Henker

Палач молчал, потупив взор, потом подошел к Мираку и пробормотал:

— Слушай, я же не знал... Думал — вот она, ниточка. Вот покойник, вот человек с деньгами. И сложилось все же в одно... Ну, прости. Я ведь не сыщик, так только, железками махать... Хочешь — вот ударь меня. Я даже сдачи не дам. Ударь, только зла не держи. Я же по глупости...

— Да пошел ты...

Санитар медленно натянул шапку и устало спросил Шольца:

— Я еще нужен?.. Ну, тогда бывайте... И я в самом деле не знаю, кто это пациента угрохал. Не было у нас посторонних. И свои к нему не заходили...

И уже открыв дверь, повернул голову и бросил напоследок:

— Ты, это... За 'карателя' тоже прости. Я не знал, что ты из строевых частей. У меня ваши парни многих знакомых тогда от нечисти отбили... Так что я это тоже, сгоряча. Да...

И ушел, аккуратно прикрыв за собой створки и прогремев сапогами по гулкому коридору.

— Вот тебе и подозреваемый, — подвел итог беседе сыщик, натягивая форменную шинель. — Давай-ка домой, бракодел. И постарайся в ближайшие дни никого не прибить под горячую руку. Мне еще до Нового года разгребать то, что уже наворотил... И большую часть штрафов из своих премиальных покроешь. Чтобы в следующий раз думал, что творишь...

* * *

Ранним воскресным утром Клаккер постучался в тяжелые двери и долго ждал, когда приоткроют узкую щель.

— Это я... Здравствуй... Похоже, разобрался я, что именно стряслось с покойником. Мне бы парой слов перемолвится с той девушкой, в мешковине. С глазастенькой, из пятнадцатой палаты.

Мирак молчал, разглядывая посетителя, но потом все же впустил палача. Безмолвной тенью проводил до палаты, затем процедил:

— Я рядом буду. Если что — стучи. Гжелика мирная, на людей не кидается. Не обижай только ее, она совсем безобидная.

— Гжелика, — повторил охотник и вздохнул. — Не обижу. Хоть и тяжело у меня с разговорами, но не должен ее расстроить.

Мужчина и женщина сидели на полу и разглядывали друг друга. Наконец гость задал вопрос:

— Ты сказала 'потрошитель'. Так меня называют визитеры из Тени. Откуда прозвище узнала?

— Они сказали. Про тебя знают. Тебя боятся. С тобой стараются не встречаться. Ты — жесток, проливаешь кровь без раздумий.

— Сказали? Ты их понимаешь?

— Понимаю. Я с ними разговариваю. Днем. Ночью... Особенно ночью, когда им скучно и они приходят сюда. Пожаловаться на местный холод, на скудную пищу... Им не нравится здесь. Но иногда люди выдирают их из родных домов и выбрасывают в наш мир. И многие не могут вернуться назад. Скитаются здесь, рядом с границей, и ценят возможность поговорить.

— Все? Любая нежить приходит поговорить?

Еле слышный голос расплескался звонким колокольчиком:

— Нет, что ты... Дикие не умеют говорить. Им надо прожить сотни лет, чтобы научиться думать, встать на долгую дорогу к самосознанию. Сюда ходят те, кто уже разумен. Или близок к этому. Им забавно узнать, как мыслим мы, люди. Как воспринимаем мир. Как ощущаем себя и других... Может, один из тысячи приходит сюда. А может, и того меньше.

— И ни один из чужих даже пальцем не тронул больных, — удовлетворенно констатировал Клаккер. — Они не болтались в подвалах, как обычно. Не дремали в стенах. Они приходили в гости к тебе. А ты молчала, не делилась тайной.

— Почему же? — удивилась девушка, распахнув огромные глаза. — Я говорила родным, что слышу других. И меня отправили к докторам. А потом — сюда... Люди не видят соседей, которые навещают нас. И не верят в то, что не могут немедленно потрогать, пощупать руками... Поэтому я перестала рассказывать об этом. Мне все равно не верят.

— Я — верю, — Клаккер поднялся, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок. — Хочешь выбраться отсюда? Вернуться домой?

