Коловрат. Отмщение

С громкими криками поскакали монголы на беглецов, у которых от их криков разом пропали силы. Скорбными фигурами застыли они на зимней дороге, готовые покорно принять летящую на них смерть.

В другое время десятник Берке приказал бы засыпать стрелами беглецов, но их было мало. Один только уряханец, потерявший во время штурма Торжка брата вскинул лук и выпустил две стрелы, спеша исполнить свою месть. Тугой монгольский лук бил точно и две крайние фигуры рухнули на снег, окропив его своей кровью.

Остальные монголы мчались на новоторов, грозно потрясая обнаженными саблями, выкрикивая победный клич. Ничто не могло смягчить их безжалостные сердца, но Господь решил помочь несчастным.

Неожиданно засвистели стрелы, а вслед за ними на монголов обрушились конные витязи. Завязалась ожесточенная схватка. Силы были примерно равные, но на стороне русских воинов была злость, придававшая им дополнительные силы, а моголы были напуганы их появлением. Кто знает, сколько этих урусов ещё находится за мохнатыми елями и потому, Берке отдал приказ отступать.

Это была излюбленная тактика монголов. Изобразив торопливое бегство, они либо заманивали противника в заранее приготовленную ловушку, либо заставляли его растягивать собственные силы, чтобы затем разбить их поодиночке.

Яростно нахлестывая коней, разведчики не забыли выпустить тревожные стрелы, и можно было не сомневаться, что в скором времени враг попадет под удар всей сотни и задание Субудая будет выполнено. Против ловко брошенного аркана не устоит ни один всадник.

Однако урусы не стали преследовать бегущего врага. Быстро посадив на коней спасенных людей, они поскакали на север, спеша уйти, прочь от места схватки. В скоротечном бою с монголами двое из всадников получили ранение и о продолжении разведки, не могло идти речи.

Выпущенные стрелы Берке сыграли свою роль и вскоре не один десяток, а целых три, уже шли по следам противника. Опытные следопыты, монголы легко читали их, определяя на какой лошади, находились спасенные новоторы. Берке не сомневался, что скоро он догонит урусов и тогда сполна посчитается с ними за двух своих убитых воинов, однако не все коту было масленицей.

Неожиданно дорогу монголам перегородили два ствола упавших деревьев. Подрубленные с двух сторон, они так прочно запечатали проезд своими мохнатыми ветвями, что преодолеть их на лошади было невозможно. Деревья вдоль дороги стояли так плотно, что если спешиться и попытаться обходить завал стороной, воин сильно рисковал повредить, либо свои ноги, либо ноги лошади.

Быстро растащить завал также не представлялось возможным. Упавшие деревья так прочно переплелись своими ветвями, что для расчистки дороги нужно было время.

Будь за спиной монголов не неполная сотня, а тысяча, они бы спешились и занялись разбором завала. Однако их было мало и очень могло быть, что у завала могли, появятся новые всадники урусы и тогда из охотников, они станут добычей.

Раздосадованный десятник некоторое время покрутился возле завала, но затем плюнул и отступил. Оставив два десятка у завала, Берке поспешил на доклад к Кокэчу. Пусть сам решает, продолжить преследование или заняться поиском новых "языков".

Встреча состоялась на широкой поляне открытой со всех сторон. Спешившись, десятник стал докладывать Кокэчу, что сидел на коне и властно смотрел на дорогу, по которой прискакал Берке. Для общей наглядности десятник стал указывать рукой направление, куда ускакали урусы, совершенно не подозревая, что противник находится в ста шагах от них.

Тем временем, к поляне со стороны леса на лыжах подошли два новгородских разведчика. Кроме верховых, воевода Ратибор отправил в разведку и пеших. В их число вошли в основном охотники, хорошо знавшие окрестные чащобы. Ратибор справедливо считая, что двигаясь напрямик через леса, они смогут обнаружить противника и незаметно к нему приблизиться.

Замысел воеводы полностью удался. Массивные лапы елей, хорошо скрывали лыжников, позволяя им стоять у края поляны и вполголоса перебрасываться словами.

— Тот, что на коне явно главный — тихо молвил плотный крепыш среднего роста. Он был одет в белый охотничий малахай, что полностью скрывал фигуру разве. Открытыми были только лицо и руки, в которых чувствовалась не дюжая сила разведчика.

— Верно, Рача. Вон как басурман перед ним руками машет — согласился второй мужчина, что был выше первого на целую головы и был суховат и жилист.

— А вот я его сейчас и сниму. Стоят свободно, стрелы не боятся, знают, что не долетит, а мы их заморским гостинцем попотчуем — сказал Рача, проворно снимая со спины самострел. Этим летом он выменял его у ливонских купцов и остался доволен сделкой. Изготовленное немецким мастером оружие било гораздо дальше, чем простой лук и било знатно.

— Может не стоит? Воевода сказал только посмотреть и посчитать. Убьешь, его они с нас с живых не слезут.

— Не бойся, Ростя. Пока сыр да бор, успеем уйти. Они все по дорогам и рекам скакать привыкли, а вот по снегу — никак. Уйдем напрямик, через чащобу — Рача проворно зарядил оружие и стал целиться в выбранного им воина, важно слушавшего слова десятника.

