— Давай весь день вместе пробездельничаем? Просто полежим, посмотрим на игру Зефа и Фифа, на деревья, цветы, небо... Миэ.
— В тебе клубится темный комок страданий, Эль. Негоже друзьям расставаться врагами. Я помню тот миг. Мой миг, твой миг, его миг, их рождение. Пора вставать, Эль.
— Он неизбежно причинит тебе боль, Миэ. Не надо...
— Тем богаче станут краски воспоминания. В сравнении.
— Не говори так!
— Умеешь бояться... мой любимый... не родитель, Эль. Помни. Ну вот, какой плохой из тебя пример...
— Умею плакать, Миэ... мой любимый.
— Эль, не надо, не говори... пусть. Пусть! С тобой связано самое тяжелое и самое светлое, а он всего лишь друг. Прошу... Ты вырос, и живительный бассейн остался...
— Миэ... память о нем навсегда во мне умрет, если дойдет до такого.
— Значит, так тому и быть. Ком должен исчезнуть, а самим вам не справиться, Эль...
Так-то оно все так, но как же болит сердце. Пережил зарядку и завтрак, постепенно взяв себя в руки.
Чако и Арам разными стилями наматывали круги в бассейне. От обоих, помимо прочего, разило подавленностью и неуверенностью. Встали они раньше нас, и позавтракали быстро.
— Здравствуйте, атны, — поприветствовал я их, войдя за руку с Йомом.
Мы были в одних плавках, готовые к необходимой процедуре настройки их тел. Новый интерфейс управления, упрощенный вариант ОСМО, улучшенная энергоэффективность, модернизированный дизайн и набор возможностей, повышенная степень защищенности. Все требовало определенной степени слияния с телом. Скрепя сердце заранее передал Йому схему с инструкциями, дабы одновременно подготовить кожные рецепторы, нервы, мышцы к союзу с броней. И вместе отправить в джунгли.
— Привет, — с ноткой недовольства вылезая из воды. Оба плавали голыми. Смолчавший остался у бортика, прищурившись глядя на покрасневшего люфса.
— Предложение развеяться в Эжзасза остается в силе. Новое снаряжение готово, но требует предварительной подготовки, старое у вас в комнатах. Поочередно носить не получится.
— Посмотреть на новое можно? И что за подготовка?
— Требуется частичное слияние с носителем. А показать... Сделал Амэк раньше, идет как дополнение.
Арам громко присвистнул, когда перед ним появился меч. Стойкости хватило ненадолго: рука уверенно и бережно схватилась за рукоять, глаза просветлели, а ножны исчезли. Несколько стремительных голубых росчерков с брызгами от мокрого тела, плавной резкостью последовательно перетекшего в тройку боевых стоек.
— Для и в подарок, — прокомментировал я округлившимся глазам Арама и капельке крови в ямочке на моей шее. Йом сильно сжал мою ладонь, но не дернулся, предупрежденный. — Первая для лезвия. Не смешаешь со своей, станет кровавым.
И Чако поразился увиденному, но горька улыбка на губах, свидетельница окровавленного пальца коленнопреклонного.
— Суть подготовки? — решительно и нетерпеливо. Страсть к оружию превыше суетности.
— Энергетический массаж, — открывая две арки портала с подготовленными массажными столами.
— Идем, Чако.
Хмыкнув, люфр, оттолкнувшись руками, предстал, сильнее смущая. Он предвкушал, но гаденькая ухмылка и передергивание плечами с явным подчеркиванием своего мужественного стана во след идущему Йому как неоправдавшиеся ожидания. Арам косился с укоризной, оставляя дилемму на усмотрение хозяев, чьими гостями они пребывали.
— Перевернись.
— Пфф! — но выполнил.
Йом старался, очень. Напряженное тело не хотело поддаваться, но и задача стояла иная. Чако громко сопел и распалялся.
— Перевернись.
Крякнув, он лег на спину, с каким-то мстительным удовольствием глядя на Йома, старавшегося избегать взглядов туда. Люфс все сильнее проникался жалостью, а люфр злостью. Неизбежные касания возбуждали плоть, Чако уже не хотел. Так не хотел, но лишь сильнее воспринимал массажиста. Йом проявил жалость не только в чувствах, под конец он взялся за пенис и сделал пару умелых движений, когда тяжело дышащий Чако ухватил его запястье и сжал, отодвигая в сторону.
