Коловрат. Отмщение

— Эту часть города будут штурмовать воины Аргасуна и Бурундая, но не вся добыча, захваченная у урусов, будет отдана им — изрек Бату к негодованию Аргасуна.

— И сколько частей зерна и фуража хочет взять у моих людей верховный хан!? — задиристо поинтересовался некровный родственник, вызывающе сцепив руки на своем поясе, где у него висела сабля.

Подобное поведение незамедлительно вызвало ответную реакцию у телохранителей Бату. Они угрожающе застыли по направлению Аргасуна, готовые в любой момент выхватить оружие и защитить царевича.

— Этот вопрос будет решен после того как эти припасы будут захвачены — после недолгого размышления произнес Бату. Этим он смог сохранить лицо перед братьями и отсрочить неприятный разговор с Аргасуном.

Зная, что в скором времени им поступит новое вооружение, монголы не жалели стрелы при штурме Торжища. По привычке забросав ими защитников палисада, они дружно бросились в атаку, потрясая саблями, заставляя местных крестьян несущих штурмовые лестницы бежать быстрее.

Это был один из главных элементов тактики монголов при штурме вражеских городов. Согласно ей взятые в плен местные жители шли в первых рядах атаки и составляли собой расходный материал. Из страха смерти они брали в руки штурмовые лестницы и гибли либо от стрел защитников, либо от мечей монголов.

Даже те, кому посчастливилось уцелеть в том кровавом месиве, что возникало под стенами штурмуемой крепости, был обречен. В случае неудачи атаки монголы без жалости вновь ставили их в первые ряды атаки, из которых повторных счастливых случаев не было. Если же атака была удачной, пленные оставались жить, но до поры, до времени. В случае какой-либо неожиданности монголы вновь жертвовали ими без всякого раздумья.

Защитники Торжища сумели отбить атаку первой волны неприятеля. Стрелы и копья, камни и бревна; все это летело сверху вниз, сбило с ног, калечило и убило всех тех, кто пытался подняться по штурмовым лестницам и влезть на верхушку палисада. Каждый воин до конца выполнил свой долг, защищая свой город, но они оказались бессильны против второй волны, что последовала незамедлительно после первой.

Главным принципом монгольских воинов при штурме крепостей заключался в непрерывности их атак. В зависимости от сил обороняющихся и осаждающих штурмы имели свои разновидности, начиная от длительных изматывающих обстрелов до многочасовых штурмов, невзирая на людские потери.

Штурм Торжища шел по последнему сценарию, вслед за воинами Аргасуна на штурм пошли булгары Гази-Бараджа. Сберегая свою тысячу, на правах верховного тысячника Бурундай бросил их в горнило нарастающей атаки, и ценой своей жизни они добыли ему победу. Несмотря на отчаянное сопротивление урусов, новоявленные союзники монголов поднялись на палисад и сломили сопротивление его защитников.

Впрочем, не все воины пали под ударами сабель и мечей врагов. Многие проворно спускались вниз по специальным круглым столбам, проявляя сноровку перед противником, и что было сил бежали на ту сторону Волхова.

Воевода Ратибор изначально был настроен оставить Торжище и только, и ждал момента появления воинов врага по эту сторону палисада. По его сигналу разом взревели трубы и специально выделенные воеводой люди принялись поджигать склады и амбары на правой стороне Волхова.

В них не было зерна и другого провианта, который так надеялись захватить голодные монгольские воины. Увидев клубы дыма и языки пламени, они бросились их тушить, но с каждой минутой их становилось все больше и больше.

Воины Бурундая и Аргасуна бились с огнем с не меньшим упорством и ожесточением чем они бились с русскими воинами, если не большим. Голод и стремление захватить находящиеся в амбарах и строениях запасы придавало им силы. Рискуя жизнью, они сбивали и тушили прожорливые языки прожорливого пламени, что отступив назад, внезапно появлялись вновь, с новой силой.

Какова же была их ярость и злость, когда выяснялось, что склады и амбары, за сохранение которых было потрачено столько сил, энергии и жизней оказались либо пустыми, либо в них находились минимальные запасы еды.

Готовясь покинуть Торжище Ратибор, проявлял такую скаредность, что многие новгородцы стали открыто сомневаться в его русских корнях. По приказу воеводы с крыш домов и сараев снималась солома, вывозилось сено.

— Лучше пусть оно у нас сгниет, чем пойдет на корм их лошадям. Чем больше увезем, тем больше их перемрет под нашими стенами — решительно отвечал Ратибор на гневные упреки владельцев.

— Так ведь сожрут их агаряне, нехристи — со вздохом качал головой Рача, что находясь в разведке, лично наблюдал как монголы поедали своих коней.

— Ничего, степняк без лошади не воин. Он привык верхом скакать, утром здесь, а вечером там. Трудно ему пешочком, не для него это — уверенно отвечал ему воевода и Раче, нечего было ему возразить.

За голову убийцы своего сына, Субудай назначил большую награду. Ради её получения, сотники всех захваченных в плен урусов подвергли допросам с пристрастием. Перед их глазами трясли арбалетным болтом и спрашивали, как зовут владельца этого диковинного оружия.

