— У нас приготовлена новая песня, а остальной репертуар старый, — предупредил я. — Так получилось, что мы давно не занимались пением.
Меня заверили, что с удовольствием послушают и старые песни, после чего вся компания перешла в ту комнату, в которой у Олега стоял рояль. Он сам умел неплохо играть, только сейчас пользовался редко. Мы пели и играли больше часа. Великие князья уже слышали почти все песни, когда мы ходили петь к Олегу, а их жёны довольствовались не очень хорошими грампластинками, поэтому были в восторге от живого пения. Больше других понравилась песня "Каникулы любви", которую слушали в первый раз.
— Что вы хотите, князь, за этот чудесный вечер? — в шутку спросил Андрей.
— С вас море, — ответил я. — Жена сказала, что отпустят в Крым, вот я и выкладывался.
— Я поговорю с отцом, — пообещал он. — Он не всегда с нами ездит, но на время найдёт вам замену, так что считайте, что вы уже на пляже. Нужно только подождать полтора месяца.
Мы простились и вернулись в свои комнаты, где узнали о грядущей свадьбе Ольги.
— Мне уже семнадцать и я окончила гимназию, что вам от меня ещё надо! — сердито выговаривала она родителям. — Если и дальше будут проволочки, я просто уйду в семью Сергея!
— И на что станете жить? — спросил отец. — Сидеть на шее у его родителей? Твой Сергей уже решил, чем займётся?
— Он будет инженером, как и его отец! — ответила Ольга. — И не нужно мне ничего говорить! Он это не я: ему брак не помешает учиться, а его родители согласны. Я понравилась его деду, и он обещал помочь. Он очень состоятельный человек!
— Ты и мне нравишься, — обнял я её, — так что обойдёмся без чужого деда. Что я не найду денег для родной сестры?
— Ты это одобряешь? — удивился отец.
— Пусть выходит замуж, — сказал я. — Сергей хороший парень, и из них получится прекрасная пара. Ему немного рановато, но если сестре не терпится... Если есть средства, мужчине семья не помеха для учёбы.
В общем сестра нас уломала. Мы, как я и обещал, помогли ей деньгами, хоть родители Сергея были этим недовольны, по крайней мере, на словах. Свадьбу назначили на конец июня и переложили её организацию на семью жениха. Только разобрались с Ольгой, как пришло известие о гибели американского эсминца. Если верить сообщениям американских радиостанций, его кто-то подорвал торпедой в двухстах милях от их восточного побережья. В некоторых передачах прямо обвиняли Франко-Германскую империю. Якобы была радиопередача с эсминца, что обнаружен перископ подводной лодки.
— Есть мысли? — спросил вызвавший меня император. — Я созванивался с кайзером. Ни одной их подводной лодки у берегов Америки сейчас нет.
— Ни минуты не сомневался в том, что империя здесь ни при чём, — ответил я. — Обострение отношений не в их интересах, а с военной точки зрения подобная операция просто нелепа. Или этот эсминец по какой-то причине взорвался сам, или ему помог это сделать кто-то из американцев. Только неясно, для чего это делать именно сейчас. Через год — понятно, но американцы ещё не готовы к войне, а реагировать придётся. Они уже лишились нескольких кораблей и ограничились нотой в адрес кайзера. Сейчас это трудно сделать.
— Думаете, они взорвали его сами? — задумался император. — И чья это может быть работа?
— В известной мне реальности в Америке всё было по-другому, — ответил я, сопроводив ответ пожатием плеч, — а в этой реальности я о ней мало знаю. У нас есть знатоки в министерстве, вот их и нужно спрашивать.
Император позвонил в министерство иностранных дел, и через пятнадцать минут такой знаток был доставлен в его кабинет.
— Коллежский советник Данилов, — представился он после положенного приветствия.
— Хотелось бы знать, с чем мог быть связан подрыв американцами своего корабля? — спросил его Владимир Андреевич.
— Если это не случайность, то даже не знаю... — в замешательстве ответил чиновник. — Америка ещё не готова к войне.
— А если её объявят, но не начнут? — спросил я. — Кто от этого будет в выигрыше?
— Я думаю, что президент Олбен Баркли, — ответил он. — Демократы проиграют выборы, причём и президентские, и в Конгресс. В этом уже никто не сомневается. Но если президент получит согласие Конгресса и объявит войну Франко-Германской империи, то это позволит ввести военное положение на всей территории страны и отменить выборы до окончания военных действий. Такое предусматривается конституцией, хотя за всю историю ни разу не применялось. Кроме того, президент у них является главнокомандующим, а это в случае удачной войны...
— И Конгресс даст такое право? — с сомнением спросил император.
— Я думаю, что даст, — ответил чиновник. — У демократов в нём значительное большинство, а этот взрыв так обыграют в прессе, что будет опасно выступать против. Нужно немного подождать. Если это действительно президент, он должен выступить сегодня или завтра. В органах власти в войне обычно больше других заинтересованы военные, но не в этом случае. Эта провокация может помешать их подготовке в Норвегии. Производители военной продукции и так загружены заказами, поэтому взрыв эсминца ничего им не даёт.
