ответ.

— Мы вернём Испании Ямайку! — голос дона Себастьяна звенел, как стальной клинок.

— Да! — ещё сильнее отзывались люди.

— Веди нас! — сказал дону Себастьяну один из стоящих рядом офицеров.

И он повёл...

Сантъяго! Сантъяго и а эйос/45/! — разнеслось над лагерем испанцев, и они побежали по равнине чёрным потоком, сметая на пути растерявшихся от неожиданности англичан. Далеко впереди громыхали корабельные пушки, застланные от жадных глаз густым сизоватым дымом. Дон Себастьян не внимал течение времени. Весь забрызганный кровью он рубил и колол направо и налево. И только уставшие до изнеможения руки указывали на то, что бой был долгим. Услышав впереди испанскую речь, капитан остановился. "Мы победили!" — понял вдруг он и оглянулся. Обессиленные, перепачканные грязью и кровью испанцы втыкали в землю пики и шпаги и радостно кричали, упав на колени и подняв к небу руки...

После того, как всем раненым была оказана помощь, когда были подсчитаны потери обеих сторон и похоронная команда стала предавать земле убитых, началась погрузка на корабли. Захватив больше половины английской эскадры теперь уже бывшего губернатора Ямайки полковника лорда Эдварда Дойли, люди частного адмирала Анри Верна спешно ремонтировали свои и призовые корабли, готовя их к отплытию в форт Кагуэй/46/. Вот тогда-то, уже умытый и почистивший свой колет, дон Себастьян впервые встретился с Анри.

Сеньор частный адмирал на допрос пленённого лорда Дойли пригласил дона Кристобаля и дона Себастьяна, ставшего не только героем битвы, но и правой рукой ещё не вернувшегося в столицу острова, но всё же уже не считавшегося бывшим губернатора. Наблюдая за ведущим допрос сеньором Анри, дон Себастьян невольно восхищался этим простолюдином, подсознательно сравнивая себя с ним. Они были примерно одного возраста, но какая огромная разница в достигнутом между ними! Плебей, который сошёл на берег Новой Испании без единого мараведи, через шесть лет уже имел собственную армаду, славу и уважение во всех слоях Тиерра Фирме. Он же, представитель высшей испанской знати, отказавшись от придворной карьеры, стал искателем приключений и, получив офицерский чин от дона Кристобаля благодаря своему происхождению, едва не погиб в первой же военной операции, теперь обязан жизнью этому плебею! Желание как можно лучше узнать человека, явившегося в ответ на горячие молитвы, дабы разгадать секрет его успеха, и какое-то непреодолимое влечение, рождённое ощущением судьбоносной встречи, заставило дона Себастьяна на время унять присущую всем аристократам спесь. После того, как был взят форт Кагуэй и почти без боя под испанскую корону вернулась столица острова — город Сантьяго-де-ла-Вега, дон Себастьян распрощался с губернатором и пошёл проситься на службу к сеньору торговцу.

— Я пришёл к вам с необычной просьбой, сеньор Верн, — мягко сказал аристократ, внимательно разглядывая Анри, стоявшего перед ним, склонив, согласно этикету, голову.

— Чего желает ваше превосходительство? — учтиво поинтересовался судовладелец.

— У вас есть офицерские вакансии? — тихим бесстрастным голосом ответил вопросом аристократ.

Анри нужны были люди. Среди прочих он потерял и Эктора Рольдана — командира пехоты. Эль Альмиранте, как теперь, не сговариваясь, называли Анри все его люди, ещё не догадываясь, куда клонит дон Себастьян, ответил:

— Да, ваше превосходительство.

— Я прошу у вас место офицера на общих основаниях и даю вам право общаться со мной на равных.

Это было более чем неожиданно. На службе у Анри было много дворян, но одно дело идальго, чей статус был немногим выше его собственного, а их имущество, обычно, ограничивалось тем, что они имели на себе. Другое дело — испанский гранд, представитель наивысшего сословия, которое не только имело право сидеть в присутствии короля, не снимая шляпы, но и единственное смело называть Его Величество "братом". Даже Фернандо, попав к Анри и попросившись к нему на службу, будучи в то время наследником славного рода, дабы не смущать работодателя, скрыл своё истинное имя и положение. Теперь же Анри оказался в сложной ситуации: не будь они с доном Себастьяном представлены друг другу, тот, по одному ему известным причинам решив наняться на службу к плебею, мог бы утаить своё происхождение, и вопросов бы не возникло. Подумав, Эль Альмиранте решил воспользоваться разрешением гранда и поднял на него глаза. Пристальный взгляд торговца, как показалось аристократу, пронизывал насквозь, заглядывая прямо в душу.

— Ваше превосходительство осознаёт, что ему придётся не только подчиняться мне и капитану Энрике, который так же не благородных кровей, но и блюсти дисциплину и порядки, заведённые на моём корабле? — наконец проговорил Анри. — К тому же я привык, что мои приказы выполняются немедленно и беспрекословно, — добавил он, продолжая глядеть в глаза дону Себастьяну.

— Если бы это смущало меня, адмирал, разве бы я пришёл сюда? — ровным тихим голосом произнёс аристократ, так же пристально глядевший на торговца, словно тоже старался увидеть душу своего собеседника. — Я готов подчиняться регламенту и не претендую на иное обращение к себе чем обусловленное мои чином. Что же смущает вас, сеньор Анри? Дело лишь в моём происхождении или и во мне?

— Всё, что я пока знаю о вашем превосходительстве — это имя, а происхождение на моих кораблях не является ни привилегией, ни недостатком. Капитан-лейтенант, на должность которого претендует ваше превосходительство, кроме иного, отвечает за порядок. Учитывая то, что я не приветствую телесные наказания, вашему превосходительству придётся найти способ завоевать авторитет не только у солдат, но у всей команды. Ваше превосходительство уверен, что справится? — Анри говорил, продолжая рассматривать аристократа, не потерявшему некий шарм даже в сильно истрёпанной в бою у Рио-Нуэво одежде.

Дону Себастьяну вдруг захотелось рассказать этому молодому, но такому уверенному в себе человеку, как он поднял и повёл за собой солдат, но вовремя остановился. Он осознал, что смог это сделать лишь потому, что этот богато и со вкусом одетый простолюдин неизвестно откуда явился со своими армадами в ответ на его — дона Себастьяна — молитву. Подумав ещё мгновение, он, выдерживая пристальный взгляд Анри, ответил тихо, но с вызовом:

— А вы проверьте.

Красивое лицо аристократа оставалось серьёзным, но в глазах вспыхнули озорные искорки. Анри с задумчивым видом отошёл к окну и некоторое время рассматривал лениво перекатывающиеся волны. "Зачем гранду идти в подчинение к простолюдину и менять уют дворца на душный закуток в офицерской каюте? — не давал покоя вопрос, на который не было даже намёка на ответ. — Ну что же, рано или поздно всё становится очевидным!" — и, повернувшись к соискателю, Эль Альмиранте как-то совсем буднично, словно равному, сказал:

— Найдите нашего главного боцмана Диего Маркеса. Пусть он ознакомит вас с правилами, поставит на довольствие до прихода в Белиз и представит команде как нового капитан-лейтенанта, — и показал рукой на выход из каюты, давая тем самым понять, что разговор окончен.

* * *

С тех пор прошли два года, насыщенные событиями и богатые боями. Дон Себастьян быстро втянулся в корабельную жизнь с её склянками, ходящей ходуном палубой, хлопками поймавших ветер парусов, ядрёными солдатскими шуточками, весёлыми плясками и заунывным пением моряков. Он давно уже был принят этой разношёрстной корабельной семьёй, где испанские католики дружно делились солониной с нидерландскими протестантами, а под пятиструнную испанскую гитару пелись не только испанские, но и итальянские, голландские и французские песни. Но только в бою по-настоящему исчезал незримый барьер, отделявший аристократа от всех остальных. И лишь беседы с Анри во время спокойных переходов за игрой в шахматы да приглашения к адмиральскому столу напоминали дону Себастьяну о прежней светской жизни. Они были такими разными — простой торговец и испанский гранд, поступивший на службу к этому торговцу, но в то же время такими похожими своим презрением к смерти и верой в справедливость. Между ними была огромная классовая пропасть, но она не помешала им сблизиться. Как же всё-таки причудливы помыслы твои, Господи!

06.

Было душно. Солнечные лучи уже успели нагреть адмиральскую каюту. Несмотря на открытые окна, лёгкий бриз не приносил прохлады, лишь запах соли и водорослей. Едва слышимый плеск воды, встречающейся с кормой "Победоносца", заглушался резкими криками чаек.

Анри подошёл к стоящему перед окнами письменному столу. Мощный, тяжёлый, сделанный из красного дерева, покоящийся на двух тумбах, украшенных резьбой, с могучими бронзовыми львиными лапами вместо ножек, он достался Анри вместе с "Победоносцем". Вот только серебряный письменный прибор на большой платформе из чёрного мрамора, что стоял сейчас на зелёном сукне стола, был куплен в Гаване года два назад. К столу был приставлен кленовый стул работы мастеров Новой Англии. Его спинка и сиденье были обтянуты чёрной кожей и, хотя он больше был похож на табурет со спинкой, чем на стул, но был удобен и не лишён строгой красоты. Этот стул так же достался Эль Альмиранте вместе с кораблём и явно помнил зад не только пиратского капитана, но и английского.

Анри присел к столу и из большого ящика, вытащив два листа добротной бумаги, положил их на сукно стола и прислушался. Из ратс-камеры доносился громкий возмущённый голос Фернандо. Тяжело вздохнув, адмирал встал и направился в соседнее помещение.

Войдя в ратс-камеру, он увидел коммодора, державшего за грудки одного из слуг — Рафаэля. Тот был бледен, но, судя по упрямому покачиванию головы, непреклонен. Услышав скрип открывшейся двери, оба повернули головы в её сторону. Увидев Анри, Фернандо отпустил слугу, и тот тут же, выпрямившись, как струна, застыл в позе ожидания. На немой вопрос судовладельца первым заговорил коммодор:

— Ну и порядки у тебя тут! — громогласно возмутился он. — Этот охламон отказался налить мне вина! — Фернандо гневно ткнул указательным пальцем в сторону неподвижного Рафаэля, не глядя на него.

— На моём судне только я решаю, когда и кому можно подавать алкоголь. Ты уже забыл это? — Анри мельком глянул на следившего за каждым его движением слугу и дал ему знак рукой.

Тот поклонился и пошёл к витрине. Фернандо взглядом проследил за перемещениями слуги и, повернувшись к Анри, ответил:

— Нет, конечно, не забыл, но я думал, что теперь для меня есть исключение.

— Ты ошибаешься, — парировал Анри. — Но если ты так думаешь, то, пожалуй, мне придётся наведаться на "Альбатрос" с инспекцией, — он улыбнулся, но улыбка получилась грустной. Анри знал о пристрастии друга к горячительным напиткам, но помнил и о том, что, вступив на корабль, коммодор умел оставить за бортом все свои вредные привычки.

— Да ладно, Анри, ты же не думаешь, что я там распустился сам и позволяю напиваться команде?

Только в узком кругу доверенных лиц и самых близких друзей Фернандо, как, впрочем, и Энрике, позволял себе обращаться к владельцу армад и своему работодателю по имени, без официального "сеньор" или ставшим очень популярным в последние полтора года "адмирал" с намеренно пропущенным словом "частный", указывающим временный характер этого звания.

— Что мне думать — я решу на "Альбатросе". Ладно, заходи, — сказал Анри и шагнул обратно в спальню.

Снаружи, с квартердека, донёсся мелодичный звон. Ему вдогонку голос вахтенного матроса сообщил, что пробита одна склянка/47/ и началась третья вахта. Фернандо взял кубок с серебряного подноса и двинулся вслед за другом.

Садясь за письменный стол, Анри кивнул в сторону лежащих на нём бумаг:

— Вот мой улов.

Фернандо взял один из листов и, присев на обитый медью и богато украшенный резьбой сундук, принялся изучать документ.

— Опять англичане, — сказал он через минуту. — Может, пора нам наведаться на Антигуа?

— Думаю, у нас найдутся дела важнее, — Анри сидел, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.

— Ты гнался за ними?

Дотянувшись, коммодор положил бумагу на край стола, отхлебнул из кубка и, вытянув ноги, удовлетворённо закряхтел.

— Нет, — ответил Анри, наблюдая за другом. — Я получил сведения, что обнаружена база Эрроусмита на Сахарном островке/48/, но вместо Джона нашёл этих двух приватиров, — и кивком указал на бумаги.

— И где Эрроусмит они, конечно же, не знали? — саркастически усмехнулся Фернандо, снова сделав глоток.

— Нет, не знали, — голос Анри был серьёзен. — Но они подтвердили, что Джон там был. Эти мелкие пакостники боятся его больше, чем нас, Фернандо.

Услышав это, коммодор с удивлением взглянул на Анри.

— Почему? — наконец, спросил он.

— Похоже, Эрроусмит сумел подчинить себе очень многих пиратов. В его распоряжении флот не меньше моего, а если считать только военные корабли, то, возможно, и больше. Он объявил всю Тиерра Фирме до Бермуд своей территорией и выбирает дань со всех, кто тут желает охотиться, — всё так же серьёзно ответил Анри.

— Это тебе эти двое рассказали? — Фернандо кивком указал на бумаги. Из интонации коммодора исчез сарказм.

— Да. Ещё они сказали, что пришли к острову отдать Джону дань. Я разминулся с ним на восемь часов.

— А эти почему задержались? — в голосе коммодора появились любопытство.

— Хотели полакомиться папайей, — Анри улыбнулся.

— Надо было там засаду оставить, — предложил Фернандо, допивая вино.

— Бесполезно, — ответил Анри и потянулся к серебряному колокольчику для вызова слуги. — Похоже, не всем нравятся диктаторские замашки Эрроусмита, — позвонил и продолжил: — Кто-то там побывал ещё раньше и сжёг лагерь.

Дверь, слегка скрипнув, отворилась, и вошёл слуга. Фернандо протянул ему пустой кубок. Рафаэль взглянул на своего сеньора и, не получив от него утвердительный кивок, взял кубок и вышел.

— Стало быть, ты полагаешь, что Джон туда уже не вернётся? — задумчиво спросил коммодор.

Анри кивнул. В дверь постучали. Получив разрешение войти, вновь скрипнув дверью, появился Рафаэль.

— К вам человек губернатора, сеньор! — с достоинством дворцового мажордома доложил он, косясь в сторону сидевшего на сундуке коммодора.

— Пусть войдёт, — приказал Анри, поднимаясь.

Слуга кивнул и скрылся в проёме. Почти сразу же хлопнула дверь ратс-камеры, и через мгновение на пороге каюты показался офицер дворцовой стражи.

— Его превосходительство сеньор губернатор приглашает вас посетить его резиденцию, сеньор Верн, — сказал вошедший.

Расстегнув пуговицу колета, он вытащил из-за пазухи запечатанное сургучом письмо и, подойдя к столу, положил его на сукно. Взяв в руки послание, Анри повертел его, рассматривая. На лицевой стороне красивым почерком было выведено: "Благороднейшему сеньору Андрес Генри Руис Верну".

"Надо же, — пронеслось в голове торговца, — раньше граф мне писем не писал. Интересно, зачем же я ему так сильно нужен?" — но вслух, обращаясь к офицеру, задал совсем другой вопрос:

— Полагаю, ваша милость собирается ждать мой ответ?

— Я уполномочен сопроводить вас, сеньор.

Фернандо, до этого молча наблюдавший за происходящим, многозначительно хмыкнул и посмотрел на Анри.

— Ну что ж, в таком случае прошу вашу милость обождать меня в лодке, — сказал Анри и, дождавшись, когда за офицером закрылась дверь, сел и сломал сургучную печать.

"Белиз, года 1660 от Р.Х. 16 дня месяца июня.

Благороднейший сеньор Верн,

Позволю себе напомнить Вам, что, согласно подписанному Вами 1655 года 1 дня месяца мая фрахтовому договору, должного действовать до дня подписания мира между Испанией и Англией, в силу некоторых обстоятельств вас обязывают предоставить принадлежащие Вам корабли под командование генерал-капитана Ямайки. Предоставленные корабли должно полностью вооружить, укомплектовать командой и достаточным для выполнения условий фрахта количеством провизии и боеприпасов.

В случае если же Вы снова решите лично возглавить Вашу армаду, это будет приветствоваться генерал-капитаном и рассматриваться как любезность с Вашей стороны.

На основании вышеизложенного прошу Вас незамедлительно явиться в мою резиденцию для получения оного приказа.

Искренне благоволящий Вам сеньор Альварес Луис Феррер-и-Проксита, XIII граф Альменара, волею Его Католического Величества Филиппа IV губернатор города Белиз, собственной рукой подписавший".

Завершала сиё послание размашистая подпись, сургучная печать с гербом Белиза и восковая — с личной печатью графа Альменара.

Закончив читать, Анри жестом подозвал Фернандо и передал ему письмо губернатора. Дочитав, коммодор вернул послание и пожал плечами. Анри спрятал письмо в стол и, придвигая к себе бумаги, сказал:

— Похоже, чем мы будем заниматься в ближайшее время — уже решили за нас.

И, взяв один из документов, с помощью серебряной спицы свернул его в узкую трубочку и обмотал тонкой лентой. Сделав то же самое со вторым, Анри позвонил в колокольчик и, засунув себе за манжету рукава камзола обе бумажные трубочки, направился к кровати. Над ней, прикреплённое к переборке, было его оружие — боевая шпага, две абордажные сабли, итальянская скьявона и трофейная толедская ропера/49/ с изящной позолоченной гардой.

Приказав явившемуся слуге подать перевязь, плащ и шляпу, Анри оделся с его помощью, прицепил к перевязи роперу и, выходя из каюты, остановился перед небольшим венецианским зеркалом. Тёмная деревянная рама, богато украшенная лазуритом и золотой инкрустацией, была окружена позолоченной латунью. Филигранная цветочная гирлянда, с искусно вставленной в цветочные головки шпинелью, размером и цветом подобной спелой вишне, на верху сходилась в два больших цветущих розовых куста.

В сверкающей серебристой глубине отразилось красивое, гладко выбритое лицо молодого мужчины, обрамлённое тёмно-русыми коротко стриженными волосами. Отложной белый воротничок оттенял загар, выдавая человека, привыкшего немало времени проводить под жарким карибским солнцем, а из-под широких полей шляпы пронзительно смотрели серые глаза, излучавшие спокойствие и затаённую грусть.

Как будто стараясь стереть проскальзывающую во взгляде печаль, Анри провёл по лицу ладонью и быстрым шагом вышел из каюты. Поднявшись на шканцы и встретив там Энрике, напомнил ему о необходимости поторопить плотников с ремонтом и кренгованием/50/ "Победоносной" армады и, махнув в знак прощания вышедшему за ним следом Фернандо, направился к штормтрапу.

Спустившись в шлюпку, Анри увидел там двух солдат с "Победоносца". Он решил отправить их обратно на корабль и уже поднял руку, чтобы остановить матросов, подбирающих штормтрап, но в этот момент увидел серьёзное, полное решимости и правоты, лицо дона Себастьяна и лишь махнул рукой. Офицер, присланный губернатором, поняв жест Анри как сигнал к отправлению, отдал приказ гребцам, и те, дружно подняв вёсла по левому борту шлюпки, оттолкнулись ими от "Победоносца" и, поскрипывая уключинами, подчиняясь ритму, заданному старшим матросом, лодка медленно развернулась и набрала курс к молу.

Плавно и неспешно приближалась шлюпка к берегу. За время пути офицер не проронил ни слова, лишь почти у самого мола указал на стоявших у пристани троих солдат, державших под уздцы пятерых лошадей, и коротко бросил: "Одна из них — для вас".

Мягко стукнув о доски мола, шлюпка остановилась, слегка покачиваясь. Выбравшись на пристань, Анри отправился следом за немногословным офицером. Поприветствовав солдат губернатора и приказав своим людям отправляться к резиденции, ловко вскочил в седло и в сопровождении эскорта отправился к губернатору.

Солнцу понадобится ещё два с лишним часа, чтобы добраться до зенита, но оно уже сильно слепило и нагревало землю. Тёплый влажный воздух был тяжёл и душен. Даже лошади постоянно замедляли шаг, и их приходилось подгонять. И только люди продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания на духоту. Стук копыт перекрывался гомоном портового города. Снующие туда-сюда носильщики криками предупреждали неосторожных прохожих. Торговцы зазывали покупателей в свои лавки, расхваливая товары громко и изобретательно. Но как только солнце достигнет вершины небосвода — город замрёт, погрузившись на несколько часов в сиесту.

07.

Резиденция губернатора примыкала к Пласа де Монтехо. Спешившись неподалёку от входа, Анри передал поводья одному из солдат и огляделся. Дворец, возведённый менее трёх лет назад из местного желтовато-серого камня, в солнечных лучах казался золотистым. Высокая аркада галереи нижнего этажа, обрамлявшая широкий балкон аркада с балюстрадой и венчавший всё это резной каменный орнамент делали здание величественным. В тени высоких сводов, под вырезанным в камне гербом рода Альменара, была распахнута тяжёлая дверь из красного дерева. По бокам от неё дежурили стражники, скрытые от набиравшего силу солнца.

Молодой человек огляделся вокруг, скользя взглядом по каменным административным зданиям, стоявшим напротив резиденции губернатора по другую сторону площади. Они мало чем отличались от дворца, и общим ансамблем вместе с церковью создавали маленький кусочек Испании.

"Однако, неплохо потрудился сеньор губернатор!" — подвёл итог увиденному Анри.

До появления губернатора городом управлял алькальд сеньор Рикардо Лопес Хиль. Неприятный своей надменностью и жадностью, он, тем не менее, заслужил уважение Анри стремлением обезопасить растущее поселение, возведя на подступах к нему форт из каменных блоков, доставленных с развалин недалёкого древнего города майя. Для строительства оборонительной линии, торговых и жилых кварталов алькальд использовал легкодоступную тут древесину. И только после того, как не без финансовых вливаний молодого торговца посёлок, разрастаясь и привлекая всё большее число колонистов, стал приносить доход казне Его Величества, у Королевского и Верховного Совета Индий созрело решение прислать в Белиз интенданта. С его приездом в поселении стали появляться первые каменные здания. Для бесперебойной поставки камня новоприбывший сеньор Альварес пообещал асьенду на каменоломню тому, кто обнаружит месторождение строительного камня и начнёт поставлять его за символическую цену. Но, дабы такой обладатель каменоломни не терпел убытки, было ему весьма великодушно обещано и "право спасения". Вот тут-то и появился Анри впервые перед его сиятельством. Невысокого роста, слегка располневший, сеньор Альварес, в отличие от сеньора Рикардо, несмотря на графский титул, в общении с молодым торговцем с первого дня вёл себя благожелательно, без надменности и показной снисходительности.

Выбранная интендантом тактика быстро принесла свои плоды — как только вокруг новой главной площади появились построенные из камня церковь, кабильдо/51/ и дворец губернатора, поселение, согласно правилам, получило статус города, а интендант был повышен до губернатора.

При мысли о предстоящей встрече с сеньором Альваресом где-то в глубине сознания Анри зашевелилось неосознанное беспокойство, однако его заглушили вызванные предвкушением встречи воспоминания. В отличие от многих других управителей в Тиерра Фирме и на островах, с которыми Анри приходилось иметь дело, встречи с губернатором Белиза были приятны, даже несмотря на то, что и ему приходилось время от времени делать щедрые подарки. Граф Альменара был всегда любезен и предельно доброжелателен и не раз деловые беседы переводил в дружеские, заканчивающиеся партией шахмат. Наивысшим проявлением губернаторского благоволения молодому торговцу явилось приглашение на торжество в честь дня рождения контессы Луисы — младшей дочери графа. Более того, во время очередного танца, к немалому удивлению Анри, он был замечен сеньором Альваресом среди знатных особ и даже удостоился рассказа о шалостях контессы Луисы и её старшей сестры Исабель.

Конечно же, Анри не пришёл на праздник без подарка. Его золотое ожерелье с подвеской из перуанского изумруда вызвало восхищение и у графини Альменара — жены сеньора Альвареса и матери обеих девочек. Правда, она восхищалась им лишь до тех пор, пока не узнала, от кого этот роскошный подарок. С сеньорой Каталиной Лили-Идиакис-и-Эгиа до этого Анри сталкивался пару раз во время бесед с губернатором, но, даже не имея возможности поговорить с ней, он мог с абсолютной уверенностью сказать, что графиня испытывает к нему какую-то особенную неприязнь. Но что пробудило её в сеньоре Каталине — молодой человек мог лишь гадать. Возможно, Анри сумел бы найти правдоподобный ответ, да только он не особо искал, а просто принял этот факт к сведению. Зато отношения с графом Альменара можно было смело назвать дружескими.

Ещё с первой встречи с сеньором Альваресом в должности интенданта молодой торговец размышлял над тем, было ли уважительное отношение к нему вызвано знанием графа о его заслугах в обороне и развитии поселения или же это была обычная тактика опытного администратора. Вскоре Анри пришёл к выводу, что тактичность и дружелюбие графа — не более чем проявление большого ума и предприимчивости, ибо отношения свои с торговцем он явно построил согласно народной мудрости, гласящей что пчёлы летят на мёд. Только глупец отдаляет и настраивает против себя тех, кого намеревается использовать. Хорошо разбираться в людях — это очень полезная способность для торговца и Анри ею обладал. Во всяком случае он сам в это верил, так как до сих пор не ошибался. Потому и не питал особых иллюзий насчёт искренности губернаторского дружелюбия, видя главную его причину в немалой выгоде, которую сулило городу и лично сеньору Альваресу благоволение сеньору торговцу. Однако Анри нравилось иметь дело с графом Альменара, и не столько по причине его тактичности, а прежде всего потому, что тот всегда держал данное слово.

Из задумчивости Анри вывел подошедший дворецкий:

— Сеньор, прошу вас, отложите ваше оружие и шляпу и следуйте за мной.

Молодой человек послушно снял шляпу и подал её слуге. Тот, в свою очередь, передал её стоявшему за ним мальчишке лет пятнадцати. Отстегнув роперу, Анри отдал оружие подошедшему офицеру и только после этого пожилой, но весьма бодрый дворецкий повёл его через небольшую прихожую к лестнице на второй этаж.

Доведя торговца до хорошо знакомой ему резной инкрустированной перламутром двери кабинета, слуга попросил подождать и, постучав, скрылся за ней, не дожидаясь разрешения войти. Некоторое время было тихо, потом дверь снова отворилась, и выплывший в коридор невозмутимый дворецкий, церемониально закрыв её, повернулся к Анри и объявил, что его превосходительство губернатор занят и просит сеньора Анри обождать в синем салоне. Поскольку выбора не было, Анри кивнул и отправился за слугой в комнату на другом конце длинного коридора, украшенного узорными панелями и тиснёной кожей. Туда, где они с сеньором Альваресом несколько раз играли в шахматы. "Похоже, губернатор решил пообщаться в неформальной обстановке", — предположил Анри. Войдя в комнату, он огляделся, выбирая, где сесть. Ближе всего, у изящного столика, стояли два роскошных кресла, богато украшенных фигурной резьбой и потянутых тёмно-синей кожей. Супротив стоял ещё более роскошный диван, составляющий с креслами и столиком единый ореховый гарнитур, сделанный рукой испанского мастера. Недолго думая, Анри выбрал диван, буквально манящий своей тиснёной синей кожей и богато украшенный сценами охоты, вырезанными над спинкой. Слуга, дождавшись, когда Анри сядет, поклонился и, уходя, плотно закрыл за собой дверь.

Мягкий кремовый свет, в который тропическое солнце превращали до половины прикрывавшие окно полотняные занавеси, навевал умиротворение. Расслабившись, молодой человек остановил взгляд на шахматном столике и, чтобы скоротать время, стал мысленно восстанавливать последнюю партию, сведённую им вничью, дабы, следуя мудрым советам Фернандо, не задеть гордыню губернатора победой. Нечто неуловимое привлекло его внимание к двери, и Анри ощутил, как беспокойство, спрятанное где-то глубоко внутри переродилось в чувство тревоги. Промелькнула мысль, что его тут заперли. Поскольку никаких причин для такого странного действия в голову не приходило, Анри не мог понять нарастающую неуверенность. Левая рука неосознанно коснулась на перевязи того места, где ещё несколько минут назад висела ропера. Конечно, в том, что её заставили снять, не было ничего необычного. Шпага, как и её более короткий и нарядный вариант — эспада ропера, была неотъемлемой частью костюма благородного сословия. Не являясь таковым, Анри, входя в дома аристократов и некоторые административные помещения, был обязан оставить оружие привратнику. Сегодняшний визит не был исключением из правил, но тем не менее сейчас действие, которое давно уже стало рутиной, почему-то показалось частью какого-то коварного плана. Анри попытался проанализировать свои ощущения и поразмыслить над ситуацией.

"Может, у губернатора сейчас разговор с кем-то, кого я, по его мнению, не должен видеть?" — мозг старательно искал объяснение закрытой двери, пытаясь погасить тревогу. Немного покрутив в голове эту мысль и рассматривая её возможные варианты, Анри всё же встал, решительно подошёл к двери и, ухватившись за тело бронзового льва с золочёной гривой, резко толкнул её.

Не сопротивляясь, дверь распахнулась, раздался глухой удар и тихий вскрик.

Выйдя из комнаты и заглянув за дверь, Анри увидел сидевшую на полу девушку. Одной рукой она прикрывала лоб, а другой натягивала дорогие пышные нижние юбки, выбившиеся из-под светло-зелёного платья, на носок золотистой парчовой туфельки. Слегка оторопев, молодой человек стал лихорадочно вспоминать правила этикета общения со знатными дамами. Откуда-то из глубин памяти пришло поучение о недопустимости простолюдинам прикасаться к дворянке. Недолго думая, он ухватил плащ и протянул его край девушке. Виновато улыбаясь, та, проигнорировав предложенное, обеими руками крепко ухватила Анри за предплечье и с его помощью встала. Продолжая цепко держаться за мужчину левой рукой, девушка потянула его обратно в комнату. Дойдя почти до середины, она остановилась, повернулась к Анри и, приложив указательный пальчик к своим красивым губам, призвала к молчанию.

— Вы сеньор Анри, капитан самого большого корабля в Белизе, — то ли вопросительно, то ли утвердительно проговорила она быстро и тихо, почти шёпотом. Не дожидаясь ответа, девушка продолжала вполголоса: — Я давно мечтала побывать на таком большом корабле...

Слушая вполуха, Анри лихорадочно пытался оценить ситуацию: "Кто эта девушка? Не дочь ли губернатора? Да нет, не может быть, что ей здесь делать? Явно же подслушивала!".

— ...Вы же покажете мне свой корабль, сеньор Анри? — продолжала торопливо девушка, словно боялась не успеть сказать всё, что хотела.

Анри не успел отреагировать. Пока он рассматривал её, ища ответы на свои вопросы, она продолжала говорить:

— ...отец не будет возражать, я уверена, — не отпуская руки мужчины, всё так же тихо щебетало это милое создание.

Её симпатичное нежное лицо, не познавшее жаркого солнца, излучало радость несмотря на то, что на лбу начало краснеть место соприкосновения с дверью.