На счастье для Рачи, захваченных в плен воинов было мало, и диковинный арбалет имелся не только у него одного. Поэтому Субудай получил список из нескольких имен и расплывчатое описание своего заклятого врага.

Однако все это было после, а пока подгоняемые врагом и языками пламени, новгородцы бежали к мосту через Волхов, чтобы укрыться за крепкими стенами новгородского детинца. Он вместе с остальными стенами опоясывавшими Новгород примыкал к речному берегу.

Изначально, воевода вопреки требованию "золотых поясов" хотел полностью очистить правый берег Волхова, но затем передумал. И повлиял на него не страх перед богатым купечеством, а логический вывод, что отдавая без боя хорошо укрепленный палисад Торжища, он тем самым играет на руку врагу, беспрепятственно подпуская его к стенам города. Не пытаясь боями на подступах ослабить наступающий натиск противника.

Поэтому он оставил часть сил на правом берегу, приказав отражать натиск врага и отступать в самом крайнем случае или по его личному приказу.

Княжеские дружинники и воины из числа "малой дружины" хорошо справились со своей задачей. Сумев нанести противнику, максимальный урон на стенах, они сумели заманить его к складам, который вдруг дружно загорелись.

С домов и построек, что примыкали к берегу реки в районе моста, Ратибор приказал не снимать соломенные крыши. Это не было милостью воеводы к их владельцам, а хитрый расчет. Когда стало известно, что враг ворвался на Торжище, из крепости вышло несколько лучников, в чьих колчанах, были особые стрелы.

Обмотанные паклей пропитанной особым составом, они загорались от искры и пущенные из лука превращались в клубок огня. Воткнувшись в соломенную крышу или просмоленные доски, они поджигали строение, загоравшееся в считанные минуты.

Не прошло и десяти минут как все строения вокруг моста горели, а налетевший ветер переносил пламя на соседние строения.

— Смотри воевода, как бы нам эта Масленица боком не вышла, — говорил Антип Козел, глядя, как высоко взлетали искры пламени, разносимые в разные стороны ветром.

Он явно намекал на старый славянский обычай, согласно которому, на встрече весны сжигалось соломенное чучело зимы Марены, "Масленицы".

Козел принадлежал к "золотым поясам" и хотя поддерживал так называемую "патриотическую" партию, стоя на крепостной стене, с откровенной горечью смотрел, как огонь пожирает строения Торжища.

Подобное зрелище было для него невыносимым, что ясно читалось на его лице. Единственное, что облегчало страдание Козла в этот момент — это то, что содержимое складов было перевезено в детинец, под крепкую охрану.

— Не бойся, не выйдет — глухо обронил воевода, чье внимание было приковано к мосту через Волхов, на котором стоял маленький заслон. Вернее сказать не заслон, а команда факельщиков, что должна была уничтожить часть моста. Для этого Ратибор выделил две бочки масла, с боем конфискованного у "золотых поясов".

Едва трубы протрубили защитникам Торжища сигнал отхода, бочки были вытащены на мост, и их содержимое было вылито на его доски. По сигналу от воеводы факельщики быстро запалили свое оружие и, держа его высокоподнятым над перилами моста, застыли в тревожном ожидании.

Приказав воинам как можно дольше держаться на палисаде, Ратибор подвергал их жизни смертельному риску и потому до самого последнего момента тянул с отдачей приказа поджигателям.

Только когда на дальних подступах замелькали фигуры солдат противника, он махнул рукой трубачу и тот торопливо трижды протрубил в рог.

— Рано, воевода, может кто-то ещё успеет подбежать — обратился к воеводе, Ростислав, чей брат был в числе защитников Торжища.

— Нет, — решительно отрезал Ратибор, — дальше ждать нельзя. Огонь может плохо разгореться, а если кто и подбежит, то по льду доберется. На подковах сподручнее бежать.

Благодаря данным разведчиков, воевода знал, что сапоги вражеских воинов не имеют подков от чего, те чувствуют себя на льду подобно коровам.

— Пока бежать будут не одну стрелу поймают — угрюмо буркнул Ростик, но с ним не согласился стоящий рядом Рача.

— Лишь бы появились, а спину мы им прикроем — новгородец ласково потрепал арбалет. — Не одного нехристя с его помощью уложил. Как выстрелишь, так они от страха в момент разбегаются.

Огонь тем временем все увереннее и увереннее охватывал мостовой настил, разрушая последнюю связь между двумя берегами скованного льдом Волхова.

Когда монголы подошли к мосту, то он уже с громким треском пылал и бороться с огнем, уже не имело никакого смысла. В бессильно злобе, воины Бурундая и Аргасуна принялись метать стрелы в стоящих на стенах новгородцев, но очень быстро отказались от этой затеи.