— Домой — не хочу... Господин Крупп сказал, что мои переехали, перестали присылать оплату за содержание. Теперь за меня платит Город... Я не хочу домой. Его у меня больше нет. Меня забыли... А посмотреть на солнышко — хочу...

— Будет тебе солнышко. Каждый день... Шольц поможет оформить бумаги, будешь жить в нормальной квартире, будет у тебя хорошая работа... Если мы сможем договориться с соседями, как ты их называешь, если закроем границу от Диких... Это — дорого стоит, ради этого я готов разговаривать с кем угодно, хоть со всеми демонами чужого мира...

Девушка задумалась, потом посмотрела на крохотный клок серого неба в крохотном окне и кивнула:

— Я согласна... А твоего человека никто не трогал. Они рассказали, что просто сильно рассердились на мужчину. Рассказали, что он поступил плохо, вот и решили над ним подшутить. Зло... Они пугали его все время, как нашли здесь. Выпрыгивали из стен, выглядывали из-за спины, корчили рожи... У него просто остановилось сердце. Он не смог жить в комнате, где негде укрыться от ночных кошмаров. И в очередной раз просто — умер...

Услышав стук, Мирак открыл дверь и застыл мохнатой глыбой на фоне черного коридора.

— Я к доктору. Будем оформлять выписку для Гжелики. Если бы я мог помочь всем пациентам, я бы сделал это не задумываясь. Любым способом... Извини, но это выше моих сил. Единственная, кому я смогу помочь — только эта девушка. Отдам на попечение Шольцу, думаю, ей не придется больше мерзнуть в местных казематах.

Санитар помолчал, потом проворчал в ответ:

— Дорогу найдешь? Хорошо. По коридору до конца, вниз по лестнице и направо. Крупп сейчас у себя. А я пойду соберу вещи. И поверь, если она пожалуется, что ее обижают, синяками и шишками уже не отделаешься. Обещаю...

Глава 6

Шольц подождал, пока Гжелика зацепит кроку поводок и исчезнет с ним за дверью во имя великого таинства утреннего обхода владений, затем ласково улыбаясь попросил:

— Голубь мой, сизокрылый, иди сюда, — сыщик подцепил палача за рубашку и подтянул так, что мужчины практически столкнулись лбами. — Что же ты делаешь, образинушка?

— Да я...

— Ты, ты... Хоть понимаешь, в какое дерьмо девочку сунул? Вытащил ее с психушки, честь тебе и хвала, я пристрою бедняжку, без вопросов. Но ты ведь про работу напел, про спасение мира... Ее порвут в первый же миг, как с настоящим монстром столкнется. Понимаешь? Она же не от мира сего, нечисти кто на лапку наступит — уже катастрофа! А ты собираешься у нее на глазах потрошительством заниматься. Я еще думал, остолоп старый, что смогу место какое тихое предложить, так ведь нет — рвется с тобой на пару грудью на защиту Города встать!.. Ее от клочка тумана не отличишь, сквозняком носит, а туда же — переводить, что там рычит очередной ночной ужас...

— Да кто ее на улицу выпустит, ты что?! -возмутился Клаккер, пытаясь осторожно высвободить воротник из цепких пальцев руководства. — Головы проламывать — моя работа, не возражаю. А если кого в плен захватим, кто не только зубами клацать способен, вот там пусть чаи совместно распивает, о светлом разговаривает. А лапы рубить — я как-нибудь сам, сам...

— Точно? И готов всеми Святыми поклясться, что так и будет? Ну-ну, а то мне уж что-то померещилось. Привиделось, я бы сказал. Навеяло просто. Как одна бритая рожа мимо мелькнет, так и мерещится, так и...

— Ты меня знаешь, — освободившись, палач отодвинулся на безопасное расстояние и гордо выпрямился. — Чтобы я, да...

— Знаю. Потому и боюсь... Так, сегодня же еще разок квартиру ее проверишь, адрес у тебя есть. Благо, буквально в паре шагов отсюда. Порошком там углы проконопать, в каждую дыру загляни. Чтобы ни одна зараза... Не дай бог, с девочкой что стрясется, ты до Мирака не доживешь. Я тебя сам прибью.

И с этим благожелательным напутствием палача выпнули на улицу в последний рейд перед наступающим Новым Годом.