"Господи, да это же дочь графа! Наверное, старшая, Исабель", — от этой мысли по спине Анри пробежал неприятный холодок предчувствия неприятностей, однако он продолжал рассматривать говорунью.

Волосы цвета воронова крыла были заплетённые в косы и тугими кольцами прикрывали щеки. Окружённые длинными чёрными ресницами большие глаза цвета шоколада сияли восторгом. Встретив взгляд девушки, Анри почувствовал, что краснеет. Она мило улыбнулась, отпустила, наконец, его руку и спросила:

— Вы не узнаете меня, сеньор Анри? — и снова не дожидаясь его ответа, добавила: — Я Исабель, старшая дочь графа Альменара. Вы должны были видеть меня на двенадцатилетии моей младшей сестры.

— Прошу прощения вашей милости, что не узнал её, — сказав это, Анри вежливо поклонился. — Но не будет ли ваша милость столь добра, что удовлетворит моё любопытство и расскажет, что она делала за дверью? — оправившись от неожиданности, рискнул он задать вопрос дочери графа и, осознав, что нарушил правила, запрещающие простолюдинам смотреть в лицо особам благородного происхождения, уже не поднимал головы, но всё же поглядывая на неё исподтишка.

— Шла по коридору, — контесса кротко опустила глаза, изображая невинность, но проступивший лёгкий румянец поставил её слова под сомнение. Поняв, что выдала себя, сеньорита Исабель виновато подняла глаза на мужчину и всё так же тихо, сказала: — Не сердитесь, сеньор Анри. Я хотела лишь расспросить вас о так многом, пока дуэнья сеньорита Лаура ммм... отвлеклась. Я видела, как Андрес завёл вас сюда, но не решилась войти.

Она снова смиренно опустила глаза и стояла так, пока Анри не заговорил:

— О чём же ваша милость хотела расспросить простого торговца? — спросил он, вновь получив возможность заговорить.

Только сейчас Анри почувствовал, что тревога отступила. Он уже понял, чем она была вызвана — натренированный и отшлифованный до совершенства инстинкт выживания отреагировал на зарегистрированный краешком сознания едва слышимый шорох платья подслушивающей девушки и просигналил опасность.

— О, вы слишком скромны, сеньор Анри! Вы — самый знаменитый капитан в Белизе! Вы ведь много где побывали и видели столько всего интересного!

Девушка смотрела на него восхищённо. На щеках разгорался пламень, глаза блестели, розовые губки приоткрылись от возбуждения, показав красивые белые зубы. Но Анри не успел ответить — послышался звук открываемой двери в другом конце коридора. Контесса Исабель ойкнула, повернув голову в сторону дверного проёма, потом — с сожалением — глянула на Анри и быстро выбежала из комнаты, зашуршав юбками...

"Господи, что это было? Наваждение?", — приближающиеся шаги и голоса доносились приглушённо сквозь волшебное очарование пережитого. Когда в комнату вошёл губернатор, молодой человек всё ещё улыбался.

08.

— Ооо, сеньор Анри, мне очень приятно осознавать, что Вы тоже рады меня видеть! — голос сеньора Альвареса окончательно вернул Анри в этот грешный мир.

Бледное лицо губернатора расплывалось в улыбке, а глаза лучились доброжелательностью. Однако, присмотревшись более внимательно, можно было заметить, каким цепким был его взгляд. От него ничего не могло ускользнуть или скрыться. Он умел проникать в самую суть.

Анри смутился, как мальчишка, пойманный на воровстве конфет с банкетного стола. Молча поклонившись, задержался в поклоне чуть дольше обычного. Со стороны могло показаться, что он не просто приветствует графа, но и выражает ему своё глубокое почтение. На самом же деле молодой человек просто дал себе время "взять себя в руки".

Приглашая собеседника сесть, сам сеньор Альварес уютно расположился на диване. Дождавшись, когда сядет граф, Анри уселся, сложив руки на коленях, в ближайшее к дивану кресло. Воспользовавшись возникшей паузой, он обдумывал, стоит ли говорить губернатору о встрече с его дочерью несколько минут назад или нет. Для девушки, особенно благородной, даже несколько минут наедине с мужчиной, получив огласку, сильно скажутся на её репутации, но ещё более чреваты последствиями они могут быть для мужчины. Особенно если учесть, что этот самый мужчина, пусть и не ненароком, ударил девушку. По законам чести отцу или жениху, если такой имелся, пришлось бы вызывать обидчика на дуэль несмотря на то, что Его Величество Филипп IV их запретил. Но это если обидчик благородного сословия. Его же, как простолюдина, если дело дойдёт до суда, казнят гарротой/52/, а, скорее всего, запорют до смерти или просто прирежут.

Анри не устраивали такие перспективы. Мельком взглянув на немолодого и погрузневшего графа Альменара, он подумал, что, будь он дворянином, победа в дуэли была бы за ним. Однако для того, чтобы иметь шанс отстоять свою жизнь в поединке, надо было быть дворянином...

Прежде, чем сеньор Альварес заговорил, пришло решение дилеммы — молчать. Вряд ли сама контесса Исабель захочет правдиво рассказать о происхождении ушиба, так что своим стремлением быть честным он выставит лгуньей девушку и поставит графа в затруднительное положение.

— Надеюсь, мой человек не оторвал вас от важных дел? — проявил вежливость губернатор.

— Разве могут быть дела важнее, чем визит к вашему превосходительству? — глядя на серебряные пряжки собственных туфель, церемониально ответил Анри.

— Полагаю, вы принесли только приятные новости, — губернатор снова улыбнулся, но глаза его смотрели пристально.

— Вашему превосходительству хорошо известно, что во время войны новости не всегда бывают приятными, — парировал Анри и, вытащив из манжета бумажные трубочки, поднявшись, с лёгким поклоном передал их графу.

Взяв из рук Анри одну из них, губернатор нетерпеливо развязал ленту и, не задумываясь, бросил её на узорчатый синий ковёр. Развернув бумагу, прочёл каллиграфический крупный заголовок: "Letters о marque/53/". Быстро пробежав глазами английский текст, посмотрел на всё ещё стоящего рядом Анри и голосом, потерявшим весёлость, спросил:

— Кем выдана вторая лицензия?

— На ней тоже подпись генерал-губернатора Антигуа и Барбуды сэра Уильяма Хэмптона, — и Анри снова протянул сеньору Альваресу свёрнутую бумагу.

Взяв вторую трубочку, губернатор велел собеседнику снова сесть, и, когда тот занял прежнее место, спросил:

— А что хорошего?

— Сто семнадцать пленных, считая обеих владельцев лицензий и два призовых фрегата.

— И это всё? — бровь губернатора удивлённо поползла вверх.

— Ничего ценного при них не было, ваше превосходительство.

— Мдаа, — протянул губернатор, снова уткнув взгляд в развёрнутую бумагу.

Анри хотелось скорее перевести разговор на награду за призовые корабли, переданные городу несколько дней назад коммодором Фернандо, однако он терпеливо ожидал, когда сеньор Альварес начнёт его сам.

Спустя несколько минут размышлений тот, наконец, снова заговорил:

— Я пришлю солдат за пленными. Что же касается кораблей, — губернатор встал, подошёл к консольному столику, стоявшему у стены под большим "Пейзажем с птицеловами", кинул на него бумаги и, взяв серебряный колокольчик, позвонил. — Казна города сейчас бедна, но, думаю, мы сможем договориться, — продолжил он и вернулся на диван.

— С позволения вашего превосходительства я хочу оставить фрегаты себе, но на счёт кораблей, переданных вашему превосходительству идальго Фернандес де Кордова, я готов выслушать предложение вашего превосходительства.

В этот момент дверь распахнулась, и вошёл дворецкий. Поклонившись, он подошёл к губернатору и что-то долго шептал ему на ухо. Тот нахмурился, но когда слуга отступил на два шага назад, лицо сеньора Альвареса было снова спокойным. Сняв с пояса небольшой серебряный ключ, он передал его слуге:

— Принеси сюда чёрную шкатулку из моего бюро.

Когда дворецкий вышел, губернатор пожевал губы, как обычно он делал, размышляя, потом, взглянув на Анри, предложил:

— На складах города скопилось немало отличного дерева. Приняв его в качестве оплаты за призовые корабли, любезно предоставленные городу сеньором Франсиско, вы могли бы получить за него неплохую цену на Ямайке. У форта Кагуэй начали строительство большой верфи.

— Щедрость вашего превосходительства не уступает их мудрости! — Анри снова слегка поклонился. — С вашим превосходительством приятно иметь дело. Осталось лишь уточнить границы щедрости вашего превосходительства.

Губернатор усмехнулся:

— Я уверен, что два таких добрых друга, как мы с вами, сумеют прийти к обоюдному согласию.

Анри был успешным торговцем не только потому, что капитаны его торговых караванов добросовестно информировали своего работодателя где, что и за какую цену имеет спрос, но и благодаря какому-то шестому чувству, с помощью которого он угадывал, когда нужно немилосердно торговаться, а когда пришло время уступить. Вот и сейчас это самое чувство подсказывало, что не стоит давить на губернатора, надо соглашаться с тем, что он соблаговолит дать. Поэтому Анри поклонился, стараясь при этом выглядеть как можно более учтивым, и ответил:

— Я не перестаю благодарить Господа за благосклонность, которую ваше превосходительство питает ко мне и не сомневаюсь, что распоряжения, вашего превосходительства по поводу перевозки леса с городского склада на мой будет совершенно справедливым.

Губернатор с довольным видом откинулся на спинку дивана:

— Не сомневайтесь, сеньор Анри! Кстати, вы уже слышали, что дона Исаси отозвали в Мадрид, а на его место прислали нового генерал-капитана?

— Нет, ваше превосходительство. Я давно не был на Ямайке, — Анри почувствовал, что сеньор Альварес не просто так перевёл разговор. Похоже, сейчас он узнает, зачем же его вызвал губернатор.

— Его Королевское Величество достал убеждения, и, замечу, в целом справедливое, что Ямайка не менее важна для Испании, чем Санто-Доминго и Пуэрто-Рико, — монолог губернатора прервала открывшаяся дверь.

Вошёл слуга, бережно неся шкатулку эбенового дерева с драгоценными инкрустациями. Передав хозяину ценную ношу и вернув ключ, он замер в ожидании дальнейших распоряжений.

— Скажи капитану Алонсо, чтобы он позаботился доставить пленных с флагманского корабля сеньора Верна в форт Сан-Педро, и предупреди его, что пленных почти полторы сотни, — приказал граф Альменара и сделал жест правой рукой, словно отгонял назойливую муху.

Когда слуга, поклонившись, удалился, губернатор посмотрел на Анри и продолжил: — Так вот, осознав важность острова, король решил наделить его статусом генерал-капитанства и поручить заботам дона Педро Нуньо Колон де Португаль-и-Кастро, — сеньор Альварес говорил серьёзно, как никогда ранее, внимательно глядя на Анри и придерживая стоящую на коленях шкатулку. Пальцы его левой руки барабанили по чёрной с перламутровой мозаикой крышке, выдавая сильное напряжение.

Волнение губернатора стало передаваться и Анри. Слушая сеньора Альвареса и стараясь не пропустить главного, он при этом не спускал глаз со шкатулки.

— Мне доставили послание от дона Педро, в котором, кроме иного, говорилось о том, что вы и ваш флот переходите в его распоряжение.

Анри нахмурился. Он не нанимался на королевскую службу, лишь подписал фрахт своего флота на защиту Кубы и Санто-Доминго от англичан на время войны. То, что он охотится на английских приватиров — его личная инициатива. К тому же конец войны уже близок — от английского флота не осталось и следа в Карибском море. Да и ни к чему он тут лордам, когда за них грязную работу делают щедро прикармливаемые ими морские разбойники.

Заметив недовольство Анри, губернатор помолчал, поджав губы и опустив глаза на шкатулку. Спустя непродолжительное время он снова взглянул на молодого торговца и неожиданно улыбнулся.

— Как ваш искренний друг, сеньор Анри, я позволил себе написать о вас дону Педро, дабы он мог знать, как много вы за последние годы успели сделать во благо Испании. Поверьте мне, мой дорогой сеньор Анри, я не упустил ничего — ни вашего участия в возвращении Ямайки, ни помощи в защите Санто-Доминго и Сантьяго-де-Куба. Ни участия в обороне Сан-Хуана. Не забыл я упомянуть и сражение вашей армады с эскадрой подлого английского коммодора Мингса, благодаря которому несмотря на то, что самому Мингсу и нескольким его пиратским прихвостням удалось сбежать, Тиерра Фирме избавилась от его жестоких набегов. Более того, отбросив присущую мне скромность, я скажу вам, дорогой друг, что не побоялся весьма недвусмысленно назначить новому генерал-капитану, что такой человек, как вы, достоин большей награды, чем скромная асьенда на Ямайке, — закончив говорить, губернатор торжествующе посмотрел на своего собеседника.

От неожиданности тот не сразу нашёл, что ответить. В голове роились мысли о причине такой заботы со стороны сеньора Альвареса вперемешку с самыми смелыми и неправдоподобными вариантами содержания послания дона Педро, вне всяких сомнений, находящегося сейчас в этой эбеновой шкатулке, лежащей на коленях губернатора. Наконец, когда пауза слишком затянулась, Анри ответил совершенно искренне:

— Я глубоко тронут милостью вашего превосходительства, — встал и, приложив правую руку к сердцу, поклонился.

— Вы заслужили это, друг мой! Я очень надеюсь, что и в Мадриде, и на Ямайке, услышали мой голос, — торжественно произнёс сеньор Альварес и, отложив шкатулку на диван, предложил Анри снова сесть.

Вернувшись на своё место, Анри, постепенно овладевая эмоциями, спросил:

— Ваше превосходительство писал обо мне в Мадрид?

— Нет, но я предложил это сделать дону Педро. Кстати, вы могли бы закрепить приятное мнение о себе у генерал-капитана, передав ему один из ваших призовых фрегатов.

— Я благодарен вашему превосходительству за мудрый совет и обязательно прислушаюсь к нему, — с поклоном ответил расчувствовавшийся торговец и замер в ожидании продолжения.

Сеньор Альварес, сняв с пояса связку ключей, нашёл в ней один маленький золотой ключик и наконец-то отпёр шкатулку. Взяв лежавшее поверх кучи бумаг запечатанное письмо, закрыл шкатулку и, держа послание в руке, повернулся к Анри. Но не успел губернатор передать письмо генерал-капитана адресату, как его внимание привлёк доносившийся из коридора шум. Почти сразу же дверь отворилась, и в синий салон вплыла графиня Альменара.

Довольно высокая, почти на пол головы выше мужа, худая и надменная, с лицом, словно вырезанным из снега Огненной Земли, и такая же неистовая, как Магелланов пролив, сеньора Каталина штормом ворвалась в комнату, мгновенно заполнив её своим присутствием. Следом за ней семенил всё тот же дворецкий.

Проявляя вежливость, Анри поднялся, но продемонстрировать элегантный поклон не успел — графиня пронеслась мимо, даже не взглянув в его сторону, словно в салоне, кроме её мужа, больше никого не было.

— Я послала за вами слугу, но вы не соизволили явиться! — гневно выплеснула она на сеньора Альвареса.

— Графиня, я занят, — на удивление невозмутимо ответил губернатор, поднимаясь.

— Стало быть, какие-то там дела вам дороже здоровья собственной дочери? — ещё более гневно и громко, словно извергающийся вулкан, продолжила сеньора Каталина.

— Я уверен, что вы о ней хорошо позаботились, моя дорогая, — совершенно спокойно сказал сеньор Альварес, беря графиню под руку.

Отдав Анри послание дона Педро, губернатор указал ему на кресло, приглашая снова сесть, и с видом, не терпящим возражений, сказав жене:

— Пойдёмте, графиня, — повёл её из комнаты.

Выйдя следом за семейной четой, слуга закрыл за собой дверь.

09.

Опустившись на прежнее место, Анри некоторое время прислушивался к приглушенным голосам, доносящимся из коридора, но, вспомнив о письме, повернул его лицом и прочёл:

"Сеньору Андресу Генри Руис Верну, торговцу из Белиза".

Перевернув письмо на оборотную сторону, он обратил внимание на сургучную печать. Бывая по торговым делам в Сантьяго-де-ла-Вега и заверяя сделки городской печатью в кабильдо, Анри хорошо знал, какие символы дают правовую силу документам. Эти же символы — крокодил с разинутой пастью под изображением форта Санта-Каталина, были втиснуты в сургуч и на документе, дающим ему право на асьенду. Но сейчас она была гораздо сложнее, с множеством новых деталей, которые Анри не смог разглядеть. Не теряя больше время, он сломал сургуч и углубился в чтение:

"Его Превосходительство генерал-капитан Ямайки дон Педро Нуньо Колон де Португаль-и-Кастро, VI герцог де Верагуа и де ла Вега, маркиз Ямайки, маркиз де Вильямисар, VI граф де Хельвес, гранд Испании".

Дочитав перечисленные титулы дона Педро Анри присвистнул: "Ого, какая птица сюда прилетела! Видать, его величество решил, что, даровав Ямайку потомку её первооткрывателя, обеспечит ей надёжного защитника. А король, похоже, не глуп!". Перечитав ещё раз титулы нового управителя и сеньора острова, ненадолго задержавшись на "маркиз Ямайки", Анри продолжил чтение:

"Обращается к сеньору Верну, торговцу.

В силу своей заинтересованности уведомляю Вас, что фрахтовый договор, подписанный Вами 1 дня месяца мая 1655 года от Р.Х. с генерал-капитаном Кубы сеньором Диего Ранхелем, в виду кончины последнего потерял свою силу. Дон Хуан Серезо де Саламанка, заменивший почившего, не счёл необходимым информировать Вас, полагая, что в случае нужды Вы не откажетесь от нового подписания, тем более что за свои услуги Вы уже получили более чем щедрое вознаграждение ещё до окончания войны с Англией в виде предоставленных Вам земельных угодий как на Кубе, так и на Ямайке. Посему, на основании вышеизложенного, настоятельно рекомендую Вам незамедлительно явиться в форт Кагуэй для оформления нового фрахтового договора.

В случае пренебрежения моей настоятельной рекомендацией и в отказе от предоставления Вами ожидаемой мною службы, на правах нового управителя и владельца острова Ямайка, оставляю за собой право лишить Вас асьенды и конфисковать имеющиеся там строения и рабов.

Однако, в силу дошедших до меня хвалебных характеристик Вашей особы, веря в Вашу благоразумность и преданность интересам Испании, рассчитываю на Ваше незамедлительное появление.

Форт Кагуэй, Ямайка, года 1660 от Р.Х. 25 для месяца мая.

Его Превосходительство генерал-капитан Ямайки дон Педро Нуньо Колон де Португаль-и-Кастро собственной рукою подписавший".

Завершала сиё послание размашистая вычурная подпись и личная восковая печать титулованного потомка генуэзского мореплавателя. Ещё большую официальность бумаге придавала большая сургучная печать Ямайки.

"Вот тебе и "достоин большего"! А я уж бог знает чего себе надумал! — Анри в сердцах смял письмо. Досада сменилась обидой, но её потеснила мысль о сеньоре Альваресе: "Интересно, а что он скажет по поводу сего?".

Подумав о губернаторе, Анри прислушался. Из коридора всё ещё доносились голоса. Из-за плотно закрытой двери они были приглушёнными и разобрать отдельные слова можно было лишь у не переставшей кричать графини. Анри напряг слух. Сеньора Каталина настаивала на наказании, но кого — Анри не расслышал. "Святая Дева! — он вдруг вспомнил слова графини о больной дочери. — Уж не о контессе Исабель и её ранении идёт речь? Если да, то тот, кого требуют наказать, это я!" — Анри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мелькнула мысль — знают ли уже во дворце, кто ударил сеньориту Исабель, или нет, но Анри не заострил на ней своё внимание. Какая разница? Всегда благосклонная к нему Судьба вдруг решила сыграть с ним злую шутку — ему придётся быть наказанным за девушку, которую он едва знал, а та, которая заняла место в его сердце, даже не обратила на него внимания! Анри вздохнул. О том, стоит ли исполнить "настоятельные рекомендации" дона Педро и как сильно ударит по его состоянию лишение на Ямайке плантаций сахарного тростника, цитрусовых, бананов и строящейся мануфактуры для производства рома, думать не хотелось. Грусть змеёй вползла в сердце, сжав его до боли.

Шум в коридоре внезапно стих. Анри открыл глаза и напрягся, повернувшись лицом к двери. В этот же момент она распахнулась, и вошёл сеньор Альварес. Губернатор виновато улыбался, разводя руками, как бы прося прощения за сцену, свидетелем которой стал Анри, но его лицо, покрытое красными пятнами, выдавало, как дорого ему стоила эта улыбка.

Молодой человек поднялся, опуская голову, но граф жестом указал ему на кресло, приглашая опять сесть. При этом он заметил в руке торговца измятый листок бумаги. Улыбка сползла с лица сеньора Альвареса, сменившись удивлением. Ничего не сказав, он прошёл к дивану, кряхтя сел и лишь потом, когда Анри вновь занял своё место, обратился к нему:

— Что вас так расстроило друг мой? — с почти отеческой заботой спросил губернатор.

— Полагаю, будет лучше, если ваше превосходительство прочтёт сам, — с этими словами Анри на колене разровнял письмо и, привстав, передал его губернатору.

Сеньор Альварес уткнулся глазами в текст с нескрываемым интересом, но затем выражение его лица помрачнело. Дочитав, он некоторое время сидел молча, потом подал бумагу обратно Анри и сказал:

— Неожиданно.

Проведя ладонью по лицу, губернатор остановил руку на подбородке, собираясь с мыслями. Когда он снова поднял глаза на своего собеседника, выражение его лица было задумчиво-отрешённым:

— Полагаю, вы планируете навестить генерал-капитана безотлагательно?

Анри покачал головой:

— Возможно это огорчит ваше превосходительство, но раз мой фрахтовый договор недействителен, меня ничто не обязывает к этому, даже если на Ямайку нападут англичане.

— Стало быть, вы не намерены его продлевать? — лицо губернатора ожило. — А как же ваша асьенда на Ямайке?

— Вашему превосходительству, несомненно, известно, что Ямайка не единственное место, где можно выращивать бананы и сахарный тростник, — Анри был расстроен и, не смотря на его спокойный голос, это не осталось незамеченным.

— Не горячитесь, друг мой, — ставший снова доброжелательным, голос сеньора Альвареса действовал успокаивающе. — Некоторые решения не стоит принимать в расстроенных чувствах.

Хорошо изучив интонации губернатора, Анри понял, что сеньор Альварес недоволен содержимым письма дона Педро не менее его самого. Похоже, граф воспринял прочитанное как плевок в него лично, хотя новый владелец Ямайки вряд ли планировал донесение текста этого письма до карих очей графа Альменара. Ущемлённое самолюбие требовало сатисфакции. Резкое изменение интонации губернатора подсказывало Анри, что сеньор Альварес решил поднять брошенную перчатку, которую дон Педро, скорее всего, и не бросал. Но Анри не сомневался, что именно ему предстоит стать орудием мести. Это его не порадовало. Поэтому, решив выйти из игры, он лишь ещё ниже опустил голову и спокойно ответил:

— При всём уважении к его превосходительству дону Педро я не могу исполнить его настоятельную рекомендацию, поскольку мои корабли нуждаются в ремонте.

— О, это вполне разрешимо. Меня обязали отправить в форт Кагуэй древесину и камень на восстановление Сантьяго-де-ла-Вега и строительство двух новых фортов. Но, похоже, я буду вынужден информировать генерал-капитана Ямайки что, за неимением достаточного количества нужного сырья и кораблей для его доставки, я вынужден задержать поставку на неопределённое время, — тут губернатор сделал паузу, ожидая, как Анри отреагирует и заметив удивление на лице молодого человека, хитро прищурился и продолжил:

— Однако, я могу упомянуть что, например, сеньор Анри Верн любезно согласен не только продать на Ямайку нужное количество материалов, но и лично доставить его в форт Кагуэй сразу же, как его повреждённые последними боями корабли будут должным образом восстановлены, — закончив, сеньор Альварес хлопнул ладошкой по шахматному столику, стоящему между ним и Анри и, когда торговец мельком взглянул на него, многозначительно улыбнулся. — Учитывая, в каком плачевном состоянии до сих пор находится город, восстановление которого было отложено ради укрепления форта Кагуэй и строительства двух новых, дон Педро вряд ли откажется от такого предложения. Я хорошо осведомлён о происходящем на Ямайке, и я уверен, что у генерал-капитана нет выбора, — и сеньор Альварес снова широко улыбнулся, глядя на Анри. Опытный политик взял верх над обиженным аристократом.

Анри, не удержавшись, на мгновение поднял глаза на графа. "Да, заставить обидчика платить не кровью, а серебром — это куда изощрённее!" — мысленно восхитился он идеей губернатора.

— Стоит полагать, что вы согласны, сеньор Анри?

— Ваше превосходительство умеет уговаривать. Разве я могу ему отказать? — вновь поклонившись, и искренним уважением произнёс торговец.

— Вот и славно! — довольно подытожил разговор губернатор и снова улыбнулся. — Когда вы будете готовы выйти в море?

— Двадцать третьего, если, конечно, удастся поторопить плотников.

— О, сеньор Анри, об этом не беспокойтесь! Я поставлю сеньора Рикардо в известность о важности скорейшего ремонта вашей армады. Узнав от меня, что от этого зависит исполнение приказа генерал-капитана Юкатана, он, как умный человек, поймёт, на чью голову прежде всего падёт даже наименьшая задержка.

Анри, не сдерживая восхищения, вновь взглянул на губернатора и сказал, крестясь:

— Я благодарен Господу, что он не сделал меня врагом вашего превосходительства!

От глаз губернатора разбежались лучики.

— Господь справедлив и в гневе своём, и в великодушии. Ибо открыты ему все деяния человеческие, — благочестивый тон губернатора напомнил Анри проповедь падре Игнасио.

Однако от этих слов у молодого человека похолодело внутри. Чтобы скрыть замешательство, он начал складывать письмо дона Педро, которое всё ещё сжимал в руке. Анри надеялся, что губернатор сказал всё и сейчас окончит аудиенцию. Но он ошибся. Продолжая улыбаться, тот внимательно наблюдал за торговцем. От его карих глаз не укрылась неуверенность молодого человека. Выдержав паузу, он улыбнулся ещё шире и нарочито весёлым голосом спросил:

— Кстати, сеньор Анри, я давно хотел спросить вас — правдивы ли разговоры о том, что вы никогда не лжёте и всегда говорите только правду?

— Пусть ваше превосходительство простит меня за уклончивый ответ, но я стараюсь избегать слова "никогда", — почтительно ответил Анри. В тот же момент по вискам ударила мысль, что сеньор Альварес должен был заметить выбегающую из комнаты дочь. "Странно, ведь после посещения графини он должен был сопоставить события и отреагировать".

Но губернатор, услышав ответ, лишь рассмеялся:

— Вы умеете пользоваться словами, друг мой. Понимаю это так, что иногда вы делаете исключения. Позвольте тогда узнать, в каких же случаях вы позволяете себе слова лживые?

— Да будет известно вашему превосходительству, я не лгу сознательно. Но, поскольку я допускаю возможность, что, будучи сам введён в заблуждение или обманут, могу повторить чужую ложь будучи искренне уверен, что это правда. А посему я не могу утверждать, что никогда не лгу, — Анри отвечал совершенно серьёзно, и, не смея смотреть в глаза дворянину, следил за реакцией собеседника по смене его интонаций.

— А как же быть с разными щекотливыми ситуациями, когда правдою вы можете задеть чью-то честь или же выдать важную тайну? — губернатор лукаво прищурился, всё ещё улыбаясь.

— В таком случае я молчу, — ответил Анри, раздумывая о том, куда клонит граф, — Сокрытие правды не есть ложь.

— То есть, вы просто молчите? — в голосе сеньора Альвареса появилась ехидность.

— А зачем говорить лишнее? Разве предки не учили нас, что молчание дороже золота? — убеждённый в истинности сказанного, спросил Анри.

— Стало быть, вы человек, умеющий хранить тайны, — сделал вывод губернатор.

Анри недоумевал: ему никак не удавалось понять, куда клонит сеньор Альварес. "Похоже, граф знает, что его дочь была здесь, но, кажется, его устраивает моё молчание", — решил он, вслушиваясь в интонации сеньора Альвареса.

Повисшую ненадолго тишину нарушил граф Альменара:

— А как же быть при допросе с пристрастием? Когда враги начнут терзать вас, дабы узнать правду, способную привести их к победе, а ваших соратников к неминуемой смерти?

Анри задумался. Ему не раз приходилось применять к врагам допросы "с пристрастием". Грегорио Ромеро — капрал пехотинцев-абордажников "Победоносца", за свой огромный рост получивший прозвище Верзила, был искусным мастером заплечных дел. Никто ещё не устоял, хотя некоторые сопротивлялись долго и даже очень долго. Глядя на то, как рвётся плоть и слыша хруст ломающихся костей, Анри не раз задавал себе вопрос — как долго он сам смог бы выдержать такую боль? Разве можно что-либо утверждать, не познав этого?

— Надеюсь, Господь избавит меня от возможности узнать ответ на вопрос вашего превосходительства, — тихо сказал молодой, но уже многое повидавший мужчина и перекрестился.

Сеньор Альварес также наложил крестное знамение и кивнул:

— Да будет так!

В салоне снова повисла тишина. И снова её прервал губернатор:

— Друг мой, откуда у вас такая приверженность правде? Насколько я помню Писание, даже в заповедях своих народу израильскому Господь не запретил ложь, лишь кривые обвинения/54/ ближнего своего?

— Это заповедь моего отца. Это он учил меня никогда не лгать.

— Я уверен, что это был достойный человек, — уважительно произнёс губернатор.

Опять наступила короткая тишина.

— Вы помните мою старшую дочь, Исабель? — вдруг сменил тему граф.

— Ваше превосходительство однажды рассказывал мне о ней, — Анри снова напрягся, но волнение тут же отступило — он уже понял, что сеньор Альварес не горит желанием наказать его.

— Она сегодня подверглась допросу с пристрастием от своей матери, — губернатор тихо рассмеялся. — Но Исабель и не пыталась сопротивляться. Напротив, она сообщила и такие подробности, о которых её не спрашивали.

На лице Анри появилось искреннее изумление:

— Полагаю, именно наличие этих подробностей и привели её светлость графиню в гнев?

От смеха весь торс графа сотрясался, а из глаз выкатились слёзы. Утирая их батистовым платочком, вытащенным из манжеты рубашки и постепенно успокаиваясь, сеньор Альварес, наконец, ответил:

— Эта плутовка с ангельским личиком, усыпив бдительность дуэньи, заперла её в покоях якобы для того, чтобы прокрасться в кухню за сладостями. Однако в последний момент испугалась и, разбежавшись, чтобы быстрее оказаться в своей комнате до того, как дуэнья поднимет шум, умудрилась упасть на дверь лбом!

Сеньор Альварес испытующе посмотрел на Анри:

— Ну как, поверили бы вы ей, сеньор Анри?

Анри пожал плечами:

— Обычно я верю людям, особенно если правда им ничего не стоит, а ложь ничего бы не принесла.

