Мне отмщение

Морган смотрел на коленопреклоненных женщин и молчал. Его соратники пытались понять, о чем он думает, но это было пустой тратой сил: бесстрастное лицо не отражало ничего. А он просто рассматривал жриц и пытался представить себе, как должна бы выглядеть его мать. Он знал: у нее были золотые волосы и белая кожа, синие глаза... но это ведь обычно для сайндов. Вот и из этих трех две — златоволосые, третья с волосами цвета янтаря. И глаза у них голубые... нет, у той, что с янтарными волосами — зеленые. Сколько им лет — трудно понять. Сайнды живут очень долго и почти не стареют, как и раэты. Этим красавицам могло быть и по пятьдесят-семьдесят лет...

— Я ценю вашу... предусмотрительность, аста майнел кесенассэ, — сказал наконец Морган. Женщины едва заметно вздрогнули, а та, что с янтарными волосами, подняла голову и удивленно посмотрела на него. Не ожидала от раэта знания сайндиссы. Увидела его синие глаза и застыла, изумленная.

Он резким движением извлек из ножен Левый Близнец. Свистнул клинок перед лицом зеленоглазой, она отшатнулась. Две другие остались невозмутимы.

Подхваченный острием за фигурную головку ключ золотой молнией взмыл вверх, сорвался с клинка и исчез в предрассветной серости. Морган вложил меч в ножны, протянул руку и в его ладонь упал ключ.

— Это разумно. И в благодарность за это армия не будет грабить Дарион. Мы ограничимся выкупом.

И на это жрицы тоже никак не отреагировали, кроме всё той же, янтарноволосой и зеленоглазой. 'Слишком молода', — понял Морган. Обратился к Терсану, Кемиру и другим тысячникам:

— Мин катэйе, как по-вашему, какой нам взять выкуп с этого города?

— Мин гара, как ты прикажешь, — поклонился Кемир. — Мы целиком полагаемся на твою щедрость.

— Итак... — Морган снова посмотрел на жриц. — Выкуп будет таким: двести сорок карвасов золота, четыреста восемьдесят карвасов серебра и триста крепких выносливых женщин для моих солдат. По пятьдесят карвасов золота и сто карвасов серебра, по одной красивой молодой женщине для каждого из моих тысячников. А для меня... по обычаям раэтов — то, что я сам захочу взять. Моим дворцом в Дарионе станет то здание с белыми стеклянными крышами, что видно отовсюду.

— Но... — вскинула голову янтарноволосая. — Но это невозможно! Это храм!

— Храм? Тем лучше, значит, там чисто и богато, — усмехнулся Морган. — И найдется место для алтаря Отца Волков. А ты, — он поймал взгляд янтарноволосой, и та оцепенела. — А ты будешь моей наложницей.

Это наконец пробило ледяную броню остальных двух жриц. Одна из них заговорила резким, гневным голосом:

— Это кощунство, святотатство!!!

— Кощунство? Я не поклоняюсь вашим богам, — усмехнулся Морган. — Ну, так и быть, из благодарности за то, что принесли мне ключ, я не стану ставить в вашем храме алтари своих богов. Цените эту милость. Остальное не обсуждается. Или озвученные условия, или город будет отдан на поток и разграбление на пять дней. Думаю, любезные леди, вы сделаете разумный выбор. И последнее: не пытайтесь применить магию ни к моим офицерам, ни к моим солдатам, ни ко мне лично. Милостью Майринты, Повелительницы Воронов, и Майтарна, Отца Волков, мы защищены. На любую попытку повлиять на нашу волю и разум пробудится наша ярость. Впрочем, если вы уж так хотите испытать ее на себе — воля ваша. Я лишь из милости предупреждаю. Любой, кто осмелится напасть на моих солдат или офицеров, познает, что такое раэтская ярость. Ага, вижу, это слабое предупреждение. Что ж. Передайте жителям города: за любую попытку причинить вред любому раэту казнят пятерых горожан — независимо от вины, возраста, сословия и пола. Любых, кто подвернется первым. Это понятно?

Жрицы вздрогнули, но кивнули.

― Отлично. Идите. Мы ждем выкуп. И лишь когда мы его получим, в город пойдет вода. Так что в ваших интересах поторопиться.

