'За сплошной стеной миров сдерживается голос', — прошелестел снег. — 'И если стена сломается — голос оглушает'.
Снова на миг поднялся буран, и снова он изменил мир.
Кажется, это была какая-то военная часть. Во всяком случае, Луна увидела широкую бетонную площадку, и полосу препятствий, по которой бегали молодые парни в военной форме и ярко-голубых беретах. Рядом прохаживался здоровенный мужик в такой же форме и берете, здорово похожий на медведя, отрастившего моржовые усы. Он цепко наблюдал за тренирующимися солдатами, и периодически покрикивал на них, называя мешками, девками и бегемотами. Покрикивал вряд ли потому, что действительно был недоволен, а скорее для профилактики.
'Ушедший за грань, не вернется прежним. Что-то угаснет. Что-то вспыхнет'.
Мир опять поменял форму, превратившись в темную комнату, заваленную грязной одеждой и упаковками из-под лапши быстрого приготовления. Ее единственный обитатель, высокий, очень худой и небритый молодой человек с некрасивым лицом, сидел за компьютером и увлеченно играл в какую-то компьютерную игру. Процесс он сопровождал бессвязными, но очень эмоциональными возгласами.
'Что-то останется прежним'.
Темную и грязную комнату сменила другая, просторная и светлая, тщательно прибранная. На диване сидели девочка, которой на вид было лет двенадцать, и паренек, выглядевший как старшеклассник. Они играли в карты и, судя по всему, были братом и сестрой.
— Ну, вот так, — сказал паренек, выкладывая одну карту.
— А я отобьюсь! — ответила девочка.
— И еще, — паренек выложил еще одну карту того же достоинства.
Девочка скорчила рожицу и отбила и ее, судя по недовольству — крупным козырем.
— И еще, — паренек уже ухмылялся во все тридцать два зуба.
Девочка с кислой миной подобрала все карты. Паренек залился злодейским смехом, и тут же получил в лицо подушкой.
Моментально поднявшийся снежный вихрь скрыл от глаз все, оставив нетронутым лишь участок, на котором находились Луна и Смерть.
'Каждый эспер был человеком', — снова проявились буквы на снегу. — 'Но каждый эспер строит свой мир'.
— Но у меня-то не получается почему-то.
'Твое рождение было другим'.
'Ты не порвала связи'.
— То есть бросать семью, друзей, учебу — это все обязательно?
Кружившийся вокруг буран исчез, уступив место хаосу. Множество причудливо искаженных пространств кружились вокруг, переплетались и распадались, . Общим среди них было только две детали — неподвижная фигура эспера с утратившим осмысленность лицом, и бездыханные тела возле него. Дети, взрослые, старики, мужчины, женщины, с виду неповрежденные или изувеченные так, что в куче плоти с трудом можно было определить, где голова, а где ноги.
'Они порвали свои связи', — проявились на снегу слова.
И все исчезло — и кипящий вокруг хаос, и снег под ногами, и странный синий цветок.
Вокруг была обстановка гостиной, и Смерть сидела не на полу, а в кресле.
— Ты хочешь спросить еще? — вымученно произнесла она.
— Хочу, — с вызовом ответила девушка. — Только на этот раз обойдись без всяких спецэффектов. Почему я получила именно карту 'Луна'?
— Я думаю — тебе подходит, — просто ответила Смерть.
— И только?
Эспер кивнула.
— А себе карту ты сама выбрала?
— Нет. Висельник. Он придумал карты.
Просто прелестно. Хотя, что еще ждать от всяких любителей умничать.
— Ты хочешь спросить еще?
Луна нервно поджала губы. Она интуитивно чувствовала, что сейчас можно узнать очень много нового и полезного, но мозг упрямо пробуксовывал и связный вопрос выдать не мог.
— А чем вообще вы занимаетесь? Эсперы то есть.
— Я сижу здесь. Я слушаю. Я исправляю людей. Я встречаю эсперов, — Смерть немного помолчала и добавила. — Это зовет меня. Я слышу зов. Не могу понять.
Ну и о чем честной девушке прикажете разговаривать с юродивой?