— Вот примерно так же я и пытался сказать графине, — сеньор Альварес улыбнулся, глядя на собеседника.

— Полагаю, её светлость сеньора Каталина не поверила её милости сеньорите Исабель?

— Увы, — граф вздохнул. — Более того, увидав на лбу Исабель "шишку", она подняла на ноги весь двор и велела послать за доктором!

Сеньор Альварес печально развёл руками.

— А ваше превосходительство поверил дочери? — осторожно спросил Анри, стараясь делать вид, что он лишь поддерживает дружескую беседу.

— Я не имел возможности побеседовать с ней, но, если услышу от Исабель тоже, что и графиня, я не буду пытаться опровергать её, — губернатор опять прищурился, глядя на молодого человека.

Анри задумчиво покачал головой:

— Похоже, быть родителем не легче, чем командовать армадой.

Губернатор опять рассмеялся:

— Уж не страх ли быть отцом вам не даёт жениться? Почему вы до сих пор не построили себе достойный дом, сеньор Анри? Или вы не планируете оседать в Белизе?

— Увы, я ещё не нашёл ту, которую бы хотел видеть матерью своих детей, а без семьи дом моряка — море.

— Неужели во всей Тиерра Фирме не нашлось ни одной красавицы, которая бы вскружила вам голову, сеньор Анри? — почти ворчливо спросил губернатор.

Анри замялся. От внимательных глаз сеньора Альвареса не скрылось ни смущение молодого человека, ни лёгкий румянец.

— Я бы хотел найти девушку, разделяющую мои чувства и не отделённую от меня границами сословий. Пока Господь не внял моим мольбам.

Сеньор Альварес понимающе кивнул:

— Не переставайте верить в благосклонность Отца Небесного, друг мой!

Немного помолчав, губернатор снова сменил тему, перейдя на более деловой тон:

— Как планируете провести время на берегу, сеньор Анри?

— Пока я не готов дать точного ответа вашему превосходительству, ибо не успел ещё посетить свою торговую контору и не имею сведений о делах. До выхода в море мне доложили о стычках охранников каменоломни с небольшими вооружёнными отрядами, но моим людям не удалось взять пленных, и кто были эти нападавшие осталось неизвестным. Я планирую туда наведаться чтобы самому учинить дознание.

— Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что я сегодня поручил кабильдо выдать энкомьенду/55/ на производство красителя. Вы человек в городе известный и уважаемый, если проявите интерес, уверен, вы сумеете обойти конкурентов.

— Моя благодарность вашему превосходительству не в силах сравниться с его благосклонностью! Я последую совету вашего превосходительства и непременно подам заявку!

— Ну что же, тогда не буду вас больше задерживать, сеньор Анри, — губернатор встал, давая понять, что аудиенция подошла к концу, и протянул руку.

Заложив письмо дона Педро за манжету, Анри поднялся и учтиво поклонившись, поцеловал губернаторский перстень.

— Надеюсь, вы наведаетесь ко мне в свободное время на партию шахмат, — губернатор снова одарил Анри доброжелательной улыбкой, которую, впрочем, торговец, глядевший в пол, не мог видеть. Взяв в руки драгоценную эбеновую шкатулку, он подошёл к консольному столику и позвонил. Дворецкий явился сразу, явно ожидая под дверью.

— Проводи сеньора Верна, — приказал губернатор.

Анри ещё раз поклонился и, уже в дверях, повернувшись к губернатору, сказал:

— Прошу позволения у вашего превосходительства передать её милости контессе Исабель мои пожелания скорейшего выздоровления с вазочкой сладостей, которую, если ваше превосходительство позволит, я пришлю её милости.

— Я передам Исабель и ваше пожелание, и сладости, — пообещал сеньор Альварес.

10.

Выйдя из дворца, Анри увидел своих солдат, прятавшихся от палящего солнца под короткой тенью кабильдо, расположенного напротив. Мужчины весело переговаривались со "жрицей любви", курсирующей возле административных зданий в поисках неразборчивых посетителей. Заметив альмиранте, солдаты согнали с лиц улыбки и устремились к нему, но Анри остановил их жестом и направился ко входу в здание.

Один из стражей кабильдо лениво прохаживался по арочной галерее под балконом, другой дремал, прислонясь к стене рядом с открытой дверью. Внутри было пусто и тихо. Найдя кабинет казначея, Анри постучал и, услышав "Войдите!", толкнул тяжёлую дверь.

Щупленький лысеющий сеньор Луис Рейес Бланко сидел возле бюро красного дерева, инкрустированного ямайской сосной и серебром. Продолжая копаться в бумагах, казначей спросил вошедшего о причине его визита. Анри подошёл ближе и, дождавшись, когда сеньор Луис поднял голову и подслеповатыми бесцветными глазками взглянул на него, поприветствовал и сразу же перешёл к делу:

— Я пришёл подать заявку на энкомьенду на строительство красочной мастерской по совету сеньора губернатора.

— Ааа, это вы, сеньор Анри! — заулыбался казначей. — Весьма рад вас видеть! И премного вам благодарен! Снадобье, которое вы любезно доставили для моей дорогой Марии, поставило её на ноги, — сеньор Луис вскочил так быстро, что с его носа слетели очки, и если бы Анри не подхватил их, упали бы на каменный пол и непременно бы разбились.

— Ну вот, вы опять выручили меня, сеньор Анри! — захихикал казначей, потрясая руку торговцу обеими своими худыми ручонками.

— Я очень рад, что сеньора Мария поправилась, — сказал Анри, протягивая сеньору Луису очки в надежде освободить из его цепкой благодарности свою правую руку.

Казначей, наконец, отпустил Анри, водрузил очки на нос и, садясь за своё бюро, сказал:

— Вы счастливчик, сеньор Анри. Пока что ещё никто не подавал заявок на эту красочную, так что у вас все преимущества, — и, наклонившись так близко к стоящему Анри, как только позволял ему его малый рост, прошептал: — Я помечу, что вы предлагаете пятьсот песо, но, если вдруг кто даст больше, вы же не будете возражать, если я самовольно увеличу эту сумму до нужной?

— Ну что вы, сеньор Луис, напротив, я буду вам премного благодарен, особенно если эта сумма лишь незначительно превысит конкурентную и не выйдет за пределы разумного, — так же тихо ответил Анри и улыбнулся.

Казначей понимающе закивал и, уже не таясь, заверил:

— Будьте уверены, сеньор Анри! Всё будет к вашему наибольшему удовлетворению! Поскольку сегодня среда, до окончания приёма заявок остаётся всего лишь пару часов до конца работы кабильдо и ещё два дня, так же в понедельник, до полудня, будет заседание, где и решится судьба этой энкомьенды. Как только решение будет принято, я тут же пошлю к вам посыльного. Вы где изволили остановиться?

— Вероятнее всего я буду у идальго Фернандеса, а если нет, то он потом сам разыщет меня. Хотя, воспользовавшись вашей любезностью, сеньор Луис, я бы предпочёл, чтобы решение кабильдо было доставлено управляющему моей торговой конторой сеньору Хакобу.

— Как изволите, сеньор Анри! Кстати, думаю, вы можете уже сейчас считать ваше дело решённым — вряд ли кто из местных, узнав, что вы подали заявку на строительство красочной, будь он в здравом уме, захочет конкурировать вам, — заискивающе улыбаясь, сказал сеньор Луис.

"Надо же, как много может сделать один маленький флакончик опиума!" — подумал Анри.

Около года назад, будучи в Виллемстаде/56/, по настоянию сеньора Антонио — корабельного доктора "Победоносца", Анри накупил на рынке опиум для уменьшения страданий раненых. Вернувшись в Белиз и посетив казначейство для уплаты пошлин, он проникся сочувствием к высушенному годами муниципальной службы сеньору Луису, горевавшему по поводу страдавшей сильнейшей мигренью жены. Зная о том, как трепетно бездетная пожилая супружеская пара относится друг к другу, Анри и подарил казначею чудесный флакончик для лечения сеньоры Марии. И вот сейчас, вкушая плоды своей доброты, он с серьёзным видом кивнул и, распрощавшись с разлюбезным казначеем, вышел на улицу.

Тяжёлый влажный и тёплый воздух лениво колебался над каменными плитками площади. Легкие порывы ветра слабо шевелили широкие поля шляпы, не принося существенного облегчения. Шлюха, не сумевшая соблазнить солдат, исчезла, а преданные своему долгу пехотинцы пили воду из городского фонтана, брызгаясь и веселясь, как малые дети. Глянув на часы на башне кабильдо, указывавшие без четверти одиннадцать, Анри решил, что до начала сиесты этого вполне достаточно чтобы зайти на рынок и посетить главный склад, расположенный на окраине города. Приказав подошедшим солдатам следовать за ним, он направился к рынку.

Согласно "Закону для Индий", все колониальные города должны были строиться по единому плану. В нём определялось местоположение, размеры и форма площадей и кварталов, ширина улиц и даже ориентация ворот и стен. И, конечно же, размещение общественных зданий. Делением земли на участки предусматривались даже места для того, чтобы население и при сильном приросте, могло бы расширять застройку в пределах города. Подчиняясь этому плану, строительство поселения начиналось с главной площади, которой в приморских городах надлежало находиться на морском берегу и служить одновременно пристанью. С одной стороны к ней всегда примыкал собор, с другой дворец губернатора, а с третьей — административные здания, с обратной стороны которых располагалась Торговая площадь. Вот именно туда и направился Анри.

На рынке, не смотря на приближение полудня, всё ещё было многолюдно. Крытые галереи вдоль Торговой площади давали людям возможность укрыться от раскалённого солнца, а долетавший сюда со стороны близкого моря ветерок делал пребывание в тени галерей ещё приятней.

Лавку со сладостями можно было бы найти и с закрытыми глазами. Тяжёлый сладкий запах мёда, усиленный тонким ароматом цейлонской корицы, острым запахом гвоздики и пряным мускатным орехом, а также ни с чем несравнимое нежное благоухание ванили уверенно указывали на единственное место, где можно было бы купить радость не только ребёнку, но и взрослому. Но не каждый взрослый, а тем более ребёнок, могли себе позволить такое. Именно поэтому лавка, торгующая сладостями, была только одна, выбор был невелик, а цены заоблачные.

Выбрав вначале десертную вазочку разрисованного богемского стекла, Анри приказал наполнить её доверху шариками польворонес/57/ и украсить засахаренными кусочками ананаса и папайи. После этого вазочку прикрыли лоскутом красного шёлка, украшенного золотым шитьём, обвязали жёлтой шёлковой лентой и подали Анри. Расплатившись, он передал сладкое сокровище одному из солдат, поручив доставить его в собственные руки графа Альменара и ещё раз пожелать через отца быстрого выздоровления контессе Исабель. Снова осмотрев товар и выбрав на этот раз мисочку из более дешёвого французского фарфора, Анри поручил наполнить её доверху засахаренными фруктами и марципановыми фигурками. Эту мисочку конфитеро прикрыл белым полотном нежного плетения, обвязал тонкой красной атласной лентой, и, получив плату, пообещал доставить лакомства к ужину в дом идальго Фернандеса. Дальнейший путь Анри лежал на склад.

11.

Складов в Белизе у молодого торговца было два. Первый располагался у самой пристани. При складе находился небольшой хлев с волами и две телеги. Этот склад отпускал товары согласно сопроводительным письмам капитанам кораблей, принадлежащих Анри или зафрахтованных им. Управлял этим хозяйством крепкий, сильный и весёлый креол Адриан Домингес Кастильо с парой помощников. Его обязанностью было обеспечить доставку требуемого на корабли и выгруженный с кораблей груз доставить на второй — главный — склад, находящийся на самой окраине, неподалёку от ворот, ведущих из города.

Главный склад занимал территорию, достойную уважения. Здесь были не только непосредственно складские помещения, но и большая конюшня с дюжиной лошадей и мулов, парой волов и тремя — четырьмя телегами, барак батраков, дом управляющего и контора, где решалась судьба всех доставленных в Белиз грузов, принадлежащих Анри, а также заключались сделки с другими торговцами. Сюда же стекались все денежные потоки и векселя. Здесь же капитаны получали сопроводительные письма на погрузку продовольствия и нужных товаров, а также деньги для выплат командам и на неизбежные расходы при планированном заходе в порты, где у Анри не было подобного учреждения. Это был не просто склад, это было сердце его торговой компании. И царил здесь, пользуясь безграничным доверием владельца, марран/58/ Хакоб Финеесес.

Сеньору Хакобу было около пятидесяти, но его длинные, жидковатые, похожие на пеньку, волосы, были белее хлопка. Худой, высокий, но кажущийся ниже из-за сутулости, вот уже восемь лет служил он верой и правдой молодому торговцу, весной 1652 года спасшему семейство Финеесесов от медленной жестокой смерти.

* * *

Тогда Анри, загрузив на "Чайку" солидную партию сахара в Сантьяго-де-Куба, отправился обратно в Белиз. Пройдя мыс Креста/59/, бриг попал в сильный шторм. После двух дней, в течение которых волны и ветер безнаказанно играли кораблём, то подкидывая его высоко на пенистые гребни, то швыряя обратно вниз под завывание и свист ветра, "Чайку" отнесло далеко на северо-северо-запад, к рифам Лабиринта Сладких/60/ Лиг/61/.

Пока команда чинила такелаж и латала паруса, Анри рассматривал в зрительную трубу это сказочно красивое, но очень непростое для навигации место, к счастью для моряков, лежащее вдали от торговых путей. В его поле зрения попало дрейфующее в опасной близости от острых рифов судно с обломанными мачтами, сильно осевшее и накренившееся на правый борт. Посовещавшись с Энрике, Анри приказал приблизиться к терпящему бедствие судну и спустить пинас/62/. Несколько человек, стоящих на шкафуте барка, с тревогой наблюдали за приближающимся бригом, и, только заметив развевающийся над фок-мачтой испанский флаг, пали на колени, вознося молитвы в безоблачное голубое небо.

Когда пинас подошёл ближе, Анри не мог сдержать возглас удивления — без мачт, дырявый, как кусок сыра из голландской Гауды, барк "Святая Анна" всё ещё держался на плаву. Причалив к борту, матросы стали принимать сползающих по штормтрапу измождённых людей. Последними с судна выбирались мужчина средних лет, седой старик и неопределённого возраста женщина. Они втроём вытащили из дверного проёма юта безвольное тело девушки в изодранном платье и все вместе съехали по накренившейся палубе вниз к разбитому фальшборту. Первой эти трое спустили в пинас девушку, казавшуюся мёртвой. Лишь поймав её на руки, Анри понял, что она жива. Её исхудалое лицо искажала гримаса ужаса, а большие чёрные глаза безучастно смотрели в небо. Анри бережно уложил девушку и, получив уверение от мужчины, спрыгнувшего в шлюпку последним, что на судне больше никого и ничего нет, дал приказ гребцам возвращаться на "Чайку". И только на следующий день он узнал, что случилось со "Святой Анной".

... Иудейские предки Финеесесов, не желая покидать Испанию, ещё со времён Рима ставшей им домом, согласно указу Фердинанда II Арагонского и Изабеллы Кастильской в 1492 году приняли христианство. Однако спокойной жизни им это не принесло. Особенно тяжело было марранам в последние годы — разорённые бесконечными войнами испанцы всё чаще устраивали погромы в еврейских кварталах, и всё больше марранов покидали Испанию в поисках нового, более приветливого дома. Вот так и семейство уважаемого нотариуса из Толедо, бог знает каким образом получившее сведения о поистине райской жизни евреев на острове Кюрасао в далёком Карибском море, после семейного совета, продав всё имущество, начали своё путешествие в один конец.

Добравшись до Севильи, они погрузились на галеон, отправлявшийся в Веракрус за очередной порцией серебра. Прибыв на место, сорокатрёхлетний глава семьи Финеесесов отправился искать капитана, согласного доставить его семейство в город Виллемстад. Вскоре такой человек нашёлся. Владелец и капитан барка "Святая Анна" отправлялся с грузом перца и новым доктором медицины сеньором Антонио Фелипе Эрнандес Торресом в Коро. За немалые деньги он согласился взять с собой и сеньора Хакоба, его жену Силлу и дочь Фебе.

Всё шло лучше некуда, пока возле Каймановых островов барк не заметили пираты. Взвесив свои силы, капитан Диего решил дать отпор подлым койотам. Завязалась жестокая перестрелка. Увы, канониры пиратского брига оказались более умелыми, чем недавно нанятые сеньором Диего. После того, как пираты снесли грот-мачту, которая, падая, сорвала часть рангоута с фок-мачты, "Святая Анна" была обречена. Подойдя почти вплотную, пираты картечью выкосили команду барка и, когда на палубе не осталось видно живых, пошли на абордаж. Испанцы бились отважно, особенно капитан Диего, но когда храбрец пал, немногочисленная часть оставшихся в живых сложила оружие. Пираты забрали на бриг всё, что можно было унести, включая запасные паруса, уцелевший такелаж и то, что им могло пригодиться для ремонта собственного корабля. Затем срубили уцелевшие мачты, резонно решив, что изрешечённый ядрами корабль им без надобности, надругались над женой и дочерью нотариуса Хакоба Финеесеса и, оставив отказавшимся присоединиться к ним морякам всего лишь один анкерок/63/ воды, бросили судно на произвол судьбы. Обречённые уйти на дно вместе с барком или же — если корабль продержится на воде долго — умирать медленно от жажды и голода, восемь матросов, доктор и еврейское семейство из славного города Толедо могли лишь молить бога о спасении.

Пять долгих дней дрейфующую "Святую Анну" сносило всё дальше от мест, где их могли увидеть испанские патрульные или торговые корабли. И лишь тогда, когда люди уже прощались с жизнью, шторм занёс к рифам "Чайку" ...

К сожалению, пережитые ужас, унижение и лишения слабое сердце сеньоры Силлы не выдержало. Ещё до прихода в Белиз её тело по старой, как мир, морской традиции, было предано морю. Зато сам сеньор Хакоб и его пятнадцатилетняя Фебе стараниями доктора Эрнандеса постепенно возвращались к жизни. Как только "Чайка" встала на рейд у Белиза, оставшийся лишь с тем, что прикрывало его исхудавшее тело, бывший нотариус, получивший когда-то степень доктора прав в Толедском Университете, сеньор Хакоб, навсегда простившись со своей мечтой о еврейском рае в благодарность за спасение — а, скорее всего, от безысходности — предложил свои услуги молодому сеньору Анри, начинающему торговцу. Его примеру последовал и доктор Антонио Эрнандес, ставший с тех пор верным спутником Анри, переходящим с ним с корабля на корабль и самоотверженно боровшийся за жизни команды, верный клятве Гиппократа...

* * *

Взглянув на солнце, стоявшее уже почти в зените, Анри быстрым шагом направился к "владениям" седого сеньора Хакоба.

Войдя в контору, он кивком поприветствовал двух капитанов Победоносной армады, пришедших обговорить оплату ремонтных работ вверенных им кораблей и, не увидев сеньора Хакоба на его привычном месте, приказав сопровождающему солдату дожидаться здесь, вышел во двор.

С началом сиесты жизнь постепенно замирала. Даже ветер где-то залёг вздремнуть на часик-другой. Во дворе было пусто. Стояла звенящая тишина.

Анри огляделся, решая, стоит ли идти к дому управляющего. В этот момент дверь дома отворилась, и из неё вышел сеньор Антонио, а следом за ним Фебе.

Команда "Победоносца", не раз видевшая своего доктора в обществе дочки управляющего складом, часто, но беззлобно подтрунивала над ним по этому поводу. Анри тоже однажды не выдержал и спросил не готовить ли ему свадебный подарок. В ответ на невинный, казалось бы, вопрос, доктор глянул так хмуро, что Анри прикусил язык и дал себе слово не заговаривать с доктором на эту тему, пока тот сам не начнёт беседу.

Несмотря на то, что сеньор Антонио в силу своего нелюдимого характера держался особняком, Анри считал его своим другом и не сомневался, что тот пойдёт за ним и в огонь, и в воду, не раздумывая и не спрашивая зачем. Но за восемь лет знакомства мало что удалось узнать о прошлом доктора. Не любил он рассказывать о себе, да и к другим в душу не лез. Если, конечно, в этом не было врачебной необходимости. Тут уж доктор проявлял недюжинный талант исповедника.

Анри иногда удавалось захватывать пиратов, не успевших скрыться с места грабежа, и освобождать их пленников. Особенно сильно даже недолгое пленение сказывалось на женщинах, но не только они замыкались в себе. Обычно в таких случаях роль утешителя брал на себя священник, но на "Победоносце" таковых не имелось — только флот Его Величества мог иметь эту привилегию. Да это и понятно — кто же добровольно затворил бы себя в душной и не стоящей на месте коморке? Разве что приказ епископа мог заставить священников, в большинстве своём привыкших к размеренной и сытой жизни, взойти на корабль. Но Анри и не расстраивался по этому поводу — у него на кораблях были не только католики, но и протестанты, так что конфликт падре с частью команды был бы неизбежен, поскольку послушный долгу падре обязан был бы попытаться обратить "заблудших". Сама команда уже сложилась и сплотилась, и никого не интересовало какой кто веры, а примкнувший к Анри весной 1652 года сеньор Антонио, получивший степень доктора медицинских наук в университете Саламанки/64/, добровольно взял на себя некоторые функции священника и не плохо с ними справлялся.

* * *

Доктор заметил Анри, но, повернувшись к позвавшей его девушке, заговорил с ней.

"Надо подойти", — решил Анри, но не успел. В этот момент за его спиной раздался радостный оклик. Из-за здания конторы вышел управляющий. Раскинув руки для объятья и широко улыбаясь, сеньор Хакоб быстро приближался. Ожидая его, Анри оглянулся, но доктора и Фебе уже не было.

— Сеньор капитан, как же я рад вас снова видеть! — по-отечески обнимая, радостно приветствовал владельца управляющий.

Анри, когда-то наняв капитаном "Чайки" Энрике, никогда сам не претендовал на эту должность, довольствуясь обращением "сеньор" или же более официальным "дуэнё/65/". Почему сеньор Хакоб с первого дня стал обращаться к нему не иначе как "сеньор капитан", никто не знал, просто приняли это как причуду вредного старика, игнорирующего все попытки "переучить" его. Когда все подчинённые Анри люди стали дружно называть его адмиралом, управляющий упорно продолжал обращаться к нему по-прежнему. Однажды любопытство взяло верх, и Анри всё же поинтересовался у сеньора Хакоба о причине такой настойчивости. С терпеливостью университетского ментора старик объяснил, что "капитан" происходит от латинского "caput", переводимого на испанский как глава, вожак или предводитель, и для него — человека далёкого от понимания морских обязанностей и званий — слово "капитан" как нельзя лучше определяет человека, стоящего во главе торговой компании. Удовлетворённый ответом доктора прав Анри лишь посмеивался, когда кто-то из его офицеров, заслышав "сеньор капитан", пытался научить сеньора Хакоба "правильному обращению".

Все, кто имел дело с сеньором Хакобом, кроме Анри и доктора Эрнандеса, недолюбливали его. Он боролся за деньги сеньора капитана так, как будто они были его собственными. При платежах отстаивал каждый мараведи/66/ с таким рвением, как будто отдавал не чужие деньги, а цедил собственную кровь!..

Увлекая Анри в контору, старик успел посетовать на здоровье и на дочь.

— Уже двум женихам отказала! Я бы мог настоять своей отцовской волей, но не могу видеть её слёз! — держа Анри за плечи, почти тыча ему в ухо своим длинным крючковатым носом, жаловался управляющий. — Ох, видать, не дождаться мне внуков!

Анри подумал о докторе, но ответить не успел — на ходу приказав слуге сбегать за сеньоритой Фебе, старик сам лично поднёс к своему бюро второй стул для "сеньора капитана" и, усевшись на своё место, принял бумаги от капитанов "Дельфина" и "Отважного".

Глянув на кислые лица офицеров, ожидавших боя за каждое мараведи, Анри положил руку на поданные ими управляющему бумаги и непреклонным голосом потребовал выдать деньги. Сеньор Хакоб закряхтел и, недовольно бурча себе что-то под нос, снял с пояса ключ и полез в огромный окованный медью сундук за монетами.

Когда удовлетворённые капитаны ушли, Анри вытащил из-за пояса опустевший кожаный мешочек и приказал наполнить его серебром. Продолжая ворчать, сеньор Хакоб зачерпнул монеты мерной медной миской, всыпал их в кошелёк и, достав из бюро длинную книгу в кожаном переплёте, старательно записал туда выданные им суммы, не забыв добавить кому и на что.

— Энрике, должно быть, уже поставил "Победоносец" в док, так что заплатите, сколько скажет. И за ремонт призовых фрегатов тоже — мне некогда ждать, они мне нужны к двадцать третьему.

— Как вам будет угодно, сеньор капитан, — недовольно ответил управляющий. — Стало быть, вы тут лишь на неделю?

— Надеюсь. Да, кстати, в понедельник после заседания кабильдо вам принесут бумаги на энкомьенду. Заплатите сколько надо и сразу же нанимайте людей на строительство красочной.

Управляющий кивнул. Подошла Фебе. Поздоровавшись с Анри, обратилась к отцу:

— Что вы хотели, батюшка?

— Принеси сеньору капитану чашечку чая, — сказал дочери сеньор Хакоб. И, довольно улыбаясь, повернулся к Анри: — Капитан "Милости божьей" доставил с Кюрасао партию отличного чая по сходной цене. Часть её я уже отправил в Веракрус, кое-что вы бы могли предложить губернатору, а кое-что, полагаю, вы захотите взять на корабль.

— Не откажусь. Жаль, война не благоволит торговле. Гораздо выгоднее было бы продать чай в Сент-Джонсе. Я слыхал, что сэр Хэмптон большой любитель чаепитий.

— Все войны когда-нибудь заканчиваются, сеньор капитан, — философски заметил сеньор Хакоб.

— Ладно, пока будем ждать мира, займёмся делами домашними.

Выслушав жалобы управляющего на участившиеся нападения на обозы, Анри был неприятно удивлён, услышав, что среди бандитов были замечены и индейцы.

— Удалось узнать, какого они племени?

— Увы, сеньор капитан, — сокрушённо развёл руками сеньор Хакоб. — Вначале предположение, что нападение на обоз, вёзший в каменоломню продовольствие, было совершено индейцами, основывалось на том, что охранявшие его стражники и возница были убиты стрелами. После этого, по настоянию сеньора управляющего, мне пришлось позволить ему увеличить число охранников и вооружить их огнестрельным оружием. С тех пор была лишь одна попытка нападения, которую отбили. Выжившие сообщили что среди нападавших были белые и индейцы, однако бандиты, получив отпор, ретировались, оставив лишь трупы, а те, как вы понимаете, сеньор капитан, не говорят. Я сохранил для вас докладное письмо сеньора Рауля, где он описывает этот инцидент. Желаете его видеть?

Анри кивнул и, когда сеньор Хакоб, порывшись в одном из ящичков бюро подал ему письмо управляющего каменоломней, углубился в чтение.

Бегло пробежав глазами отчёт о расходах, остановился на подробном описании нападения. Вчитываясь в сухие строки, он, тем не менее, ясно представлял себе картину того короткого боя.

Сеньор Хакоб, зорко следивший за выражением лица работодателя, как только тот отложил бумагу, тут же посетовал на увеличившиеся расходы, связанные с наймом новых охранников.

— За безопасность этих мест отвечает губернатор. Компенсируйте эти расходы повышением цены камня, поставляемого городу на строительство новой крепости, — остановил Анри сетования управляющего.

— Именно это я и желал услышать от вас, сеньор капитан! — улыбнулся сеньор Хакоб. — Однако вам придётся самому держать ответ за это повышение перед его превосходительством, которому обязательно пожалуется сеньор алькальд.

— Надеюсь, до следующего разговора с губернатором я найду убедительные слова для оправдания, — ответил Анри, и, невольно вспомнив недавний визит во дворец, добавил:

— Да, сеньор Хакоб, мне к двадцать третьему понадобятся три флейта, так что прикажите первым же капитанам торговых судов, прибывших в город, загружаться камнем и ждать моих дальнейших распоряжений. А сейчас я желаю видеть отчёты о торговых операциях.

Просматривание отчётов прервала Фебе, принеся чай. Во время чаепития Анри обменялся с сеньором Хакобом мыслями по поводу дальнейших планов. После, досмотрев книгу расходов и доходов, Анри долго и упорно отказывался от настойчивых приглашений отобедать и, наконец, воспользовавшись появлением второго солдата, откланялся и ушёл.

Несмотря на то, что дочь управляющего была отменной кухаркой, он предпочёл поесть в трактире "У Сандро", где обычно проводила время команда "Победоносца". К тому же Анри тревожили полученные с каменоломни сведения о наличии индейцев среди бандитов, а дорога, особенно длинная, располагает к размышлениям.

Несмотря на то, что торговля с индейцами была запрещена ещё во времена конкисты/67/ Карлом V, торговцы частенько наведывались в индейские деревни. Не был исключением и Анри.

Испанцы давно уже отменили рабство индейцев, но обложили население покорённых народов данью, заставляя их заниматься выращиванием тех культур, которые были необходимы испанцам, часто в ущерб тем, что кормили самих индейцев. Главное место в этом списке занимали специи. Для Юкатана доминирующей культурой стала ваниль, но также не малый спрос был на кориандр, перец и, конечно же, какао. Для самих же индейцев майя, да и не только майя, главное растение, кормившее их со времён ацтекского Кетцалькоатля и его майского варианта Кукулькана, на протяжение почти девяти тысячелетий был маис. Не менее важным для майя были бобы, тыква, томаты, батат, маниок, ямс, маланга и занимавшее второе место за маисом хлебное дерево — рамон. Не пренебрегали майя и фруктами. В маленьких садиках возле каждого дома без особых усилий со стороны индейцев росли папайя, авокадо, сапот, саподилья, аниона и гуайяво.

Большинство этих питательных и вкусных культур научились выращивать на своих асьендах и энкомьендах и испанцы, но как бы они не старались, урожаи у индейцев были гораздо обильнее, несмотря на более примитивные, с точки зрения испанцев, технологии.

Вот за всеми этими дарами земли и приходил Анри в небольшое поселение, оставшееся на месте некогда великого города. Его название было давно забыто, поэтому заселившие его развалины индейцы называли это место просто Алдеа — "Деревня". Монахи-францисканцы, которые первыми добрались сюда, дали ему своё название — "Каменный пруд" из-за большого каменного водохранилища, некогда снабжавшего водой древний город. Охотно приняли это название и индейцы, лишь перевели его на свой майя/68/ — Алтун-Ха.

Верные своему христианскому долгу братья кого насильно, кого добровольно приводили "детей природы" к истинной вере, регулярно посещая селение земледельцев из близко расположенной миссии. Вот только однажды, при очередном визите, застигли монахи жрецов за ритуальным обрядом жертвоприношения на вершине величественного пирамидального храма. Возмутились, привели солдат — и отправились служители культа за своё нежелание отказаться от веры предков на виселицы, обвинённые судом в убийстве. Заодно подожгли и языческие храмы-пирамиды, чтобы уберечь новых христовых "овечек" от соблазна. С тех пор оставшиеся в Алтун-Ха индейцы мирно занимались земледелием, послушно крестили детей в недалёкой миссии и тихо, незаметно привносили в новую веру элементы старых традиций и ритуалов.

