— Сын уже говорил, — сказал отец. — Не имею ничего против. Так что вы для меня придумали?
— Вы специалист в российском законодательстве, им и займётесь. Оцените наши законы и предложите свои правки, в соответствии с пожеланиями заказчика. Вы у нас такой не один, поэтому можете писать что вздумается. Потом ваши предложения рассмотрит специальная комиссия. Понятно, что это только после выздоровления. Теперь с вами, Алексей Сергеевич. С завтрашнего дня вы выходите на работу. Вы ходили по территории?
— Вчера прошёлся, — ответил я. — В парке не сидел и по всем улицам не ходил, но общее представление получил.
— А вам больше ничего и не нужно. Возле парка стоят два четырёхэтажных дома. В левом нижний этаж отдан под столовую, а на верхних работают наши учёные. В правом доме, на первом этаже, располагается гимназия. Детей у нас немного, поэтому мы не стали вводить раздельного обучения, классы и без того небольшие. Верхние этажи занимают инженеры и те, кто им помогает. Поднимитесь на третий этаж в одиннадцатый кабинет к старшему инженеру Владимиру Петровичу Фролову, а дальше будете делать то, что он скажет.
— Я тут уже кое с кем познакомился, — сказал я. — Естественно, начал расспрашивать. Мне сказали, что из-за режима здесь сквозь пальцы смотрят на многие секреты. Мол, всё равно никому ничего передать нельзя...
— Это не совсем так, — возразил он. — Поймите нас правильно. В этом городке живут не чьи-то шпионы, от которых мы оберегаем секреты. Большинство жителей с ними работает. Они не просто нанятые специалисты высокой квалификации, а наши сторонники и единомышленники. Наши проекты для многих — дело жизни. Конечно, изоляция напрягает, но все понимают, что это вынужденная мера. Поэтому я не столько выискиваю что-то злонамеренное, сколько смотрю, чтобы случайно не проскочило что-то для нас опасное, на что писавший просто не обратил внимания. Ищу и скрытые вложения, но больше потому, что так положено. Но это не значит, что любой из вас должен знать все секреты проекта. Знают то, что нужно для работы. Если кто-нибудь проговорится, или просто услышите разговор, не предназначенный для ваших ушей, вас за это никто не накажет, но такое не поощряется. Что вам можно знать, решат те, с кем будете работать. Им и задавайте свои вопросы. Если ко мне больше ничего нет, я, пожалуй, пойду. Только сначала один вопрос: вы привезли какое-нибудь оружие?
— У нас два пистолета, револьвер и сотни две патронов, — ответил я.
— Целый арсенал, — удивился он. — Вообще-то, ввоз оружия на территорию запрещён, и его изымают раньше. Вам почему-то сделали послабление, и я буду говорить об этом с Кулагиным. А сейчас соберите стволы и боеприпасы в какую-нибудь сумку и принесите мне. Сумку я потом верну.
Я собрал оружие и проводил цензора до калитки. Он ушёл, приветливо кивнув возвращающимся женщинам. Проводил я трёх дам, а встретил четырёх. Парикмахершей оказалась невысокая стройная женщина лет сорока, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не чересчур длинный нос. Я поздоровался, пропустил женщин в дом и вошёл сам. Мама с гостьей пошла к отцу, а мы заняли гостиную.
— Кто это от нас вышел? — спросила Вера.
— Здешний цензор, — ответил я. — Рассказал о режиме и нашей работе и забрал оружие. Тебе, кстати, надо написать отцу. Он может ответить и даже прислать посылку, а нам разрешены только письма.
— Это мы уже знаем, — сказала жена. — Лена рассказала. У неё узнали, что можно было сходить в церковь на литургию, но было уже поздно. Я в следующее воскресенье с ней пойду.
— Не замечал за тобой религиозности, — сказал я. — Да и за мамой такого не водилось. Иконы в доме были, но вы ни одной из них с собой не взяли.
— Мама взяла, — сообщила Ольга, — и я тоже забрала свою детскую икону Богородицы. Это ты свою оставил. Крест хоть не забыл надеть?