— А остальные?
— Другие эсперы делают разные вещи. Живут как люди. Живут не как люди.
— И какие они?
— Это трудно сказать. Я не знаю слов, — Смерть казалась смущенной. — Ты можешь говорить с ними. Они ответят тебе.
Ах да, Висельник же дал ей и телефонные номера, и ники в скайпе... Луна вдруг встрепенулась. В ее голове неожиданно объявилась идея, еще не оформившаяся толком, но очень многообещающая.
— Ну, спасибо и на этом, — девушка поправила сумочку на плече и направилась к выходу. — Можно же заехать еще, если что?
— Да.
— Ну, спасибо еще раз, до свидания.
.....................................................................................................................
Оставшись в одиночестве, существо некоторое время неподвижно сидело в кресле. Эта девушка отличалась от тех, кого оно встречало раньше. Она неосознанно окружала себя мощной броней, пробиться за которую, не навредив, было почти невозможно. С этим ли было связано ее поведение?
Обычно, когда эспер впервые приходил для разговора, то буквально заваливал существо вопросами, на которые оно и Висельник силились ответить.
Луна спрашивала очень мало.
Наверное, ей было не интересно.
Существо слегка вздохнуло, и попросило нанесенную на ковер грязь вернуться на улицу. Иногда оно сожалело, что не может так же легко попросить людей объяснить, что же ими движет и о чем они думают. Скользя в потоках инфополя, оно могло разобрать мысли человека на мельчайшие детали, но много ли понимает разобравший часы ребенок в работе их механизма?
Окружающая пестрота Хора постепенно перетекла в состояние биполярной упорядоченности. Только снег и небо, белое и черное. И синий цветок, выглядывающий из проталины — прекрасный и беззащитный. Просящий протянуть к нему руки, обогреть теплом своих ладоней, помочь выжить в этой бесконечности холода.
Существо исполнило просьбу, но все еще мучилось догадками, что же за ней кроется. За годы, прошедшие с его рождения, оно успело усвоить, что все в мире не так просто, как кажется.
* * *
Тем временем в Риге
Поспать мне толком не удалось. Половину ночи я провел на крыше, слушая и анализируя Хор, другая половина, а вместе с ней и все утро, ушла на продумывание различных способов взломать аномалию. Я уже говорил, что задачка не из легких? Я повторю это еще раз.
Первой мыслью было задействовать телевизор, газеты и интернет. Отказаться от этой идеи пришлось почти сразу. Долго, дико сложно и совершенно неэффективно. Если убеждать голодного человека, что он сыт, тот в лучшем случае обидится, в худшем — сойдет с ума.
Позже на помощь пришла Шут и, исходя из своего скромного опыта, предложила устроить какую-нибудь массовую иллюзию. К сожалению, у меня не было ни малейших здравых идей, как такую иллюзию применить. Нет, состряпать-то можно что угодно, хоть гигантскую летающую тарелку, хоть пробуждение Ктулху — но толку-то? Шут не сможет придать настолько расплывчатому фантому ни телесности, ни долговечности.
Я прогонял в памяти все аномалии, с которыми сталкивался прежде, но без толку. Слишком несопоставимы были масштабы. Здесь не годилось распускание слухов, не годились иллюзии и фантомы, нельзя было спровоцировать какой-то катаклизм в качестве обратного пала — в масштабах страны это бы только усугубило ситуацию. Был случай, когда удалось разделаться с аномалией чужими руками, накатав анонимный донос в Следственный Комитет и подделав пару приказов, но кому доносить здесь? И на кого? Глядя в окно на затопленный ядом город, я чувствовал себя так, будто пытался ударить кулаком ветер.
Шут тем временем мирно спала. Ей тоже не довелось сомкнуть глаз, ночь она провела за мольбертом. Я подошел к нему и осмотрел набросок.
'Кажется, она любит приукрашивать'.