— Почему!?
Йомиэль не отдернулся, не закричал, свободной рукой продолжив следовать инструкциям, прохаживаясь по бедерным точкам и коленной чашечке.
— Я молод и гибче, мне было проще, — люфр лишь сильнее сжал и сузил глаза, зло встопорщив уши. — Девственность я отдал этим летом, — задевая яичко, искривившее лицо. — Но силу осеннего... только вчера... — вынужденно завершая схему именно в паху робким движеньем.
Плоть Чако истекла соком, а лицо превратилось в оскаленную покрасневшую гримасу. Что-то хрустнуло. Йом почти не обратил внимания на боль, будучи во власти воспоминания, чем сильнее задел в этот момент многое чувствующего Чако, чья коленка через вздох ударилась в грудь люфса, отбрасывая его к стене. Посыпались баночки, некоторые разбились, высвободив содержимое.
— Да что ты можешь в постели!
— Не в ней дело... Надо одеть... я завершил.
— Почему тебя!? — выкрикнув.
Пару мгновений они смотрел друг другу в глаза, а потом Чако спрыгнул и, зло отпнув мешающуюся ногу, проехавшуюся по осколкам, подошел к подносу перед зеркалом в рост, в котором отражался полусидящий Йом, по-прежнему с жалостью смотрящий, и толикой предвкушения. Края салфетки прикрывали четыре одинаковых браслета в одной связке, объединенных магией в единое целое. Секунду поколебавшись, люфр сунул руку, разом одевая.
Миг, и браслеты разделились по конечностям, еще миг, и в зеркале отражается мужчина. Уже нет цветочков и завитушек, большая закрытость, темнее цвета, подчеркнутость фигуры без эротичности. Навеяно кораллами.
— Это... Это ты!!! Все отобрал, ялов выродок!
— Более... зрел.
— Да что ты знаешь о зрелости!? — очередной замах, и еще, и еще.
— А ты... избивающий друзей... и беспомощных...
— Ха! Беспомощен он...
— Против... врагов...
— Я! Я твой враг! Дерись же! За него...
Податливое тело Арама само просилось в руки, вспоминающие его, делающие лишние движения, бодря. Душой я был всецело рядом с Йомом, с закрытыми глазами, готовя к слиянию. Арам глухо охнул, когда я без предупреждения на полном автомате его перевернул, продолжив уверенные движения. Напряжение спало не сразу, он пристально следил за мной, пребывавшим не с ним.
Его коленка дернулась, когда я отвлекся и причинил боль. Он принял это молча, терпеливо ожидая продолжения. Медленно направился до стопы, но отшатнулся, глотая ртом воздух.
— Нет, — настойчивый шепот Лейо, придавливающий грудь. — Надо завершить, лежи, — и за меня доделал.
— Но... — вместо ответа призрак юноши открыл окно.
А я сидел на полу, прижавшись к стене спиной и поджав ноги, всхлипывая. Очередной удар, мой бок окрасился красным, а я повалился на другой, вздрагивая всем телом от следующего.
— Одевай.
Йом просил, и я делил сейчас чувства с его телом, не давая свалиться в болевой шок. Ради меня... он... он... Зарыдал в голос.
— Нет.
— Почему!? — возмущенным шепотом.
— Он решил. Как и ты вчера. Сами они лишь туже завяжут узел. Не мешай.
Моя аватара уже харкала кровью, бегущей из носа и ушей, из разбитых гениталий и порванного прохода.
— Мой... еще до... тебя. Связь...
— Сдохнешь и он мой!
— Слепец... его сердце... это я.
— Заткнись! Ял, да умри же!
— Ты его... сейчас... убиваешь.
И у Чако сложилась мозаика из того, чье же сердце трепыхалось в его руке, уже готовой вырвать и смять, почему мало крови на груди и не видно сломанных ребер, и чье так гулко трепещет. Люфр резко выдернул руку, ощутив, как сломал еще кости. Пятясь назад, он сквозь окровавленные пальцы, с которых капала красная густая жидкость, смотрел на силящегося подняться люфса.
