Своё никому не отдам

* * *

Пришёл Тыртов. Неважно нынче дела обстоят в гарнизоне. По правилам военного времени всякого, кто пришёл и заявил о готовности поступить на службу в войско, он обязан принять, обучить и в строй поставить. А вот ни оружия, ни формы в крепости уже нет. Раньше была, припасённая ещё со времён мира. Да чуток трофейных фузей набралось, вот и хватило обмундировать и вооружить три полноценных роты. Больше ничего не осталось, а люди приходят. Изредка. По одному. Так что выкручивался он, выкручивался, но больше никакой возможности нет.

Нет ни сукна, ни полотна на мундиры, нет фузей, ремней, сапог. Ничего нет.

Выслушал Гриша прапорщика, в книжечку свою с умным видом всё записал, и проводил гостя.

— Агапий, Тихон! Подьте сюды!

Растолковав парням, что им надобно разузнать, отправил их выяснять чего и почём у ремесленников можно купить, а сам двинулся в стрелецкую слободу к пушкарям. Как-то они могут иной раз пищаль сделать, вот и надо выведать, каких и сколько от них следует ожидать. Пусть и с фитильным воспламенением, но и то лучше, чем ничего.

А вот тут ждало его откровение. То есть — открытие. Неожиданность, в общем. Стрельцы отстреливали новую затею, причём палила она быстро.

Короткий ствол длиной втрое меньше, чем обычно, отламывался для перезарядки. Приглядевшись, можно было уловить, что это та же конструкция, что и в лафетном образце, однако здесь неподвижным оказывался приклад, поэтому казалось, что ствол отклоняется вниз. Всё ведь относительно!

Так вот, в обнажившийся срез патрон загонялся прямо рукой без всякого защитного футляра или прибойника. А потом после закрытия тот же нагретый фитилём калёный стержень воспламенял заряд и происходил выстрел. Шесть раз в минуту — легко.

Первое, что Гриша рассмотрел, был снаряд. Порох оказался укрыт в матерчатом стаканчике, который и хвостовую часть пули прикрывал. Вот эта ткань более всего и была интересна.

— Нитки льняные селитрой пропитаны, — пояснил один из стрельцов. — Сгорает этот картуз дотла, пока затвор откинешь, только дунуть остаётся. Зато порох не выкрашивается, если обращаться аккуратно. Мы каждый такой патрон бережно руками берём, а носим вот в такой сумочке, где для каждого сделано отдельное гнездо.

Сумочка оказалась деревянной с уютными гнёздышками, выложенными валеночным войлоком. В аккурат на двенадцать выстрелов.

— А вы что, диаметр ствола уменьшили?

— Ага. В аккурат до пятнадцати миллиметров. Теперь у ствола стенка толще и порох бурый, как бы не слежался, разорвать её уже не может, мы даже куделю теперь в заряд не добавляем. И сам патрон плотный получается, даже без тканевого картуза не крошится почти, а уж с картузом, да в сумочке, да если осторожно с ним обращаться, то совсем надёжная штука выходит.

— Интересно вот узнать, как далеко из такого короткого ствола удаётся попадать?

— Недалеко. На полсотни метров через раз, а уж на тридцать, считай, вообще не промахнёшься. Ствол короток, однако. Зато порох сгорает быстрей и шибче толкает пулю. Так что убойная сила сохранилась, — старый пушкарь, каждый раз, как речь заходит о его детищах, бывает словоохотлив и в наводящих вопросах не нуждается. — Так что на тридцать сантиметров высверливать канал ствола куда как легко, да и снаружи его удобно обрабатывать на токарном станке. Длинный-то ствол, почитай, день ковать надо, а потом изнутри его три дня выглаживаешь, а тут с утра и до обеда со всем управляешься. А для стрельбы на далёкие дистанции мы применяем картечь. Она, вишь, пуком разлетается, и в неприятельском строю хоть кого-то, да зацепит с тех ста метров, с которых обычно стрельба начинается. А пока супротивник эту дистанцию пробежит, ещё дважды в него пальнуть можно, причём последний раз — наверняка. Ну а потом за бердыши надо браться.