Разумеется, портрет был очень далек от завершения, но смотреть на него мне уже было неприятно. На нем был изображен совершенно незнакомый и чужой человек. Кто-то красивее меня, умнее меня, кто-то несоизмеримо более бескорыстный, чистый, благородный, как бы эфемерны ни были эти понятия. И что еще хуже — он не казался искусственным. Идеал, который измыслила Шут, легко лег на него, ни с чем не вступив в конфликт.
Пустой стакан заполнить не сложно.
Стоило подумать о пустоте, как живот взрыкнул разбуженным тигром. Бренной плоти было плевать на аномалии и нечестные портреты, она требовала топлива, и чтобы углеводов побольше. Я мысленно пересчитал оставшуюся наличность, вспомнил, что в съемной квартире никогда не бывает еды, но всегда есть рабочая плита и микроволновка. А рядом со спальными районами должны быть магазины шаговой доступности. Решение было очевидно, так что я быстро набросил куртку, вышел из квартиры и принялся спускаться вниз. Притормозил на уже знакомой лестничной площадке и прислушался к Хору. Кажется, дела у дела у Мартиса шли неплохо. Его момент катарсиса миновал еще вчера вечером, и сейчас из-за двери тянуло свежим, бодрящим вкусом новообретенной надежды. Я немного задержался там, позволил себе посмаковать такой редкий деликатес, но голод взял свое, и пришлось спускаться дальше.
До магазина оказалось далековато, целых три квартала. Народу в середине дня было сравнительно немного, набрать незамысловатой еды на пару дней можно было не превозмогая тошноту.
Я шел мимо полок, прикидывая, что выйдет подешевле, и при этом съедобно. И если бы случайно не уронил банку рыбных консервов, то вряд ли заметил бы кое-кого знакомого. Дьявол с отрешенным видом стоял напротив полки с полуфабрикатами.
'Чего ему тут надо? Явно же не помогать приперся. Хотя было бы неплохо, конечно...'
— Интересно, чего я приперся? — спросил Дьявол, стоило мне подойти ближе.
— Рассказывай.
— Страшный — это тот, кто вызывает страх?
— Ну да. В толковом словаре так и написано.
— Да плевать мне, что и где написано! — зло прошипел Дьявол. — Я тебя спрашиваю.
— А я тебе отвечаю, — я перевел взгляд на прилавок. — Прямо перед тобой — замороженные стейки. Слева — лазанья. Справа — рыбные палочки.
— Я в курсе. Я их не вижу, но знаю, что они там, — мальчишка беспокойно задергался. — А здесь все багровое.
— Угу. У меня пока нет идей, как погасить аномалию.
— Зато у меня есть.
О да, разумеется. Есть еще один способ, который я не рассматривал. Самый легкий, самый быстрый и эффективный. Нужно просто одним взмахом лишить аномалию питательной среды, и здесь появляется сразу масса вариантов, один другого изощреннее. Жесткое гамма-излучение, превращение кислорода в озон, нагрев атмосферы на пару сотен градусов... или просто дать отмашку Дьяволу — этот разберется еще быстрее, и без колебаний. И я понимал, что к этому последнему средству я прибегну только в самой безнадежной ситуации.
— Если мне понадобятся что-нибудь сжечь, взорвать или сломать — я тебя сам позову.
— А не нужно — так попытайся прогнать, — мальчишка повысил голос.
— Не буду. Ты мне не мешаешь.
— Тюфяк, — презрительно фыркнул Дьявол, забрал у меня банку с маринованным тунцом и принялся ее ощупывать. — Я вот одну вещь не понимаю — тебе больше всех надо?
— Ты имеешь ввиду, зачем я занимаюсь аномалиями?
— Ну да.
— Считаешь, что это не нужно?
— Не нужно. Пусть сдохнут все до единого, пусть их сожрут тараканы в собственных головах.
— Спасибо за высказанное мнение, но нет. Большинство эсперов, в том числе меня, устраивает жизнь в человеческом обществе, или рядом с ним. Так что боюсь, твои хотелки останутся хотелками.
— То есть когда ты очередной раз лезешь в пекло, то это только чтобы носить шмотки, лазить по Интернету и доить тех, кто приходит к вам двоим по объявлениям?