Американский президент выступил через три часа после первых сообщений о трагедии. Он сказал следующее:
— Граждане Американских штатов! Со скорбью и гневом хочу вам сказать, что сегодня вблизи наших берегов неизвестная подводная лодка потопила наш эсминец, прервав жизнь двухсот семидесяти трёх наших соотечественников! Подобное преступление не должно остаться без возмездия! Не так давно, когда мы занимали бывшие колонии Франции, чтобы не бросать без присмотра их население и привести туземцев в лоно цивилизации, головорезы кайзера Августа совершили ночное нападение на наших моряков и морских пехотинцев. Подводные лодки потопили два корабля, а высаженный с них десант вырезал наших солдат. Погибло в общей сложности восемьсот американцев. Я уже тогда хотел обрушить на захватившую Францию Германскую империю всю силу нашего гнева, полагая, что разговаривать с убийцами бесполезно, но воспротивилась республиканская часть Конгресса, и для объявления войны у меня не было в нём нужного большинства. Мне сказали, что мы должны ждать и готовиться, чтобы нанести удар наверняка и с минимальными потерями. Я дал им себя убедить, и, как выяснилось, зря! Уверен, что сегодняшняя трагедия — это нападения немецкой подводной лодки! Я вторично обращусь к Конгрессу с требованием вручить мне всю полноту власти для ведения войны. Прогнившие монархии Европы бросают вызов самой демократичной стране мира! Я обещаю, что наши доблестные армия и флот сокрушат их с вашей помощью и принесут свободу на земли, откуда пришли наши прадеды! Величие Американских штатов и наши идеи равенства покажут освобождённым народам Европы истинный пример жизни! А виновные в преступлениях будут сурово наказаны по нашим законам. Враг силён, поэтому каждый из вас должен сделать всё, что в его силах, чтобы помочь своим соотечественникам, которые, рискуя жизнями, будут отстаивать свободу с оружием в руках! Мы победим, потому что на нашей стороне Бог и правда!
— Как он завернул! — сказал сидевший со мной у приёмника отец. — Прогнившие монархии Европы! Это не только немцы с французами, но и мы. Наверное, узнали о нашем союзном договоре. Только ведь сюда можно включить и англичан. Не хотят ли они заодно отобрать колонии и у короля Эдуарда?
— Пуп у них развяжется воевать против всех сразу, — ответил я. — Хотя сказано очень нагло. Не нравится мне это. Он уверен в том, что мы — это уже прошлое, а для такой уверенности должны быть серьёзные основания.
— Ложились бы вы спать! — сказала заглянувшая в гостиную мать. — Уже двенадцатый час! Завтра узнаете.
— Уже идём, — ответил ей отец и обратился ко мне: — Действительно, выключай приёмник и ложись. Это у американцев четыре часа дня, а мы с тобой завтра из-за них не выспимся. Новости будут в утреннем выпуске.
Я не стал спорить, потому что тоже хотел спать. Дурное дело — не выспаться и ходить сонным, особенно когда в этом нет никакой необходимости. Но утром я первым делом побежал включать приёмник. Отец встал позже меня.
— Ну что там? — спросил он, появляясь в гостиной. — Мне уже некогда слушать новости, нужно завтракать и идти на службу.
— Морские министры наших империй выступили с заявлениями, что их подводных лодок вблизи Америки не было, поэтому никто этот эсминец не топил. Англичане пока молчат, но их никто и не обвинял. Но для американцев наши оправдания — это только лишнее подтверждение нашей вины и лживости. Сегодня ожидается заседание Конгресса. Американские комментаторы уверены в том, что война будет объявлена. Не знаю, что печатают в их газетах, а в эфире подняли такую бучу! Настоящая истерика! Не удивлюсь, если скоро многие американцы понесут свои деньги в фонд обороны. Компания организована очень профессионально. Даже мне захотелось побежать в банк и чего-нибудь им перевести.
— А мы хотели спокойно дожить до следующего лета, — вздохнул отец. — Ладно, ты слушай, а я пошёл.
Долго я сидеть не стал, потому что подозревал, что разбора отчётов сегодня не будет. Так и оказалось. Стоило мне прийти в расположенную неподалёку от императорского кабинета комнату, где мы с Николаем Михайловичем возились с бумагами, как зазвонил телефонный аппарат, и раздражённый Владимир Андреевич велел всё бросить и идти к нему. При моём появлении императорские гренадёры отдали честь и слаженно расступились в разные стороны. Секретарь вскочил со своего места и поспешил открыть передо мной дверь. Раньше за ним не водилось такой предупредительности. В кабинете, помимо императора, сидели канцлер и военный министр. Я начал приветствие по всей форме, но был прерван.
— Садитесь за стол, князь! — сказал Владимир Андреевич. — Считайте, что уже со всеми раскланялись. Меня сейчас интересуют не ваши манеры, а то, что вы стали бы делать.
Я послушно сел за стол и начал:
— Я далёкий от армии и флота человек, хоть и имею воинское звание, но мне кажется, что ситуация для нас очень благоприятная. Ну объявят войну нашим соседям...