Ну что же, хоть бы и таких пищалей-недомерков для солдат наделать! Пусть даже придётся им ещё и бердыши выдавать. А то ведь нельзя держать воинов безоружными.

— Дядя Петя, а сколько таких ружей ты сможешь делать ну, хотя бы в неделю?

— Так, если с помощниками, то штуки три осилю, только железа нужно прикупить, угля, опять же, масла купоросного, квасцов.

— Стало быть, в деньгах дело, — царевич сморщился, будто от боли. Платёжные средства, вернее их постоянный недостаток, сделались для него надёжным раздражителем. Про это и поведал он стрельцам. — Так что ничего, кроме долговой расписки с меня нынче не возьмёшь, — такими словами закончил он жаловаться на жизнь.

— А пусть бы и расписки, — тот стрелец, что обычно стоял у пищали заряжающим, не выглядит озадаченным. — Слову твоему нынче верят. Только ты не на всю сумму одну сделай, а по частям выписывай.

— Если так, то хоть бы и на каждый рубль по отдельности напишу.

— Вот-вот, это будет в самый раз. А на двадцать пищалей сотню рубликов потребно обязательно. Нам на них всё, что нужно отпустят безвозбранно. Так напишешь?

— Прямо сейчас, — Гриша уселся за стол и взял с полки чернильницу. "Подателю сего я должен один рубль. Григорий Иванович Вельяминов", — начертал он, тщательно выводя каждую букву.

Следующие экземпляры получались всё хуже и хуже. Случались ошибки и описки и вообще такое количество писанины быстро стало раздражать.

— Постойте братцы, мне, кажется, нужно заглянуть к гравёру.

* * *

Печать получилась прямоугольная, точно такая же, как листик в четверть странички из записной книжки, на которой был написан первоначальный текст. Чернильную подушечку мастер приложил от себя. А сделать сотню оттисков оказалось не так уж сложно. Расписки повторяли друг друга идеально, а красивые завитушки, добавленные гравёром от себя, превращали расписки в довольно привлекательные произведения.

Целую стопочку этих бумажек Гриц отнёс дяде Пете, а ещё наказал Тыртову послать в мастерскую к пушкарям капралов, чтобы прошли обучение новой придумке.

Конечно, новых ружей будет мало, это царевич понимал прекрасно. Поэтому память подсказала ему ещё один выход из положения, временный, конечно. Казаки пользуются арбалетами, причём не хуже, чем стрельцы своими пищалями. Вот и отправил он Агапия на север, растолковав, что не только на счёт этого устаревшего оружия необходимо условиться, но и учителя доставить в город.

А ещё на счёт одежды солдатской пришлось хлопотать. Тут уж Тимофей обо всём, что вызнал в городе, отчитался сполна. Домотканого полотна купить несложно, оно, конечно, ни в какое сравнение не идёт с добротным сукном или иными тканями, что поставлялись для армии, однако служить свою службу способно. И женских рук, чтобы пошить хоть исподнее, хоть мундиры, достаточно. Беда в окраске. То, что сейчас доступно — это луковая шелуха со всякими добавками. И даёт она разные тона зелёного или коричневого.

А хоть бы и так. Оперировать приходится тем, что доступно. Так ему Наталья советовала, и он ни разу не пожалел, что послушался.

А тут вдруг выяснилось, что крестьяне готовы потрудиться на лесоповале и доставке брёвен на склады корабельного леса за те самые расписки, которые он дал пушкарям. Семь бед — один ответ, и Гриша уселся ставить оттиски на бумагу.

* * *

Возможно, он уже наделал глупостей. Возможно — продолжает их совершать. Но у него есть цель — победа над сельджуками. И на пути к ней не следует быть слишком разборчивым в средствах. В конце концов, выкупить назад эти расписки он когда-нибудь да сможет. А сейчас, когда налажено производство пороха, и опустошённые ради этого лесные склады заполняются, пора придумать, как топить линейные корабли, которых у неприятеля как-то слишком много. Странно даже, ведь леса для их постройки нужно немало. Причём, это не сосны, которыми так богат Ендрик, и даже не лиственницы, а дубы, растущие в землях бриттов. И именно бритты самые лучшие трёхпалубники строят.