Майя из Алтун-Ха были первыми краснокожими, увиденными Анри. Его покорили эти мудрые и трудолюбивые люди. Не удивительно, что он быстро нашёл с ними общий язык, освоив майя. Впечатлённый развалинами некогда огромного и величественного города, он хотел понять, как эти люди, возделывающие поля каменными мотыгами и палками-копалками могли построить нечто такое значимое, подчиняющееся единой планировке и продуманное до мельчайших деталей. Увы, жрецов, которые единственные могли ответить на многие вопросы, уже не было.

Общаясь, обменивая испанские ножи и топоры на шкуры и специи, солёное мясо — на фрукты и овощи, а драгоценную соль — на какао, Анри подружился с местным касиком/69/, получившим при крещении имя Хосе, но называвшем себя по-прежнему Кама Каб — "Сильная Рука". Да и среди других жителей посёлка любознательный испанец вызывал симпатию. Именно они и подсказали когда-то молодому торговцу, где искать камень для строительства города.

Анри решил утром, взяв с собой небольшой отряд солдат, отправиться в Алтун-Ха и поговорить с касиком. Если же кто-то из индейцев и способен был нападать на испанцев, то, скорее всего, это люди народа ица/70/, до сих пор непокорённого испанцами. Но не исключено, что восстали жители одной из майяских деревень. Как бы то ни было, Кама Каб непременно об этом хоть что-то да знал.

12.

Добравшись до трактира, Анри увидел внутри многих своих людей. Отпустив сопровождающих, он направился к одному из длинных столов, стоявшему у стены в противоположном входу конце зала, за которым сидели дон Себастьян, Густаф и солдаты. Первым Анри увидел дон Себастьян, всегда занимавший такие места, с которых можно вести наблюдение и за залом, и входной дверью. Он вскочил, толчком согнал пьющего рядом с ним вино солдата и махнул рукой, приглашая адмирала.

Кивнув в ответ, Анри прошёл мимо уступившего ему место абордажника, устроившегося возле компании матросов, и извинительно похлопал его по плечу. Будучи уже немного навеселе, вояка улыбнулся и поднял деревянный кубок: "Ваше здоровье, ми альмиранте!". Усевшись рядом с доном Себастьяном, поискал глазами хозяина заведения. Сеньор Сандро Рамирес разносил еду. Маленький, кругленький, с жидкими седыми волосёнками, ореолом обрамляющими лысину и такой же седой и жиденькой, коротко стриженой бородёнкой, он умудрился удерживать три глубокие деревянные тарелки с пикадильо/71/ в одной руке в то время, когда второй ловко засовывал деньги в кожаный кошелёк, висевший на поясе под длинным засаленным, не раз залитым разными соусами фартуком.

Выцветшие, заплывшие жирком, но зоркие глазки трактирщика уже давно заметили знакомого посетителя. Встретившись взглядом с уважаемым гостем, сеньор Сандро приподнял руку с тарелками, но, чтобы быть уверенным, что жест был правильно истолкован, дополнил его высоким, почти женским голосом, тем не менее перекричавшим зал:

— Уже несу, сеньор Анри!

Засунув в кошелёк последний мараведи, он повернулся в сторону очага, где его жена — сеньора Долорес — помешивала черпаком булькавшее в большом котле варево, и крикнул ей:

— Вина сеньору Анри!

Долорес — невысокая дородная женщина, повернувшись на голос мужа, поправила выбившиеся из-под чепчика черные локоны, кивнула и, степенно развернувшись в сторону открытой двери, закричала низким, гудящим голосом:

— Лусия, неси вино сеньору Анри!

Пока грузный сеньор Сандро с удивительной ловкостью огибал столы и бродивших в поисках места посетителей, свободной рукой он успевал бить по тянувшимся к тарелкам рукам не богатых, а стало быть, и менее значимых гостей. Анри глянул на дона Себастьяна. Тот сидел, опираясь о стену, держа длинный деревянный кубок с вином, и терпеливо ждал, когда с ним заговорят.

— Пленных сопроводили без проблем, капитан? — голос Анри тонул в гомоне пивших, жевавших, разговаривавших и громко смеявшихся посетителей.

— Разве бы я мог подвести вас, сеньор Анри? — в тихом, едва слышимом голосе дона Себастьяна не проскользнула ни обида, ни сарказм.

Анри пришлось наклониться ближе, чтобы услышать ответ. Всегда мягкий, тихий и даже приятный, но обычно совершенно бесстрастный голос дона Себастьяна полностью преображался только во время боя. Лишь когда он отдавал команды и можно было оценить всю его силу. Раньше этот аристократ раздражал Анри своей манерой говорить, но за два года их знакомства, в течение которых капитан пехотинцев стал чуть ли не его тенью, Анри не имел ни единого повода упрекнуть дона Себастьяна. Потомок одного из самых знатных родов Испании общался совершенно одинаково с безродными и с именитыми, в бой шёл впереди солдат, увлекая их своей отвагой, безропотно сносил все тяготы корабельной жизни и при этом умудрялся выглядеть опрятным. Солдаты уважали и любили своего командира ничуть не меньше, чем самого Эль Альмиранте.

— Ваше пикадильо, сеньоры! — улыбающийся трактирщик принялся расставлять тарелки с едой перед Анри, доном Себастьяном и Густафом.

— Вы умеете вовремя появиться, менеер Верн! — зазвенел весёлый голос навигатора.

— А вы что, давно ждёте? — поглядев по очереди на Густафа и дона Себастьяна, спросил Анри.

— Не то, чтобы очень, но я уже успел выпить две картийи/72/ пива, — всё так же улыбаясь, ответил Густаф.

Дон Себастьян пожал плечами и передав Анри одну из лежавших в центре стола деревянных ложек, сказал:

— Я не успел даже выпить своё вино.

Анри едва попробовал свою еду, как пятнадцатилетняя дочь сеньора Сандро принесла кувшин с вином и деревянный кубок. Всегда весёлая черноволосая сеньорита Лусия, сверкая большими жгучими глазами, налила вина, не забыв при этом показать симпатичному сеньору Анри ямочки на своих румяных щёчках. Долив вина и дону Себастьяну, девушка грациозно удалилась.

Набирая ложкой очередную порцию густого наваристого супа, Анри незаметно наблюдал за сидевшим почти напротив Густафом. Голландский навигатор был ровесником Анри, но выглядел моложе своих лет. Его длинные слегка курчавившиеся некогда тёмно-русые волосы яркое карибское солнце сделало золотистыми, а вытянутое худощавое лицо украсило веснушками, придавшими Густафу налёт юношеской невинности. Этот эффект усиливался чистым взглядом голубых глаз и стыдливым румянцем, мгновенно заливавшим бледное лицо навигатора по поводу и даже без оного.

Фраза голландца о том, что Анри всегда появляется вовремя, напомнила момент их первой встречи.

* * *

Это было года три назад. Анри тогда вышел с Кюрасао и направлялся в Сантьяго-де-Куба. Когда на левом траверзе/73/ появилась Аруба, была ночь. Луна лишь изредка пробивалась сквозь плотные облака. Победоносная армада шла галфвинд/74/ кильватерным строем при порывистом ветре. Вперёдсмотрящие пялили глаза в темноту и старались разглядеть хоть что-нибудь в те краткие мгновения, когда бледный лунный свет падал на неспокойное море. При очередном просвете с "вороньего гнезда" на бизань-мачте донеслось: "Паруса по правому борту!".

Анри приказал армаде лечь в дрейф. Зазвенел заливисто корабельный колокол, созывая на шкафут матросов и посылая сигнал тревоги солдатам и канонирам. Босые ноги застучали по палубам и вот уже одни матросы полезли по вантам, другие взялись за шкоты, а третьи зажгли кормовые сигнальные фонари для передачи приказа командующего идущим следом кораблям.

Наверное, Луне стало интересно что происходит внизу, и она, протиснувшись сквозь облака, правым боком нарисовала в море полоску света и с любопытством глянула вниз. Этого оказалось достаточным, чтобы два английских фрегата увидели остановившиеся в ожидании военные корабли под испанскими флагами и начали поворот оверштаг. В этот момент марсовой закричал: "Человек за бортом!". Анри приказал спустить одну из спасательных шлюпок и внимательно всмотрелся в зыбкую лунную дорожку. В слабом свете неполной Луны в тубусе зрительной трубы чья-то отчаянная голова то появлялась над волной, то опять исчезала. Кто-то явно из последних сил отчаянно боролся со стихией за свою жизнь.

Когда шлюпка вернулась, на "Победоносец" втащили полуживого молодого человека, которого тут же взял под свою опеку доктор Эрнандес. Утром отдохнувший и переодетый в сухое спасённый предстал перед внимательным взором адмирала и рассказал свою грустную, но, увы, такую типичную для английских моряков историю...

...Густаф Колс — младший сын известного рода амстердамских корабелов, с детства мечтавший о море, был отцом отдан в обучение морскому делу двоюродному брату — владельцу торгового флейта. Дядя разглядел у мальчишки талант к математике и астрономии и пристроил его в помощники к своему навигатору. К тому дню, когда "Морская дева" вынуждено зашла в Плимут, нуждаясь в срочном ремонте после шторма, Густаф уже считался опытным навигатором и подающим надежды картографом и надеялся, вернувшись домой, выйти из-под дядиной опеки и найти себе более достойное место. Купив новые карты, полный надежд гражданин Соединённых Провинций/75/ зашёл перекусить в прибрежную харчевню. Спустя некоторое время к нему подсел немолодой англичанин и угостил парня пивом. Слово за слово, смешивая английские и голландские слова, мужчины разговорились. Англичанин продолжал щедро угощать молодого голландца, и лишь когда стемнело, новый знакомый распрощался, не забыв поинтересоваться куда отправится Густаф. Расплатившись с загадочно ухмылявшимся хозяином, голландец вышел, пошатываясь, из корчмы, ругая себя за то, что не позаботился заранее о ночлеге. Но далеко ему идти не пришлось. Он даже не увидел, кто ударил его по голове. Очнулся парень на английском фрегате. Для начала ему красноречиво объяснили, что ждёт тех, кто откажется подчиниться или попытается сбежать, а после дали подписать фрахтовый договор. Не умея читать на английском, но понимая, что выбора у него всё равно нет, Густаф подписал бумагу, став так матросом флота Английской республики. Пока бедняга не выучил английский настолько, что его без труда понимали офицеры, пришлось бывшему навигатору лезть по вантам и тянуть шкоты наравне с остальными. Удивлению голландца не было предела, когда он узнал, что почти все матросы были доставлены на корабль насильно. Тех, кто был покрепче, предварительно спаивали в корчмах, а других так и вовсе ловили на улицах, как диких зверей. Прежде, чем капитан Ходжес решил использовать знания голландского навигатора, пришлось ему познать все перипетия жизни английского моряка — тяжёлый труд, скудная еда, кулаки боцмана и его подручных. И только когда Густафу доверили самостоятельно стоять вахты, у него созрел план побега. Уверенный, что поиски единомышленников обязательно приведут его план к краху, голландец решил действовать один, надеясь лишь на себя и на бога.

Несмотря на оказанное доверие в прокладывании курса, на берег его не пускали даже здесь, в Новом Свете. И вот однажды "Тигр" в сопровождении "Дракона" отправился с Антигуа на Провиденс. Дождавшись нужного момента во время "собачьей" вахты, когда дежурный офицер отлучился со шканцев, Густаф успел подложить под корабельный компас заготовленный заранее отломанный кончик ножа, отклонив курс корабля на четыре румба зюйд — вест — тень — зюйд. Задумка удалась — снос курса южнее на "Тигре" никто не заметил, а послушный уставу капитан "Дракона" без ропота следовал за флагманом, видимо, полагая, что капитану Ходжесу, исполнявшему обязанности коммодора, виднее, как добраться к назначенной цели. Но Густаф знал, что как только на горизонте покажется берег нидерландской Арубы, его везение исчезнет, начнётся разбирательство и с ним будет покончено. Ночь выдалась тёмная, фрегаты шли крутым бейдевиндом. Густаф понял — или сейчас, или никогда. Спустившись в трюм, он связал несколько пустых анкерков, надеясь с их помощью удержаться на плаву в волнующемся море, но при попытке сбросить их за борт вышла Луна и Густафа увидел один из дежуривших на шкафуте солдат. Ждать, пока на палубу сбегутся полисмены, голландец не стал. Перекрестился и прыгнул в воду. Когда его голова оказывалась над водой, он слышал выстрелы. К счастью для навигатора, при такой волне, даже когда Луна предательски высвечивала его, попасть в человека, ставшего игрушкой моря, нужно было невероятное везение или же роковая случайность. И вот тогда, когда, выбившись из сил, Густаф уже готов был расстаться с жизнью, посеребрённые светом Луны показались паруса Победоносной армады.

Конечно, узнав, что попал к испанцам, как истинный сын своей Родины Густаф впал в уныние — в каждой голландской семье помнили о притеснениях испанскими католиками голландских кальвинистов. Да и южные провинции Нидерландов до сих пор были под испанской короной. Однако, приняв предложение, от которого трудно было отказаться — отработать спасение и, если его знания действительно окажутся таковыми полезными, как молодой голландец описывал, то, сойдя с "Победоносца" в Сантьяго-де-Куба, он получит не только небольшую сумму, но и рекомендательное письмо от "Карибского адмирала", которое могло бы помочь хееру Густафу добраться до Европы, нанявшись на испанский корабль. Решив во чтобы то ни было заработать обещанную рекомендацию, молодой навигатор старался из всех сил. Однако, до прибытия в Сантьяго-де-Куба, Густаф имел достаточно времени, чтобы сравнить условия на "Морской деве", "Тигре" и "Победоносце", и, сойдя на берег с рекомендательным письмом, украшенным вензелем хеера Верна, тут же, недолго думая, вернулся обратно на "Победоносец" и, подав хееру адмиралу его же рекомендательное письмо, попросил место навигатора. Весьма удивлённый таким поворотом Анри, рассмеявшись, послал нового члена команды к боцману становиться на довольствие и подписывать фрахтовый договор. Лёгкий и весёлый характер Густафа давно сделал его душой любой компании, а его навигаторский талант сильно облегчил жизнь Энрике и Анри, которым ранее приходилось самим корпеть над картами, прокладывая путь Победоносной армаде...

Погружённый в воспоминания Анри не заметил, как опустошил тарелку.

— Вы остановились здесь или у коммодора Фернандеса, сеньор Анри? — дождавшись, когда работодатель доест, спросил дон Себастьян.

Анри погрустнел. Готовить чета Рамиресов умела — что правда, то правда. Но вот комнаты, которые они предлагали, как, впрочем, и в других подобных заведениях города, не отличались ни чистотой, ни удобством. Даже если богатый и привередливый сеньор Анри добьётся для себя чистых простыней, вездесущие клопы и блохи всё равно не дадут покоя. А дом Фернандо хоть и содержался слугами — а главное, сеньорой Селией — в чистоте, но Анри не любил останавливаться там. Дело было в том, что хоть и сам Фернандо, и особенно его сын, всегда искренне радовались приходу дорогого гостя, и несмотря на то, что даже сеньора Селия проявляла горячее гостеприимство и, возможно, тоже по-настоящему была рада его присутствию, Анри чувствовал себя чужим на семейном празднике жизни. Видя счастливые лица детей, поедающих принесённые им сладости и их любящих и заботливых родителей, Анри особенно остро ощущал свою обездоленность и одиночество. Поэтому, несмотря на настоятельные приглашения друга, он предпочитал спать в своей адмиральской каюте. Однако сейчас "Победоносец", скорее всего, уже разгружен и сушит киль на верфи.

Тяжело вздохнув, Анри, наконец, ответил дону Себастьяну:

— Думаю, эту ночь мне придётся провести у коммодора, а вот следующая, возможно, будет в одном из заброшенных домов Алтун-Ха.

— Сколько солдат мне должно предупредить и в каком часу вы намереваетесь отправиться? — голос дона Себастьяна был, как всегда, тихим, но не допускающим даже мысли возразить ему.

Анри задумался. Если индейцы ица по тропе войны добрались до здешних мест, то вряд ли даже солдаты всей армады смогут гарантировать ему безопасность.

— Достаточно взять с собой пятерых. Пусть будут на рассвете у конюшни главного склада. — Анри отхлебнул вина и поморщился — кислятина! — Да, дон Себастьян, я бы не хотел обсуждать это при коммодоре Фернандесе.

Дон Себастьян кивнул и, не задавая лишних вопросов, наклонился к сидевшему по левую руку от него солдату. Получив указания своего капитана, солдат залпом допил вино и, подняв сидящих с левого края абордажников, кинув на стол две серебряных монеты, быстро вышел из трактира.

— Позвольте спросить, менеер Анри, а почему вы не хотите брать с собой к индейцам коммодора Фернандеса? — внезапно решился задать вопрос осмелевший от выпитого пива Густаф.

— Я не хочу отрывать его от семьи, менеер Колс. Потому хочу и вас попросить не возвращаться больше к этой теме в доме идальго.

— Я буду нем, как рыба! — пообещал Густаф.

Оставив в кубке недопитое вино, Анри огляделся в поисках трактирщика. Не найдя его, он поднялся и, вытащив из кошелька два реала, кинул на стол и пошёл к выходу. Не успел он отойти и на пару шагов от трактира, как его догнал дон Себастьян.

— Вы куда-то торопитесь, сеньор Анри?

— Нет, капитан. Мне просто нужен глоток свежего воздуха. Хочу пройтись вдоль берега.

— Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию? — как всегда голос дона Себастьяна был мягким, но тем не менее Анри понял, что даже сказав нет, ему не избавится от попутчика. Разве что тот будет идти на пару шагов позади. Поэтому он лишь пожал плечами:

— Как хотите, капитан.

13.

Некоторое время мужчины шли молча. Вновь проснувшийся после сиесты лёгкий бриз принёс с моря запах водорослей и слегка шевелил края шляпы. Постепенно оживали и улицы города. Бесцельная прогулка незаметно привела в порт. С тихим шелестом волны лениво наползали на белый песок и, цепляясь за него, словно не желали расставаться, с сожалением откатывались назад.

Анри провожал взглядом бирюзовые волны, поддаваясь царившему на берегу умиротворению. Ещё издали он заметил пришвартованный у пирса бриг. Даже на расстоянии нельзя было не узнать "Чайку". Белоснежность корпуса подчёркивали черные линии бушприта и планшира на фальшборте. Бриг действительно напоминал эту вездесущую, неугомонную и ловкую птицу. Любуясь длинным ладным силуэтом и вслушиваясь в крикливую возню припортовых "тёзок" корабля, Анри невольно вспомнил свой первый бой с пиратским шестнадцатипушечным пинком/76/. Тогда его двенадцатипушечная "Чайка", ведомая одним из лучших мастеров Новой Испании — Энрике Гонсалесом, направлялась на Кюрасао, чтобы обменять купленное у майя какао на солонину. Когда на левом траверзе появился небольшой скалистый островок Монхес дель Сур, внезапно из глубоко врезавшийся в тело острова бухты выскочил поднявший чёрный флаг/77/ трёхмачтовый пинк. Небольшой, быстрый и юркий бриг ловко маневрировал и успешно "плевался" картечью в ответ на цепные книппели/78/ пиратов. Картечь и мушкетные пули заметно уменьшили количество "джентльменов удачи". Справедливо принимая бриг за торговое судно и не рассчитывая встретить на нём большую команду, часть морских бандитов уже выстроились у фальшборта с абордажными крючьями, когда вдруг на бриге тоже подали сигнал к абордажному бою и "Чайка" вместо того, чтобы воспользоваться попутным ветром и попытаться сбежать, сама рванулась на встречу пинку. Пираты удивились, но они уже предвкушали богатую добычу и слышали звон серебряных песо. "Джентльмены удачи" не знали, что молодой торговец готовился к подобной встрече долго и тщательно, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. И теперь настал тот миг, который должен был подвести итог потраченным усилиям и определить судьбу Анри. Этот первый в его жизни бой принёс отважному моряку, объявившему войну пиратству, не только приз в виде трёхмачтового пинка, ранее отобранного пиратами у испанцев, но и первые потери. Анри хорошо помнил, как хоронили в море погибших товарищей, не забыл он и старого солдата Мигеля Суареса — его самого первого командира самого первого отряда морских пехотинцев, в самом первом бою спасшего жизнь подающему надежды торговцу, закрыв его собой от пиратской пули.

— Тяжёлые воспоминания? — вопрос дона Себастьяна вернул Анри в реальность. Он посмотрел на попутчика и ответил встречным вопросом:

— Вы не задумывались, капитан, почему люди помнят больше плохого, чем хорошего?

Взгляд дона Себастьяна стал ещё серьёзней, опустив голову он погрузился в размышления. Со стороны могло показаться, что щегольски одетый аристократ внимательно рассматривает носки своих белых сапог. Наконец, капитан-лейтенант поднял голову и как всегда тихо сказал:

— Наверное, потому что плохие воспоминания возникли в моменты большой опасности или сильной боли — будь душевной либо телесной. Видимо, они должны предостерегать нас от повторения подобного. А хорошие воспоминания нас лишь успокаивают и отвлекают. Стало быть, плохие полезнее хороших, вот Господь и позаботился о том, чтобы они вгрызались в наши души и не давали нам забыть о действиях и ситуациях, их породивших. А раз они должны предохранять нас от повторения ошибок, то и справедливо, что их хранится в памяти каждого гораздо больше, чем хороших.

— А вы философ, дон Себастьян! — Анри улыбнулся, но улыбка была грустной.

Большие, цвета жареных кофейных зёрен глаза командира морских пехотинцев посмотрели в упор:

— Тот, кто привык постоянно рисковать жизнью, становится либо философом, либо пьяницей.

Теперь задумался Анри. Перед его мысленным взглядом замелькали лица: капитан Энрике, коммодор Фернандо, навигатор Густаф, лейтенанты Кристиан и Хавьер, главный боцман Диего и другие. Почти все, плававшие на "Победоносце", показались в этом танце. Наконец, Анри прервал затянувшееся молчание:

— Думаю, вы здесь ошиблись, капитан. Есть ещё как минимум одна категория — те, которые живут одним днём, но так, как будто бог одарил их бессмертием.

В этот раз улыбнулся дон Себастьян:

— То, что вы сейчас описали, это тоже проявление жизненной философии, так что я всё же прав.

Анри засмеялся:

— Даже в беседе вы так же непоколебимы, как и в бою, дон Себастьян!

— Я не готов уступить даже вам, сеньор Анри, если уверен, что правда на моей стороне, — глаза аристократа предательски сверкнули, открыв, что бесстрастность дона Себастьяна лишь умение владеть собой.

— Ладно, признаю своё поражение, капитан! — Анри слегка поклонился.

Это почему-то смутило дона Себастьяна. Даже на его загорелом лице явственно проступил румянец, видимый и под тенью полей шляпы. Но сын герцога получил достойное воспитание. Он кашлянул в кулак и как ни в чём не бывало указал на "Чайку" и спросил:

— Откуда у вас этот бриг? Среди солдат ходит одна невероятная легенда. Я давно хотел спросить вас, сеньор Анри, как далека она от правды.

— Легенда, говорите? — Анри снова задумался, пытаясь вспомнить, что о нём рассказывал в таверне в Сан-Хуане пьяный старик, уверявший посетителей, что он только что сошёл с флагмана Эль Альмиранте.

Внимательно наблюдавший за выражением лица Анри капитан-лейтенант догадался, что тот усиленно пытается вспомнить "легенду" и решил прийти на помощь:

— Говорят, вы выиграли его в споре.

Анри кивнул.

— А что ещё стояло на кону?

— Моя жизнь, — невозмутимо ответил Анри, но его голос потонул в накрывшим город гулком звоне большого колокола церкви Святого Франциска Ассизского. Оба мужчины не сговариваясь повернулись в направлении видимых даже отсюда башен и звонницы и, обнажив головы, перекрестились. Анри подождал, пока последняя звенящая волна, призвав верующих к литургии девятого часа/79/, пролетела над городом и унеслась в море, вернул шляпу на голову и обратился к своему попутчику:

— Возможно, когда-нибудь при случае я расскажу вам эту историю, если она к тому моменту ещё будет интересовать вас, но сейчас я бы хотел посетить литургию. За делами мирскими нельзя забывать и о делах духовных. Вы идёте?

Дон Себастьян кивнул, и они оба поспешили на Пласа де Монтехо к распахнутым тяжёлым окованным вратам Дома Божьего, носившего имя основателя ордена францисканцев.

14.

Войдя в прохладный атриум, мужчины сняли шляпы и, смочив пальцы святой водой из большой каменной чаши, перекрестились на алтарь, прошли неплотный ряд стоявших в нартексе/80/ грешников, не смевших присутствовать при литургии, и вошли в неф/81/.

В нос ударил тяжёлый запах ладана с едва ощутимыми нотками воска. Освещённый двумя подсвечниками алтарь контрастировал с полумраком нефа. Анри осмотрелся. На литургию часов, как всегда, пришло довольно мало народа, что не удивляло, поскольку она была слишком сложна для неграмотных простолюдинов, коих в городе было большинство. В нефе Писания разместилось человек десять. Судя по одежде, это были мелкие чиновники и торговцы. Присутствовало также несколько монахов, занявших места в первых рядах нефа Послания. Там же на задних рядах Анри заметил несколько офицеров. Зато наос/82/ занимали преимущественно женщины. Увидев поднявшегося на алтарь клирика, шедшего к аналою/83/, Анри хотел занять ближайшие свободные места в заднем ряду, но, поняв его намерение, дон Себастьян поймал адмирала за рукав и потащил вперёд. Туда, где сидели явно небедные дамы, традиционно одетые в чёрные платья, украшенные белыми кружевами и прикрытые ажурными мантильями — чёрными у сеньор и белыми или кремовыми у сеньорит. Заметив полностью пустой ряд скамеек, дон Себастьян отпустил рукав Анри и свернул туда, в полной уверенности, что тот последует за ним. Торговец, заметив, что ему придётся пройти мимо двух богато одетых дам явно дворянского происхождения, ещё за пять шагов начал раскланиваться. Одна из них, склонив голову, покрытую белой мантильей, погрузившись то ли в молитву, то ли размышлениям, не обращала внимание на окружающее. Зато другая, что сидела ближе к проходу, оживлённо крутила головой с бежевой мантильей в поисках знакомых да и просто от любопытства. Заметив двух богато одетых мужчин, она дала знать своей соседке.

Та повернула к ним лицо, прикрытое густым кружевом мантильи, и произнесла нежным и, как показалось торговцу, знакомым голосом:

— Сеньора Лаура, это ведь сеньор Анри! Какая приятная встреча! Мне кажется, у него нет своего бревиария? Ничего страшного, передайте ему мой! — с этими словами девушка протянула спутнице, явно исполняющей обязанности дуэньи, маленькую пухленькую книжечку в кожаном переплёте. Сеньорита Лаура послушно передала молодому человеку бревиарий.

Опешивший от неожиданности Анри не сразу узнал дочь губернатора, прикрывшую лицо мантильей. В замешательстве он посмотрел на наблюдавшего за ним дона Себастьяна, ища у него взглядом помощи, и тот не заставил себя упрашивать:

— А как же вы, сеньорита? — спросил он вместо смутившегося торговца, которому не по чину было задать такой вопрос.

— Не беспокойтесь, сеньор Анри, — ответила контесса, продолжая обращаться к судовладельцу, словно спрашивал он. — Нам с сеньоритой Лаурой хватит и одного, тем более что она почти весь бревиарий знает наизусть.

— Ваша милость очень добра ко мне, — наконец-то молодой человек сумел взять себя в руки и выдать вразумительную фразу, принимая книгу и низко кланяясь.

Возможно, говорливая дочь графа Альменара сказала бы ещё что-нибудь, но в этот момент клирик прокашлялся, перекрестился и под сводами нефа разнёсся его зычный голос:

— Патер ностер, кви эс ин целис/84/ ...

И верующие хором подхватили:

— Санктифицетур номен туум/85/...

Анри, благодаря учёности отца знавший латынь, хорошо понимал смысл произносимого и с упоением вторил:

— Адвениат регнум туум, фиат волюнтас туа, сикут ин цело эт ин терра/86/....

Закончив молитву к Отцу Небесному, клирик нараспев начал восхваление Матери Божьей:

— Аве Мариа, грациа плена/87/...

— Доминус текум: бенедикта ту ин мулиерибус/88/, — полетел под сводами барион дона Себастьяна, сливаясь с голосами прихожан.

— Эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус/89/, — присоединился к ним нежный голосок контессы.

Не успело затихнуть громкоголосое "Амен", как клирик поднял кверху руки и воскликнув:

— Аллилуйя/90/! — затянул гимн девятого часа "Всех вещей Творец всесильный".

После этого все прихожане поднялись, сложили молитвенно руки и, опустив головы, благоговейно стали внимать словам песнопения несмотря на то, что смысл его понимали лишь избранные, знавшие язык Вергилия/91/ и Тертуллиана/92/.

Как только свода достигло гортанное:

— Переннис инстет глориа/93/!

К клирику тотчас же присоединился хорал из наоса:

— Преста, Патер пииссиме/94/...

Разбавляя женское пение своим мужественным голосом, Анри всей душой внимал смысл гимна: "Что с единородным Сыном и с Утешителем Духом во все веки вместе правишь...".

Когда раскатистое "Амен" завершило песнопение, прихожане вслед за клириком осенили себя крестным знамением и, заскрипев деревянными лавками, сели на свои места.

Прокашлявшись, клирик велел имеющим бревиарии открыть их на псалме 118 и дождавшись, когда богатые и грамотные особы найдут нужное, указав на сидевшего в первом ряду наоса сеньора, попросил его прочесть стих сто двадцать девятый. Мужчина кивнул убелённой сединами головой и начал с выражением нараспев читать:

— Мирабилиа тестимониа туа/95/...

Открыв данный ему контессой бревиарий, Анри вначале добросовестно следил за чтецом, но рождённые гимном мысли постепенно оттеснили псалом на задний план. Вкладывая в песнопение всю свою искренность, успешный торговец знал, что ему есть за что посылать Всевышнему благодарности. Но вот почему к нему Господь так благосклонен? На его руках уже немало крови, правда, пиратской и врагов Испании, но где та грань, которая отделяет убийцу от героя-защитника? Для испанцев он сейчас герой, зато для англичан и французов такой же убийца, как для него самого те, кого он — Эль Альмиранте — или топил, или же передавал в руки испанского правосудия, не жалевшего для морских разбойников пеньковых "корват/96/". Если прав падре Игнасио, то Анри не стоит ломать над этим вопросом голову, потому как праведный католик, убивающий протестантов и продавших души врагу рода человеческого всякое отребье, делает богоугодное дело. Но как же быть тогда с пятой заповедью Декалога/97/ "Не убий"? И почему так часто, глядя на лица пленных, Анри испытывал к некоторым жалость? Почему после особо кровавых боёв приходят к нему во сне муки совести за пролитую кровь?