Женщины встали, пошли к выходу. Янтарноволосая двинулась было за ними, но окрик Терсана остановил ее:

― Ты — стой. Ты принадлежишь мин гара Моргану.

Сайнда остановилась, вздрогнув. Две других уже подошли к выходу, но Морган окликнул их:

―Ах, да, совсем забыл, любезные леди. Вы, вижу, всё еще лелеете надежду, что вам на помощь придет армия принца Кееса? Должен вас разочаровать. Петтес, Кайлин!

Со стороны задней завесы в шатер вошли двое раэтов-сотников, они несли за кованые бронзовые ручки небольшой, но тяжелый из-за бронзовой оковки сундук. Поставили его перед жрицами и откинули крышку. Женщины отшатнулись, на их лицах отразился неподдельный ужас, смешанный с изумлением.

В сундуке, на крупно колотой соли, лежала голова сайнда — с замысловато закрученными серебристыми волосами, стянутыми золотым обручем с тремя рубиновыми геммами.

― Что ж, самого Кееса вы увидели, а армия его уже четыре дня как кормит ворон.

― Не... не может быть! — янтарноволосая кинулась к сундуку, упала перед ним на колени, несмело, дрожащей рукой дотронулась до холодного лба отрубленной головы. ― Не может быть...

Она упала наземь и зарыдала.

― Не признавать очевидное — милая сайндская черта, ― усмехнулся Морган. ― Вы старше и кажетесь мудрее, жрица, — обратился он к главной. ― Вы узнаете принца Кееса?

Женщина кивнула.

― Прекрасно. Идите и выполняйте условия выкупа. Можете даже послать сообщение королеве, если хотите. Это всё равно ничего не изменит.

Жрицы ушли, сопровождаемые конвоем. Рыдающую заложницу слуги унесли в шатер Моргана, надели на ноги ей тяжелые браслеты из украшенного каменьями электрона, а к одному из них прикрепили длинную цепь, другой конец которой здоровенным крюком вбили в землю у шатрового опорного столба. Сам Морган вошел в шатер только спустя час. Пленница сидела у столба, скорчившись и обхватив колени.

― Снимите с нее цепь, ― приказал он своим слугам. ― И помойте.

Сам уселся на кресло, заложив ногу на ногу. Ему подали узкий высокий кубок, налили вина. Между тем приказ выполнялся: с пленницы сняли цепь, содрали голубые одежды и заставили залезть в принесенную в шатер бадью с водой. Женщина не удержалась: зачерпывала воду и пила, проливая на грудь, долго, жадно, пока не закашлялась. Морган молча и равнодушно смотрел. Напившись и откашлявшись, она погрузилась в воду, закрыла глаза. На ее лице была обреченность. Слуги грубо заставили подняться, принялись мыть ее большими губками. Они были совершенно равнодушны, как будто не прикасались к прекрасному женскому телу. Моргана это не удивляло: слуги были элик, низшей кастой Раэтаны, и им под страхом мучительной смерти запрещалось проявлять какой-либо интерес, кроме заботы, к телу и имуществу свободных раэтов. А эта женщина была собственностью Моргана.

Наконец, омовение закончилось, слуги укутали сайнду в большую простыню и унесли бадью. Морган указал ей на ложе:

― Туда.

― Я... не могу. Я жрица... я дала обет, ― слабым голосом проговорила она.

― Пустяки. Теперь ты моя наложница, Амнэр.

Она вздрогнула, услышав свое имя:

― Откуда... откуда вы знаете мое имя?

― Я много чего знаю, Амнэр. Иди на ложе. Замерзнешь.

― Но тепло, лето и...

― Не зли раэта, ― Морган глянул на нее, и в его синих сайндских глазах полыхнуло совсем не сайндское бешенство. Амнэр подчинилась, покорно легла на ложе и завернулась в одеяло. Морган остался сидеть на кресле, глядя в центр шатра отсутствующим взглядом и сжимая рукоять Левого Близнеца.

Пленная жрица почуяла сначала движение сил, а потом ощутила на щеках дуновение холода, словно зимой, в лютый мороз. Увидела, что в воздухе закружились мелкие льдинки... воздух в центре шатра сгустился, засветился голубым сиянием, и в нем появилась смутная фигура старого раэта.