Нет, Григорий не эксперт в военно-морских вопросах, но он догадывается, что если кораблю пробить днище, то, скорее всего, он потонет. И чем обширней пробоина — тем скорее это произойдет. И бочонок пороха, плотно слежавшегося бурого пороха, скорее всего, прошибёт в борту любого корабля дыру нужного размера. Осталось придумать, как затолкать заряд в нужное место и запалить его в нужный момент. Вот эти задачи ему и нужно решить. Тогда рысские моряки потопят самые большие вражеские корабли, а уж после этого добить неприятеля на островах будет значительно легче.

Глава 14. Громоздкие решения

Захваченный сельджукский тендер капитан галеры продал одному из городских купцов, и положенная в таких случаях сумма попала в казну. Подумав, Гриша оповестил население, что намерен выкупить свои долговые расписки. Однако несли их вяло, с какой-то даже неохотой. И это возбудило любопытство. Что-то шло не так, как должно. Странное настораживает. Ни Наталья, ни Филипп ничего разъяснить не сумели.

И тут вспомнился купеческий старшина. Если человек принёс деньги в момент сложный, когда умные люди стараются сохранить своё богатство, то, получается, что он глуп. Но самый состоятельный и уважаемый торговец идиотом быть не может, не скопил бы он тогда столько добра. То есть получается, что человек этот необычный. Вот кого нужно расспрашивать о разных странностях.

* * *

Подумав, оделся царевичем и прибыл в гости в сопровождении нарядных рынд, да и о визите не забыл предупредить заранее. Он ведь не шалопайничать собрался, а серьёзный разговор разговаривать. Однако за столом посидел и из каждого блюда помаленьку отведал, отчего предусмотрительно оставленный с утра пустым желудок наполнился. Хороши повара, радушна хозяйка, похвала им — она не словами выражается, а отменным аппетитом гостя и довольством на его лице. Обрядов же, связанных с подношением чарки и целованием хозяйской дочки на сей раз проведено не было — это условие он нарочно передал с посыльным.

А потом и для беседы время настало. Домочадцы удалились, а охранники вышли на двор, видом своим показывая, какой чести удостоился сей благословенный дом и его обитатели. Так что и тут всё по чину содеяли. Статус, однако, и его публичное выражение.

Вопрос к хозяину давно готов, так что сформулировал его чётко и замолчал, поджидая ответа, который не задержался:

— Понимаешь, Твоё Высочество. Из-за войны торговля начала хиреть. К продавцам покупатели не идут, к мастерам — заказчики. С поставками товаров перебои. А это одни убытки. И вот приметил я, что как только ты крестьянам стал денег давать, так тут же пошло оживление. Потекли монетки обратно в город, а мастеровые снова начали, кто серпы ладить, кто сапоги тачать. Опять же девка из твоих дворовых принялась ткани богатые выносить, зеркала, жуковинье. В ответ купчины стали зерно покупать и складывать его не в городе, где того и гляди супостат всё попалит, а у новой дороги поставили амбары. Так вот и закрутились денежки, и прибыток появился.

Моряки с галер, что сюда наведываются, тоже привозят кое-чего помаленьку. Железо, например, полосовое. Опять же они в кабаки заглядывают вина испить — так и журчит денежный ручеёк. А тут опять же расписки твои появились, так ими люд здешний принялся и пошлину платить, и друг с другом расплачиваться. Они чем хороши — в кубышки не уходят. Золотую или серебряную денежку всяк норовит на чёрный день припрятать, а медяки или бумажки расходует охотней. Вот тебе и весь сказ про странности.

Посидел Гриша ещё немного, да и домой засобирался. Уходя, поклонился и хозяйке, и хозяину, что вдвойне почётно, потому что не по обычаю, чтобы царский сын купцу прилюдно почтение оказывал. Он про статусные мысли в головах человеческих помнит чётко и старшину этого полезного нарочно желает возвысить.