Анри понимал, что вновь спрашивать падре о терзающих душу сомнениях не стоило. Осознание, что вряд ли он найдёт ответы заставляло его ещё более рьяно уходить в молитву. Но почему Господь, знающий всё обо всех, проявляющий благосклонность и державший над ним свою охранную руку, не может даровать ему — верному слуге — ещё одну милость — ответы на скопившиеся к Всевышнему вопросы? Или же почему хотя бы не лишит его сомнений? Разве бог не всемогущ?

Неожиданно дон Себастьян потянул его за рукав. Анри вздрогнул, вернувшись из своих мыслей в литургию.

— Ваша очередь, адмирал!

Погрузившись в размышления, Анри перестал следить за чтецом и потому сейчас торопливо пробегал глазами по строкам, пытаясь угадать, с какого места ему надобно продолжать чтение. На помощь пришёл дон Себастьян. Наклонившись к Анри, он ткнул пальцем в нужное место и тут же сильный красивый голос Эль Альмиранте наполнил своды, прося у бога твёрдости веры и защиты от беззаконий:

— Грессус меос дириге секундум элоквиум туум/98/...

После четвёртого стиха клирик остановил торговца и передал слово контессе Исабель. Когда звонкий девичий голос стал напевно воздавать хвалу справедливости Всевышнего, Анри передал бревиарий дону Себастьяну, полагая, что его миссия уже выполнена. Вначале он, усердно вслушиваясь в хвалоспевы, мысленно подпевал чтецам, затем снова позволил себе предаться размышлениям, сжимая в руках бревиарий, возвращённый аристократом.

Слушая восхваления божественной справедливости, Анри невольно вспоминал всё, что ему пришлось пройти, и невольно задавался вопросом — чем Господа прогневала его пятилетняя сестра, что он позволил какому-то ублюдку разрубить её? Почему Всемогущий не защитил ни её, ни братьев, хотя они не учинили ничего злого в своих коротких жизнях? И кто тогда спас его жизнь — бог или случайность?..

Анри был достаточно умён, чтобы понимать, что делиться с кем-нибудь сомнениями, время от времени одолевающими его, может быть опасно. Не вызывал у него доверия и падре Игнасио. Было в нём нечто фальшивое, неискреннее. Поэтому даже на исповеди Анри не выходил за рамки обычной формулы: "Грешен я, отче! Отпусти мне грехи мои!". А регулярные и щедрые пожертвования избавляли его от каких-либо вопросов. Но как же хотелось пытливому уму услышать объяснения вызывающих доверие и уважение людей почему, например, Творец, уничтожив великим потопом погрязший во грехе мир, позволил потомкам спасённых им праведников вновь пойти по тому же пути? Увы, таких мудрых людей торговец не знал. Иначе он бы спросил их и о том, почему в этом мире так много страданий и так мало справедливости, почему умирают малые дети, единственный грех которых лишь в том, что они пришли в этот мир, и почему для общения с Вездесущим даже истинно и истово верящим нужны посредники?

"Потому что религия — опиум для народа!" — вдруг прозвучал в его голове совершенно ясный ответ. Анри даже оглянулся на дона Себастьяна — не он ли это был, хотя понимал, что странный голос, проникший в его мысли, не мог принадлежать капитан-лейтенанту. Да и не стал бы благочестивый аристократ разговаривать во время литургии, тем более отвечать на незаданный вопрос.

"Священники обманывают людей, делая их с помощью религии послушным стадом!" — услышав продолжение крамольных мыслей Анри несколько раз перекрестился, недоумевая, как может Нечистый обращаться к нему в Храме Божьем? Ведь кто иной, если не соперник Всевышнего, может нести такую ересь? Но таинственный голос продолжал: "Вот почему церковь запрещает мирянам читать Библию? Что такого опасного могут они узнать в ней?". "Человек несведущий не способен правильно понять Святое Писание, — невольно вступил Анри в спор с этим чужеродным и пугающим голосом в его голове, но тут же спохватился: — Кто ты? Чего тебе от меня нужно, и как смеешь ты беспокоить меня в этом святом месте, да ещё и во время богослужения?". "А разве храм не место, где верующие должны получать ответы на все вопросы?" — парировал голос. "Тогда ответь мне, кто ты? — настаивал Анри, всё сильнее втягиваясь в диалог в своей голове. — Господи, не лишился ли я рассудка?" — мелькнула явно его собственная мысль. "Нет, ты совершенно здоров, — почти сразу же последовал ответ. — Ты говоришь сам с собой, а не с Нечистым. Люди — творения божьи, и в каждом есть частица его. Но у большинства она спрятана очень глубоко в душе, и некоторые проживают жизнь, не узнав о ней. Но не ты. Ты разбудил своё глубоко спрятанное "Я", знающее ответы на многие твои вопросы. Спрашивая себя, ты всегда получишь ответ. Если он покажется тебе странным или не понравятся — всё равно прислушайся к нему, потому что он всегда будет правдивым".

Почувствовав на себе пристальный взгляд, Анри повернулся в сторону дона Себастьяна и встретился с ним глазами. Даже в полумраке можно было заметить в них тревогу.

— Вы в порядке, адмирал? — тихо спросил аристократ, наклонившись прямо к уху своего работодателя.

Анри кивнул.

— Какие же слова этого псалма так удивили вас, сеньор Анри? — продолжал шёпотом проявлять беспокойство дон Себастьян.

— Кажется, я его прослушал, — так же шёпотом ответил Анри.

— Что же отвлекло вас? — не унимался аристократ.

— Мысли о боге и враге его, — уклончиво ответил Анри шёпотом и при этом заметил краем глаза, что изящная фигурка контессы сильно наклонена вперёд. Разговор сидящих перед ней мужчин, очевидно, интересовал её куда больше, чем стих о откровениях божьих, читаемый немолодой сеньорой где-то сзади. Заметил это и дон Себастьян. Прекратив расспросы, он выровнялся и устремил взор на клирика, поднявшего руки для завершающей чтение псалмов фразы:

— Серве боне ет фиделис интра ин гаудиум Домини туи/99/.

Анри, так же сосредоточившись на клирике, одновременно прислушивался и к себе, но таинственный голос больше не объявился. "Похоже, я задавал себе слишком много вопросов, и это позволило Нечистому искушать меня в вере моей, — решил он и на всякий случай дал себе слово больше не терзаться сомнениями. — Наверное, всё же прав был падре Игнасио — не стоит сомневаться в делах своих, коль чинишь их с чистыми помыслами. Всё в руках Господа, и не стоит его лишний раз беспокоить вопросами".

И Анри с умиротворением погрузился в латинские слова антифонов — с детства знакомые двустишия, которые клирик начинал громкоголосо, чётко выговаривая слова древнего языка, и которые публика нефа продолжала слегка вразнобой, кто читая по бревиарию, а кто на слух.

— Амен! — вскоре загремело под куполом храма и люди поднялись со своих мест для завершающей молитвы.

Когда по завершению "Отче наш" затих последний "Амен" и все осенили себя крестным знамением, клирик сложил свой огромный псалтырь, и люди стали расходиться.

— Ваша милость позволит вернуть ей бревиарий? — обратился Анри к дочери губернатора, и не поднимая глаз протянул дуэнье книгу.

— Оставьте его себе, сеньор Анри. Пусть это будет моим ответным подарком вам за сладости, — нежно проворковала графская дочь и дала знак дуэнье вернуть бревиарий торговцу.

— Доброта вашей милости сравнима лишь с её непревзойдённой красотой, — вновь поклонился Анри и, приняв книжечку от сеньориты Лауры, засунул её себе за широкий атласный пояс.

— О, я не без умысла, сеньор Анри! — в нежном голосе девушки послышался оттенок озорства. — Я хотела бы посмотреть ваш замечательный корабль! Вы же проводите меня к нему?

— Мне очень жаль, если я огорчу вашу милость, но, увы, это невозможно, — совершенно искренне ответил торговец.

— Почему вы отказываете мне, сеньор Анри? — в голосе контессы появилась обида.

— Прошу вашу милость простить меня, ибо в моих словах нет злого умысла. Разве бы я посмел отказать вашей милости? — голос молодого человека звучал неподдельно расстроенным. — Просто мой флагман сейчас в доке лежит на боку, и на него никак нельзя попасть.

— Как жаль! — грустно вздохнула девушка. — Ну что же, тогда, надеюсь, вы хотя бы проводите нас с сеньоритой Лаурой во дворец?

— Сочту за честь, — опять с поклоном ответил Анри. — Прошу позволения ваших милостей представить им моего спутника.

Ожидая ответа с опущенной головой, молодой торговец не видел, что дон Себастьян удостоился наконец-то внимательного осмотра. Видимо, оставшись довольной увиденным, дочь губернатора дала своё согласие и Анри представил ей аристократа. Получив от аристократа учтивый поклон, сеньорита Исабель ответила грациозным реверансом и, назвавшись, протянула дону Себастьяну ручку для поцелуя.

— Позвольте, сеньоры, представить вам сеньориту контессу Лауру Альварадо-и-Феррер, мою тётушку, — указав на свою молчаливую немолодую спутницу со следами былой красоты на лице, проворковала сеньорита Исабель.

После того, как дуэнья благосклонно приняла от мужчин вежливые поклоны, в ответ милостиво позволив им поцеловать руку, контесса Исабель взяла её под руку и направилась к выходу. Анри и дон Себастьян многозначительно переглянулись и отправились следом за дамами.

15.

Оказавшись на улице, контесса бросила дуэнью и, обернувшись к мужчинам, спросила:

— Скажите, сеньор Анри, а вам приходилось видеть морских чудищ? Я читала в "Морском бестиарии", что в пучинах есть много ужасающих тварей, способных утащить на дно даже самый большой корабль!

Анри задумался: "Стоит ли рассказывать наивной и наверняка впечатлительной девушке о той встрече неподалёку от Бермудских островов, которую я хотел бы забыть, как страшный сон? Может, отшутиться?" ...

Заметив его колебания, контесса совершенно верно истолковала сомнения молодого морехода. Подойдя ближе, она встала перед ним, опустившим, согласно правилам, глаза и неожиданно твёрдым голосом, сказала:

— Вы боитесь испугать меня, сеньор Анри? Не волнуйтесь, я не из пугливых!

"А она с характером! В отца!" — проникся вдруг молодой человек уважением к этой хрупкой дворянке.

— Ну что же, если ваша милость желает, тогда я расскажу ей о огромном чудище, встреченном мною примерно год назад.

Анри ненадолго замолчал, собираясь с мыслями и вызывая воспоминания из самых дальних уголков памяти.

— Я тогда отправился с частью своей Победоносной армады сопроводить караван нидерландских купцов, шедших из Виллемстада в Новый Амстердам. На обратном пути у Бермудских островов мы попали в штиль. В ожидании ветра прошёл целый день. Но и когда пришла ночь, ветер не появился. Полная луна освещала покрытое лишь мелкой рябью море. Вдруг вперёдсмотрящий доложил, что видит прямо по курсу на расстоянии пол кабельтова большое светящееся пятно в воде и что оно двигается в сторону "Победоносца".

Анри снова замолчал, вспоминая. Девушка стояла так близко, терпеливо ожидая продолжения, что он слышал, как она затаила дыхание. Из задумчивости мужчину вырвала читающая охранную молитву путников и накладывающая на себя крестные знамения дуэнья. Анри глубоко вздохнул и продолжил:

— Все, кто мог, кинулись на нос корабля.

— А вы? — едва слышно задала вопрос сеньорита Исабель.

— И я тоже, ваша милость. Поднявшись на полубак, я тоже увидел это огромное пятно. Оно быстро приближалось и через несколько минут "Победоносец" вошёл в огромный круг, жёлтый, как утонувшая в море луна. Только в отличие от ночного светила в центре этого круга был ещё один, чёрный. Всмотревшись, я понял, что это был не просто круг света, это был огромный глаз!

При этих словах контесса громко ахнула и прижала руки к груди, а дуэнья снова произнесла молитву и перекрестилась.

— И что вы сделали, сеньор Анри? — тихо спросила сеньорита Исабель.

— Ничего. Всё, что я мог — это продолжать смотреть и молиться. Я много раз слышал рассказы про Кракена, но, признаюсь вашей милости, я никогда в них не верил. И вот я смотрел ему прямо в глаз, а он смотрел на меня.

Анри опять помолчал, мысленно вернувшись в ту ночь. По его телу пробежала едва заметная дрожь. Неожиданно для всех нарушила молчание дуэнья:

— И что было потом?

— Он моргнул.

Вскрик удивления, смешанного с ужасом, вырвался у обеих сеньорит.

— А потом этот глаз стал уходить в глубину под "Победоносцем". И тогда мы увидели его длинные щупальца. Они поднялись выше грот мачты и медленно ушли в воду под килем.

— Вам было страшно, сеньор Анри? — участливо спросила девушка.

— Да, — честно ответил молодой человек. — Было. Особенно когда я представил, что это чудище могло сделать с моим кораблём.

Контесса Исабель перекрестилась и вдруг, нарушая этикет, положила свою горячую ладошку на непокрытую перчаткой левую руку Анри, лежавшую на эфесе роперы, и крепко сжала её:

— Господь не допустил бы этого, сеньор Анри!

— Почему? — искренне удивился тот, сжав с силой эфес, надеясь, что контесса осознает свою оплошность и отпустит его руку раньше, чем это заметят дуэнья и дон Себастьян.

Также нарушая правила, Эль Альмиранте ненадолго поднял глаза и взглянул на лицо контессы Исабель. Их взгляды на мгновение встретились, ввергнув обоих в краску смущения. Нежная ручка девушки соскользнула с руки мужчины.

— Вы очень хороший человек, сеньор Анри, — мягко сказала сеньорита Исабель. — Я знаю это от своего отца, а он умеет разбираться в людях. А ещё я знаю, что хороших людей Господь бережёт, потому что дорожит ими.

Анри, уже справившись со смущением, вновь уставился на подол чёрного шёлкового платья сеньориты, слегка поклонился, прижав к груди правую руку и учтиво произнёс:

— Благодарю вашу милость. Если она права, то в таком случае нам можно ничего не бояться, не так ли, дон Себастьян?

— Истинная правда! — с совершенно серьёзным видом подтвердил аристократ. — Даже Кракен понял, что мы под охраной Господа, и не тронул нас!

— Вы тоже его видели? — почти одновременно спросили контессы.

— Так же, как сейчас вижу вас, сеньориты! — ответил аристократ.

— А что было потом, сеньор Анри? — снова повернувшись к торговцу спросила контесса.

Тот пожал плечами:

— Ничего. Утром задул попутный ветер, и мы отправились домой.

Наступила тишина. Женщины обдумывали услышанное, а мужчины вспоминали пережитое.

В этот раз всех из раздумий вывел Анри:

— Думаю, дома вашу милость уже заждались.

— Вы так торопитесь от меня избавиться, сеньор Анри? — засмеялась контесса Исабель, — Неужели вам так неприятно моё общество?

— Разве общение с вашей милостью может быть неприятным? — молодой человек ощутил, как его обдало жаром и снова смутился. — Я польщён вниманием вашей милости, но не смею отнимать её драгоценное время.

— Я готова для вас найти его сколько угодно! — тихо сказала девушка.

Анри застыл. Даже не зная всех тонкостей строгого испанского этикета он понимал, насколько отважным было это признание. Чувство глубокого уважения смешалось с жалостью. Мысли галопом понеслись в голове. Он не знал, что ответить дочери графа Альменара. "Господи, что же мне сейчас делать?" — послал он к Всеведущему отчаянный вопрос. Услышав шорох шёлка, молодой человек поднял глаза и увидел, как поникшая контесса медленно продвигается к застывшей соляным столпом дуэнье. Внезапно прилив жалости захлестнул сердце Анри. Понимая, что сильно затянул паузу, он окликнул девушку:

— Ваша милость!

Она остановилась и обернулась.

— Я всего лишь необразованный плебей, недостойный внимания вашей милости, кровью и потом зарабатывающий на жизнь. Я уверен, что у такой благородной и замечательной сеньориты, как ваша милость, есть немало действительно достойных поклонников среди настоящих кабальеро.

Резко развернувшись, контесса Исабель быстро приблизилась.

— Вы заблуждаетесь, сеньор Анри. — тихо сказала она. По едва заметному дрожанию её голоса молодой человек понял, что она сдерживает слёзы. — Ваши рассуждения о том, кто достоин моего внимания, а кто нет — ошибочны, — продолжала сеньорита Исабель, вглядываясь в опущенное лицо Анри и пытаясь угадать его мысли. — Вы не подумали о том, что это Господь вкладывает в сердце женщины чувство к мужчине, делая его либо наградой, либо наказанием. Поверьте, сеньор Анри — я всегда была послушной дочерью и хорошей католичкой и никогда ничем не прогневала своего отца. Потому я уверена, что Господу незачем наказывать меня или испытывать. Стало быть, мужчина, на которого он указал мне, не может быть недостойным. Что же касается поклонников... — контесса Исабель задумалась на некоторое время, видимо, подбирая правильное слово. — Скажите, сеньор Анри, вы знали, что я креолка?

Анри, получивший уже не первое потрясение за последний час, лишь грустно покачал головой, но, спохватившись, что это невежливо, тихо ответил:

— Нет, ваша милость, не знал. Но какое это может иметь значение для дочери графа?

— Очень большое, сеньор Анри. Мало того, что я родилась в Пуэрто-Вьехо-де-Таламанка/100/, но ещё и моё приданное будет намного меньше, чем у сестры. Спросите потом у дона Себастьяна, много ли у меня шансов найти "достойного" мужа. Надеюсь, он будет столь любезен, что объяснит вам это, — конец фразы был сказан в сторону нахмурившегося аристократа.

Анри тоже посмотрел на своего спутника. Тот молчал. Зато подала голос дуэнья:

— Исабель, дорогая, нам надо идти. Во дворце уже непременно заметили наше слишком долгое отсутствие. Вы же не хотите, чтобы ваша матушка послала отряд солдат на наши поиски? — с этими словами сеньорита Лаура приблизилась к своей подопечной и, схватив её под руку, попыталась утащить в сторону губернаторской резиденции. Но девушка вырвалась и снова повернулась к застывшему со склонённой головой мужчине:

— Почему же вы молчите, сеньор Анри? — в её голосе слились мольба, надежда и отчаяние.

— Я не знаю, что ответить вашей милости, — честно сказал Анри и вопреки этикетным формальностям посмотрел в лицо девушки, стараясь поймать её взгляд.

— Тогда я не буду торопить вас, сеньор Анри. Но только поклянитесь мне, что это не последний наш разговор! — в этот раз она взяла его за руку, державшую перчатки, и крепко сжала ему кисть.

— Клянусь честью моей матери, ваша милость! Я обязательно приду к вашей милости, чтобы завершить этот разговор.

— Я буду ждать, сеньор Анри, — тихо сказала сеньорита Исабель, ещё раз сильно сжала его руку и, повернувшись к дуэнье, вдруг жёстким приказным тоном бросила: — Пойдёмте, сеньорита Лаура. Нас действительно заждались, — сделав пару шагов, девушка обернулась и так же твёрдо сказала в сторону мужчин: — Благодарю вас, сеньоры! Дальше вы можете не провожать нас, — и, взяв дуэнью под руку, направилась во дворец с высоко поднятой головой — гордая и отчаянная.

Некоторое время мужчины стояли, будто пригвождённые к земле, но когда контессы отошли на небольшое расстояние, не сговариваясь отправились следом, полные решимости довести до конца долг кабальеро.

Пока обе дамы не скрылись под аркадой, Анри и дон Себастьян шли молча. И лишь когда две облачённые в чёрное женские фигуры исчезли за тяжёлой дверью, Анри повернулся к своему спутнику.

— Думаю, нам надо выпить, — голос молодого человека прозвучал сухо, словно у него действительно высохло в горле. — Вы составите мне компанию, капитан?

Аристократ кивнул и показал рукой в направлении, противоположном трактиру "У Сандро":

— Две улицы отсюда есть таверна "Кордовский бык", там всегда мало народа, к тому же там варят отличное пиво.

— Ведите, капитан.

И тот повёл...

16.

В таверне было пусто — время обеда давно прошло, а время ужина ещё не наступило. Рабочие — завсегдатаи этого заведения были заняты своими обязанностями, а моряки предпочитали кантоваться поближе к порту и загородным борделям. Зал был небольшим и довольно чистым. Высокий худощавый хозяин подрёмывал, облокотившись о деревянную колонну у тлевшего очага. Заслышав входящих, он приоткрыл глаза и, осмотрев двух забредших в его владения богатых сеньоров, встрепенулся и услужливо засуетился.

Заняв небольшой столик, приставленный к окну и уютно отделённый от остальных полотняной портьерой, явно рассчитанный на беседу без любопытных глаз, мужчины заказали у тавернщика пиво. Пока тот бегал за сим пенным напитком, одинаково популярным среди всех сословий Испании, посетители сидели молча, наблюдая за бившимся в окно жуком.

Уже немолодой сеньор Бенито оказался расторопным и мигом вернулся к богатым посетителям с двумя кувшинами, прикрытыми ещё тёплыми ароматными кукурузными лепёшками.

Отхлебнув несколько раз из глиняной кружки действительно отличное пиво, Анри, наблюдая за доном Себастьяном, понял, что тот не начнёт разговор первым. Сделав ещё один глоток, с решимостью ныряльщика, ухватившего большой камень, Анри прыгнул в неприятную ему тему, как в глубину:

— Так что вы должны рассказать мне о перспективах замужества контессы Исабель, капитан?

Дон Себастьян, отпивая свою порцию хмельного напитка маленькими глотками и отщипывая лепёшку, поставил кружку на стол и, делая вид, что наблюдает за всё ещё пытающимся пробиться наружу жуком, ответил:

— Род Альменара не самый славный, к тому же то, что граф застрял здесь, в бедном Белизе, свидетельствует о том, что при дворе у него не так уж и много влиятельных друзей. Это сильно снижает количество желающих породниться с ним. Если же к тому придать слова сеньориты Исабель о небогатом приданом, да ещё и тот факт, что она родилась в колонии, даже то, что контесса очень красива, её шансы выйти замуж за титулованного дворянина печально малы. Однако контесса немного кривила душой, намекая на то, что ей не найти мужа благородного происхождения. По землям Испании и её заморских колоний бродит немало менее счастливых отпрысков из знатных семейств, имеющих лишь громкое имя. Вот для таких идальго креольское происхождение сеньориты Исабель будет гораздо менее значимым, чем содержимое её сундуков. Контесса явно хотела подтолкнуть вас на более решительные действия, дав понять, что они не будут тщетными. Учитывая расположение девушки, ваше богатство и то, что граф не скрывает своих симпатий к вам, сеньор Анри, у вас есть весьма неплохая перспектива жениться на дочери губернатора. Да и согласно понятиям чести, будь вы дворянином, после сегодняшнего откровения сеньориты Исабель вы были бы просто обязаны жениться на ней, — только закончив длинную тираду дон Себастьян взглянул на своего собеседника.

— Я не люблю её, — с нескрываемой грустью в голосе ответил Анри. С минуту он сидел, глядя в кружку, но потом поднял глаза на капитан-лейтенанта и задал ему свой вопрос: — А почему бы вам не жениться на дочери губернатора, дон Себастьян? Вы ведь тоже не из счастливчиков, родившихся первыми у родовитого отца?

От неожиданности дон Себастьян не донёс к губам кружку с пивом. Поставив её снова на стол, он пожал плечами и как всегда очень тихо ответил:

— Не могу.

— Почему? — искренне удивлённый таким лаконичным ответом поинтересовался Анри.

Аристократ обдумывал свой ответ, глядя в окно. Потом повернулся к Анри:

— Хорошо, я отвечу вам, но откровенность за откровенность. Вы согласны?

Анри кивнул:

— Справедливо! И так, вы первый. Почему?

— Я уже женат.

Анри ожидал услышать всё, что угодно, но только не это. Прочитав на лице собеседника, какое впечатление произвёл на него ответ, дон Себастьян улыбнулся и, сложив на груди руки, давая понять, что его рассказ будет длинным, начал свою историю:

— Мой отец — дон Фернандо Альварес де Толедо и Мендоса, шестой герцог Альба. После смерти своей первой жены он женился на моей матери — Каталине Пименталь и Понсе де Леон. В первом браке у отца родился мой старший брат Антонио Альварес де Толедо и Энрикес де Рибера, будущий седьмой герцог Альба и так далее — у отца много титулов. Я же, как младший, мог рассчитывать лишь на скромный пенсион до смерти отца и небольшое наследство после смерти матери. Учитывая то, что я единственный ребёнок своей матери, а у моего брата до сих пор нет наследника, семья решила нарушить древнюю традицию и вместо служения богу меня стали готовить к карьере военного. Однако мать хотела обеспечить мне более безопасную и сытую жизнь и уговорила отца женить меня на богатой вдове и пристроить на уютное место при короле, — при этих словах дон Себастьян тяжело вздохнул и отвернулся к окну. Немного помолчав, он продолжил: — Отец исполнил настоятельную просьбу матери и нашёл для меня невесту довольно быстро. Это была вдова дворянина, трагически погибшего на службе у его величества Филиппа IV — дона Хосе де Соррибас и Ровиры. Отца не смущало, что я хотел принять постриг, как и то, что донья была старше меня и у неё была дочь от первого брака. Главное, что у неё был большой дом в Берге, деньги и, поскольку до замужества она была мениной/101/ королевы, имела благосклонность Её Величества. Моё мнение, как вы понимаете, сеньор Анри, не интересовало ни мою мать, ни тем более моего отца. Он сам обсуждал условия брака с молодой вдовой, которая не посчитала нужным даже познакомиться со мной до свадьбы. Я не посмел противиться воле родителей и вместо вступления в монастырь вступил в узы супружеские, — дон Себастьян замолчал, отвернувшись к окну.

Догадываясь о том, какие чувства в душе аристократа всколыхнули воспоминания, Анри не торопил его. Внешне капитан-лейтенант сохранял присущую ему невозмутимость, однако лёгкий румянец, проступивший на лице, выдавал накал страстей, бушующих внутри. Наконец, дон Себастьян справился с эмоциями и, оторвавшись от созерцания бьющегося в окно жука, продолжил свой рассказ привычным для него тихим и спокойным тоном:

— Должен заметить, адмирал, что если контессе Исабель отец дал волю самой выбирать супруга, то ей несказанно повезло. В благородных семействах это не принято. Обычно такое решается ещё до рождения или же сразу после него. Я был исключением, поскольку изначально мне предназначалось служить Господу. Но, похоже, у Отца Небесного были на меня иные планы, ибо лишь по воле его могла быть нарушена семейная традиция. Вместо монаха я должен был стать придворным, женившись на бывшей менине. Однако свою жену я видел в первый и последний раз пред алтарём. Так что вот уже почти три года, как я женат, — тихий голос дона Себастьяна был неприкрыто грустным. Сделав небольшую паузу, он снова повернулся к окну и продолжил: — Отец весьма осерчал на меня за то, что я спешно покинул Испанию и лишил меня пенсиона, так что всё, что мне досталось от женитьбы — это двадцать тысяч дублонов приданого, которое, впрочем, мне здесь недоступно. Правда, когда мы были последний раз в Гаване, я узнал, что моя жена проявила обо мне неслыханную заботу и регулярно посылала на моё имя пятьсот песо два раза в год.

— И как же зовут эту сеньору? — всё ещё не придя в себя от изумления, спросил Анри.

— Разве я не сказал этого? — теперь удивление было в голосе дона Себастьяна.

— Нет. Я был предельно внимателен.

— Донья Теодора Ортаффу-и-Парреньо, сеньора де Альварес де Толедо, — ответил капитан-лейтенант и допил своё пиво залпом.

— Возможно, вам всё же стоило узнать её лучше, — задумчиво произнёс Анри, — что-то мне подсказывает, что это достойная женщина и она не заслужила такого отношения с вашей стороны.

— Возможно. Но теперь я уже не изменю этого. Может статься, что ей снова повезёт овдоветь и в этот раз она будет более осмотрительна в выборе мужа.

Анри покачал головой:

— Это жестоко, дон Себастьян.

Аристократ неопределённо пожал плечами и налил себе ещё пива.

— Сейчас моя очередь на вашу откровенность, сеньор Анри. Кстати, я полагаю, что конфиденциальность этого разговора подразумевается сама собой?

Анри кивнул и замер в ожидании встречного вопроса.

— Когда вы сказали, что не любите контессу Исабель, это прозвучало так, как будто вы хотели сказать, что любите другую. Это так?

Анри опять кивнул в ответ и допил пиво. Налив из кувшина ещё, он стал ждать продолжения допроса, бьющего по самому больному месту в его душе.

— Кто эта счастливица?

Анри тяжело вдохнул. Теперь он тоже долго смотрел на несчастного жука, всё ещё борющегося за свою свободу. Наконец, кроша пальцами отломанный кусочек лепёшки, продолжая наблюдать за жуком, ответил:

— Помните, примерно полгода назад мы захватили два английских фрегата и линейный корабль, сопровождаемые тремя приватирами?

Теперь кивнул дон Себастьян, но не сразу, так как памяти понадобилось время.

* * *

...Победоносная армада тогда крейсировала возле Пуэрто-Рико. Проходя между островками Кайо Ратонес и Кайо Лобос, марсовые увидели английскую эскадру. Англичане шли острым курсом, тогда как армада Анри шла бакштаг. Увидев превосходящего по силе противника, английский флагман, пятидесятипушечный линейный корабль "Монк" пошёл на разворот оверштаг, пытаясь сбежать, в то время как два фрегата "Элизабет" и "Приключение" совместно с тремя пиратскими кораблями готовились принять бой, чтобы дать время "Монку" уйти. Глядя на такие действия врага Анри тогда предположил, что на флагмане есть нечто очень важное, что нужно было спасти любой ценой. Отправив на перехват "Монка" фрегаты "Решительный" и "Упорный", адмирал ринулся в бой с оставшимися кораблями на английско-пиратскую эскадру. Бой был недолгим: пираты сразу же попытались бежать, бросив своих "кормильцев" на произвол испанцев, но ветер был не на стороне безбожников, и их взяли на абордаж галеонами. Зато английские фрегаты сражались достойно, однако шансов у них не было. Потеряв немалое количество матросов и солдат, англичане сдались, как только "Монк" поднял белый флаг и умирать за его спасение уже не имело смысла. Дон Себастьян не особо запомнил этой бой, но вот каких важных пленных доставили на "Победоносец" и привели пред взор Эль Альмиранте со сдавшегося практически без боя "Монка", это дон Себастьян вспомнил. Кроме капитана-коммодора Джейсона Пирса была взята в плен и семья лорда Уильяма Хэмптона — жена и младшая дочь, отправленные генерал-губернатором Антигуа и Барбуды в Англию в сопровождении молоденькой ирландской рабыни и нескольких слуг. В Сан-Хуане призовые корабли отремонтировали, переименовали и сформировали из них патрульную эскадру для патрулирования побережья Эспаньолы/101/. Пленённое семейство сэра Уильяма Анри вернул на Антигуа за выкуп, но так как лорд Уильям согласился заплатить лишь за жену и дочь, то офицеры английского флота и поныне ожидают окончания войны в тюрьме Сан-Хуана, а моряки и солдаты уже работают на асьендах и энкомьендах Пуэрто-Рико...

— Так кто же из тех дам покорил ваше сердце, адмирал? — всё ещё пытаясь выловить в памяти лица пленённых тогда женщин, спросил дон Себастьян.