* * *

Когда два дня назад поздним вечером Клаккер ввалился с кратким докладом к руководству, то получил две выволочки подряд. Первую — за вербовку 'инвалидной команды' вместо крепких ребят, способных голыми руками свернуть шею любому монстру. Вторую — за то что посмел оставить девушку в коридоре без присмотра. После чего гостью расположили с максимальным комфортом рядом с жарко натопленной печью, угостили печеньем и вручили в руки дремавшую в клетке нечисть. Отъевшийся на казенных харчах и бесконечном потоке угощений крок давно выучил правила новой жизни и скалил зубы лишь на посетителей приемной, разрешая любым кабинетным визитерам кормить себя, чесать за ухом и оставлять подарки. Не известно, о чем именно с ним успела помурлыкать девушка, похожая на жалкую тень человека, но теперь гулять по коридорам департамента тварь желала исключительно с ней, повернувшись толстым хвостом к бывшему покровителю. Сыщик подулся пару часов, а потом решил, что так даже лучше. Возложив обязанности по уходу за живым талисманом на Гжелику, можно было хотя бы на время привязать ее к кабинетной работе, не подвергая риску свернуть шею на морозных улицах Города.

И квартиру нашли на удивление быстро. Зицц просто прикрыл на пару минут глаза, а затем зачитал вслух справку, кому из хозяев доходных домов были оказаны те или иные услуги за прошедшие полгода. И кто с настоящей радостью примет на постой нового работника службы Сыска Теней. Все же понимающей человек выберет вариант, где за уплаченные деньги напоят и накормят, а не станут улыбаться сквозь зубы и плевать незаметно в спину. Сыщик сверил список со своими внутренними ощущениями, помноженными на долгий опыт, и одобрил один из адресов. Туда девушку и поселили.

Правда, качаемый ветром боец невидимого фронта мечтал сразу же окунуться в гущу событий. И совершенно не желал тратить время на перекладывание бумажек рядом с Зиццем. Поэтому Шольцу пришлось пообещать, что при первых же интересных событиях он лично позволит Гжелике блеснуть талантами, а пока придется немножко поскучать. Недельку-другую, так сказать. Пока уляжется рутина с праздниками, пока разные зубастые создания высунут нос на морозные улицы. Вот как высунут — так сразу. А сейчас — крок лапами скребет, гулять хочет. Вот и займись...

— Удумал тоже, — вздохнул сыщик, ворча вслед затихающему топоту сапог по коридору. — Девочке бы вес набрать после больничных харчей, в себя прийти. А он про судьбы мира вещает. Баламут... Ладно, месяц я найду, чем ее развлекать, а потом на стажировку на Солнечную Сторону отправлю. Думаю, наместник не откажет. Ближе к теплу обратно приедет, вот тогда и помозгуем, сейчас горячку пороть не станем.

И Шольц задумался о куда более важной проблеме: стоит ли пробивать на поясе очередную дырку, или лучше начать делать по утрам гимнастику и пояс оставить в покое...

* * *

Клаккер на удивление быстро разделался со всеми рутинными делами. Проверив квартиру еще раз и обновив по десятому разу пахучие метки по всем темным углам, палач бодро пробежался по округе, заглянул в рыбные ряды, потом сунул нос в рабочие кварталы. Уже на выходе из очередного кривого переулка чуть не зашиб бедолагу, считавшего ворон рядом с распахнутыми воротами заводских складов. Выдернув худосочного мужичка из сугроба, охотник пожелал ему доброго здравия, потом сделал крюк между пустырями и Заречьем и закончил обход рядом с расчищенной от снега дорогой, убегавшей в еле видный в морозной дымке лес.

— Похоже, Новый год не только у нас праздник, — Клаккер удовлетворенно потер озябшие руки и наметил план на ближайший вечер: — Так, за пирогами. Рыбный караван вчера пришел, народ к празднику готовится. Зайду к пекарям, вряд ли откажутся с пылу-жару продать... Потом Гжелику по городу выгуляю, пусть к людям привыкает. И к вечеру — домой. Завтра выходной, через два дня — Новый год. Впервые, кстати, за много лет... Сильно ведь зубастые народ прижали, никто зимой даже нос на улицу не высовывал ночами. Но ничего, исправим...