* * *

Про то, как можно проломить борт неприятельского корабля рассказал ему командир одной из галер, что принимала в порту провизию и порох. Оказывается, придуман способ тащить за гребным судном бревно, но не сзади, а так, чтобы вода его в сторону отклоняла. И тогда, если, скажем, прямо за кормой у врага пробежать на полном ходу, то бывает, что таран этот пробивает корпус ниже ватерлинии. Однако, не всё так безоблачно.

И увернуться от такого снаряда проще простого. И самого буксировщика закидать ядрами из пушек легко — он ведь близко должен пройти. Опять же тому же линейному кораблю ничего простым бревном не сделаешь. Не хватит силы такой толстый борт прошибить. А если буксировочный канат на корму атакованного судна напорется раньше, чем бревно до цели дойдёт, то совсем ничего не выйдет, а подобных случаев даже при тренировках два из трёх бывает, а уж в бою и вообще не счесть.

Применяют такой способ, когда удаётся подобраться незаметно. Понятное дело — против не самых крупных кораблей. Ну да на случай, когда нападающий может воспользоваться внезапностью, применяют брандеры — судёнышки гружёные всякими горючими маслами, а то и бочонки пороха в них хитро запрячут, чтобы рванули не сразу, а от врага вблизи, когда брандер уже разгорится как следует и головнями да воспламенённым маслом всё вокруг забрызгает. Но и это дело не верное. Враг ведь и удирает, и отстреливается. Так что нет надёжного средства от линейных кораблей. Разве что другой корабль, где пушки ещё мощнее, а главное — чтобы было их больше.

Закручинился царевич, позвал подругу, взял санки, и отправился кататься с горы. У него, понимаешь, детство ещё не закончено, а дела государственные обождут пока. Вот не знает он, как супостата на море огорчить.

* * *

Так уж сложилось, что к завтраку в Гришин терем сходились те, кому от него что-то требовалось. Никто не сетовал на скромное меню — кашу обычно ели, запивая молоком — да и дорогие наряды демонстрировать тут было не принято. Разговоры о всяких затруднениях — вот чем обычно занимались, перекладывая на бедную головушку царевича собственные заботы. Кучер Василий, дворовый холоп Тимошка и рында Агапий вместе с князем Федотом, его сестрой и её служанками Натальей и Любавой за столом были, считай, всегда. Каждому из них Его Высочество обязательно хоть что-то, да поручал. А вот иные участники трапезы заглядывали, когда нуждались в помощи, поддержке или разрешении. Разный люд сходился, и все по делу.

Сегодня Кондратий, редкий гость, пришёл. Мужчина это самостоятельный и мало когда нуждается в совете. Он хозяйничает на брусовой дороге и в посёлках, что рядом с ней возникают. Обходчики там селятся, купчины амбары строят. Опять же ремонтные бригады или крестьянские артели то там, то тут поселяются ненадолго, для чего срублены казармы. Так что денежки казённые дорожный смотритель получает немалые — расходы у него велики. Князь Федот его записи о расходах проверяет с великим тщанием и только руками разводит — ничего тут не поделаешь, за многие труды и платить приходится немало.

Только сегодня бывший плотницкий артельщик как-то мнётся неуверенно и смотрит затравленно, словно сплоховал, а сознаться боится.

— Тут, Григорий Иванович, такое дело. Железные шины телег древесину на брусьях лохматят и щербины делают. Замучились латать, да и держатся накладки недолго. Пропитки тоже разные пробовали — нет от них толку. Хоть режь меня, а только к лету дорога совсем пропадёт, уж больно часто по ней ездят. Настилы, по которым лошади идут, мы защищать наловчились — кованным лошадям башмаки деревянные надеваем и если кто без них — сгоняем всех с пути. Даже прибыток от этого малый идёт, потому как покупают их, кто сам сделать не может, а вот брусья надо полосой железной крыть.