— Я его не снимал, поэтому и не забыл, — улыбнулся я. — Ладно, вы мне лучше скажите, какое впечатление от прогулки?
— Нет у меня пока впечатлений, — вздохнула Ольга. — Чисто, удобно и аккуратно, но прожить, никуда не уезжая, десять лет... Не знаю, я, наверное, не смогла бы.
— Просто у тебя пока нет любимого человека, — возразила Вера. — Если будет муж и появятся друзья, многое можно перетерпеть. А у здешних есть цель и важная работа. Без дела, конечно, трудно. Да, Лена мне тоже понравилась. Только учти, что для тебя это ничего не меняет. Я не ревнивая, но если дашь повод...
— Не дам я тебе повода, а насчёт дела... Не знаю, найдут ли нам в понедельник кухарку, но до её появления надо дожить и не помереть от голода. Столовая сегодня выходная, магазины — тоже. Надо посмотреть, что можно приготовить из наших продуктов. У нас три женщины, которые маются от безделья, вот и попытайтесь приготовить хотя бы обед. Резаную колбасу можете не предлагать. Мне интересно, что у вас получится. Можете помолиться перед готовкой.
— Нашёл развлечение! — рассердилась жена. — Думаешь, я что-нибудь приготовлю, если не помню, как это делать? Только переведу продукты, а ты откажешься есть! Давай ты скажешь, что и как делать, а мы сделаем.
— Говори за себя, — отказалась Ольга. — Я лучше помою посуду.
Мы болтали до тех пор, пока не закончила работу парикмахер. Мама ушла провожать, а я вошёл в спальню. Отец лежал, гладко побритый, и приятно пах незнакомым мне одеколоном.
— Быстрее бы вылечиться! — сердито сказал он, увидев меня. — Так надоела эта беспомощность! Хотя не представляю, чем буду заниматься, разве что по вечерам играть в карты с такими же бездельниками.
— Тебе же предложили работу, — удивился я. — Чем она тебя не устраивает? Вроде по твоей должности.
— Я вёл надзорную работу, — сказал он, — и законы знаю достаточно для её выполнения, но такие, как я, не занимаются законотворчеством. Мнение я выскажу, толку-то! Наверное, мне подсунули эту работу, чтобы не рехнулся от безделья. Это у тебя настоящее дело. Чем думаешь сегодня заняться?
— Готовкой, — ответил я. — Полный дом женщин, и ни одна не умеет готовить! Ольга сразу отказалась, мама ещё не знает, а Вера согласилась заняться, но под моим руководством. Чувствую, что всё придётся делать самому.
— Мать не трогай, — предупредил он. — Она никогда даже не резала хлеб. Порежет себе пальцы, а у нас нет йода и бинтов. Сделайте с Верой хоть что-нибудь, а завтра надо постараться найти кухарку.
Как я и думал, готовить пришлось самому. Вера начала чистить к супу картошку и сразу же порезала палец. Я неудачно пошутил по этому поводу, вызвав слёзы. Палец забинтовали полоской чистой ткани, а я доварил суп и вышел во двор. В десяти шагах от меня за низким забором возился с цветами второй сосед, которого я до этого не видел. Это был массивный мужчина лет семидесяти, с огромными залысинами, седыми, слегка вьющимися волосами и лицом киноактёра Гафта. Не полная копия, но очень похож.
— Здравствуйте! — поздоровался я, подходя ближе. — Может, познакомимся?
— Здравствуйте, — отозвался он, тоже подходя к забору. — Вы, видимо, младший князь Алексей Мещерский? О вашем приезде уже всем известно. Сбежали после статьи?
— Пришлось.
— Вы, князь, сделали большое дело, но сделали его глупо, что неудивительно, если учесть ваш возраст, — усмехнувшись, сказал он. — Непонятно, о чём думал ваш отец. Если уж решились на такое, то убегать нужно было до выхода статьи, а не после. Тогда и он был бы здоровым. Да, я Дан Евгеньевич Суханов. Когда-то был профессором химии.