Дослушав рассказ, Кокэчу на секунду задумался, а затем принял решение. Повернувшись к находившимся за его спиной войнам, он взмахнул рукой желая указать направление, по которому им предстояло скакать и в этот момент что-то сильно ударило его в плечо. Металлический доспех, созданный руками южных мастеров, спас Кокэчу от неминуемой смерти. Он задержал вражескую стрелу, позволив ей лишь ненамного войти в крепкое тело воина.

Раненого сотника мгновенно обступили воины готовые ценой собственной жизни защитить сына Субудая от новой опасности, но новых стрел со стороны леса больше не прилетало. Напрасно десятки глаз смотрели в заснеженную стену деревьев пытаясь определить, откуда был произведен в Кокэчу выстрел, но все было тихо. Ни одна ветка не качнулась потревоженная выстрелом, ни один куст не шевельнулся, осыпая с себя снег потревоженный движением коварного стрелка. Никто не услышал стука копыт лошадей, на которых враги должны были скакать прочь после свершенного ими выстрела.

По положению стрелы торчавшей в плече сотника нельзя было точно определить направление, откуда мог бы прилететь этот смертоносный предмет. Никогда ранее монголы не видали столь маленькую стрелу, способную летать дальше обычной стрелы, пущенной пусть даже из монгольского лука.

Случайно качнувшаяся под тяжестью снега елочная лапа ввела в заблуждение монголов и подарила Раче и его напарнику Ростиславу несколько драгоценных минут. Прискакавшие к ельнику монголы перетряхнули все вокруг вызвавшего у них подозрение дерева, но так и не нашли вблизи него каких-либо следов человека.

Позже, им удалось найти место стоянки новгородских разведчиков, но все попытки преследовать их обернулись провалом. Спешившиеся монголы моментально проваливались в глубокий снег по пояс и не могли сделать ни шагу без посторонней помощи. Осыпая проклятьями неизвестных колдунов, от которых остались длинные неглубокие полосы, воины Кокэчу были вынуждены отступить.

Вскочив в седла, они по приказу своего командира стали искать обходные пути, для перехвата русских, а тем временем он сам занялся собственной раной. Несмотря на боль, он твердой рукой обломал короткое оперение стрелы, для того чтобы было удобно снять с груди доспех. После чего, сам вырвал вражеское острие, застрявшее в его теле возле ключицы.

Строго следуя правилам, он куском чистой ткани зажал рану и держал его до тех пор, пока опытный воин, приставленный к нему отцом, не сжег несколько лучин и пеплом от них её не замазал. Укус урусской стрелы беспокоил Кокэчу, но это обстоятельство не помешало ему продолжить выполнения приказа Субудая.

Проскакав в седле большую часть дня, Кокэчу убедился, что урусы не стали выводить свои войска в поле, а предпочтя оборону нападению. Те люди, что ранили его и наткнулись на Берке, скорее всего, были новгородскими разведчиками. Сотня Кокэчу продвинулась на севере на расстояние половины дневного перехода, но кроме нескольких человек из числа местных крестьян так никого и не встретила.

Об этом он доложил отцу и, получив скупую похвалу, отправился к себе в юрту. От длительного нахождения в седле раненого Кокэчу пошатывало, но он как настоящий воин старался не показывать вида. Вызванный лекарь наложил на рану целебную повязку, дал выпить отвара. По его твердому убеждению рана была не опасно, но Судьба сулила иное младшему сыну Субудая. Ночью у Кокэчу появился сильный жар, который, несмотря на все усилия лекаря, так и не удалось сбить, и перед самым восходом солнца он умер.

В той утро, воинам сотни Кокэчу было страшно смотреть в глаза Субудая, налившиеся от гнева и ярости кровью. В порыве ненависти, он приказал сломать хребет лекарю, так неудачно лечившего его сына, но эта смерть не принесла воителю облегчения. Привыкший хладнокровно посылать на смерть тысячи людей, он не мог смириться со смертью младшего сына, которого любил больше всех.

Единственным послаблением его горя стали слова шамана, сказавшего, что стрела, погубившая Кокэчу, была заколдованная.

— Уруские колдуны — сильные колдуны. Чтобы смутить твое сердце и заставить отступить от своего города, они сделали специальный наговор на твоего сына — сказал шаман, совершив гадание на бараньей лопатке и Субудай, легко поверил его словам, которые давали ответы на все вопросы.

Все говорило о колдовстве врагов. И то, как они выследили Кокэчу, и небывалое оружие, ранившее его, и то, как скоропостижно он умер, несмотря на все усилия покойного лекаря. Раненая душа великого воителя требовала отмщения за смерть любимого сына, и он поклялся его свершить.

— Я сотру в порошок этот город колдунов! Уничтожу его дотла, разрушу до основания и те, кто останется жив после его штурма позавидуют павшим. Клянусь небом — негромко произнес Субудай, глядя на угли очага в своей юрте. В его голосе было столько ненависти и злости, что у сидевшего у входа в юрту слуги с отрезанным языком задрожали колени. Он как никто другой знал, что старый воитель слов на ветер не бросает. Его можно было обмануть, обыграть, но помешать свершить свою месть — это было невозможно.