Анри почувствовал, что краснеет и опустил голову. Сейчас впервые он скажет то, что до сих пор боялся признать даже сам себе. И не получится отмолчаться — ведь он дал слово дону Себастьяну быть откровенным в ответ на его откровение. Сделав глубокий вдох, не поднимая головы, Анри, наконец-то ответил:

— Это леди Энн Хэмптон, дочь генерал-губернатора Антигуа и Барбуды.

Дон Себастьян даже присвистнул. Некоторое время оба мужчины молча пили пиво. Первым заговорил аристократ:

— Боюсь, эта птица не вашего полёта, друг мой.

Анри явственно услышал в голосе собеседника сочувствие. Не осталось незамеченным и слово "друг". Но Эль Альмиранте не стал акцентировать внимание на новой форме общения между ним и капитан-лейтенантом, а ответил кратко и ясно:

— Я знаю, — и, выпив залпом своё пиво посмотрел на человека, которому единственному доверил свою самую большую тайну.

— Забудьте о ней, адмирал, — безапелляционно провозгласил аристократ. — У вас больше шансов найти упавшую звезду, чем жениться на дочери лорда Хэмптона. Да и когда вы успели влюбиться? Это же было мимолётное знакомство. Сколько раз вы общались, если не считать трапез в ратс-камере? Но даже если случится чудо — зачем она вам? Я слыхал, что англичанки чересчур чопорны и холодны, как лёд. Другое дело испанки! Если согласитесь принять от меня совет как от человека, искренне симпатизирующего вам и прожившего на этом свете немного дольше вас, я бы посоветовал присмотреться к сеньорите Исабель. Тем более что она не побоялась скомпрометировать себя, признаваясь вам в симпатии.

— Я готов принять искренний совет от симпатизирующего мне философа, но, увы, он бесполезен. Я словно околдован леди Энн и не могу думать ни о какой другой девушке, — голос Анри был непривычно тихим и наполненным печалью. Он бесцельно крутил в руках пустую кружку, глядя при этом на бьющегося в грязное окно жука.

— Всё проходит, поверьте мне, сеньор Анри. Даже для чар нужно постоянно иметь перед глазами объект влюблённости, в противном случае они тают.

— А вам откуда это знать, дон Себастьян? — Анри оживился и даже попытался улыбнуться.

— Кому ещё знать, как действуют чары любви, если не философу, — с едва заметной улыбкой парировал капитан-лейтенант.

— Значит, только размышления и никакого личного опыта? — с ощутимым сарказмом спросил Анри.

— Ладно, раз мы договорились обмениваться откровениями, то да, был у меня личный опыт. Поэтому я точно знаю — расстояние лечит. Пусть не сразу, но всё же, — в голосе дона Себастьяна промелькнула грусть.

Он опять сложил на груди руки и опустил голову. Анри буквально почувствовал, какая глубокая печаль окутала сердце собеседника. Желание расспросить аристократа о том опыте улетучилось — любопытство уступило тактичности. Однако тишина не висела долго: капитан-лейтенант поднял голову и заговорил:

— Адмирал, а почему бы вам не купить титул? Испанская казна давно уже подобна дырявому карману, и Его Величество с присущим ему благоразумием раздаёт новые титулы не только за заслуги, но и за деньги. Почему бы вам не воспользоваться его щедростью и не стать бароном, пополнив ненадолго испанскую казну?

— Я не настолько богат, чтобы затыкать дыры в кармане Его Величества. Тем не менее я вынужден признать, что дворянский титул избавил бы меня от многих проблем, однако принёс бы иные, — покачал головой Эль Альмиранте. — Но кто знает? Возможно, в будущем я вернусь к этому вопросу, — Анри тяжело вздохнул и снова посмотрел в окно.

Упорный большой жук продолжал лезть по квадрату желтоватого стекла и снова падал. Не выдержав, Анри взял его и пошёл к выходу. Немного усилившийся ветерок приятно овевал разгорячённое эмоциями и пивом лицо. Опустив насекомое на траву, Анри улыбнулся, видя, как упорное существо пусть и не своими усилиями, но наверняка не без воли Господа, обретя шанс жить дальше, быстро уползало в густую траву.

— А ведь сеньорита Исабель была права, назвав вас хорошим человеком, — услышал он за спиной голос дона Себастьяна.

— Вы это только сейчас поняли, капитан? — с лёгкой иронией спросил Анри.

— Нет, но сейчас я в этом утвердился, — серьёзно ответил аристократ, подавая Анри его шляпу.

— И в этом вам помог жук? — мягко и уже без сарказма спросил торговец, поглаживая страусовое перо на шляпе.

Дон Себастьян пристально посмотрел на собеседника:

— Знаете почему я не остался тогда с доном Исаси на Ямайке, а пришёл наниматься к вам на корабль?

— Я думал об этом. И не раз, — Анри насадил шляпу и показал рукой на открытую дверь таверны. — Вы заплатили и за меня, капитан?

— Разве не я вас привёл сюда? — дон Себастьян улыбнулся. Его глаза впервые смотрели доброжелательно, без привычной холодности. — И к какому же выводу вы пришли, позвольте поинтересоваться? — озорные искорки сделали вдруг строгое лицо аристократа живым и даже каким-то родным. Анри поймал себя на мысли что он ещё никогда не чувствовал себя так уютно рядом с этим человеком, всегда холодным, словно вырезанным из камня.

— Я решил, что вы ищете приключений, предполагая, что на Ямайке в ближайшее время ничего увлекательного не предвидится.

Дон Себастьян покачал головой, и его лицо снова стало серьёзным.

— Я хотел разгадать секрет вашего успеха, сеньор Анри. Сначала на Кубе, а потом и на Ямайке после вашего чудесного появления о вас много говорили. Сейчас я знаю, что в том, что тогда дошло до меня, была лишь малая толика правды.

— Значит, вы уже разгадали мой секрет? — полюбопытствовал Анри.

— Думаю, я приблизился к его разгадке. Контесса Исабель была права и в том, что бог бережёт вас. Вы поймали перо из крыла Ангела, сеньор Анри.

Анри горько усмехнулся и покачал головой:

— Прежде, чем я получил то, что имею, я слишком много терял, капитан! Да и сейчас не вижу много счастья в том, что в моём сердце образ девушки, которая меня, скорее всего, презирает или ненавидит, а может, и то и другое сразу. Зато я сам стал душевной болью сеньориты, к которой не испытываю ничего более уважения...

— Вы ещё не понимаете, в чём ваше везение. Я уверен, что, сделав выбор, вы в итоге сможете получить любую.

Анри опять горько усмехнулся:

— Разве не вы несколькими минутами ранее сказали мне, что у меня нет никаких шансов быть даже просто рядом с той, которую я полюбил?

— Сказал. И могу повторить. Но ещё я сказал, что вы любимчик Господа. Кто знает, как всё ещё может измениться? Что стоит ему возвысить вас или же снова бросить леди Энн в ваши руки?

— Похоже, вы всё же не так хорошо изучили меня, как думаете, капитан. Если бы такое случилось, и воля божья опять дала мне возможность решать судьбу леди Энн, неужели вы думаете, что я бы воспользовался этим?

Дон Себастьян положил Анри руку на плечо и, поймав его взгляд, ответил:

— Я не сомневаюсь в вашей порядочности, сеньор Анри. Если бы я не знал вашего происхождения, я бы принял вас за дворянина. Ваша образованность, благородные поступки и понятие чести — да вы бы вполне могли выдавать себя за идальго! Вот только с этикетом есть проблемы, но это дело поправимое. Я готов обучить вас всему, что обязан знать и уметь дворянин. А ещё я готов предложить вам свою дружбу. До сих пор я не встречал человека, достойного быть моим другом. Надеюсь, вы не откажете мне. В противном случае мне придётся покинуть вас, — глаза дона Себастьяна блестели, а его голос был серьёзным и взволнованным, как никогда ранее.

Это волнение передалось и Анри.

— Я польщён оказанной мне честью и буду рад называть вас другом, дон Себастьян.

— Себастьян, просто Себастьян, — предложил новый друг и протянул Анри руку.

Анри кивнул и ответил на рукопожатие.

— Я так же благодарен вам за такое лестное мнение обо мне и непременно воспользуюсь вашими услугами учителя, но я не собираюсь выдавать себя за того, кем не являюсь.

— Я уверен, что вам это и не понадобится. Я готов поклясться, что вас ждёт блестящее будущее, а знание хороших манер пойдёт вам на пользу не только тогда, но и сейчас, — голос аристократа снова стал тихим и спокойным.

— Себастьян, скажите, отчего столько благоволения к моей персоне с вашей стороны? — Анри пристально посмотрел в глаза собеседника, — что вам от этого за польза? Чего вы ждёте взамен?

Дон Себастьян не отвёл глаза, выдержав прожигающий насквозь взгляд нового друга.

— Все мы ищем своё место в этом мире. Одних ведёт воля Всевышнего, другим дано самим решать, чем быть полезными Господу. Думаю, что я своё уже нашёл. Оно рядом с вами, Анри. Допускаю, что я не могу пока ответить почему, но я твёрдо убеждён в том, что Господь привёл меня сюда ради вас. Возможно, потому, что вы хотите сделать этот грешный мир справедливее, а я хочу, чтобы у вас это получилось. Ради этого я готов служить вам верой и правдой до конца дней своих и готов прямо сейчас принести вам присягу верности. Вы примите её, сеньор Анри?

Анри задумался: "Что же такого сумел за два года разглядеть во мне этот высокородный человек, который не захотел вести размеренную жизнь придворного, наперекор отцу отправился в Новый Свет и вместо того, чтобы служить королю, готов служить мне?" — но ответ не пришёл.

— Вы уверены в том, что действительно хотите этого? — внимательный взгляд серых глаз старался заметить наименьшее проявление скрытых мыслей на лице аристократа.

— Да, — не колеблясь ни секунды, ответил тот.

— Ну что же, если в вашем желании проявляется воля Господа, значит, так тому и быть.

После этих слов дон Себастьян отступил на шаг назад, бросил наземь шляпу и, вытащив из ножен шпагу, встал на одно колено, взял её двумя руками за лезвие под эфесом, словно распятие, и обратился к Анри:

— Своей родовой честью клянусь быть вашим верным другом, спутником, защитником, учителем, советником и слугой до конца моих дней, до последнего вздоха, и отстаивать вашу жизнь и вашу честь оружием и без него, делами и словами перед кем бы то ни было, будь то человек или сам дьявол.

Анри был поражён. Он осознавал всю значимость и величие момента, но слишком неожиданно и быстро развивались события, начиная со странного и пугающего голоса в его голове во время богослужения, признания сеньориты Исабель и кончая клятвой дона Себастьяна. Да к тому же он просто не знал, как подобает вести себя при присяге верности. Лихорадочно соображая, что надо сделать, чтобы завершить ритуал, не оскорбив стоящего перед ним коленопреклонённого человека, ввергшего в его руки свою жизнь и честь, Анри отдался внутреннему порыву, надеясь, что это воля божья ведёт его. Положив руки на эфес шпаги дона Себастьяна, он сказал то, что пришло из самого сердца:

— Я принимаю вашу клятву, дон Себастьян и благодарю вас за оказанную мне честь. И обещаю вам, что никогда не заставлю вас обратить это оружие против невинных и в ущерб вашей чести. Прошу вас, встаньте!

Себастьян поднялся. На его красивом, исполненном гордости и достоинства лице проступили капельки пота. Он церемониально поклонился, принял из рук Анри свою шпагу и вложил её в ножны. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга. Чтобы как-то завершить этот торжественный момент, Анри протянул руку Себастьяну. Тот ответил на рукопожатие сильно, по-мужски, скрепляя новый уровень отношений между двумя людьми, чьи жизни отныне будут неразрывно связаны.

17.

Солнце медленно катилось вниз, золотя небо. Идти на званый ужин к Фернандо было ещё рано, а возвращаться в таверну не хотелось. Анри предложил Себастьяну снова прогуляться, но на этот раз посетить ремонтный док, чтобы убедиться, что ремонт кораблей идёт обещанным губернатором темпом.

Жар постепенно спадал, но воздух был по-прежнему влажен и тяжёл. Мужчины неспешно шли в сторону моря, храня молчание. Неожиданно Анри остановился и повернулся к спутнику:

— И всё же я не могу понять, почему вы решили, что ваша судьба быть рядом со мной, Себастьян. Прошу вас, избавьте меня от мучительных и, скорее всего, бесплодных размышлений.

Себастьян подошёл ближе к Анри чтобы увидеть его глаза, и сказал:

— Помните тот день, когда ваша армада появилась на Ямайке, решив исход битвы?

— Помню.

— В тот момент, когда вы открыли огонь по английским кораблям, я прощался с жизнью в своей последней, как я тогда думал, молитве. Вы явились из ниоткуда, как ответ Небес на мою мольбу. Если бы не вы с вашей армадой, не стоять мне сейчас здесь, рядом с вами. Уже тогда я подумал, что это знак свыше, но, чтобы понять, что Господь им хотел сказать, мне понадобилось время. Много времени.

Глаза аристократа блеснули, а всегда тихий и бесстрастный голос был возбуждён.

— Не мне оспаривать знамения, но в моём появлении тогда не было ничего божественного, Себастьян, — спокойно сказал Анри, внимательно наблюдая за капитан-лейтенантом. — За два дня до этого Победоносная армада крейсировала у Эспаньолы. Мы уже собирались вернуться в Санто-Доминго, но с марса заметили английские флаги. Мы погнались за двумя кораблями, оказавшимися приватирами, но догнать нам удалось лишь один из них недалеко от Сантьяго-де-Куба. Захваченный нами приз был сильно повреждён боем и не выдержал бы долго на воде, потому я решил идти с ним в ближайший порт. А там меня вызвал губернатор и сообщил, что от вернувшихся с Ямайки кораблей сопровождения известно, что дела у дона Исаси плохи и что я должен немедленно отправляться на Ямайку спасать тех, кто ещё жив. Вот и вся мистика, Себастьян! — закончив, Анри отвёл глаза от лица друга, чувствуя себя виноватым, что не начал это разговор раньше, ещё до клятвы.

— А разве приватир, заставивший вас изменить курс и вызвавший тем самым цепочку событий, приведших вас в тот день на Ямайку, не есть знак божий? — от возбуждения Себастьян схватил собеседника за плечи. — Я не верю в случайности, друг мой!

Эль Альмиранте задумчиво покачал головой:

— Возможно, вы правы, Себастьян. И всё то, что нам кажется случайностью, на самом деле является лишь звеном в цепи закономерности.

Себастьян улыбнулся, отпуская Анри:

— Ну вот, теперь и вы стали философом, адмирал!

Анри смущённо опустил голову:

— Похоже, вы хороший учитель, Себастьян!

По мере приближения к доку воздух всё сильнее наполнялся запахом моря, древесины и горячей смолы. Стали слышны и мерный стук плотницких топоров и покрикивания мастеров.

Территория дока была окружена высоким заострённым частоколом. У распахнутых ворот должны были дежурить часовые, однако Анри издали разглядел лишь одного, лениво прислонившегося к одной из створок. "Чуть более года прошло от последнего нападения приватиров, а беспечность уже постигла городских стражей", — невольно пронеслось в голове торговца. От дальнейших мыслей его отвлёк новый друг, тронув за руку:

— Анри, — позвал Себастьян.

Тот обернулся.

— Пока нет лишних ушей, давайте закончим наш уговор о откровениях последним вопросом. Вы позволите?

Анри задумался. Смутная догадка о том, что этот вопрос будет связан со странным инцидентом во время богослужения лёгким бризом влетела в сознание. Ещё полностью не уловив её, он, тем не менее, интуитивно попытался увернуться от предложения.

— Поскольку у меня больше нет вопросов, это будет нечестно, — улыбнулся торговец, собираясь идти дальше.

— Не беда, вы сможете задать мне свой вопрос тогда, когда он появится, — снова остановив его, продолжал настаивать Себастьян.

Анри молчал. Догадка становилась всё более ощутимой. Попытка увернуться, не вызывая подозрений, не удалась, а ничего более в голову не приходило. Поняв, что пауза слишком затянулась, Анри с непринуждённым видом пожал плечами и согласился.

— Я не могу забыть вашего лица во время литургии. У вас был такой вид, будто вы увидели Нечистого прямо на алтаре! Я долго колебался — смею ли я задавать вам этот вопрос, но сейчас, когда я связан с вами присягой верности, думаю, я имею право знать, что вы увидели во время чтения псалмов.

Анри вздохнул. Он понимал, что не может лгать или просто отмахнуться от человека, отдавшего ему свою честь и саму жизнь. "Но что я могу сказать Себастьяну? Я ведь и сам так и не понял, что это было", — терзался сомнениями торговец.

Аристократ видел, как нелегко даётся его другу ответ и не торопил, внимательно наблюдая за выражением его лица.

Наконец, глядя прямо в глаза капитан-лейтенанта, Анри заговорил:

— Я ничего не видел, только слышал.

Всегда сосредоточенное лицо дона Себастьяна словно окаменело:

— Что?

— Голос. Кажется, женский, но я не уверен, — Анри не спускал глаз с Себастьяна, пытаясь разгадать, что сейчас твориться в его душе и мыслях.

— Женский?! — и без того удлинённое лицо аристократа стало ещё длиннее от удивления. Себастьян снял шляпу и перекрестился. — И что же он от вас хотел, Анри? — капитан-лейтенант уже успел прийти в себя и его голос снова был тихим и бесстрастным.

— Ничего. Просто высказал едкое замечание по поводу Святой Церкви.

— Что же тогда вас так испугало? — не унимался собеседник, задумчиво сминая края шляпы.

— А вас бы не испугало, Себастьян, услышь вы во время пения псалмов прямо в доме божьем чужой голос в своей голове?

Капитан-лейтенант заехал украшенной рубиновым перстнем пятернёй в свои чёрные, как смоль, волосы и задумался. В такой глубокой задумчивости Анри его ещё не видел. Это уже само по себе было ответом, но, тем не менее, взглянув на друга, Себастьян ответил:

— Думаю, что испугало. И даже очень. Я бы решил, что схожу с ума.

— Эта мысль приходила и ко мне. Сразу же после того, когда я понял, что это не вы и не сеньорита Исабель сказали.

— Голос был женский, а вы думали, что это я? — искренне удивился Себастьян, вернув шляпу на голову.

Анри вытер вспотевший лоб:

— Поверьте мне, друг, в этот момент логике понадобилось некоторое время, чтобы проснуться.

Себастьян задумчиво покачал головой:

— И что было потом?

— Когда я понял, что это в моей голове и что это слышу только я, я попытался выяснить, кто это и что ему нужно, но не получил ответа. Голос исчез так же таинственно и внезапно, как и появился. Единственное, на что я могу надеяться, что это не был враг рода человеческого. Тот бы не посмел явиться в храм, да ещё и во время богослужения.

Себастьян, немного подумав, кивнул:

— Думаю, вы правы. Да и никто никогда не слыхал, чтобы Нечистый являлся в виде женщины. Но, может, вас пыталась околдовать какая-нибудь местная ведьма?

— А вы знаете хоть одну? — с нескрываемым сарказмом спросил Анри, но в тот же момент подумал, что Себастьян мог быть прав.

— Нет, но это не значит, что их нет, — тоном знатока ответил Себастьян.

— Я знаю лишь одну женщину, проявившую ко мне интерес, — произнеся это, Анри вдруг похолодел от вклинившейся в мозг мысли: — Неужели сеньорита Исабель или её дуэнья могли сделать это?

Дон Себастьян молчал, размышляя. Наконец, подняв глаза на Анри, он задумчиво ответил:

— Я не знаю контессу, но не думаю, чтобы благородная сеньорита опустилась до такого. Скорее всего, это какая-нибудь местная девица, положившая глаз на богатого и видного торговца, сходила за местной ведьмой и заплатила ей за то, чтобы та принудила вас жениться на своей клиентке.

— Звучит правдоподобно, но тот голос даже не намекал на женитьбу! — развёл руками Анри.

— Может, это было лишь начало? — предположил Себастьян.

— Храни меня, Господь Всемогущий и Пресвятая Дева от продолжения! — истово перекрестился молодой человек.

Себастьян повторил за ним крестное знамение.

— Полагаю, вы не будете рассказывать это на исповеди падре Игнасио? — перейдя на шёпот спросил капитан-лейтенант.

— Я не горю желанием гореть, — так же тихо ответил Анри.

Дон Себастьян кивнул и направился к воротам, показывая тем самым, что он получил удовлетворившей его ответ и разговор окончен.

Анри, входя за капитан-лейтенантом на территорию дока, мысленно вознёс молитву "Под защиту Твою бегу, Святая Богоматерь!" уповая на то, что Богородица защитит его от подлой ведьмы и поблагодарил Господа за то, что послал ему такого внимательного и рассудительного друга.

В воздухе всё явственнее пахло серой, смолой и скипидаром. Множество костров, облизывая днища огромных котлов с кипящей смолой, потрескивали и сыпали искрами. "Победоносец" Анри узнал сразу по его широкой корме и украшавшими её большими фигурами гривастого коронованного льва, отливавшего бронзой и опутанного цепями изящного белого единорога, державших английский гербовый щит. И только потом заметил среди рабочих бегающего капитана Энрике.

Похоже, губернатор сдержал слово. Работа кипела, как смола в котлах. Невероятное количество людей копошилось вокруг вытащенных на берег кораблей, занимаясь делом — заменяли повреждённую обшивку, конопатили щели, очищали днище от наросших водорослей и моллюсков — словом, деятельность была такая, какой не добился бы Энрике лишь обещанием двойной оплаты.

Капитан был настолько занят, раздавая указания, проверяя и подгоняя, что не заметил подошедших дона Себастьяна и Эль Альмиранте. Лишь окрик друга заставил его оглянуться. С видимым сожалением он оставил рабочих мастеру и приблизился к сотоварищам.

— Ну что, капитан, ты доволен заботой губернатора? — спросил Анри.

— Так это твоя работа? — с уважением в голосе спросил в ответ Энрике.

— Обстоятельства помогли, — кивнул Анри.

— Хорошие обстоятельства, если сам алькальд привёл работяг и около часа бегал и запугивал разными карами мастеров! — хлопнул себя по бёдрам капитан и расхохотался.

Краем глаза Анри заметил удивлённо приподнятые брови дона Себастьяна.

— Так что, похоже, через неделю мы будем снова в море? — спросил Анри у Энрике скорее ради поддержания разговора, чем из-за сомнений.

— А то! — довольно подбочившись, ответил тот.

— Похоже, ваш визит к губернатору был весьма удачен, сеньор Анри, — в своей привычной манере вмешался в разговор дон Себастьян.

— В чём-то даже очень, — уклончиво ответил Анри, почему-то вначале вспомнив сидящую на полу за дверью и потирающую ушиб контессу и лишь потом письмо дона Педро.

— Так каких ещё сюрпризов нам ждать? — поинтересовался Энрике.

Анри улыбнулся:

— Сюрпризы будут на Ямайке, а в Белизе их лимит исчерпан. Во всяком случае я на это надеюсь, — добавил Анри фразу, которую понял лишь капитан-лейтенант.

— Кстати, куда доставили мой сундук? — нарушил наступившее молчание Анри.

— Как это — куда? Конечно же к Фернандо! Разве могли быть ещё варианты, когда он на палубе? — Энрике не знал, почему Анри всегда отказывался останавливаться в доме друга, но то, что возвращался он от идальго всегда грустным, мог не заметить только слепой, а капитан был зорок, как морской орёл!

В ответ Анри кивнул, подавляя вздох.

— А наши с вами вещи, дон Себастьян, я приказал доставить в снятую мною комнату в трактире Сандро. Надеюсь, вы не будете возражать проживать со мной и лейтенантом Кристианом де Брисуэла? Но если вы против — предупреждаю, свободных комнат больше нет! — капитан с лукавым прищуром глянул на дона Себастьяна.

— Я не стесню ни вас, ни идальго, — скромно ответил дон Себастьян, не показывая даже намёка на то, что он думает на самом деле по поводу такого соседства, но скрытая в его словах ирония не ускользнула ни от Энрике, ни от Анри.

Энрике расхохотался, хлопнув в ладоши, а Анри, наблюдая за этой сценой, усмехнулся, предполагая, что из троих мужчин в этой комнатушке с наибольшей вероятностью будет спать лишь один из них. Он прекрасно знал, как умеет храпеть Энрике, особенно после нескольких кубков вина.

Пройдясь с капитаном вдоль мола и наблюдая, как споро работают люди на восстановлении его кораблей, Анри понимал, что, как бы он не тянул время, ему всё равно придётся идти в дом к Фернандо. Простившись до ужина с Энрике, он хотел распрощаться и с доном Себастьяном, но не тут-то было. Заявив, что ему ничего не нужно в сундуке и что он не видит повода отправляться в трактир "У Сандро", Себастьян предположил, что его несколько ранний визит будет прощён хозяйкой, если по дороге к дому Фернандесов он купит немного сладостей, и если сеньор Анри согласится зайти на рынок, то он с радостью снова составит ему компанию. Сеньору Анри ничего не осталось, как согласиться.

Почти достигшее линии горизонта солнце окрасило небо в цвет зрелых апельсинов. Усилившийся бриз принёс приятную свежесть и запах моря.

Без труда найдя нужную лавку, мужчины вошли в пропахшее мёдом и специями помещение. Забрав у конфитеро свою покупку, Анри показал её капитан-лейтенанту и предложил вручить мисочку хозяйке от них обоих, но, ответив, что сладостей много не бывает, Себастьян потребовал от сеньора Гильермо повторить заказ сеньора Анри. После этого, держа в руках сладкие подарки, друзья отправились к идальго Фернандесу.

18.

Дом Фернандо, стоявший две улицы от резиденции губернатора, не претендовал на звание дворца, но был одним из самых внушительных в городе, уступая разве что жилищу алькальда, стоявшему неподалёку. Так же, как и дом сеньора Рикардо, он был построен из камня, тогда как почти все остальные жители города использовали более доступный и дешёвый материал — дерево.

Дом коммодора был большим, с аркадой над входом и родовым гербом над дверью. К нему примыкал двор, обрамлённый высоким каменным забором, над которым возвышались величественные пальмы, а со второго этажа задней стороны дома вела двойная лестница. Всё это великолепие сделало дом идальго предметом зависти многих зажиточных горожан, чьи жилища, не уступавшие размером, уступали величием, ибо не может дерево соперничать с монументальностью камня. Возможно, не один уважаемый сеньор Белиза, проходя мимо золотистого в лучах восходящего солнца, ослепительно белого днём и алеющего в прощальном взгляде заката дома идальго Фернандо Фернандеса, кусал себе локти, упрекая в излишней бережливости, отдав предпочтение дешёвому дереву с городского склада более дорогому камню с каменоломни сеньора Анри.

Как бы то ни было, но два друга, подойдя к дому коммодора Птичьей армады, в очередной раз любуясь жилищем семейства Фернандесов, испытывали гордость за своего боевого товарища.

Остановившись перед массивной дверью, украшенной резьбой и бронзовой головой льва, держащего в клыках большое кольцо, а в передних лапах полусферу с расходящимися лучами, Анри взялся за кольцо и несколько раз ударил по полусфере. Через непродолжительное время дверь с лязгом отворилась, и пожилой слуга, узнав посетителей, с поклоном предложил им войти. Пройдя прихожую, мужчины очутились во внутреннем дворике и остановились по просьбе слуги, отправившегося известить хозяйку о их визите. Ждать им пришлось недолго. Вежливо улыбаясь, в сопровождении всё того же слуги, на балконе появилась сеньора Селия.

Миловидная, прикрывшая свои тёмно-русые волосы и плечи дорогой длинной кружевной мантильей, она радушно приветствовала гостей и позвала их в дом. Встретив мужчин в небольшой приёмной, невысокая, изящная зеленоглазая женщина, шурша явно новым, возможно, совсем недавно довезённым из Испании платьем цвета спелой вишни, и сверкая золотым ожерельем с крупными красными каменьями, сеньора Селия Васкес Креспо де Фернандес де Кордова грациозно сделала реверанс. Когда она поднялась, от внимательного взгляда Анри не ускользнул выпиравший сквозь складки дорогого платья округлившийся животик: "Похоже, Господь вскоре дарует коммодору третьего отпрыска", — с некой неуловимой ноткой зависти отметил Анри.

Приняв с нескрываемым удовольствием подарки, хозяйка сообщила гостям, что её мужа ещё нет дома, что вещи сеньора Анри уже стоят в его комнате и что пока сеньор Анри будет занят, она с радостью станет развлекать дона Себастьяна лично. После этого сеньора Селия повернулась к ожидавшему её распоряжения слуге и, хорошо зная привычки не раз гостившего у них Анри, приказала тому принести в комнату сеньора тёплой воды и душистого кастильского мыла.

Проведя гостя в его комнату, слуга тут же ушёл, слегка притворив за собой дверь.

Оставшись один, Анри первым делом вытащил из-за пояса подаренный контессой бревиарий. Держа в руках молитвенник, он невольно вспомнил девушку и её неожиданное признание в симпатии к нему. Чувства волной накрыли молодого человека, заливая сердце и жалостью, и грустью, и виной, и нежностью. Анри задумался: "Может, прав Себастьян — не стоит лелеять себя несбыточной мечтой, а попытаться сделать счастливой сеньориту Исабель? Может, Господь предназначил мне исполнять чужие мечты, не растрачивая время на свои собственные?". Ответа, как всегда, не последовало, но возникшее внутреннее чувство протеста тоже можно было считать ответом. От дальнейших размышлений Анри спас вернувшийся слуга. Толкнув ногой незапертую дверь, он застыл на пороге комнаты, прося разрешения войти.

— Я принёс вам тёплую воду, мыло и полотенце, сеньор, — уважительно проговорил Эмилио и отправился за ширму, скрывшую большой медный умывальник, покоившийся на подставке из местного розового палисандра и керамический ночной горшок.

Анри бережно положил бревиарий в сундук, туда же, рядом с остальным оружием, заботливо сложенным руками Фернандо, уложил аккуратно сточенную в кольцо с помощью медного круга роперу. Замкнул дверь, разделся и вошёл за ширму.

Когда в гостиной появился благоухающий дорогим лавандовым мылом и одетый в чистое Анри, дон Себастьян с выражением учтивости слушал очередной рассказ сеньоры Селии. И лишь внимательный глаз торговца, хорошо изучившего мимику своего офицера, мог уловить в выражении аристократа мольбу о избавлении. Внутренне усмехнувшись, Анри подошёл к сидящим в резных креслах хозяйке дома и гостю и, слегка поклонившись, выразил восхищение щедростью и заботливостью сеньоры Селии. Хозяйка приняла похвалу с кокетливой скромностью и предложила Анри присесть в кресло и присоединиться к разговору. Однако внявший невысказанной просьбе друга, Анри предпринял попытку переключить внимание хозяйки с гостей на дела домашние:

— Поскольку мы пришли несколько раньше, полагаю, продолжать отвлекать на себя ваше внимание не вежливо. Несомненно, задуманный идальго званый ужин требует вашего неустанного контроля, сеньора Селия. Позвольте мне отплатить вам вашу любезную заботу тем, что я освобожу вас от дона Себастьяна.

