Да, господа чиновники, забыли вы, да впрочем и никогда не знали, почем фунт пролетарской диктатуры или крестьянского бессмысленного бунта. Повытравила советская власть из народа самоуважение и гордость. Подкрепила свою неприкосновенность чередой конституций декларирующих много чего, но никого не обязывающих к исполнению. Ограничила законами и постановлениями право противодействовать произволу властей, коррупции и бандитизму. Посадила на стражу своих привилегий прокуратуру и милицию. Им, беднягам, с ворами, бандитами и бороться-то некогда. То улицы сторожи, пока губернатор на работу едет, то подъезды и дачи другой чиновничьей братии охраняй. И ведь не ткнешь презрительно на буржуйский запад, мол там во власть только толстосумы пролезть могут. Ну да, только они. А у нас все эти мэры, губернаторы, главы администраций, депутаты, министры, руководители предприятий, колхозов — кто? Большая часть — бывшие партийные чинуши, другая часть из рабочих, интеллигенции и почти все, и те и другие — дети и внуки когда-то простых рабочих и крестьян. Почему бывший раб обязательно хочет стать рабовладельцем, крепостной — барином, а рядовой чиновник — губернатором? Не квалифицированным рабочим, талантливым инженером, сельским тружеником, грамотным управленцем? Нет примера перед глазами? Полно! Почему надо обязательно стремиться возвыситься над окружающими, построить себе загон, завести корыто и, самодовольно похрюкивая, отгонять желающих сунуть в кормушку морду! Прививали, прививали коммунистическую идеологию, бесполезно. Прививка не срослась. Произошло отторжение непонятных идей, прогнившим с головы до задницы обществом. Рюшечки, слоники, телики, румынские гарнитуры, сто сортов колбасы стали привлекательнее полетов в космос, строительства дорог, жилья, больниц, школ и детских садов. Нет, бесплатного жилья, хороших дорог в комплекте с импортным авто, престижного образования и качественного медицинского обслуживания тоже всем хочется. По щучьему велению! А дороги пусть дураки строят, которые в МГИМО или Ленинградский юридический не поступили. Поэтому и дороги такие и автомобили, наверное тоже.
Лишь интеллигенция верна своим идеалам, хочет оставаться самой собой: культурной, научной, политической, творческой и всякой прочей — элитой, бомондом, высшим светом, сливками общества, совестью нации, рупором обиженных и угнетенных, светочем демократии, самодовольной и самодостаточной массой, реализовавшей и воплотившей все свои фобии и активно их пропагандирующая. Отрыжкой общества жаждущей почета, обожания, преклонения, славы, денег и власти.
Рассадник и цветник пресыщенных бездельников, наркоманов, алкоголиков, толерастов, прочих ...расов, ...секов, альтернативно свысока на всех и вся взирающих, креативно мыслящих, по особому все видящих и слышащих, не стандартно любящих. В общем, желающих быть кем и чем угодно, лишь бы получить свою толику внимания — обожания публики, электората, зрителей и так далее. Кстати само понятие — интеллигент, почему-то только у нас сохранилось и культивируется. Прослойка... между рабочими и крестьянами, как бы творческая. Мда! Сколько к этой прослойке примкнуло и примазалось выходцев и выкидышей из слева — справа слоев! Это-ж какой винегрет получился!
Я ни в коем разе не качу бочку на порядочных ученых, артистов, писателей, певцов, спортсменов и всей около того тусовки, если их деятельность приносит пользу. Помимо развлечения и отдыха еще и воспитывает, дает нужные обществу моральные установки, мотивирует на святое и светлое, созидательное. Приносит прибыль, создает рабочие места, придает импульс развитию экономики и промышленности. Вызывает гордость за свою страну.
"Вот ведь как действует на неокрепшее президентское сознание вид площади пролетарского гнева!" — вставил шпильку внутренний голос.
Тем временем кортеж плавно подкатил прямо к крыльцу здания правительства Ленинградской области.
Двери в зал заседаний Ленинградского облсовета были раскрыты нараспашку, сам зал был заполнен под завязку. Я даже опешил от неожиданности, остановившись на входе. Навскидку не менее пятисот человек, кто-то даже в проходе притулился на стульчиках.
— Это, что все ведущие предприятия города? — уточнил я у Суханова.
— Да, на совещание приглашены руководители основных промышленных предприятий Санкт-Петербурга, еще повоевать пришлось, чтобы лишних повычеркивать, — шепотом доложил Суханов.
Войдя в зал, я быстрым шагом направился к трибуне. Собчак попытался представить меня публике, но та и так не дремала. Я бы сказал в едином порыве, но погрешил бы против истины. В основном все приподнялись — кто, увидев меня, другие, глядя на реакцию соседа, и встретили меня аплодисментами.
Утвердившись на трибуне, постучав пальцем по микрофону и убедившись в его работоспособности, я бросил в зал, для затравки, не дожидаясь окончания бурных и продолжительных:
— Ну что, как дальше жить будем? Господа — товарищи!