— Я бы объяснил, да ты не поймешь, — я попытался свести все в шутку. — Молодой еще, глупый.
— Ты мне ответь — чего ты за остальных печешься, названиваешь всем, подрываешься по первому слову? Чего биомассу вот эту, — он повел вокруг рукой, — бережешь, не то что для дела подпалить, плевок в лицо готов стерпеть?
— А зачем мне кого-то жечь или бить? Я не держу ни на кого зла. И умею соизмерять вызов и ответ. Страны не расчехляют ядерные арсеналы в ответ на ввод торговых ограничений или ужесточение визового режима. Эсперу нет смысла задействовать свои способности, если ему отдавили ногу на улице, даже нарочно.
— И что тогда, утираться?
— Как вариант. Но лучше просто не нарываться на конфликт. Когда живешь в обществе, молча следовать его правилам куда проще, чем постоянно идти против них. Энергетически выгоднее, во.
— Лапшу мне на уши не вешай, — прошипел Дьявол, подшагнув вплотную. — Добреньким да правильным вон перед подружкой своей прикидывайся. Я-то знаю, что у тебя внутри.
— Ты не знаешь, что внутри у тебя самого.
— Мясо, кровь, кости, ливер и немножко говна, — весело ответил рыжий. — Я тебе говорю — лапшу мне на уши не вешай. Я вот эту банку не вижу, зато отлично вижу кое-что другое.
— Интересно, продолжай.
— Вокруг всегда темно. Почти ничего не видно, только блеклое такое мерцание, как от фосфора. Зато люди светят очень ярко, до боли. И наши тоже свет дают, побольше, но и помягче. А знаешь, что самое прикольное?
— Я весь внимание.
— Ты — практически пустое место. Даже дерево дает света больше, чем ты. Я не в курсе, что это значит, но тебе лучше честно ответить, твое вранье я распознаю.
— Я же говорю — ты не поймешь.
— А я попытаюсь, — Дьявол вдруг успокоился, отодвинулся на вежливую дистанцию и протянул мне банку с рыбой.
'Раньше он себя так не вел', — подумал я, но опасным такое поведение не казалось. Ну что же...
— Ты пытаешься вменить мне в вину то, что я якобы преследую какую-то непонятную тебе цель. Знаешь, меня это немного расстраивает, потому что две тысячи лет одного человека уже приколотили гвоздями к дереву за то, что он предложил относиться друг к другу по-хорошему, хотя бы иногда, для разнообразия. Тоже подумали на скрытые мотивы, дескать, трон захватить хотел. Потом, правда, осознали неправоту, но ему от того не легче. Ладно, не суть. Я скажу тебе другое: все преследуют цели. Осознанно или нет — дело десятое. В том числе тогда, когда совершают 'хорошие' поступки и творят 'добро'. Иногда эти действия продиктованы конкретными мотивами — например, помощь друзьям или знакомым. Здесь все понятно — сегодня помог ты, завтра тебе. Ну и вообще, в некоем ограниченном обществе взаимопомощь необходима для его сохранения.
Но есть другие случаи — так называемая 'бескорыстная' помощь. Так называемая — потому что ни в одном месте она не бескорыстная. Религиозные люди таким образом пытаются обеспечить себе место в раю или улучшить карму, хотя сами никогда в этом не признаются. Светским нужно общественное одобрение. Для стайного животного одобрение стаи необходимо.
— Ты давай ближе к теме, — мальчишка недовольно заерзал. — Что там с биомассой, мне не интересно.
— Поспешность хороша только при ловле блох. Кстати, если будешь забивать на помывку, сам блохами покроешься. Так, о чем я? А, одобрение. Именно общественное одобрение является основной движущей силой для людей, совершающих так называемые 'хорошие поступки'. А теперь вернемся ко мне. Я совершаю одни действия и сознательно удерживаю себя от других. Преследую ли я цель? Определенно, однако это не одобрение. Видишь ли, очень трудно быть хорошим и бескорыстным человеком. Потому что кроме одобрения, за хороший поступок он не получит ничего, а если будет творить добро слишком часто, то вызовет подозрения.