— Уже объявили, — перебил меня Вяземский.
— Мы знали, что так и будет, только думали, что это случится позже, — продолжил я. — Но начав так рано, они подгадили сами себе. Нельзя атаковать побережье силами только одного флота без мощной авиационной поддержки, а у них её нет и не будет до следующего лета.
— У них пять или шесть авианосцев, — возразил министр, — а это четыреста самолётов.
— Там в основном пикировщики, — в свою очередь возразил я. — Истребителей немного. Если бросить на американский флот много самолётов, он не отобьётся одними зенитными средствами. Потери в самолётах будут большие, но корабли они перетопят! Кроме того, для нормального ведения войны с сильным противником где-то в Европе должна быть база, куда нужно заранее перевезти кучу припасов и много солдат и техники. Того, что могут взять на борт десантные суда, совершенно недостаточно. Отказав янки в помощи, англичане сильно им подгадили.
— Они развернули строительные работы в Норвегии, — сказал канцлер. — Солдат там пока мало, но припасы и технику уже везут.
— Ну и разбомбить всё это к чёртовой матери! — посоветовал я. — Войну кайзеру уже объявили, так что я на его месте не думал бы ни минуты. У американцев сейчас нет прикрытия от налётов авиации, так что немцы разнесут там всё в пух и прах. И норвежцам урок. Вряд ли после этого найдётся много желающих оказывать помощь Америке. Франко-Германскую империю и так обливают грязью, так что хуже в этом уже не будет. Этой операцией кайзер нанесёт янки большие потери, затруднит им всю военную компанию, выиграет время и поднимет дух своим подданным. Вот нам пока встревать нежелательно. У американцев на Тихом океане полно кораблей, как бы они не решили отыграться на нас. Но бомбы объёмного взрыва я союзникам дал бы. У нас с ними союз всерьёз и надолго.
— Я об этом думал, — сказал Вяземский, — но были сомнения. Не хотелось начинать первым.
— Уже не получится отсидеться, — возразил я. — Мира не будет, так зачем давать противнику укрепиться и создать плацдарм для нападения? Они объявили войну, не пожалев своего корабля. Пусть это сыграл президент, нарушив тем самым чьи-то планы, остановиться теперь не сможет никто.
— Будут ещё какие-нибудь мысли? — спросил император.
— Только одна, — ответил я. — Усилить против янки компанию в прессе. К началу боевых действий весь народ должен ненавидеть американцев, начиная с чистильщика сапог и заканчивая их президентом. О том, что в Америке не одни мерзавцы, можно поговорить после войны. Война будет долгой и тяжёлой, и нужна поддержка всех сословий. Американцы уже объявили о сборе пожертвований на поддержку военного строительства, а чем мы хуже? Это сейчас хватает средств, в военное время их никогда не бывает много.
— Спасибо, князь, — сказал мне император. — Можете идти, но пока не отлучайтесь из своей комнаты.
Я вернулся к Николаю Михайловичу и застал его у невесть откуда взявшегося радиоприёмника.
— Слушаю новости, — сказал он. — Нам его принесли, как только вы ушли. Не хотите присоединиться? Передают много интересного.
Я присоединился, но ничего интересного не услышал. Американцы по-прежнему нагнетали военную истерию, англичане отмалчивались, а станции, вещавшие на немецком и французском, обвиняли янки в провокации и запускали в эфир патриотические передачи. Испанского языка мы не знали, поэтому не смогли оценить реакцию Латинской Америки. На месте латиноамериканцев я не радовался бы. Закусившие удила и отбросившие прежние правила Американские штаты были опасным соседом. Если они и раньше не слишком считались со странами Южной Америки, что хорошего можно было ждать теперь? Пока янки не до них, но не нужно большого ума, чтобы понимать, что рано или поздно придёт и их черёд. А вот наши радиостанции выглядели бледно. Общая направленность передач, несомненно, была антиамериканской, но какой-то беззубой, что ли. Так одна из трёх самых популярных станций всего лишь выражала сомнения в том, что эсминец был потоплен немцами. Когда я сказал об этом Рейтерну, он пожал плечами.
— А что вы от них хотите, князь? Это же купеческая станция. Там главные акционеры Губонин и Рябушинские, а они больше других пострадали от нарушения торговых связей с Америкой. Люди неглупые и должны понимать положение, но радости у них от этого нет. Наверное, надеются, что всё как-нибудь утрясётся, и не хотят портить отношения с американцами. Отсюда и эти осторожные оценки. Сейчас такие станции нужно брать под правительственный контроль. Ладно, займусь своими отчётами. Вам не мешает приёмник? Тогда пусть работает, может, услышим что-нибудь важное.
Важного мы в тот день не услышали. На следующий тональность передач на русском радио заметно поменялась, став более агрессивной и наступательной. Мы уже не оправдывались и высказывали осторожные предположения, а обвиняли американцев во всех смертных грехах. Послушав такое с час, я хотел выключить приёмник, но Николай Михайлович воспротивился.