— О, вы так милы, сеньор Анри! — жеманно улыбнулась сеньора Селия. — Но вы зря беспокоитесь — все необходимые распоряжения я отдала слугам ещё утром, а беседа с таким блистательным кабальеро, как дон Себастьян, не может быть в тягость!

— Я восхищён вашей предусмотрительностью, сеньора Селия! — придав голосу учтивости, ответил Анри, усевшись в предложенное слугой кресло.

— Думаю, что всё же вы правы, сеньор Анри и мне стоит проверить, как идут приготовления, — недолго подумав, ответила хозяйка. — Я ненадолго оставлю вас, сеньоры. Но вам не обязательно ожидать меня здесь, вы можете пройти в сад. Мой муж недавно нашёл нам садовника и теперь наш сад похож за райский! — сделав важное лицо, сообщила сеньора Селия, поднимаясь. — С вашего позволения, сеньор Анри, я приведу туда детей — Андрес, узнав, что сегодня вы будете у нас, уже замучил меня вопросами, когда вы придёте, — молодая, всё ещё красивая, но уже начавшая понемногу увядать женщина снова улыбнулась.

— Я буду рад увидеть своего крестника, — искренне, но с нотками какой-то глубокой грусти, ответил Анри, тоже вставая.

Поднялся и дон Себастьян. Сеньора Селия, шурша шёлком, подошла к пристеночному столику из красного палисандра — творению местных мастеров, изящно ухватила двумя пальчиками длинную ручку бронзового колокольчика и позвонила.

Приказав появившемуся слуге проводить гостей в сад, хозяйка дома ещё раз мило улыбнулась и, дождавшись, когда мужчины скроются в дверном проёме соседней комнаты, вышла во внутренний коридор и отправилась на кухню.

Пройдя анфиладой комнат, Анри и Себастьян вслед за слугой вышли на площадку с двумя разбегающимися в стороны плавными дугами лестницами, ведущими в небольшой дворик, окружённый высоким каменным забором. Это и был сад. Вдоль забора располагались ещё несколько лет назад высажены разные виды местных пальм, ныне сильно выросших. По стволам некоторых вились цветущие большими фиолетовыми цветами лианы. Выложенные каменной мозаикой узкие дорожки прорезали низкорослую ярко-зелёную траву. Вдоль центральной дорожки на расстоянии десяти шагов друг от друга были воткнуты в землю кованные прутья с крюками, на которых поскрипывали фонари, раскачиваемые вечерним бризом. Между ними росли кусты с широкими крупными листьями, чередующиеся с мелколистыми, цветущими довольно крупными, источающими усиливающийся к ночи сладковатый аромат ярко-красными цветами. Пространство между лестницами занимала деревянная скамья с удобной спинкой, украшенная резьбой. По её бокам в небольших бочонках росли апельсиновые деревья, ублажающие взгляд одновременно и белыми нежно пахнувшими цветами, и ярко-оранжевыми ароматными плодами. А в самом центре сада, одетый в холщовые штаны и рубаху садовник что-приделывал к ветке молодого и ещё невысокого дерева, названного первыми колонистами за форму своей кроны "Жезлом Марии". Подойдя ближе, Анри увидел в руках пожилого согбенного человека кустик орхидеи с крупными розово-фиолетовыми цветами, похожими на распустившую пышный хвост летящую птицу. Даже подошедший вслед за Анри дон Себастьян не сдержал восхищения.

— Как же велика фантазия Господа, сотворившего такую красоту! — вторил ему не менее восхищённый увиденным Анри.

— Прошу прощения у ваших милостей что не сразу заметил их, — скрипучим старческим голосом произнёс садовник, низко кланяясь.

— Где ты нашёл это чудо? — тихо и уже как всегда бесстрастно спросил его дон Себастьян, снова надевший маску каменной статуи.

— Вот эту, — старик указал на уже приделанную жгутом из пальмовых листьев к другой ветке орхидею с мелкими, но весьма многочисленными жёлтыми цветами-мотыльками, — я нашёл сам в лесу всего в лиге от города, а вот эту, — он ласково погладил ещё не закреплённое на ветке чудо природы, — я сегодня получил от одного знакомого индейца.

— Как долго ты в Белизе, ... — Анри сделал паузу, дав возможность старику назвать себя.

— Меня зовут Хосе Гальего, благороднейший сеньор. Его милость сеньор Фернандо — да продлит Господь его дни — привёз меня сюда дней десять назад.

Анри задумался. За несколько дней до его ухода на Сахарный островок из очередного патрулирования вод Гондурасского залива вернулся Фернандо. Из его доклада Анри знал, что Птичья армада встретила тогда двух приватиров. После боя их корабли вряд ли бы выдержали путь в Белиз, поэтому коммодор приказал забрать с них всё и всех и отправил пиратские пинк и барк на вечный рейд на дне залива. Вспомнил Анри и то, что, кроме пиратов были доставлены в город и спасённые из пиратского пленения испанские крестьяне, отправившиеся из Севильи искать счастье в колониях Нового Света.

— Ты был в плену у пиратов? — решил уточнить свою догадку Анри.

— Да, сеньор! Эти нечестивые англичане напали на корабль, который вёз моего сына, его жену, детей и меня вместе с другими испанцами из Веракрус в Гольфо-Дульсе. В день, когда мы впервые после долгого плавания в море увидели берег и уже готовы были возблагодарить Господа, корабль этих нелюдей вышел нам навстречу, и не успел наш капитан прочесть "Отче наш", как на нас посыпались эти слуги Преисподней! — скрипучий голос старика задрожал. Помолчав, он, испросив у сеньоров разрешение завершить работу, ловко привязал орхидею к ветке и, низко опустив голову, поинтересовался:

Ваши милости желают слышать продолжения моего рассказа? — получив утвердительный ответ, откашлялся, прочищая горло, и начал:

— Я не видел сам бой, ваши милости. Я прятался со снохой и её детьми в темноте корабельного чрева, тогда как мой сын решил храбро погибнуть в битве с этим еретическим отродьем! — голос старика снова предательски задрожал. Утерев рукавом навернувшиеся слёзы, садовник продолжил: — когда эти чудовища стали выволакивать нас наверх, там уже никого не было в живых. Всё вокруг было усеяно трупами. Думаю, они добили раненых, потому что никто не стонал, — садовник вновь замолчал, шмыгнул носом и, утёршись рукавом, продолжил: — сначала они заставили нас под присмотром нескольких... — старик запнулся, потом сплюнул себе под ноги и, перекрестившись, проскрипел: — Не могу называть их людьми, прости меня Господи и Пресвятая Дева! Они хуже зверей! Пока под пинки и побои некоторых из них мы выбрасывали в море мертвецов, другие развлекались с женщинами. Потом нас согнали на заднюю часть корабля и их главный вспорол живот моей бедной снохе, которая была на сносях. Смеясь, он обмазал её плачущую малышку Марию кровью матери и приказал привязать к ноге моей единственной маленькой внучки верёвку и бросить её в море. А нас, кто всё ещё был жив, заставили смотреть на то, как эти проклятые еретики, продавшие души врагу рода человеческого, дёргая за верёвку, окунают ребёнка в воды, кишащие огромными чудовищными тварями, пока одна из них не схватила своей жуткой пастью голову бедной девочки...

Вытирающий дрожащими руками льющиеся слёзы и шмыгающий носом, старик вдруг показался внимательно слушавшим его двум мужчинам восставшим из могилы мертвецом. Сердце Анри поочерёдно заполняли то жалость к бедолаге, ставшему свидетелем жуткой смерти всех его родных, то гнев к негодяям, совершившим эти гнусные преступления. Вместе с доном Себастьяном он терпеливо ожидал, не торопя беззвучно плачущего старого садовника. Спустя несколько мгновений тот взял себя в руки и продолжил:

— Они убивали нас одного за другим ради забавы, выбирая наугад того, кому пришла очередь принять мученическую смерть. Когда один из них остановился передо мной, я уже даже не молил бога о быстрой смерти. Здесь её не получил никто. Но почему-то Господь пощадил меня. Когда этот позор рода человеческого указал на меня пальцем, откуда-то сверху раздался крик. Все повернулись туда, куда повернулся и этот вероотступник. И я тоже. И, да прославлен будет Спаситель наш Иисус и мать его Пресвятая Дева, я увидел корабли. Много кораблей. Потому, как забегало это отродье, забыв о горстке оставшихся пленных, это могли быть лишь испанские корабли! И так и было, ваши милости! — старик снова вытер слёзы, но его скрипучий голос стал торжествующим: — это был мой спаситель его милость сеньор Фернандо! Всё время, пока бравые солдаты его милости кромсали на куски проклятых английских нелюдей, мы, забившись в щели, как крысы, молили бога о отмщении наших погибших родных. И Господь, наконец-то, услышал нас!

Похмурневшие, как грозовое небо, мужчины молча смотрели на человека, прошедшего Ад. Повисшую тишину нарушало лишь едва слышимое постукивание друг о друга тёмно-зелёных плотных, кожистых, размером с мужскую ладонь, листьев "Жезла Марии" и поскрипывание раскачиваемых вечерним бризом фонарей.

— Как же ты оказался на службе у идальго Фернандеса? — нарушил тишину тихий голос дона Себастьяна.

— Нас доставили сюда, в этот город, — послушно продолжил свой рассказ садовник. — Кто помоложе — ушли искать себе работу, а я слишком стар, чтобы тешить себя надеждой. Вот я и отправился в лес, отдав себя в руки Господа и полагая, что не имею права жить, когда мой сын, его жена и дети мертвы. Но Господь не хотел забирать мою жизнь. Ни одна дикая тварь не тронула меня. Более того, милость божья позволила мне увидеть вот это чудо на одном из деревьев, — старик повернулся к дереву и направил трясущуюся руку в сторону указанной им ранее жёлтой орхидеи. — Я смотрел на неё и плакал — своей красотой она напомнила мне мою сноху Мануэлу и её малышку Марию. И тут я услышал его: "Почему ты плачешь, старик?". Он говорил на испанском, но как-то особенно.

— Кого "его"? — взволновано спросил Анри, вдруг вспомнив странный голос в голове во время сегодняшнего богослужения.

— Индейца, — удивлённый нетерпеливостью сеньора ответил старик.

— Индейца? — переспросил Анри, всё ещё сомневаясь, что отпущенные на сегодняшний день чудеса уже закончились.

— Ну да, ваша милость. Это был настоящий индеец — краснокожий, с большим носом, длинными и чёрными, как древесный уголь, волосами. Он подкрался ко мне сзади, как тень. Но я не испугался. Я был готов к смерти. Но этот индеец не собирался меня убивать. Он просто снова спросил меня, почему я плачу. И я ответил. Я рассказал ему всё то же, что и вашим милостям. Он слушал меня, сидя на земле, скрестив ноги. Когда я закончил, я спросил его: "Ты христианин?". Он сказал, что его крестили ещё младенцем. Тогда я попросил его помолиться за души невинно убиенных на "Святом Диего". Он пообещал, а потом вдруг залез на дерево, бережно снял с него это воистину божественное растение и отдал его мне со словами: "Привяжи его к дереву, под которым ты будешь чтить память своей семьи" и вывел меня из леса на дорогу обратно в этот благословенный город. И ещё он сказал, что через пару дней, если я снова приду в лес, он принесёт мне ещё один цветок, ещё красивее. И что, если я не найду себе пропитания в городе, он возьмёт меня в свою деревню, где они все выращивают дары этой богатой земли и что у них всегда найдётся маисовая лепёшка для одинокого старика.

— И что было потом? — решил ускорить долгое повествование дон Себастьян.

— Я вернулся в город, ваша милость, и первый, кого я встретил, был его милость сеньор Фернандо. Я сразу узнал его! Он увидел в моих руках этот дар божий и спросил, не хочу ли я его продать. Я ответил, что такому достойному сеньору, как их милость, я готов отдать это живое чудо даром, в благодарность за спасение и за месть за моих бедных детей и внуков. Тогда милосердный сеньор спросил, знаю ли я, как заботиться о саде, и я ответил, что да. Тогда он и предложил мне стать его садовником. С тех пор я не перестаю...

Дальше Анри не услышал, так как слова старика утонули в радостном громогласном голосе главы семейства:

— Друзья мои, как я рад снова видеть вас в своём доме!

19.

Подойдя к гостям, Фернандо обнял Анри, а после подал руку дону Себастьяну.

Закатившееся за горизонт солнце последними лучами ласкало побагровевшее небо, медленно затягивающееся тучами. Быстро темнело. Пришедший с хозяином дома слуга с длинной лучиной, переходя от фонаря к фонарю, зажигал в них толстые сальные свечи. Их колеблющийся тусклый свет притягивал летающих насекомых, которые кружили вокруг бронзовых светильников и бились в стекло. Невольно залюбовавшегося этой картиной Анри отвлёк радостный голос коммодора:

— Вижу, вы любуетесь моим садом? — довольно рокотал Фернандо.

Анри кивнул и тут за широкой спиной друга разглядел скромно стоящую возле скамейки сеньору Селию, удерживающую рвущегося к ним пятилетнего сына, и за ней служанку, держащую на руках трёхлетнюю Аурору.

Анри указал на Андреса и спросил главу семейства:

— Ты позволишь мне поприветствовать моего крестника?

— Ну конечно! — улыбнулся коммодор и, повернувшись к жене, рявкнул:

— Селия! Отпусти мальчишку!

Сеньора Селия тотчас же подняла руки, и маленький Андрес рванул к присевшему на корточки Анри. Добежав, мальчик прижался к нему всем телом и ручонками обхватил шею крёстного. Фернандо с улыбкой умиления молча наблюдал за этой сценой.

— Я очень рад вас видеть, сеньор Андрес! — серьёзным тоном сказал Анри, крепко обнимая прильнувшего к нему ребёнка.

Мальчик отстранился, разомкнув руки, сделал шаг назад и церемонно поклонился.

— Я тоже очень рад, сеньор Анри, — так же совершенно серьёзно ответил он и потом снова кинулся на шею своего крёстного.

Анри опять обнял ребёнка и улыбнулся.

— Матушка уже угостила вас сладостями, Андрес?

— Ещё нет, падрино/103/, — прошептал мальчик, прижавшись к Анри ещё крепче.

— Наверное, она была очень занята, но, думаю, сейчас у неё уже есть время это сделать, — тоже шёпотом ответил ему крёстный.

Андрес оглянулся на мать, но не ушёл к ней.

— Падрино, вы расскажете мне сегодня вечером после ужина, про бой с пиратами?

— Если мне позволит ваша мать и отпустит ваш отец, — с важным видом пообещал Анри.

Андрес покосился на отца и тяжело вздохнул:

— Он не будет хотеть отпустить вас, падрино. А завтра утром, после завтрака, когда отца не будет дома?

Анри грустно улыбнулся:

— Увы, айхадо/104/, я покину ваш дом так рано, что вы будете ещё спать.

— Почему? — не менее грустно спросил ребёнок.

— Так же, как и у вашего отца, у меня есть неотложные дела. Но когда я вернусь, обещаю, что отец приведёт вас ко мне на корабль и я расскажу вам про индейцев.

— И позволите мне позвонить в колокол?

Анри кивнул:

— Даю слово!

Мальчик отпустил Анри и восхищённо посмотрел ему в глаза:

— Вы будете убивать индейцев, падрино?

Анри поднялся.

— Нет, айхадо. Убивать надо врагов, а индейцы нам не враги.

Мальчишка хотел ещё что-то сказать, но тут вмешался его отец:

— Ты уже замучил своими вопросами сеньора Анри! Иди к своей матери, Андрес.

Обиженный мальчишка исподлобья глянул на отца, но ослушаться не посмел. Взяв Анри за руку, он с почтением сына поцеловал её и, уже уходя, обернулся и задал ещё один вопрос, косясь на Фернандо:

— А вы сумеете убедить моего отца снова взять меня к вам на корабль, падрино?

— Мне не придётся его убеждать, айхадо, я прикажу ему, — с важным видом ответил Анри и посмотрел на Фернандо.

Мальчик удовлетворённо кивнул и, не взглянув на отца, вернулся к не сдвинувшейся с места матери.

Дождавшись, когда жена с сыном и служанкой поднимется по лестнице и скроется в доме, Фернандо повернулся к гостям и с явной гордостью в голосе произнёс:

— Сорванец! Далеко пойдёт! С его умением находить себе покровителей уже в этом юном возрасте он сумел бы сделать карьеру и в Реаль Алькасар де Мадрид/105/!

— Надеюсь, мне не придётся тебе приказывать взять сына с собой на "Победоносец"? — Анри пристально посмотрел на друга.

— Считаю, что ты уже приказал. И я исполню твоё желание, хотя, честно говоря, не понимаю, зачем тебе это нужно. Мало ли какая блажь придёт в голову мальчишке? — пожав плечами, ответил коммодор без особого энтузиазма.

— А мне не понять, почему ты сам не разговариваешь с ним. Андрес очень любознательный и умный ребёнок.

Фернандо удивлённо посмотрел на друга:

— Детьми должна заниматься женщина и учитель. Моя же обязанность обеспечить семье достойную жизнь, и мне кажется, я неплохо с этим справляюсь. Кстати, я уже ищу ему воспитателя, который научит его всему, что должен знать дворянин.

Анри покачал головой:

— Разве может его научить воспитатель тому, что знаешь ты?

— А зачем ему то, что знаю я? Чему я могу его научить? — голос Фернандо был удивительно тихим, с примесью грусти.

— Ты не прав! Я знаю тебя слишком долго, чтобы знать, что ты умеешь и не сомневаюсь, что ты можешь очень многое дать своему сыну, — разгорячился Анри.

— Отчего ты так разошёлся, Анри? — примирительно спросил Фернандо, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я дам ему всё, что должен, не сомневайся!

— Ему нужен ты, его отец! Твоя любовь и внимание для него сейчас важнее, чем забота! Или ты уже забыл себя в эго возрасте?

Фернандо удивлённо посмотрел на Анри и перевёл взгляд на дона Себастьяна.

— Разве любовь отца к сыну не показывает забота о нём? — восприняв взгляд коммодора, как призыв вмешаться, дон Себастьян решил вступить в разговор.

— Меня не воспитывал дворянин, наверное, поэтому я не могу объяснить вам, благородным, что любовь проявляется не только делами. Без родительской ласки и участия одна забота — это как отличный боевой корабль с опытной командой и полный штиль.

— Думаю, тебе пора жениться! — подвёл итог дискуссии Фернандо и весело рассмеялся.

Анри огорчённо махнул рукой и понял, что пришло время сменить тему беседы:

— Ладно, оставим это. Думаю, пришло время поговорить о моём визите к губернатору.

— Ещё как пришло! — обрадовался такому повороту хозяин дома и, ухватив друга за локоть, потащил его на одну из дорожек, дав свободной рукой знак садовнику удалиться.

Ведомый великаном по узкой дорожке, Анри вкратце рассказал о письме дона Педро, реакции на него и последовавшим за этим предложением сеньора Альвареса. Коммодор очень внимательно выслушал рассказ и, продолжая тянуть Анри в новый круг по садовой дорожке, обдумывал сложившуюся ситуацию. Шедший за ними на шаг позади дон Себастьян, не пропустивший ни единого слова, тоже задумался.

— Если вернувшийся на трон своего отца Карл II не глуп, то англичане не оставят попыток захватить Ямайку, — первым нарушил молчание дон Себастьян, — ибо это даст им возможность наносить ощутимый вред испанскому влиянию в Новом Свете намного эффективнее, чем с Антигуа. Да и возможностей для экспансии на материк отсюда у них будет больше, тем более, если они будут продолжать привлекать на свою сторону пиратское отребье. Если вам действительно не безразлична судьба Испании, сеньор Анри, вам придётся смириться с надменностью дона Педро и подписать предлагаемый им фрахтовый договор.

— Должен признать, Анри, что дон Себастьян прав. Мы — испанцы, значит, как люди чести, мы не можем оставаться в стороне, когда речь идёт о благе Испании.

— Разве я мало сделал для своей страны? Я не ждал почестей, но и угроз тоже! — голос Анри выдал засевшую в душе обиду.

— Друг мой, — снова заговорил дон Себастьян, — сильные мира сего не любят тех, кому чем-то обязаны, так что воспримите то, что дон Педро проигнорировал ваши былые заслуги, как проявление защищающей вас руки божьей. А для того, чтобы общаться на равных с такими людьми, как дон Педро, у вас нет ни достойного титула, ни прославленного родового имени. Ни ваше богатство, ни ум, ни умения не являются для этого достаточными. Я абсолютно уверен, что по уразумению нового генерал-капитана Ямайки вы должны проявлять неуёмную радость от того, что его превосходительство снизошёл до вас своим предложением. Увы, если вы судите о всех аристократах по мне или сеньору Фернандо, то поверьте мне на слово — мы исключения из правил. У каждого на то была своя причина, но, уверяю вас, учитывая ваше происхождение, такой гранд, как дон Педро, был с вами предельно великодушен. Другое дело граф Альменара — его послания проигнорировали, и он вправе чувствовать себя оскорблённым, но он умён и прекрасно понимает, что не такая уж он значимая фигура, чтобы раздуть этот инцидент. Кроме того, он явно умнее дона Педро, так что, если вы показали ему своё неудовольствие тоном письма маркиза Ямайки, он тут же нашёл способ получить сатисфакцию без дуэли, заставив обидчика пусть невольно, но исполнить его рекомендацию и предоставить вам хотя бы деньгами награду за верную службу. Похоже, губернатор симпатизирует вам намного сильнее, чем мне казалось ранее.

Анри хотел было возразить и припомнить друзьям, в какой уважительной манере с ним говорили сеньор Ранхель и дон Исаси, но вдруг осознал, что в своей обиде он похож на мальчишку и промолчал.

— Ты хочешь, чтобы Птичья армада сопровождала тебя на Ямайку, Анри? — заговорил наконец и Фернандо.

— Я не могу лишить боеспособности все свои корабли, загрузив их по ватерлинию лесом и камнем, так что мне понадобятся и твоя армада.

Фернандо кивнул.

— Когда ты планируешь выйти в море? — деловито спросил он.

— Если Господь не вмешается в мои планы, то через неделю, двадцать третьего.

— Я передам завтра же распоряжения капитанам быть готовыми к этому дню. Полагаю, ты будешь иметь для меня более подробные указания перед выходом в море, и потому я должен был явиться на "Победоносец"?

— Да. Думаю, к тому моменту уже будет ответ на рапорт сеньора Альвареса из форта Кагуэй, так что дальнейшие действия определятся его содержанием. Возможно, у Птичьей армады будет свой фарватер.

— Если я правильно понял вас, сеньор Анри, вы ещё не приняли окончательного решения по поводу предложения дона Педро?

— Вы всё поняли правильно, дон Себастьян. Единственное, в чём я уверен, так это то, что Победоносная армада пойдёт в форт Кагуэй, но всё остальное решится во время разговора с генерал-капитаном Ямайки.

— Я не сомневался в вашей мудрости, сеньор Анри, но вы снова убедили меня в ней.

Анри рассмеялся:

— Полагаю, что это называется дипломатией. Ваш отец предоставил вам воистину превосходных учителей, дон Себастьян!

Засмеялся и Фернандо:

— Боюсь, что этому нельзя научить, друг мой, с этим надо родиться! Если бы мой учитель смог научить меня этакой дипломатии, то я бы сейчас был не Фернандо, а Франсиско Фернандес де Кордова и делал карьеру в Мадриде!

Взглянув на дона Себастьяна, Анри заметил промелькнувшее на его лице смущение. Взгляды мужчин встретились, и Эль Альмиранте вдруг почувствовал боль, причинённую его словами. Дон Себастьян не был дипломатом. Он всегда говорил, что думал, если надумал говорить. Анри стал подыскивать слова извинения, но в этот момент на верхней площадке появился слуга и доложил своему сеньору, что прибыли ещё два гостя.

— Веди их в гостиную, — распорядился Фернандо и, обратившись к Анри и дону Себастьяну призвал их следовать за ним.

Дон Себастьян послушно последовал за хозяином дома, но Анри остановил его, положив руку на плечо:

— Я хочу принести вам свои извинения, Себастьян. В похвалах я привык видеть лесть, — Анри запнулся, подбирая слова.

— Я принимаю ваши извинения, Анри, — не дожидаясь продолжения, решил окончить этот неприятный для обоих момент аристократ. — Пойдёмте, не будем невежливы, заставляя себя ждать, — добавил он и быстрым шагом направился за успевшим уже подняться по лестнице Фернандо.

Войдя вслед за Фернандо в комнату для приёма гостей, Анри увидел Энрике и Густафа. В руках Энрике был винный кувшин точно такого же вида, как и тот, что с отличным французским белым стоял в буфете ратс-камеры. Густаф держал в руках не менее знакомую Анри мисочку со сладостями. После того, как хозяин дома поприветствовал новоприбывших, гости обменялись приветствиями между собой, и все дружно отправились за Фернандо по анфиладе комнат в трапезную.

"Да, не умеет Фернандо быть бережливым", — думал Анри, проходя залитыми светом свечей комнатами. Мелькнула и мысль о том, не начнут ли его в скором времени выискивать кредиторы, требуя оплатить долги коммодора. Но размышления торговца, привыкшего считать деньги — и свои, и чужие — прервал рокочущий голос радушного гостителя:

— Прошу вас, друзья, присаживайтесь к столу!

20.

Посреди большой залы, освещённой четырьмя бронзовыми напольными четырёхсвечными канделябрами, стоял огромный прямоугольный стол из местного розового палисандра, покрытый шёлковой узорчатой скатертью, а вокруг него было расставлено двенадцать стульев — по одному с торцов и по пяти с боков. Стол украшали четыре фигурных канделябра для двух свечей каждый. На сервированных небольших серебряных тарелках и приборах, высоких кубках желтоватого испанского стекла и маленьких прозрачных рюмках итальянских мастеров колеблющееся пламя множества свечей размножалось бликами в стекле и отблесками в серебре, придавая обстановке ещё большую торжественность.

Когда хозяин занял место во главе стола, а хозяйка села супротив, слуги стали рассаживать гостей. Тогда же, справа от сеньоры Селии, сели Андрес и няня с маленькой Ауророй. Несмотря на то, что все приглашённые уже не раз ужинали в доме коммодора и каждый прекрасно знал, на каком месте ему предстоит сидеть, все гости терпеливо ждали, когда подойдёт слуга и церемониально отведёт на предназначенное им место. И, как всегда, не смотря на плебейское происхождение, нарушая общепринятый этикет, первым отвели Анри, усадив его на почётное место справа от хозяина дома. В тот момент, когда один слуга усаживал дона Себастьяна рядом с Анри, тому уже подавали лимонную воду для омовения рук перед трапезой.

Когда все сотрапезники уселись на свои места и умыли руки, хозяин дома вознёс благодарственную молитву и слуги стали подавать густатио/106/. Стеклянные рюмки наполнили крепким орухо/107/ из местных фруктов, а на тарелки разложили жареные кирпичики из картофеля и баклажанов, обильно политые соусом айоли/108/. Детям же принесли высокие серебряные кубки с орчатой/109/.

Под лёгкую беседу о новостях городской жизни тарелки опустели, и слуги споро стали уносить рюмки, опустевшие блюда и ловко меняли маленькие закусочные тарелки на большие. Под обсуждение новостей культурной жизни метрополии подали главное блюдо — фламенкин/110/ с соусом агристадо/111/ и разлили лёгкое кордовское белое вино. Постепенно разговор перешёл от светских новостей к весёлым историям из жизни нидерландских шкиперов, а затем к вознесению хвалы хозяйке за изумительный вкус и сочность мяса. Про себя же Анри подумал о том, что, возможно, не так уж и плохо иметь свой дом с хорошим поваром и умелыми слугами, и что, возможно, пришло и его время найти свою надёжную пристань.

После того, как слуги в очередной раз убрали со стола лишнее, вновь заменили большие тарелки на малые и подали гостям лимонную воду для мытья рук, в трапезную залу вошли два гитариста. Под чарующие звуки испанских гитар внесли огромный кордовский пирог.

Когда Анри, наслаждаясь музыкой, с нескрываемым удовольствием доедал начинённый сваренной в сахаре и мёде тыквой и апельсинами пирог, один из слуг подошёл к хозяину дома и что-то прошептал. Анри видел, как нахмурился Фернандо, и нехорошее предчувствие холодным ручейком пробежало по сознанию. Однако вечер продолжался прежним темпом и в той же приятной дружеской атмосфере. В завершение ужина гостям подали сладкий с приятной кислинкой ликёр из гуайявы — местный вариант знаменитого наваррского тернового ликёра пачаран. Когда была допита последняя капля и умолкли последние аккорды, хозяин дома встал со своего места и поблагодарил гостей за визит, давая понять, что ужин окончен и гостям пора домой.

Приняв прощальные поклоны от Густафа и Энрике, Фернандо подошёл к Анри, прощавшемуся с доном Себастьяном, и, попросив обоих мужчин следовать за ним, вышел из трапезной залы в соседнюю небольшую комнату, освещаемую несколькими свечами, стоявшими на пристеночных столиках. Прикрыв за собой дверь в залу, Фернандо повернулся к Анри и, не скрывая тревогу, сказал:

— Губернатор прислал за тобой гонца, Анри. Он уже почти час ждёт в гостевой комнате.

— Почему же ты не сказал мне этого сразу? — недовольно проворчал Анри.

— Не может быть дела, более важного, чем ужин, тем более званый! Или ты думаешь, что губернатор принял бы тебя сразу же, покинув стол? Дело важное, наверное, раз он посылает за тобой в это время, но не думаю, что его нельзя отложить до окончания трапезы! — голос Фернандо выдавал его искреннее возмущение замечанием друга.

— Идальго прав — прервав ужин из-за гонца сеньора Альвареса, он бы оскорбил этим своих гостей, проявив к ним неуважение, — заступился за хозяина дома дон Себастьян. — Я уверен, что, если бы мы выслушали гонца сразу, это не ускорило бы вашу встречу с губернатором. Его семейство с наибольшей правдоподобностью не завершит свой ужин ранее полуночи.

— Мы? — переспросил Анри, всё ещё удивлённый отношением обоих дворян к традициям и нарушающим их приказам. Он никогда не мог понять испанское отношение к традициям, связанным с приёмом, пиши, наиболее точно выражаемое фразой: "Война — войной, а еда — едой!". "Наверное, мне не понять этого потому, что я лишь наполовину испанец", — решил Анри и посмотрел на Себастьяна, ожидая ответ.

— Полагаю, что губернатор получил тревожные вести, потому и хочет вас видеть, дабы заручиться вашей помощью. Стало быть, это коснётся и меня. Да и недостойного для такого уважаемого человека, как вы, сеньор Анри, ходить без эскорта, так что я обязан сопроводить вас, — проявил железную логику капитан-лейтенант.

— И ты тоже будешь сопровождать меня во дворец? — с усмешкой спросил Анри коммодора.

Фернандо развёл руками:

— Если ты этого желаешь, то да, но, думаю, вначале надо бы всё же выслушать человека губернатора.

— Весьма разумное предложение, коммодор, — уже серьёзно сказал Анри. — Ну что же, веди нас в гостевую комнату.