— Почему когда-то? — не понял я.
— Потому что меня вместе с женой тридцать лет назад похоронили на Новодевичьем кладбище. Здесь и кроме нас хватает живых покойников, только мы одни из самых первых. Не хотите зайти и поболтать со стариком? У меня есть неплохой набор вин на любой вкус. Сам я их уже не употребляю, держу для более молодых друзей. Продлим, так сказать, знакомство. Здесь теперь редко можно увидеть нового человека, а друзья малость надоели. Что за интерес вести беседу, если заранее знаешь всё, что могут сказать? Идите в калитку, там открыто.
Я воспользовался приглашением и через несколько минут сидел в гостиной соседа. Его дом по планировке и отделке немного отличался от нашего и почему-то производил впечатление нежилого.
— Неуютно? — понял он моё состояние. — С тех пор как два года назад умерла жена, я на всё махнул рукой. Ещё кое-что делаю по работе, но больше по инерции, а здесь не живу, а доживаю. Если дотяну, через три года исполнится восемьдесят. Удивились, что так молодо выгляжу? Это у нас семейное.
— А чем вы занимаетесь? — спросил я. — Или это секрет?
— Конечно, секрет, — хмыкнул он. — Только об этом секрете всем известно. Я сейчас самый крупный в империи специалист по ядам. Вы очень быстро узнаете, что их изготавливают в промышленной зоне, так что я не открыл никаких секретов. Состав — это секрет, куда эта отрава уйдёт — тоже секрет, хотя многие уже догадались.
— Вы делаете химическое оружие? — дошло до меня.
— Не оружие, но можно назвать и так, — подтвердил он. — Не нравится?
— А кому такое понравится? У газов небольшая эффективность, а восстановим против себя весь свет!
— Молодой человек! — строго сказал бывший профессор, наставив на меня палец. — Никогда не беритесь судить о том, в чём вы не разбираетесь! Низкая эффективность у хлора, которым немцы травили своих кабре в африканских колониях! То же можно сказать и о горчичном газе. Они в этом убедились на собственном опыте и сумели убедить остальных. Мы тоже подписали эту конвенцию, так что никто не собирается применять газы. Их трудно доставить в нужное место, а на применение влияет погода. Подул ветер, и где будет ваш газ? Я говорил не о газах, а о ядах! Бельгийцы лет двадцать назад применили какой-то сильный яд в Конго. Там вспыхнула эпидемия болезни, после которой не оставалось выживших. К чести бельгийцев нужно сказать, что они пытались как-то помочь. Когда заболели и умерли присланные на помощь аборигенам врачи, такие попытки прекратились. Заражённый район окружили солдатами, а в деревни пустили тех же солдат, но в закрывающих тело костюмах и с фильтрующими масками на лицах. Они незаметно отравили источники питьевой воды и ушли. Точное число отравленных неизвестно, но сами бельгийцы говорили о пятидесяти тысячах человек, точнее негров. Кто-то не отравился и попытался удрать из этого могильника, но их убили солдаты. Деловой подход? И трудно их осудить, потому что, убив эти пятьдесят тысяч обречённых негров, бельгийцы спасли сотни тысяч, а может быть, и миллионы ещё здоровых!
— И как вы собираетесь травить солдат? — спросил я.
— Я — никак, — ответил он, — а как это будут делать наши хозяева, меня не касается. И почему вы думаете, что травить будут солдат? Армия неплохо защищена, мобильна и не привязана к какому-то месту, а вот население, особенно городское... Если очень сильные яды распылить в разных местах большого города, выжившее население в него потом не заманишь калачом! А в городах осталось жильё, запасы и транспорт! Если такая диверсия произойдёт во многих крупных городах какой-нибудь страны, наступит экономический крах. Её правительству будет не до войн на чужой территории, а армия из-за отсутствия снабжения не вынесет длительной позиционной войны. Главное — выдержать первый удар!
— И как же их распылять? — похолодев, спросил я.