― Рад слышать тебя, Морган, ― сказал он.

― Рад видеть тебя, отец, ― почтительно ответил Морган. Отец не отличался большими способностями к магии, и не мог видеть при такой связи, только слышать. ― Благодарю тебя за столь своевременный подарок. Голова принца Кееса прибыла в отличном виде, и магия сохранит ее до встречи с королевой Тианной.

Голос старого раэта приобрел металлический оттенок:

― Ты уверен, что это так необходимо, сын мой? Не хочешь ограничиться Дарионом?

― Да. Уверен. Нет. Не хочу. Не я начал эту игру, но я совершенно точно хочу ее закончить.

Райвен помолчал, потом сказал:

― Я понимаю тебя. Ты в своем праве, Морган. А я буду с тобой до конца. Ради тебя. Ради твоей матери. Ради Пиниэты.

― Благодарю тебя, отец. Какие планы?

― Как и договаривались. Останусь тут, буду посылать рейды по провинции, ведь армия Кееса была не последней, королева просто обязана послать еще войска. А в Раэтану я всегда успею. Теперь уже не имеет значения, когда я прибуду в столицу. Пришло известие, что князь умер.

― Вот как. Своей смертью или помогли?

‒ Этого не знаю. Сейчас в столице смута, наследники дерутся за власть. Пусть дерутся, тем легче потом будет мне.

‒ Отличные новости. Ну что ж, до встречи, отец.

― До встречи, Морган.

Резко потеплело, магическая связь распалась. Морган встал с кресла, подошел к ложу. Амнэр отползла в самый угол, плотнее укуталась в одеяло. Морган мрачно усмехнулся, резким движением содрал одеяло, опустился на ложе, придавив женщину коленом. Одной рукой прижал ее к ложу, другой забрал в горсть длинные, шелковистые янтарные волосы, пропустил через кулак.

― Вижу, ты боишься меня. Правильно делаешь... но ты не того боишься, Амнэр. Ты думаешь, сейчас я насильно овладею твоим телом. Вот этим прекрасным телом, с янтарными волосами, с гладкой, как мрамор, кожей... и пока я буду занят удовлетворением низменной похоти, ты улучишь миг и своими сайндскими чарами опутаешь мой разум.

Она вздрогнула, застыла. Морган впился взглядом в ее зеленые глаза, и на губах его расплылась злая усмешка.

― Собственно, ты уже пытаешься. Я слышу, как ты шуршишь в замочной скважине, пытаясь проникнуть в запертую дверь.

Он сильнее прижал к ложу, придавил собой, крепко держа за руки. Амнэр извивалась под ним, брыкалась, но не могла отвести взгляда от его глаз. Он не пускал. Давил на ее разум, она сопротивлялась, выстраивала щит, но этот щит прогибался под напором его силы, трещал, и в конце концов разлетелся на осколки. И Морган вошел в ее разум — грубо, жестко, глубоко. А затем и в ее тело — точно так же. Амнэр закричала от дикой боли и унижения, не различая, где боль телесная, а где — душевная. Она чувствовала, как проклятый раэт заполняет ее собой, как овладевает ею. И ничего, ничего не могла ему противопоставить. Он не дал ей никакого убежища, никакой возможности сохранить хоть что-то нетронутым, он осквернил и тело, и разум... впервые сайндская магия не смогла защитить Амнэр, а обернулась против нее самой.

Закончив, Морган поднялся, застегнулся, задумчиво глядя на истерзанную пленницу, безвольно распластанную по смятым шелковым простыням. Теперь она принадлежала ему — полностью. Он ощущал мрачное удовлетворение от того, что она сломалась под напором его силы. С раэтой он бы никогда не поступил так — и не только потому, что с раэтой так поступать запрещено, о нет. Пусть он и познал в детстве и юности презрение и пренебрежение к себе как к полукровке — но, странное дело, лишь со стороны мужчин. Женщины-раэты относились к нему совсем иначе. Он и сам не знал, почему — то ли из-за сайндских синих глаз, таких необычных и странных (а женщин, как известно, частенько влечет к необычному и странному), то ли из-за того, что он был красив по раэтским меркам, очень красив. И к тому же... Раэты были своими и равными. Сайнды — чужими. Врагами. К ним он с некоторых пор не испытывал ни жалости, ни сочувствия. И на то были причины, еще какие.