— Эль, — сквозь рыдания, — не умирай за меня... Эль!
Как был, появился рядом.
— Тише... не двигайся, Миэ! Дай вылечить...
— Э... иэ... — у него сперло дыхание.
— Вылей в меня боль... Ну же! — кашлем забрызгав его еще и своей кровью.
Физический контакт сопроводился яркой вспышкой воплощенной любви, переходящей из меня в Миэ, обратно вытесняющей боль, убирая следы и последствия ударов. Иной шок настиг Чако, у которого подкосились дрожащие ноги, а рожу всю совсем перекосило.
У Альфа остановилась сердце, когда тело Йомиэля было полностью излечено. Люфс был не в том состоянии, чтобы понимать разницу.
— Эээль! — одна рука была на лбу, а вторая дрожала над раскуроченной грудью, лишь искры сыпались вместо так нужного инфэо.
А мужчина не мог сдвинуться с места, он не мог помочь ничем. Ужас свершенного сковал его сердце, вонзив иглу с инъекцией запоздалого раскаянья.
Судьба заставила меня преодолеть страх смерти, вознестись над ним, сбросить в утиль.
— Лейо! Пере...
И не смог договорить, видя, как мертвое тело начало таять, превращаясь в энергетические всполохи цвета высветленной радуги. Лейо не дал ни первому, ни второму кулаку разбиться о пол, а слезы я ловил еще в полете, и быстро добрался до скул. Мои прикосновения к его содрогающемуся телу были нежнее дуновения.
— Эль... я... я буду делиться телом! Эль! Мы вместе создадим...
Все капельки крови так же преобразовывались. Многие пятна исчезли с Чако, вцепившегося в запястье своей руки без следа крови чужой.
— Миэ! — соткался мой призрак. — Любимый, не бойся, — беря его лицо в свои горячие руки, — и не плачь, — убирая большими пальцами еще сильнее хлынувшие слезы. — Помни, — крепко обнимая.
Арам метнулся в открытый портал, изливая все свои чувства на тварях, тут же напавших на него.
— Спасибо, Чако, что очистил нашу любовь от страха смерти.
— Спасибо... — хныкнув.
— Иди к Араму, друзей в бою не бросают.
Порывавшийся что-то сказать, люфр сильно-сильно зажмурился, мелко-мелко вибрируя растопыренными ушами, потом сжал кулаки до хруста, судорожно вздохнул, и пружиной вылетел в портал.
Глава 25. Возвращение в Груздь
— Горжусь вами! — уже были у того самого водопада на мягком мшистом ковре, никаких следов Лейо не оставил и на телах.
— Домик... — пьяный счастьем.
— Все платочки на тебя извел, Йоми. Лео, ну а ты то!
— Домик... — пьяный счастьем.
— Да домик, я домик. А ну кончай реветь! — аж волосы взметнулись. — А то я ведь тоже... заплачу. Никому мало не покажется!
Лейо знал, как нас рассмешить, где щекотать, превращая нас в хохочущих юношей, низводя до физиологического возраста тел нашу не по детски измученную психику. Терапия смехом длилась и длилась, пока не примирила со случившимся, не отодвинула его далеко-далеко за туманные дали прошлого. Только мы трое и вода, преумножающая свет в наших сердцах, вымывающая остатки нечистот.
Он же открыл дорогу к нам Иэру и Аэлни на Фифе и Зифе. Завороженные, мы вместе наблюдали за пируэтами воздушного танца, самого прекрасного из танцев. Фениксы постепенно ушли на второй план, а феи для нас, при нас, ради нас, и себя, самозабвенно ткали таинство любви. Вихри, спирали. Как фигуристы, под музыку сердец они рассекали воздух, добровольно расступающийся перед мужем и женой, зачинающим потомство.
Пространство перед нами дрожало от буйства сил, резонирующих от меня с Миэ, прижавшихся, обнимающих за плечи, соприкасающихся головами. Кокон-бутон все явственней проявлялся, все гуще сыпалась волшебная пыльца с крыльев, все нежнее были поддержки. