— Это не голос. Это как... — он неопределенно пошевелил пальцами. — Шило в заднице.
— И этот зов требует делать... то, что ты делаешь?
— Откуда мне знать? Я был бы рад вообще сюда не спускаться. Но все равно каждый раз начинает свербеть — и я уже тут.
— И все ломаешь.
— Это тебя не касается.
— Ты говорил, что видишь людей в Хоре как сгустки света.
— Может и говорил. Не помню. Но когда они гаснут — я понимаю, что это правильно. И можно снова уходить.
'Это и правда не ненависть'.
— А что с этим твоим, кхм, шилом? Почему ты спрашиваешь меня?
— Потому что я точно не один такой. И альтруистка эта, — Дьявол мотнул головой. — Она все про боженьку своего стелет, только боженьки нету, а зов есть. И со Смертью я уже говорил. Он еще стишки какие-то читал. Что-то там 'умолкни неизбывный сладкий зов'.
— Это Йейтс, английский поэт.
— Да хоть армянский.
— Остальных не опрашивал?
— Нет. Зачем?
— Статистика тем точнее, чем больше выборка.
— Тебе надо — ты и делай. А чтобы жизнь малиной не казалась, вот тебе еще жевательный гранит. Летать любишь?
— Иногда приходится. Только потом в себя приходится неделю приходить. Так что редко.
— И что, никогда не пробовал взлететь повыше?
— Насколько 'повыше'?
— Как только сможешь.
— А ты, значит, пробовал?
— Конечно.
— И как впечатления?
— Десять земных радиусов. В этих пределах можно все, — Дьявол опять уставился на меня слепыми бельмами. — Но дальше ты не уйдешь, хоть тресни.
— А что происходило, как ты пытался?
— Это просто невозможно! Десять земных радиусов — и точка! — он почти кричал.
— А что там дальше?
— А дальше смерть.
Он помолчал немного.
— То есть, ты действительно никогда не слышал зов?
Я отрицательно помотал головой.
— И никогда не получал удовлетворение от убийства?
— Давно, когда я только-только прошел через Первичный Импульс, я убил человека. Совершенно незнакомого, без какой-либо причины. Просто чтобы понять, тронет ли меня хотя бы это. Я не почувствовал ни удовольствия, ни страха. Но мне было неприятно от того, что нечто мыслящее, имеющее свою ноту в Хоре, стало просто солевым раствором в белковом контейнере. Тогда я и установил для себя табу на причинение вреда.
Дьявол встал из-за стола и пошел к выходу. У дверей он остановился и обернулся:
— Знаешь, в школе говорили, что я ущербный. А ущербные мы тут все. Мои глаза ничего не видят, но настоящий слепой здесь ты.
Хлопнула дверь. Через несколько секунд послышался легкий хлопок — эспер ушел в небо.
Заметка на будущее: иногда привычные проблемы такими только кажутся.
* * *
Вечером следующего дня я проснулся у себя дома и долго не мог заставить себя встать. Даже не интуиция, а какое-то еще более глубинное чувство всей силой придавливало меня к постели, как будто уговаривая: не ходи никуда, не ищи, не узнавай. Были тому причиной слова Дьявола, или бояться я начал еще в Латвии — не ясно, да и не особо важно. Я лежал, ежась от холода под драным одеялом, и рассматривал трещины на потолке. Это казалось более приятным и безопасным, чем вставать, одеваться, и отправляться в поездку.
Да, черт возьми, мне было по-настоящему страшно. Никогда в жизни еще так не боялся. Потому что одно дело смотреть в бездну, а другое — понимать, что бездна не только тебя заметила, но и поздоровалась. Пять лет я по крупицам собирал информацию, систематизировал ее, пытался делать выводы, следуя формальной логике. Теперь же в одночасье появилась куча новых переменных, и каждая из них даже в одиночку рушит ранее выведенное уравнение.
Почему 'поиск' в 'пустоте'?
Почему аномалии обладают волей?
Почему эсперов столько, а не больше и не меньше?
Чем является 'зов'?
Сами по себе неразрешимые, эти вопросы оказались поставлены одновременно и сами сколлапсировали еще не в ответ, но уже в намек на него. Вчера ночью, как только ушли очередные посетители, я залез в интернет с запросом 'десять планетарных радиусов'. Первая же ссылка в поисковике отправила меня на википедию, к статье о магнитосфере. Ах да, точно.
Страх я почувствовал именно в этот момент.
Пока еще безосновательный, не оформленный, но глубинный и тяжелый, высасывающий волю и путающий мысли. Я словно взял несколько тысяч паззлов и вывалил их все перед собой. Окончательная картина еще собралась, но смутных очертаний, проступающих в пестрой куче, уже хватает, чтобы что-то разглядеть. И это что-то мне совсем не понравилось, будто дернул рукой свисающую веревку, а та оказалась гремучей змеей.
Кое-как я скатился с кровати и пьяной коалой пополз в умывальник. Плеснувшая в лицо ледяная вода немного пришпорила мысли, и я смог сфокусировать глаза на отполированной поверхности крана. Лицо в отражении было сильно искажено, и от того казалось незнакомым, слишком заострившимся и небритым. Глядя в его глаза, трудно было сказать спокойно и без оговорок: 'Это я'. Почему оно именно так выглядит? Сколько мне вообще лет? Я напряг память, потом принялся загибать пальцы. Девятнадцать, двадцать, двадцать один... да, все правильно. Полные двадцать три. Даже не верится, что так мало.
Время уже близилось к семи часам вечера, дружку Луны я сказал подъехать к восьми. Времени в запасе было еще предостаточно, так что я вытащил из холодильника последний ломоть насквозь уже черствого хлеба, кусок сала и вышел с получившимся бутербродом на балкон.
Небо, как всегда, было серым. Густая серая пелена закрывала собой все от горизонта до горизонта, не позволяя ни одному проблеску солнца проникнуть вниз. Редкие снежинки крутились в воздухе, но их было еще слишком мало, чтобы укрыть город белым оделом. Мир вокруг был окрашен в различные тона серого, но даже эта привычная картина не могла меня успокоить.
Понимание.
Вот что меня грызло. Понимание истинных масштабов происходящего. Мне было удобно мыслить микроскопическими категориями, считать эсперов бывшими, но все же людьми, а аномалии — чем-то случайным, стихийным, и не зависящим друг от друга. И я с радостью попался в эту удобную, успокаивающую ловушку, за что и расплачивался сейчас слабостью и предательской дрожью в руках. Легко привыкнуть к роли условно всемогущего небожителя, и тем больнее спускаться на землю, где ты даже не букашка — пылинка.
Дом тем временем постепенно наполнялся с людьми, возвращающимися с работы. Их накопленная за день усталость растекалась по этажам, вливалась и в мое жилище, передавая свой вкус хлебу с салом и делая их еще гаже, если это было возможно. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что можно в один миг прекратить все это. Достаточно просто убрать источники. Хех, вот и еще один штришок. Раньше я не придавал этому значения, но теперь это еще один паззл, вставший на свое место. Подсознательный страх, который мы вызываем в людях, и наша тщательно подавляемая неприязнь к ним — это две стороны одной монеты. Никто не смог этого избежать, даже Жрица, которую иначе как святой не назовешь, иначе бы она могла увидеть в людях что-то кроме мерзости. Даже Правосудор, который присвоил себе право карать и миловать согласно своим убеждениям. И то, что из Провала мы выходим именно там, где мы чувствуем себя в безопасности. И то, что Первичный Импульс уничтожает тех, кто нам ближе всего, необратимо ломая психику. И то, что как бы эспер не использовал свои способности — он не устает, а только истощает границу микрокосма.
Как все это до омерзительного... рационально.
В дверь постучали.
'Шут, — понял я, почувствовав знакомые ноты в Хоре, и пошел открывать дверь. — Что ей тут надо?'
— Привет. Чем обязан такому неожиданному визиту?
— Тебе не холодно? — спросила она вместо приветствия.
— Ну, есть немного... — я проследил за ее взглядом и в голове запоздало щелкнуло. — А, пардон.
— Да ладно, — усмехнулась Шут. — Что я, голых мужиков не видела?
— Я, между прочим, только проснулся.
— Все ведешь ночной образ жизни?
— Иначе тут жить не получится, — я вернулся в спальню и принялся искать одежду. — Ночью в жилых кварталах такое творится, что хоть на стену лезь.
— Почему бы просто не переехать?
— Потому что здесь я чувствую себя на своем месте.
— Здесь — это в этой обшарпанной берлоге? — Шут прошла следом и огляделась. — По-моему, в концлагере и то уютнее.
— Да, именно в этой берлоге. И, видимо, случилось что-то серьезное, раз ты решилась сюда зайти.
— Мне модель нужна. А тебе все равно делать нечего особо.
— Извини, тогда ты немного не вовремя. Сегодня мне опять нужно уезжать.
— Вот как, — разочарованно протянула она. — Где-то опять что-то случилось?
— Нет, к счастью. Но надо съездить в Карантинную зону, а это немногим лучше.
— О господи... что тебе там надо? В Зоне, я имею в виду.
— Парочка теорий, которые надо проверить.
Шут уселась на кровать и принялась пристально меня изучать. В смысле, еще более пристально, чем обычно. К этому моменту я закончил одеваться и почему-то чувствовал себя неловко. Я чувствовал, что что-то должен сказать, что-то короткое и несложное, но не мог понять, что именно.
— Как там твои картины? Я видел, в Риге ты делала какие-то новые наброски.
Нет, это не то, совсем не то.
— Я их выкинула. Рисовать войну это не мое.
— Вот как...
Я ощущал вкус ее эмоций. Сладкий, но не приторный, с коричной пряностью и бьющей по нервам свежестью родниковой воды, оттененной горечью сливового семечка. Вкус чистой любви, которая никогда не найдет ответа. Для очистки совести я заглянул в себя. Ничего. Никакого отклика, даже самого примитивного.
— Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.
— Вообще никак, да?
— Если только тебя устроит актерская игра. Но ведь тебе не это нужно.
— Нет, не это, — Шут опустила глаза. — Почему так?
— Потому что я живу в долг. Я — живая оболочка, натянутая на высохший труп.
— Прости, не понимаю.
— Я тебе объясню. Если вернусь.
— ЕСЛИ?!
— У меня такое чувство, что скоро долг потребуют вернуть.
— Кто?
— Не знаю. Это я и еду выяснять.
— Я с тобой, — она вскочила с кровати и забросила на плечо чехол с мольбертом. — И не вздумай спорить.
— Да я и не спорю. Только вот водителя нашего как бы инфаркт не хватил...
Водитель, как выяснилось через полчаса, выдержал. В присутствии трех эсперов он, для человека с ненулевой чувствительностью, держался очень неплохо. Почему трех? Потому что когда его 'Лада' вкатилась во двор, на переднем пассажирском сиденье я увидел Луну. На мой вопрос, водитель ответил, что рассказал ей обо всем, и та попросилась с ним. Ясное дело, отказать ей у него духу не хватило.
— Ну что, прямо до Карантинной зоны едем? — уточнил он уже выруливая на проспект.
— Нет, сначала в Кемерово. Проведаем кое-кого.
Интерлюдия третья
Спустя два месяца после появления Карантинной зоны
При разборке автомата очень важно класть детали рядом с собой именно в том порядке, в котором ты их извлекаешь. Иначе потом запаришься собирать, даже такой примитив, как АК-74.
А когда готовишь, очень важно иметь на столе все ингредиенты для блюда, разложенные именно в том порядке, в котором они будут добавляться, и именно в том количестве, в котором они нужны. Чтобы потом не носиться по всей кухне и не отвлекаться от процесса, копаясь в холодильнике или на полках. Так, что там у нас?
Пакет молока. Прокисшего.
Четыре яйца на блюдечке. Нулевая категория.
Два стакана муки.
Бутылка растительного масла. Его понадобится сравнительно немного, но пусть будет под рукой.