Аплодисменты как по команде начали стихать. Лишь на первом ряду какой то гражданин продолжал упоенно хлопать в ладоши, поддерживаемый редкими хлопками соседей.
— Вы во мне сейчас кого видите? Гуру видите? Так я не оно, — я помолчал для акцентирования внимания и на всякий случай, чтобы не выходить из образа брякнул. — Понимашь!
— Я к вам зачем приехал? Как вы думаете? Думаете ваши проблемы решать? Привыкли, панамашь, барин приедет и вас неразумных рассудит! Откуда ваши проблемы взялись, спрашивается? Кто вам виноват? Кто мне ответит? Хрущев? Брежнев? Горбачев? Ельцин? -Делал я продолжительную паузу после каждой названной фамилии.
— Я вам скажу, откуда все ваши проблемы, и проблемы в Санкт-Петербурге. Вы их сами себе создали!
В зале воцарилась недоуменно вопросительная тишина.
— Я краем уха услышал, что в городе нет продуктов, вводятся продуктовые карточки и меня это обеспокоило в первую очередь. Знаете, как ножом по сердцу! Блокадным Ленинградом повеяло.
А с вами я решил встретиться потому, что просто не понимаю как! Как может быть в городе, в котором сосредоточена половина промышленности страны, нечего есть? Как вы могли допустить такое? Нечего есть вашим рабочим и их детям? Для учителей, учащих ваших детей нет продуктов? Врачам, лечащим вас и членов ваших семей, тоже нет? Или вы в разных городах живете? Вы в Питере, а они в Ленинграде остались? А вам, всем здесь сидящим есть что кушать? И если есть, то кто вы после этого?
Промышленный генералитет стоически вышколено молчал, выслушивая мои претензии, но по зачерствевшим лицам и быстрым переглядываниям я понял, что все-таки зацепил за живое.
— Глядя на ваши упитанные, в основном упитанные, — поправился я, про себя подумав рожи, вслух сказал, — лица, я бы не сказал, что вам грозит голод! — Усугубил я напряжение в зале.
Я сделал паузу, внимательно разглядывая аудиторию. Солидную, кого с отъевшимся брюшком, кого с мордатой, как у меня, ряхой. Все сплошь в галстуках и "пинжаках". В руках блокноты и ежедневники, паркеры и не паркеры. Фейс-контроль в натуре! Вот опять какое-то словечко проскочило, что за фейс, причем контроль, а в "натуре" как то совсем не вяжется, с бывшим партработником? В одних глазах плещется горячее желание законспектировать ход исторической встречи, в других "да не пошел бы ты" проскальзывает!
— Товарищи! Я думаю, что здесь пока еще товарищи, господ нет? Или уже?
Наконец присутствующих прорвало. Практически все с места, кто в лес, кто по дрова возмущенно высказали протест против тождественности господам. Весь зал загудел, всемерно поддерживая меня в мнении, что они пока еще товарищи и совсем даже не господа.
— Тогда, для ускорения процесса обмена мнениями предлагаю, не выходя к трибуне, с места, просто представившись, высказать о наболевшем, но только действительно о ТЕХ проблемах решение которых зависит от правительства страны и, — я показал рукой на Собчака, — действия или бездействия уважаемого мэра Северной столицы. Начнем работать. Я вам тут не лектор, да и вы давно не студенты. Поэтому посижу в президиуме и отвечу с места на что смогу. На что не отвечу, запишу и обещаю озадачить правительство решить указанную проблему и лично прослежу за ее решением. Давайте добавим еще один формат, чтобы охватить аудиторию максимально. Прошу передавать в президиум записки с вопросами, подписанными с указанием должности, фамилии, имени и отчества и адреса организации. Ответ будет дан или здесь или позже письменно в ваш адрес, персонально за моей подписью!
— Начнем работать? — И дождавшись подтверждающих кивков и выкриков с места, типа "одобрямс" подытожил, — Ну с богом, помолясь!
В первом ряду робко поднял руку представительный дядечка.
— Давайте ваш вопрос, не стесняйтесь, — подбодрил я его.
— Директор Невского машиностроительного Алтуфьев. Мой завод производит паровые турбины для доменных печей, компрессорные станции для нефте и газопроводов, компрессоры и нагнетатели. Министерство промышленности СССР приказало долго жить, в РСФСР такого министерства нет. Задания на следующий год нет. Запасы комплектующих и сырья заканчиваются, новых поставок нет. Склады забиты готовой продукцией. Оплаты за уже поставленное оборудование нет, да даже если бы и была, то те цены которые заявлены в госзадании не реальны, просто смешны. Работать в убыток мы не можем. Особенно остро стоит вопрос с бывшими Союзными республиками. Прибалтика требует поставки оплаченного оборудования, а республики Закавказья и Средней Азии обещаю расплатиться после поставки, и все решительно отвергают возможность изменения цен установленных практически полтора года назад.