Выхваченный из кармана тесак со свистом рассек воздух, заодно разрубив и мохнатый комок, прыгнувший из-за забора на палача. Мужчина постоял, прислушиваясь к тишине вокруг, потом с недоумением потрогал железкой убитую нечисть.

— Кабыздох, зараза. Неужели какой дряни надышался? Вы же, крохотули безмозглые, только по трубам канализационным бродите. Чего тебя на мороз понесло, чего на людей кидаешься?

Отряхнув клинок, охотник покрутился еще рядом с остатками нежити, дымившей посмертным туманом, но так ничего больше и не нашел. Пожав плечами, Клаккер посчитал себя свободным от дальнейшего исполнения служебных обязанностей и двинулся в город, за пирогами. Тем более, что звон старого колокола у ратуши объявил полдень, самое время для плотного обеда...

* * *

Вечер начался очень хорошо. Сначала дежурный закрыл двери департамента, украсив крохотное окошко кривой бумагой 'Стучать громко и долго!'. Возглавив шефство над пузатым чайником, унтер не забывал доливать кипяток в высокие стаканы, уплетая горячие пироги за обе щеки. Крок возился в клетке, доедая гору рыбной требухи, хрустя мелкими костями и мусоря вокруг чешуей. Хозяин кабинета благодушно косился на палача, который с удовольствием травил байки о несуществующих приключениях и заботливо подкладывал Гжелике все новую сдобу, соорудив в итоге безразмерную пирамиду. Зицц быстро осоловел в жаркой комнате от съеденного и мирно дремал сбоку, рискуя окончательно заснуть и свалиться со скрипучего стула. Наконец, решив не отбирать больше время у молодых работников, Шольц скомандовал отбой и распустил всех по домам, сгрузив половину пирогов дежурному унтеру. Вторую половину поделил между собой и девушкой, с которой взял честное благородное слово, что она их съест лично, а не подарит малолетней шпане, промышлявшей на площадях.

Заглянув домой и бросив вещи, Гжелика пошла гулять с Клаккером по Городу. Громила в ветролетном шлеме рассказывал про разные укромные уголки, мимо которых они проходили, заботливо оберегая попутчицу от городской толчеи. Благодаря активной работе обученных полицейских удалось вычистить больше часть слонявшихся без дела гостей из Тени, что немедленно сказалось на жизни горожан. Разве что раз в неделю где-нибудь в темном проулке можно было нарваться на оскаленную морду, способную больше напугать, чем реально напасть и покалечить. А крупных тварей не видели уже почти месяц. И вместе с медленно рассеявшимся страхом перед темнотой на мощеные булыжником мостовые вернулись старые проблемы рабочих кварталов: бродяги, мелкие жулики всех мастей и воришки, увлеченно охотившиеся за чужими кошельками. Заработавшие зимой в две смены заводы оживили экономику, и крошки с барских доходов просыпались в карманы работяг, дышавших угольной пылью в цехах. Теперь в полицейских управлениях все чаще можно было услышать беззлобный матерок в адрес Сыска Теней:

— Дожили, на день по десять краж и каждый вечер пьяный дебош в кабаке на углу. Раньше-то — по домам сидели, нос не казали, а нынче-то... Ну, удружили...

Но Город ожил, стряхнул холодный морок с залитых светом улиц. У прядильной фабрики залили каток, и теперь там сутками пропадала малышня. Вдоль реки расчистили набережную и устраивали вечерние гуляния для состоятельных мастеровых, выставив длинными рядами лотки с закуской, сдобой и хмельными напитками. Серая толпа неожиданно расцветилась платками, вязанными цветными шарфами и плетенными поясами с помпонами. Улыбки мелькали на лицах людей, а худенькая девушка с огромными глазами медленно шагала вслед за охотником и ловила каждый миг жизни, бегущей мимо. За столь долгие годы заточения в клинике Гжелика не утратила способности удивляться и восхищаться окружающим миром. И теперь впитывала происходящее вокруг подобно губке, успевая услышать каждый звук, увидеть любой мелькнувший мимо лучик солнца. А Город щедро делился хорошим настроением со своей новой жительницей.