Сахарница и солонка.
Это база. Начинкой займемся позже. Если некоторые личности все не слопают до того, как последний блин шлепнется на блюдо. А пока растираем яйца с сахаром, заливаем молоком и начинаем взбивать. Ручками-ручками, никаких миксеров. Чтобы рука навык не теряла.
Из прихожей послышался щелчок замка и хлопок закрывшейся двери, а потом шорох одежды. Это вернулся батя, он работает недалеко от дома, и возвращается обычно пораньше. Через полминуты он вошел на кухню.
— Привет. Что, кухарничаешь все?
Вкусная еда ему, как и кому угодно, нравится, но почему-то не нравится, когда я стою за плитой. Еще больше ему не нравилось, что я не стал поступать в ни нефтехимический институт, ни на факультет информатики, ни даже в медицинский на лечебное дело. Вместо этого выбрал кулинарный колледж.
— Привет. Угу.
— А что Ленку не попросил приготовить?
— Печальна участь мужчины, допускающего женщину на кухню, — я натянул скорбную мина для усиления эффекта. Кажется, сахар растворился полностью. Теперь осторожно, мизерными порциями всыпаем в смесь муку, не прекращая помешивать.
— Ну а она так и готовить не научится, если ты все время будешь этим заниматься. Как замуж потом выдавать?
— Сначала найди лоха, которому сможешь втюхать эту ходячую катастрофу, а потом уже я берусь провести мастер-класс по ускоренному курсу из борща, жареной картошки, макарон и пельменей.
— Что, и все?
— Пипл схавает.
— Да блин... — он имел вид расстроенный. Как всегда, но это пройдет. — Вот где это видно, чтобы мужик с кастрюлями-сковородками ошивался?
— Когда я лет через десять-пятнадцать получу три звезды 'Мишлена', и в мой ресторан будут бронировать столики на полгода вперед, я тебе этот разговор припомню.
— Гвоздь-то забьешь, мишлен?
— Разве что руками в дубовую доску. Ты что-то сильно много дерзишь человеку с черным поясом по джиу-джитсу.
Он что-то еще неразборчиво проворчал , достал из холодильника пакет с кефиром и пошел в комнату — включать компьютер. Проверим тесто... да, достаточно однородное. Я слизнул с венчика слегка сладковатую капельку и задумался. Чего-то не хватало. После недолгих размышлений, я открыл холодильник и плеснул в тесто немного батиного пива. Венчик — в сторону, плиту — на максимальный огонь, сверху сковородку. Так, а что там по начинке?
Холодильник встретил удручающей пустотой. Как это типично — пойти в магазин, набрать кучу всего, и забыть купить именно то, за чем шел изначально. Хорошо, что это поправимо.
— Ленка!!! — кажется, от вопля задрожала люстра.
— Чё?! — ответный вопль из соседней комнаты силой, как минимум, не уступал, зато был выше и пронзительней.
— Сюда подойди!!!
Послышался топот и через пару секунд в дверном проеме появилась моя младшая сестра, в домашней одежде чем-то напоминающая помесь мокрого воробья и вороньего пугала. В руке она все еще держала колоду таро, с которой только что возилась.
— Чего надо?
— Жрать хочешь?
— А уже готово?
— Губу закатай и метнись за творогом.
— Сам метнись.
— Я занят, блины пеку.
— Ну блииин...
— Стыд и срам! Девке четырнадцать лет, скоро замуж выдавать, а она даже в магазин ленится сходить! Будешь старой девой с двадцатью котами. Короче, деньги в куртке возьми, во внутреннем кармане.
Ленка показала язык и ушла. На душе появилось нехорошее предчувствие, что возьмет она все, что есть в кармане, и вдобавок к творогу накупит какой-нибудь гадости, или просто прикарманит. А, ну и фиг с ней, там же триста рублей от силы. С легким сердцем я взялся за выпечку. Убавил огонь, капнул масла на сковородку, размазал ее кисточкой. Зачерпнул первую порцию теста и круговым движением разлил его по сковородке.