В гостевой комнате, в которой всего лишь чуть более четырёх часов назад сеньора Селия принимала Анри и дона Себастьяна, немолодой худощавый слуга губернатора терпеливо сидел в кресле, ожидая своего часа. Увидев вошедших в помещение мужчин, гонец встал и, узнав не раз посещавшего дворец сеньора торговца, поклонился ему и, косясь на явно знатных сеньоров, заодно отвесил и им по поклону.

— Что угодно его превосходительству от моего гостя, — спросил посыльного Фернандо на правах хозяина дома.

— Граф Альменара самолично приказал мне разыскать сеньора Анри Верна и не позже полуночи сопроводить во дворец.

— Полагаю, причина для столь позднего визита вам не известна?

— Нет, сеньор.

— Ну что же, Господь учит нас быть терпеливыми, — с этими словами Анри повернулся к Фернандо, но тот уже тянулся к бронзовому колокольчику.

Явившемуся на звонок слуге было приказано подать перевязи, плащи и шляпы всем уходящим гостям. После этого Фернандо обернулся к Анри:

— Я не уйду спать, пока ты не вернёшься. А для вас, — это уже было сказано к дону Себастьяну, — я прикажу приготовить комнату, чтобы вам не пришлось потом в темноте прокладывать курс от моего дома к трактиру "У Сандро", вы ведь там остановились, не так ли?

— Именно так, — ответил дон Себастьян, в голосе которого Анри угадал лёгкое удивление проявленной коммодором заботе.

Одевшись, трое мужчин вышли в непроглядную тропическую ночь. Лунная долька едва пробивалась сквозь затянутое облаками небо. К счастью, идти было недалеко, да и горевшие на Пласо де Монтехо фонари отлично справлялись с ролью маяков.

Глава 1 — пояснения.

/1/ Сакра (на чешском "sakra") — восклицание, аналогичное русскому "чёрт!". Вероятнее всего происходит от лат. Sacer, Sacred — "святость". Верующие люди не произносили раньше вслух названия "нечистых сил", боясь призвать их. Поэтому, например, в Чехии до сих пор, споткнувшись, призывают святых или всеобъемлющим "сакра" или же не менее частыми Proboha (ради бога), Kriste Pane (Господи Иисусе) и Panenko Marie (Дева Мария).

/2/ Сукхасана (в переводе с санскрита — "удобная поза", в просторечье — "сидеть по-турецки") — одна из основных релаксирующих асан в йоге. Поза используется при выполнении дыхательных упражнений, концентрации внимания и медитации.

/3/ Нактоуз (от нидерл. "ночной домик") — ящик, в котором расположен судовой компас, а также некоторые другие навигационные инструменты. Обычно укрепляется на подставке или на тумбе, традиционно может содержать также масляный светильник или иной источник света, песочные часы. Нактоузом пользуется кормчий при навигации. Размещался на шканцах.

/4/ Квартердек (от английского) или Шканцы (от нидерландского) — помост либо палуба в кормовой части парусного корабля. Здесь обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры. Тут же устанавливались компасы. Шканцы считались на корабле почётным местом. Дерзость начальнику на шканцах усугубляла наказание, так как шканцы на военном корабле считаются как бы священным местом.

/5/ В 1526 г. король Франции Франциск I уступил императору Карлу V Бургундию. Это было немаловажным событием в истории испанских военно-морских флагов. Защитником Бургундского дома являлся св. Андрей, знаком которого был косой крест, символизирующий распятие Андрея Первозванного, и потому испанской геральдикой был перенят красный диагональный бургундский "пнистый" крест. Именно этот крест с 1535 г. по 1793 год стал изображаться в центре белого (для колоний) или жёлтого (для метрополии) прямоугольного полотнищ.

/6/ Рангоут — общее название устройств для постановки парусов (все деревянные предметы над палубой, части корабельной оснастки: мачты, реи, стеньги и пр.).

/7/ В данном месте считаю своим долгом объяснить небольшой анахронизм в названии типов кораблей. Дело в том, что название "Линейный корабль" появилось несколько позже описываемых в романе событий. Первые письменные свидетельства классификации английского королевского флота относятся к 1604 году. Около 1610 г рангам вместо словесных названий стали присваивать номера. Тон задал HMS Sovereign of the Seas — Повелитель морей (1637). Начиная с него, типичный корабль 1 ранга был трёхдечным, 90-100 пушечным, имел водоизмещение 1900-2000 тонн и 500-550 человек команды. Название же "линейный" корабли получили после того, как в бою стала широко применяться тактика линейного боя — т.е. когда самые мощные боевые корабли занимали кильватерный строй (т.е. корабли строились в линию, где за кормой одного корабля был нос следующего) для полноценного бортового залпа. Таким образом название "линейный корабль" официально появилось для кораблей 1 — 4 рангов лишь в 1677, когда секретарь Адмиралтейства Самуэль Пепис предложил "единую, полнейшую и неизменную" классификацию по рангам, которая положила начало системе, продержавшейся до 1817 года. Тогда же корабли, относящиеся ранее к кораблям 5-6 рангов получили название "Фрегат", а в оставшиеся 7 и 8 ранги вошли все остальные типы кораблей: шлюп, бриг, шхуна и др. Франция, введя у себя систему рангов вслед за англичанами, старалась придерживаться более строгих правил и ограничивать разнообразие типов кораблей. Этому способствовало полностью централизованное руководство флотом. В ходу было обозначение кораблей не столько по рангу, сколько по числу батарейных палуб или пушек. Голландский флот, разделённый на пять адмиралтейств, страдал от недостатка единой организации, и как следствие, единой системы рангов не имел. Испанский флот практически до нашего времени ранговой системы, как таковой, не имел. Все военные корабли, соответствующие своими характеристиками как линейным кораблям, так и фрегатам, назывались "Галеон". Следующее отличие испанского флота от остальных было в том, что группа кораблей под командованием одного человека называлась "Армада", а не "Эскадра". Для упрощения повествования я решила несколько "ускорить время" и позволила себе использовать для указания типов кораблей названия из более позднего времени. Надеюсь, искушённые читатели мне простят это небольшое отклонение от исторической правды. В конце концов действия романа происходят в параллельной исторической линии, где некоторые события могли бы произойти и немного раньше.

/8/ Тиерра Фирме (исп. "Tierra Firme" — дословно "твердая земля") — так испанцы называли территории прибрежья вокруг Карибского моря и Мексиканского залива в XVI и XVII веках. Его использование распространяется на берега территорий, охватывающих регионы и наместничества, которые включали в себя то, что сегодня является Флоридой, западным побережьем Мексиканского залива в Техасе и Мексике, Центральную Америку и северное побережье Южной Америки. Сейчас эти территории более известны под английским названием "Испанский Мэйн" (Spanish Main, что есть сокращение от Mainland — — материк) благодаря английской "пиратской" литературе.

/9/ Склянки — название песочных часов с получасовым ходом во времена парусного флота. Каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола. Склянкой на флоте называли также получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта, и счёт склянок начинается снова. "Бить склянку" — значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счёт времени начинали в 00 часов 30 минут — 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) — в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) — в 1 час 30 минут и так до 8 склянок — в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т.д. Если моряк спрашивал: "Какая склянка?" — это означало, что его интересовало, какой получас пошёл с восьми склянок.

/10/ В данный момент склянки били 16 часов.

/11/ Полуют — надстройка на юте, ют — кормовая часть верхней палубы. Служит для размещения кают капитана и его помощников.

/12/ Креолы — в системе латиноамериканских каст — потомки первых европейских (испанских, португальских, реже — французских) переселенцев на территориях колоний Северной и Южной Америки.

/13/ Строй кильватера — это когда каждый корабль следует в кильватерной струе впереди идущего, т.е. корабли идут в линию друг за другом.

/14/ Шкафут — широкие доски, уложенные горизонтально вдоль бортов для прохода с бака на шканцы.

/15/ В эту вахту три склянки — 17 часов 30 минут.

/16/ Рейд — это морской термин, обозначающий место для стоянки корабля на якоре.

/17/ Фальшборт — продолжение борта выше открытой верхней палубы.

/18/ Бархоут — усиленный ряд наружной обшивки корпуса судна над ватерлинией.

/19/ В эту вахту два сдвоенных удара — четыре склянки — соответствуют 6 часам утра.

/20/ Баланселла — парусно-гребная рыбацкая лодка.

/21/ Кабельтов — (в переводе с нидерландского — "буксирный канат") — трос для швартовов и буксиров (кабельтовый трос), а также архаичная морская единица для измерения коротких расстояний или глубины. Как единица измерения кабельтов стал использоваться по причине того, что трос на судне брался одинаковой длины. В кабельтовых обычно выражается дистанция между кораблями при совместном плавании флота, размещении его по диспозиции, расстояние от корабля до берега и т. п. Различают несколько видов кабельтовых. В данном случае речь идёт об испанском, который был равен 120 испанским саженям или 200,628 метров. В свою очередь, испанская сажень равнялась 1,6718 метров.

/22/ Ратс-камера — помещение для обеда, совместного отдыха или офицерских собраний на корабле. С середины XVIII века стала называться кают-компанией.

/23/ Речь идёт о Англо-Испанской войне 1654 — 1660 годов.

/24/ Приватир — это английское название частного лица, получившего от государства лицензию (грамоту, патент, свидетельство, поручение) на захват и уничтожение судов неприятельских и нейтральных стран в обмен на обещание делиться добычей. Патент давал его обладателю статус военнопленного, что избавляло его от немедленной расправы (пиратов, не имеющих лицензии, обычно тут же вешали) и давало надежду на освобождение за выкуп, внесённый страной, выдавшей патент.

/25/ Гальюн — свес в носу парусного судна. Традиционно на этом свесе (между княвдигетом и бортами корабля) устанавливались отхожие места для экипажа, поэтому туалеты на кораблях до сих пор называют гальюнами.

/26/ В испанском военном флоте практически с самого его возникновения и до восемнадцатого века кораблём командовал капитан, который обязательно должен был быть дворянином. Он отвечал за ведение боя, кораблём же управлял мастер, отвечающий практически за всё остальное. На должность мастера назначались опытные мореходы из простолюдинов. Со временем некоторые капитаны осваивали и премудрости морского дела, что улучшало управление кораблём. В английском флоте в описываемое время капитанами назначались люди, хорошо знакомые с судовождением и ведением морского боя, независимо на своём происхождении. Нередко это были бывшие пираты и приватиры. В голландском флоте эти функции совмещал в себе шкипер, который на военных кораблях назывался капитаном.

/27/ Асьенда (исп. hacienda — имение, поместье) — крупное частное поместье, пожалованное или проданное в собственность отдельным владельцам. В литературе иногда встречается форма "гасиенда", "асиенда", "хасиенда".

/28/ Софрито — традиционный каталонский соус из чеснока, лука, томатов, перца и зелени.

/29/ "Чёрная нога" (на испанском "pata negra") — один из основных типов ветчины — хамон Иберико, который называют "pata negra" из-за его чёрного цвета.

/30/ "Манчего" — испанский твёрдый сыр из молока овец породы манчега. Производится исключительно в Кастилии. Сыр манчего имеет давние традиции и упоминается Сервантесом в "Дон Кихоте Ламанчском".

/31/ "Идиасабаль" — испанский твёрдый сыр из овечьего молока, производимый в стране Басков и Наварре. Назван по одноимённому местечку в баскской провинции Гипускоа.

/32/ Самый известный сыр Эстремадуры — пласенсийский. Делается из козьего молока с добавлению паприки, которая придаёт ему характерный красноватый оттенок.

/33/ Порселян — вид керамики, который при лёгком ударе деревянной палочкой издаёт характерный высокий чистый звук. В Европу был впервые привезён Марко Поло в XIII веке из Китая. Название получил от итальянского "porcella", что значит "ракушка". В русском языке этот вид керамики более известен под турецким названием фарфор. Китайский порселян в XVI — XVIII веках получает в Европе огромную популярность, за него платят золотом и потому многие страны пытаются разгадать его секрет. Одним из первых аналог китайскому порселяну начинают делать во Франции. Позднее он становится известным как "мягкий порселян" или "французский фарфор". Своими качествами он сильно уступает твёрдому китайскому, т.к. не имеет такой особой белизны, тонкостенности и просвечиваемости, зато его дешевизна делает его доступным и средним слоям населения.

/34/ Слово "пират" считается однокоренным с греч. "пробовать, испытывать", следовательно, смысл его тогда будет "пытающий счастья", "джентльмен удачи". В обиход оно вошло примерно в IV — III веках до н. э.

/35/ Гюйс — носовой флаг корабля, поднимался на бушпритах ("бушпритный флаг") на специальном флагштоке (гюйсштоке). На военных судах поднимали флаг страны, на торговых — компании. (Бушприт — горизонтальное либо наклонное рангоутное древо, выступающее вперёд с носа. Предназначен для вынесения вперёд центра парусности, что улучшает манёвренность судна.

/36/ В XVII веке колонии Испании были разделены на два вице-королевства — Перу и Новая Испания. Высшая власть в них осуществлялась вице-королём. Вице-королевства, в свою очередь, делились на генерал-капитанства — административные единицы, образовывавшиеся в тех частях Испанской империи, которые подвергались риску иностранных либо индейских нападений. Возглавлявший территорию генерал-капитан обладал как военной властью над размещёнными там войсками, так и административной губернаторской властью над территорией (поэтому не нужно путать должность "генерал-капитан" с воинским чином "генерал-капитан", существовавшим в то время во многих армиях Европы — в том числе в испанской). Генерал-капитаны номинально подчинялись вице-королю, но имели почти равную с ним власть.

/37/ "Право спасения" (на испанском "derecho rescate") — так называлось разрешение на торговлю с другими островами, которое колониальные губернаторы могли добиться от короля и по своему усмотрению потом "временно делились" им со своими приближёнными.

/38/ Форт Уэль — с 1650 по 1794 год административный центр французской колонии на острове Гваделупа. Ныне называется Бас-Тер.

/39/ Стеньга (в переводе с нидерл. — шест, штанга) — часть судового рангоута, служащая продолжением верхнего конца мачты.

/40/ Марс — площадка (корзина) на мачте, в которой сидит наблюдатель, смотрящий вперёд и сообщающий капитану обо всем, что видит впереди.

/41/ Флибустьеры — морские разбойники XVII века, грабившие, главным образом, испанские корабли и колонии в Америке. Флибустьеры были снабжены особой разрешительной грамотой. Она называлась "комиссией" или каперским свидетельством.

/42/ "Пиренейский мир" — мирный договор, окончивший войну между Францией и Испанией. Был подписан 7 ноября 1659 года, по которому Франции отходили провинция Русильон, часть Фландрии и других пограничных земель, а Англии — Дюнкерк. Также в знак мирных намерений дочь короля Испании Филиппа IV и Елизаветы Французской Мария-Терезия Испанская была обручена с французским королём Людовиком XIV. Свадьба состоялась в июне 1660 года.

/43/ До этого момента описанные события полностью соответствуют историческим фактам. В нашей часовой линии эта битва закончилась безоговорочной победой англичан. Испанцы из 600 человек потеряли более 300 убитыми и ранеными, 150 попали в плен. Кроме того, на поле боя осталось одиннадцать знамён, шесть орудий и почти всё оружие и боеприпасы. Англичане же из 700 солдат потеряли около 60 человек.

/44/ Святой Себастьян — христианский святой, мученик. Был римским легионером, тайно принявшим христианство, за что и был арестован, допрошен и по приказу императора Диоклетиана привязан к дереву и расстрелян лучниками. Однако он остался жив. Вдова по имени Ирина нашла его, тяжелораненого, без сознания, спрятала и выходила вместе с другими христианами. Однако вместо того, чтобы бежать из Рима, он явился перед Диоклетианом, чтобы доказать силу своей веры. На сей раз по приказу императора он был забит камнями до смерти, а тело его было сброшено в Большую Клоаку.

/45/ "Santiago, у а ellos!" — "Святой Иаков и на них!" — боевой клич испанцев, которые считали своим небесным покровителем святого Иакова. Аналогично русскому "Ура!".

/46/ Вокруг испанского форта Кагуэй захватившие Ямайку англичане начали строить город, который в 1661 году в нашей исторической линии получил название Порт Ройал.

/47/ В эту вахту склянки били 8:30.

/48/ Islote Sucre (Сахарный островок) — маленький остров в Карибском море, также известный как Джонни Кей, принадлежащий к архипелагу Сан-Андрес.

/49/ Ропера — (сокращение от espada ropera — буквально "меч для одежды") — городское оружие, предназначенное для ношения с одеждой как атрибут принадлежности к дворянскому сословию, немногим короче, легче и уже боевой шпаги, но с двусторонней заточкой. Этот тип шпаги был наиболее популярен в XVI веке, но с середины XVII века начинает вытесняться ещё более лёгкими шпагами. Не путать с современным спортивным оружием сугубо колющим оружием!

/50/ Кренгование — наклон судна без выхода киля из воды, применяемый для чистки подводной части от обрастаний: ракушек и т. п., и для мелкого ремонта обшивки корпуса.

/51/ Кабильдо (в переводе с испанского — совет) — муниципальные органы власти, выбираемые жителями на ежегодных голосованиях. Кабильдо ведали местным благоустройством, городскими финансами, разбором уголовных и гражданских дел. Их деятельность контролировалась колониальной администрацией, назначенной королём. Кабильдо так же назывались здания, где заседал совет. Аналогично более распространённому в Европе названию "Ратуша".

/52/ Гаррота — (исп. garrote — закручивание, затягивание) — орудие казни через удушение в Испании. Представляла собой петлю с палкой, при помощи которой палач умерщвлял жертву.

/53/ Letters of marque (англ.) — Каперское свидетельство.

/54/ "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего" — 9-я заповедь, книга Второзаконие, глава 5.

/55/ Энкомьенда — от исп. encomendar — поручать, доверять. Была введена в 1503 году, претерпела ряд законодательных изменений и была отменена в XVIII веке. Изначально местные жители "поручались" энкомендеро (поручителю) и обязаны были платить налог и выполнять трудовую повинность на рудниках и плантациях, но вскоре почти повсеместно выродилась в крепостное право. После ряда попыток корректировать злоупотребления энкомендеро, в 1547 году Карлос I, решив, что индейцы уже приобрели достаточное социальное развитие, чтобы считаться подчинёнными Короне, как и остальная часть испанцев. По этой причине издаются Новые законы, где, в частности, говориться, что энкомьенды больше не являются правом собственности на землю и перестают существовать после смерти энкомендеро без права передачи потомкам. Ещё позже энкомьенды выдаются как земельные участки для создания на них определённого договором вида деятельности на ограниченное время (часто пожизненное). В отличие от энкомьенд право собственности на землю имели владельцы асьенд, которые были их полноправными хозяевами.

/56/ Виллемстад — крупный торговый город на острове Кюрасао, основанный голландцами в 1634 году на отвоёванном у испанцев острове.

/57/ Польворон — Это традиционное испанское очень рассыпчатое печенье. Его название так и переводится с испанского: "polvo" — пыль, а "polvora" — порох. Печенье делают в виде маленьких шариков. Настоящий польворонеc изготавливается на свином жире, в него ещё обязательно добавляется жареный миндаль, корица и молотый кунжут или орехи.

/58/ Марраны — термин, которым христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, и их потомков.

/59/ Мыс Креста — на испанском Cabo Cruz — самая западная точка южного побережья Кубы.

/60/ Лабиринт Сладких Лиг — на испанском Laberinto de las Doce Leguas, Большой рифовый архипелаг, состоящий из 661 необитаемого островка, расположенных на юго-востоке Кубы в провинции Камагуэй.

/61/ Лига — староиспанская мера длины, 1 лига = 4,18 км.

/62/ Пинас, баркас и скиф — виды спасательных шлюпок. В начале XVII века шлюпки обычно буксировались за кораблём. Однако лодки часто получали повреждения, сталкиваясь друг с другом или же могли отвязаться и уплыть. Уже во второй половине этого столетия французы придумали как хранить их на палубе корабля. Для этого они снимали со шлюпок банки (сиденье для гребцов) и хранили меньшие шлюпки в больших, так что все три шлюпки занимали место всего одной. Испанцы, как и многие другие, переняли у французов эту технологию. При этом баркас и пинас (не путать с одноимённым кораблём, несущим две или три мачты и существующим одновременно с лодкой) отличались только размерами и количеством вёсел. Баркас линейного корабля мог иметь в длину 50 футов (более 15 м), имел не менее десяти вёсел и вмещал не менее 30 человек. Пинас в 1618 году был официально признан корабельной лодкой, его минимальная и максимальная длина ограничивалась 22 и 35 футами, а количество вёсел не превышало восьми. Скиф до самого конца XVII века был самой маленькой спасательной шлюпкой. У каждой страны была своя версия скифа, потому его длина варьировала от 20 до 27 футов. Баркас и пинас, кроме вёсел, имели и мачты и могли ходить под парусами, скиф же был сугубо вёсельной шлюпкой, однако был гораздо более проворным и вёслами его можно было разогнать до большей скорости. Проблема скифа была в том, что он был не очень пригоден для моря и мог использоваться только в спокойную погоду.

/63/ Анкерок — от нидерландского "деревянный бочонок". Служит для хранения запасов пресной воды, вместимость от 16 до 50 литров.

/64/ Университет Саламанки — самый древний университет Испании, который вместе с Болонским, Оксфордским и Сорбонной входит в четвёрку старейших университетов Европы. Расположен в городе Саламанка. Статуса университета удостоен королём Альфонсо X в 1254 году, и через год его признал папа римский Александр IV. Кстати, интереса ради — самые первые в мире университеты были созданы арабами. Например, самый первый в мире Университет аз-Зайтуна, ныне существующее высшее учебное заведение Туниса, было создано в 732 году!

/65/ Дуэнё (исп. — dueЯo) — владелец.

/66/ Мараведи — старинная медная испанская монета, самая низкая денежная единица. После 1650 года 34 мараведи равнялись одному серебряному реалу, а пятнадцать реалов равнялись одному серебряному песо.

/67/ Конкиста — в переводе с испанского "завоевание", термин, употребляющийся в исторической литературе применительно к периоду завоевания испанскими колонизаторами Центральной и Южной Америки в XV — XVI веках.

/68/ Майя — один из майяских языков, ныне называется "юкатекский" для отличия его от других майяских языков (например, киче, ица и т. д.). На сегодняшний день на юкатеке говорит около 5 миллионов человек. Вся майяская группа языков состоит из 28 живых и 3-х вымерших.

/69/ Касик — вождь. Первоначально так назывались вожди на языке таино, коренного населения Антильских островов аравакской группы, которые первыми из индейцев вступили в контакт с испанцами. Позднее испанские колонизаторы стали называть касиками правителей всех индейских народов.

/70/ Ица (на исп. itzА или itzaes) — один из народов майяской группы, в переводе с майя — "колдуны воды". Столица ица — город Тах-Ица (или Тайясаль), располагавшийся на острове посреди озера Петен-Ица вместе с городами Сакпетен (столицей народа майя-ковой) и Кейсиль (столицей народа майя-ялнаин) были последними городами-государствами, покорёнными испанцами в 1697 году.

/71/ Пикадильо — блюдо из говяжьего фарша с овощами. Может быть в виде супа.

/72/ Картийо — старинная испанская мера объёма жидкости, равная примерно 0,5 литра.

/73/ Траверз — направление, перпендикулярное курсу судна.

/74/ Галфвинд — ветер дует в борт судна под углом 90®, т.е. корабль идёт в полветра.

/75/ Республика Соединённых Провинций (официальное полное название — Республика Семи Объединённых Нижних Земель) — государство, образовавшееся во время восьмидесятилетней войны за освобождение Нидерландов от испанского владычества. Существовала с 1581 по 1795 годы. Испания признала Республику Соединённых провинций как самостоятельное государство в 1648 году. Территория Республики была чуть меньше современного Королевства Нидерландов.

/76/ Пинк или пинка — плоскодонное двух — или трёхмачтовое парусное судно. Использовался с XVII века флотами морских держав для разведки и крейсерских операций.

/77/ В то время в международной сигнальной системе чёрный флаг означал "Сдавайся или смерть". В самом конце семнадцатого и начале восемнадцатого веков некоторые пираты стали его персонализировать, изображая на чёрном полотнище устрашающие фигуры. Чаще всего это было изображение черепа и скрещённых костей. Считается что одним из первых пиратов, придавший чёрному флагу индивидуальность, был Эммануэль Вайн. Его флаг, кроме черепа и костей, включал в себя также изображение песочных часов, что означало "ваше время утекает". Обычно после положенных на раздумья одной склянки (пол часа), поднимался флаг кроваво-красного цвета, означающий "Сопротивление бесполезно". Позже некоторые пираты именно на его основе сделали свои индивидуальные флаги, стараясь деморализовать команду противника обещанием неминуемой смерти. Именно рисунок на этом флаге и дал в восемнадцатом веке название пиратским флагам "Весёлый Роджер". По одной из версий, "Весёлый Роджер" происходит от французского "Joyeux Rouge" — ярко-красный. Позже англичане переделали "Rouge" в более привычное для них слово "Roger", а "Joyeux" в "Jolly", то есть "Весёлый".

/78/ Цепной книппель — старинный артиллерийский снаряд, представлявший собой две половинки ядра, связанных цепью. Использовался в XVII — XIX веках, преимущественно в береговой и корабельной артиллерии и предназначался для поражения рангоута и такелажа парусных судов.

/79/ Литургия часов — в Римско-католической церкви общее наименование богослужений, совершающихся ежедневно в определённые часы в монастырях и некоторых церквях и соборах. Литургия девятого часа проходит в 15 часов. Данные часы связаны с молитвенным распорядком дня монахов, поэтому служба третьего часа совершалась в 9 часов утра, молитва 6-го часа была в полдень, а служба 9-го часа проходила в 3 часа дня. При этом меняется гимн часа, но псалмы остаются прежними.

/80/ Нартекс — помещение перед входом в христианский храм, где останавливались люди, не имевшие права присутствовать на богослужении, например, кающиеся.

/81/ Неф — основное помещение церкви, от латинского navis, "корабль" (символизирует собой Ноев ковчег, перевозящий праведников. Кстати, отсюда же произошло и слово "навигация"). Неф является самой большой частью церкви, местом, где, между входом и алтарём, расположены скамьи для участвующих в богослужении прихожан.

/82/ Наос — главный неф, находящийся в центре и отделённый от боковых колонн.

/83/ Аналой — подставка для больших богослужебных книг.

/84/ На латыни — Pater noster, qui es in cФlis — отче наш, сущий на небесах.

/85/ На латыни — sanctificИtur nomen tuum (лат.) — да святится имя Твое

/86/ На латыни — advИniat regnum tuum: fiat volЗntas tua, sicut in cФlo et in terra — да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе.

/87/ На латыни — Ave MarМa, grАtia plena — Радуйся, Мария, благодати полная.

/88/ На латыни — DСminus tecum: benedМcta tu in muliИribus — Господь с Тобою; благословенна Ты между женами.

/89/ На латыни — et benedМctus fructus ventris tui Jesus — и благословен плод чрева Твоего Иисус.

/90/ Аллилуйя (на лат. alleluia) — буквальный перевод древнееврейского — хвалите Йах (Яхве, Иегову). В христианских богослужениях молитвенный хвалебный возглас.

/91/ Вергилий (Publius Vergilius Maro — 70 -19 годы до н.э.) — величайший поэт Древнего Рима, автор Энеиды, прозванный "мантуанским лебедем".

/92/ Тертуллиан — Квинт Септи?мий Фло?ренс Тертуллиа?н (лат. Quintus Septimius Florens Tertullianus, ок. 160 — после 220) — один из наиболее выдающихся раннехристианских писателей, теологов и апологетов, автор 40 трактатов, из которых сохранился 31. Положил начало латинской патристике и церковной латыни.

/93/ На латыни — perИnnis instet glСria — станет славы вечной радость.

/94/ На латыни — prФsta, Pater piМssime — внемли, Отче милосердный.

/95/ На латыни — mirabМlia testimСnia tua — твои свидетельства прекрасны.

/96/ Корвата (на исп. corbata) — галстук. Эта деталь мужского костюма появилась в 1650 году с приходом во Францию хорватских наёмников, которые в своём традиционном костюме носили кусок белой ткани, которую завязывали, образуя маленькую розу с вольными концами. Это украшение они называли "хрватская" (то есть Хорватия на хорватском языке). Эта La cravate стала очень популярна у французов, которые распространили её по всему миру. К концу семнадцатого века галстук стали аккуратно завязывать на шее, вставляя концы в петлю куртки или застёгивая их брошкой.

/97/ Декалог (букв. десятисловие), или Закон Божий — десять основных законов, которые, согласно Пятикнижию, были даны Моисею самим Богом на горе Синай.

/98/ На латыни — gressus meos dМrige secЗndum elСquium tuum — утверди стопы мои в слове Твоём.

/99/ На латыни — serve bone et fidИlis, intra in gАudium DСmini tui — добрый и верный раб, войди в радость господина твоего.

/100/ Пуэрто-Вьехо-де-Таламанка — город на карибском побережье Коста-Рики.

/101/ Менина (исп. la menina) — придворная дам, фрейлина.

/102/ Эспаньола — старое название острова Гаити, данное ему Христофором Колумбом. До сих пор используется во многих языковых традициях.

/103/ Падрино -испанское обращение к крестному отцу.

/104/ Айхадо — испанское обращение к крестнику.

/105/ Реаль Алькасар де Мадрид (дословный перевод с испанского — Королевский Алькасар в Мадриде) — несохранившееся здание, в котором с 1537 года по 1734 год находилась резиденция испанских монархов. Полностью сгорело в 1734 году при подозрительных обстоятельствах.

/106/ Густатио — (от латинского "пробовать") — традиция аристократии, сохранившаяся ещё со времён, когда на Пиренейском полуострове хозяйничали римляне, подавать перед началом застолья вызывающие аппетит алкогольные напитки и лёгкие закуски. С середины XVIII века традиция перед главным, а особенно перед торжественным приёмом пиши подавать возбуждающие аппетит алкогольные напитки расширилась не только по всему миру, но и среди всех слоёв населения под названием аперитив.

/107/ Орухо — традиционный для областей северо-запада Испании древний крепкий алкогольный напиток с содержанием алкоголя от 30 до 60 %. Уже в Средние века орухо изготовлялся в католических монастырях Кантабрии, в особенности в области Льебана.

/108/ Соус айоли — традиционный испанский соус на основе оливкового масла, чеснока и соли. В зависимости от провинции имеет дополнительные ингредиенты.

/109/ Орчата — (в переводе с испанского — "это золото"), старинный национальный напиток родом из Валенсии. Его изготавливают из земляного ореха чуфа, также известного под названием "земляной миндаль" с добавлением воды и сахара.

/110/ Фламенкин — традиционное блюдо провинции Кордоба, берущее своё начало в средневековье, в городке Бухалансе. Представляет собой рулет из свиного филе с полосками маринованного в вине хамона и зажаренного в эмпанадо (т.е в трёх слоях — то, что сейчас называется панировка).

/111/ Соус агристадо — один из древнейших испанских соусов, лежащих в основе соусов, прославивших в конце XVII начале XVIII веков французскую кухню — майонеза и бешамель. Состоит из муки, оливкового масла, яиц, лимонного сока, куриного бульона (иногда заменяется сливками), соли и специй.