Во-первых, оказалось, что у защитников Новгорода в достаточно количестве имелись дальнобойные луки и этот факт, как и предсказывал Рача, сильно поумерил боевую прыть врага. Во-вторых, едва только с того берега Волхова засвистели стрелы, русские быстро установили на стенах и бойницах толстые щиты с узкими прорезями. Именно на создание этих защитных устройств по приказу воеводы и пошло посадское дерево, спасшее не одну жизнь защитников города.

Видя, что их метко выпущенные стрелы не способны пробить деревянную защиту урусов, а они тем временем спокойно пускают через прорези одну стрелу за другой, монголы прекратили обстрел и отступили для дележа захваченных трофеев.

Они были столь малозначимы и скудны, что между воинами возникали драки, переходящие с кулаков до мечей, начисто позабыв наставление Чингисхана. Злость была столь сильна, что порой их не могли разнять десятники и даже сотники. Только вмешательства тысячника Бурундая Кардаша, приказавшего своим воинам хватать и убивать драчунов сбил накал этого противостояния.

Исполняя приказ темника, он приставил к захваченному провианту усиленную стражу, запретив прикасаться к ней под страхом смертной казни.

Когда о результатах штурма доложили Субудаю, тот несколько повеселел, но вместе с тем не спешил выздоравливать. Согласно его расчетам, Бурундай должен был не просто набить хорошую шишку, а в кровь разбить лоб. Только после этого, он становился неопасным старому воителю в тайных интригах у трона Саинхана.

Свои интриги были и по ту сторону стен Новгорода. Глядя как кровожадные агаряне отступили не солоно хлебавши, воевода Ратибор искренне радовался. Подбадривал стоявших на стенах воинов, похлопывал стрелков, но при этом косился в сторону Козла покинувшего стену вместе с отступившим противником.

Воевода откровенно не любил представителей местной элиты, напрямую сравнивая их в беседе с князем Александром с монголами.

— Как считаешь, Ратибор, выдержим натиск врага? Продержимся до прихода дружины батюшки? — спросил княжич советника, глядя сквозь прорезь защитного щита на охваченный огнем противоположный берег.

— В своих дружинниках я ни минуты не сомневаюсь, выдержим, натиск агарян, Ярославич. А вот относительно Вече, очень сомневаюсь — честно признался воевода.

— Почему? На последнем собрании все они как один заверяли меня в своей готовности помочь нашей дружине всем, чем возможно — Александр требовательно посмотрел на Ратибора, но тот смело выдержал его взгляд.

— Обещать то они обещают, но вместе с тем уже наверняка начали прикидывать в уме, как с Батыем об откупе договориться.

— Глупости говоришь, Ратибор! Враг у ворот, кровь пролита! О каком откупе можно вести речь?

— О том, которым господа "золотые пояса" себе спокойствие хотят купить. Забыл? А я хорошо помню, как они за спиной твоего отца с тевтонами уговор заключили по Юрьеву, да по остальным русским землям, а потом нас чуть ли не взашей вытолкали.

— То когда было, теперь все иначе. Теперь враг другой, пострашнее тевтонов будет. Те как собаки куски отгрызают, а эти сразу силой ломят. Рязань, Владимир, а теперь и Новгород — не согласился с воеводой Ярославович, но Ратибор твердо стоял на своем.

— Враг новый, да "пояса" старые, не верю я им. Хотя Твердило с Козлом во всем согласны с нами, по глазам вижу, с большой охотой ножом в спину ударят.

— У тебя против них есть?!

— Нет — честно признался воевода.

— Тогда не зуди без толку — раздраженно потребовал Александр. — Не время сейчас старые обиды вспоминать.

— Кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет — тому оба — отозвался воевода народной мудростью, против которой молодой князь не нашелся, что сказать.

— У тебя есть, что сказать?

— Есть. Когда Твердило с компанией нас с твоим отцом выставляли, многие новгородцы были против. Готовы были нас поддержать, но те челядь вооружили и они отступили. Чтобы они нам в спину в трудный час не ударили, вооружи княжич простой народ, тогда "золотые пояса" нам не так страшны будут.

— Вече будет против — засомневался Александр.

— Не будет, если на площади народ собрать и от него помощи попросить — заверил воевода князя и тот с ним согласился.

Тем же вечером, князь напрямую обратился к новгородцам с призывом создать ополчение. Слова Александра с радостью были приняты простым людом, и Вече не оставалось ничего другого как согласиться на предложение князя.

Запись в ополчение началось прямо на площади, продолжилось весь следующий день и закончилось только к концу вторых суток. Общая численность людей пожелавших послужить князю Александру "мышцей бранной" перевалило далеко за тысячу человек, и каждому из них требовалось оружие.

Как рьяно костерили богатые купцы Новгорода князя и воеводу за новое разорение, наложенное на них, но ничего не могли сделать. С тяжкими вздохами и ахами открывали они свои склады и кладовые, позволяя простому люду вооружиться.

Конечно, не все новгородские купцы были подобны Козлу и Твердиле. Были и такие, кто не только отдавал людям все оружие, которым владели, но давали деньги на его покупку. И таких людей было большинство. Новгород дружно встал на защиту своих стен, своих жилищ и своих святынь.