— Эк вас перекосило! — неодобрительно сказал он. — Они хотят потравить большую часть нашего населения наркотиками, а вы распускаете слюни! Не слышали о тройственном пакте? Конечно, ведь вы только что приехали! Так вот, чтобы вы знали и меньше их жалели. Есть жутко секретное соглашение между Великобританией, Францией и Германией о разделе нашей империи. Но главное даже не в том, что они хотят растянуть её на куски, а в том, что одновременно запланировано радикальное сокращение численности коренного населения. Сколько его сокращать и какими средствами, в пакте не уточнили, так, обозначили намерения. Это политика, молодой человек, а в ней никогда не было ничего порядочного!
— И сильные у вас яды? — спросил я.
— Разные, — ответил он. — Есть такие, капля которых убивает тысячу человек! Конечно, вы не разделите эту каплю на дозы, но если взорвёте большой бидон... В природе существует много очень сильных ядов, беда в том, что их можно получить в мизерных количествах из живых существ. Создать искусственно не получается, или они выходят золотыми. А у нас такое получилось! На это ушли годы, пришлось даже поехать в Южную Америку за всякой ядовитой дрянью. Ловили даже лягушек и медуз. У нас не получилось точно воссоздать природные яды, но мы создали свои, более смертоносные! Были большие проблемы с их хранением, но мы справились.
— Здесь не работали с ракетами? — задал я очередной вопрос.
— О каких ракетах идёт речь? — не понял профессор. — Об осветительных? А зачем с ними работать?
— О ракетах вы не знаете, — сказал я. — Самолёты могут летать недалеко, и их нетрудно сбить. Так как же доставлять отраву на место? Снаряды?
— Как вы узко мыслите! — попенял мне разговорившийся профессор. — Я уже говорил, что об этом никому точно не известно, но думали многие и потом поделились своими мыслями с другими. Вы это услышите, поэтому могу сказать и я. — Допустим, я хорошо знаю английский язык.
— Допустим, — согласился я. — Я его тоже неплохо знаю.
— Не перебивайте, — недовольно сказал он, — иначе не буду рассказывать. Одного языка мало, поэтому меня готовят, обучая всему, что знает чистокровный англичанин. После этого снабжают документами и деньгами и переправляют, скажем, в Лондон. Я там покупаю дом и живу несколько лет, притираясь к местным. Могу даже жениться. А потом мне переправляют бидоны с отравой и взрывчаткой, а я ставлю их на крышу своего дома или ещё куда-нибудь. У нас здесь много инженеров, занятых радио, так что взрыв можно устроить и дистанционно. Возможно, всё до времени хранится в каком-нибудь подвале.
— Жуткий вариант, — сказал я. — Мне в нём видится слабое звено — это люди. Вживаясь в чужую жизнь, можно изменить к ней отношение и отказаться от таких планов. Вы представляете, сколько заплатят тому, кто отдаст ваши баллоны властям?
— Мы занимаемся этим тридцать лет, — напомнил он. — А теперь представьте, что где-то собрали мальчишек и лет за двадцать воспитали в них жёстких и непримиримых бойцов, фанатично преданных кому-то из наших хозяев. Жизнь европейцев им чужда, как и они сами, а если в них разожгли ненависть и дали большие деньги... Ведь надо быть идиотом, чтобы уверится в том, что тебя за предательство завалят золотом. Наверное, что-то заплатят, но вряд ли много. А отношение будет как и к остальным русским, даже хуже. Предателей не любит никто, хоть ими пользуются.
— А здесь делается что-то ещё, кроме отравы? — спросил я.
— Что-то вы скисли, — неодобрительно сказал профессор. — Учтите, что почти всё, что я вам рассказал, — это вымысел. Может, всё будет не так, как фантазировали местные мыслители. А делают много чего и не только у нас. Не удивлюсь, если узнаю, что кое-что изготавливают на столичных фабриках. Это, конечно, дороже, но у нас не всё можно сделать. Я обещал вам вино, но заболтался и забыл.