Глава II. Восставший из мертвых.

Те, кто считали, что в монгольской армии, пришедшей на Русь зимой 1237 года, царил полный порядок, что приказ отданный царевичем Бату был непререкаем для всех остальных, несколько ошибаются. Созданная трудами Чингисхана, спаянная кровью и непрерывными походами, идеально отлаженная машина для убийства и уничтожения соседних народов, монгольская империя менялась и менялась не в лучшую сторону.

Будучи при жизни Чингисхана могучим монолитным айсбергом, сразу после его смерти она стала покрываться сетью разрушительных трещин и процесс этот, был необратимым. Первые года все шло как при живом покорители Вселенной, но с каждым годом по мере взросления внуков Чингисхана, проблема единства монгольской верхушки стала все ощутимее и ощутимее.

Во всей красе время это проявилось на курултае 1235 года, на котором было принято решение о походе монголов на булгар и русские княжества. Именно там молодые чингизиды показали свои зубы, несмотря на присутствие родных отцов и дядей, которых они согласно наставлению Чингисхана должны были слушаться беспрекословно.

Почти каждый из десяти принцев крови, которым предстояло отправиться в поход, считал, что он достоин того чтобы избранным верховным ханом и возглавить войско. Тот факт, что у некоторых из них не было никакого военного опыта, чингизидов мало смущало. У каждого из них был свой военный советник, а кроме этого, великий хан Угедей поручил общее руководство монгольским войском Субудаю, единственному здравствующему полководцу Чингисхана из его верной четверки псов войны. Как их прозвали враги и союзники монгольского завоевателя.

Главными претендентами на пост верховного хана были два сына Джучи Орда и Батый, Бури внук Чагатая, Гуюк — сын великого хана Угедея и Кюльхан — сын Чингисхана от второй жены. За каждым из них стояли определенные силы, чьи льстивые слова раздували огонь самолюбия в сердцах молодых чингизидов.

Сама четверка была неравноценна по своим боевым качествам. Так за плечами Орда и Бури уже были успешные походы против соседних народов. Кюльхан и Гуюк, также имели определенный военный опыт, чего нельзя было сказать о Батые. Бату не совершал походов под присмотром дядей или советников как остальные, но именное его, курултай утвердил верховным ханом в предстоящем походе на запад.

Причиной подобного решения было отнюдь не то теневое влияние, что имела вдова Джучи среди монгольской знати. Следуя права первородства, она хотела видеть верховным ханом старшего Орда, однако видя, насколько оказались сильны распри между чингизидами Угедей отдал предпочтение её младшему сыну.

Поначалу желая сбить накал между принцами крови и стоящей за ними знатью, великий хан отвел кандидатуру своего сына Гуюка, несмотря на негодование принца и его матери. Однако этот мужественный шаг только подлил масла в огонь. Каждый из оставшихся претендентов на пост верховного хана посчитал это благоприятным знаком для себя. Никто не хотел уступать и тогда великий хан решил отдать предпочтение меньшему злу в лице Батыя. Находясь за спинами своего старшего брата и остальных претендентов на пост верховного хана, он не проявлял сильного стремления быть им избранным.

Объясняя свое решение нойонам, великий хан сказал так.

— Орда, Бури и Кюльхан уже расправили крылья и готовы лететь самостоятельно. Однако если мы назначим кого-либо из них верховным ханом, то посеем среди них семена вражды друг к другу. Каждый будет стремиться доказать, что выбор курултая неправилен и это только навредит общему делу. Бату не имеет опыта войны, и потому будет с удвоенной силой стараться оправдать оказанную ему нами честь, тогда как остальные принцы будут ждать окончания похода, чтобы показать себя настоящим воителем в будущем. А чтобы Саинхан не совершил непоправимых ошибок и остальные чингизиды слушались его, мы пошлем с ним найона Субудая. Верный слуга моему отцу и мне, он будет в ответе за все, что случиться в этом походе.

Многие представители знати не были согласны с мнением Угедея, однако под страхом смерти не рискнули ему перечить. Свое они возьмут позже, когда все сыновья Чингисхана уйдут в мир иной и никакая Яса не помешает им натравливать одного хана на другого.

На военном совете, где решалась дальнейшая судьба похода, из всех посланных в поход принцев крови присутствовало всего пять чингизидов. Двое принцев; Мунке и Бучук после победы над булгарами были отправлены на юг против половцев. Кюльхан сложил свою буйную голову в битве под Коломной, а Гуюк с Каданом и Бури не успели на него прибыть.

Зная, какую сильную неприязнь, испытывают Гуюк с Бури к Батыю, Субудай намеренно сделал все, чтобы их не было на этом судьбоносном совете.

Первым, как и положено начал говорить Бату. Важно, как и подобает верховному хану, сидя на почетном месте юрты и глядя поверх голов своих братьев Орда, Шейбани и Тангута, а также Байдар и Аргасуна он известил их об успехе войска Бурундая.