Алтуфьев замолчал, выжидательно глядя на меня.
— Все? — Уточнил я, — тогда спасибо и присядьте. Я пока воздержусь отвечать на ваш вопрос, так как уверен, что он пересекается с другими. Давайте вы. Я указал ладонью на тянущего вверх руку товарища в середине зала.
— Директор Кировского завода Семченко Петр Георгиевич. Все знают продукцию нашего завода. Основным заказчиком являлось сельское хозяйство. Трактор К-700 пользующийся заслуженным авторитетом оказался невостребованным, заказ и соответственно объемы производства упали в в этом году в пять раз по сравнению с восемьдесят седьмым годом. На девяносто второй год заказов нет совсем. Производственная база позволяет выпускать все, что пожелаешь от танков до паровых турбин ядерных подводных лодок, но будет ли государственный заказ на эти турбины? Насчет ценообразования я полностью поддерживаю своего коллегу.
— Спасибо Петр Георгиевич, садитесь. Я, если позволите, пока так-же помолчу.
Процесс пошел, желающих высказаться стало прибывать в разы. Особенно хорошо сыграло мое предложение подавать записки. Конвейер с писульками потек ручейками со всего зала. Сидящий слева от меня Суханов, на пару с Гайдаром, сортировали записки по смыслу задаваемых вопросов и подкладывали мне под руку. Одновременно слушая стенания директоров и проглядывая записки, я пытался размышлять — как мы до всего этого докатились.
— Генеральный директор Ленинградского Объединения Электронного Приборостроения "Светлана" Щукин Геннадий Анатольевич. Борис Николаевич помогите. Нет ничего, ни сырья, ни заказов, ни денег. Сто тысяч человек третий месяц не получают зарплаты. Мэрия настойчиво требует ускорить процесс акционирования. Все ждут вашего Указа о Приватизации.
" Опа, а я переживаю, кто конкуренцию Панасоникам и Нокиям будет составлять. Вот они бездельники! Без работы сидят".
— Я может выскажу крамольную мысль, — Щукин запнулся, глубоко вздохнул и словно бросившись с обрыва головой, решительно высказался, — Закон о приватизации такая чушь, он вредительский, он.... угробит всю промышленность.
Высказав протест против политики партии, так сказать, и руководства, Щукин решительно вскинул голову и упрямо продолжал сверлить меня взглядом в ожидании ответа.
В зале повисла тишина, все уставились на меня, предвкушая реакцию на крамолу, товарищ покусился на святое — надежду на сладкую жизнь присутствующих.
— Кто еще так думает? — Задал я провокационный вопрос. Смелее, высказывайтесь, сейчас не тридцать седьмой год. За правду к стенке не поставят.
— Из глубины зала донеслось чье-то еле слышное бурчание: — Ага, только на пенсию с почетом проводят!
— Все правильно Щукин говорит! — Поднялся в первом ряду моложавый, круглолицый, товарищ.
— Генеральный директор Балтийского завода Шуляковский Олег Борисович! В начале этого года приказом министра судостроения СССР было объявлено об акционировании и приватизации Балтийского завода и еще ряда предприятий судостроения. Не забыл министр и себя, аппарат министерства также в стороне не остался. Практически каждый ответственный министерский работник оказался штатным и внештатным консультантом или руководителем срочно созданного отдела, подразделения какого либо предприятия и получил свою долю акций. Акции на руках у людей есть, но уже не у всех. По моим данным уже процентов тридцать продано за гроши непонятно кому, чуть ли не за бутылку. Заказов и работы больше не стало. Дивидендов на акции никаких не предвидится — прибыли никакой нет. Еще из мэрии поступило распоряжение — отгрузить пять тонн тантала для корпорации "Стрим". Не продать — нет, взять и отдать, даром. А в бухгалтерию мне распоряжение мэрии подшить? А взамен, для производства, на что металл купить, распоряжением расплатиться?
Собчак, сидящий справа от меня, вздрогнул, скосил глазами, пытаясь срисовать мою реакцию, и грубо прервал директора.
— Вот все ты Шуляковский воду мутишь! Все-то тебе не так. Вся страна взяла курс на приватизацию — Шуляковский против. Мы договорились с немецкими партнерами о бартере материалов на продукты, тебе опять не угодить! Борис Николаевич только что подымал вопрос о тяжелой продовольственной ситуации в городе, ты опять палки в колеса! Почему еще не отгрузили, что еще тебе неясно в распоряжении мэрии? — строгим тоном вопросил мэр, играя на публику, выводя директора завода на финишную прямую или на чистую воду, как ему думается, и поглядывая на меня в надежде отследить реакцию.
Я не дал ему такого счастья, еще сильнее насупив брови и одеревенев рожей.
Шуляковский покраснел, снял очки в старомодной роговой оправе и достав из кармана носовой платок, стал суетливо протирать стекла, пытаясь сообразить что ответить.
Мэр Санкт-Петербурга продолжал дожимать директора.