Эта сайнда, Амнэр, была частью того, что он ненавидел. И в ее лице он только что нанес оскорбление и кинул вызов всему Сайндарикарил — сайндской аристократии и теократии одновременно. Он знал: они все, все до единого, этот вызов услышали, оскорбление почувствовали. И королева тоже. Все члены Сайндарикарил могли связаться друг с другом мысленно, все чувствовали друг друга, если кто-то из них взывал к остальным. А он только что заставил Амнэр воззвать к Сайндарикарил, и так, чтоб услышали безусловно. Жаль, что с Кеесом так не вышло. Он тоже был Сайндарикарил, но отец, видно, не сумел добиться этого от принца или убил его слишком быстро. Впрочем, и без того неплохо получилось. Морган усмехнулся, вспомнив ужас, отразившийся на лицах жриц, когда они увидели голову Кееса.

Амнэр шевельнулась, застонала, свернулась в клубочек и заплакала. Ее яркие янтарные волосы как будто выцвели и потускнели, стали какими-то грязно-желтыми. Морган знал — так только кажется, это всего лишь отражение ее состояния. Ничего, пройдет время, она покорится, и ей начнет нравиться ее новое положение — уж Морган об этом позаботится. Приучить рабыню радоваться милости хозяина несложно, раз уж он сломал ее внутренний стержень. Не зря выбрал из трех именно ее — самое слабое звено здешней ветви Сайндарикарил.

Он отошел от ложа, взял со столика кувшин с вином и наполнил кубок. Пил долго, медленно, смакуя.

Выкуп доставили утром следующего дня. Всю ночь Морган просидел на вершине холма, на расстеленном среди травы ковре, и смотрел на город. Беспокоить его никто не решился — знали, что гара не любит, когда ему мешают медитировать.

А он был погружен в транс. Прикасался к струнам сил, ловил отзвуки чужой магии. Узнал, что жрицы все-таки сообщили королеве и о сдаче города, и о гибели принца Кееса, и о выкупе, что потребовал с Дариона Морган Оккинсетский. Узнал и ответ королевы: выкуп дать, ждать подмоги.

С рассветом Морган вышел из транса. Королева могла обещать подмогу. Но должна была понимать: Дарион ей не отбить, потому здешней ветви Сайндарикарил придется смириться с поражением. Они об этом скоро узнают, и попытаются покинуть город. Морган решил не препятствовать: пусть уходят. У него была Амнэр, а значит, он теперь мог в любой миг проникнуть в планы Сайндарикарил через нее. Ведь если сайнд становился членом Сайндарикарил, он проходил особое посвящение, которое въедалось в него навсегда. Такое положение достигалось не только происхождением, но могло быть получено за определенные заслуги. Амнэр была допущена в Сайндарикарил по праву рождения. Ее способности были весьма посредственны, с ее старшей соратницей Морган бы не рискнул связаться. Он не был уверен, что сумел бы победить ее в битве разумов... по-сайндски. Вот яростью раэта — да. Но тогда от жрицы бы ничего не осталось, а ему нужна была живая и вменяемая Сайндарикарил. И он выбрал Амнэр.

Похоже, что сама Амнэр это тоже поняла. Морган приказал слугам неотлучно находиться при ней — опасался, что она попытается покончить с собой.

Когда выкуп был распределен по войску, Морган приказал сворачивать лагерь, сам сел на огромного черного жеребца, украшенного синими, черными и серебряными лентами. Цвета Раэтаны — черный и золотой, и как гара, предводитель раэтского войска, Морган должен был идти под черно-золотым штандартом, а коня украсить золотой попоной. Но он предпочел цвета Оккинсета. Его катэйе возражать не посмели. Морган окончательно дал всем понять, что это его война. Его войско. Его победа. Катэйе рассудили: князь далеко, да и в Раэтане началась смута вокруг трона. А когда Морган вернется с большой победой, никто не посмеет его упрекнуть в чем бы то ни было. Особенно если на троне будет Райвен или его ставленник.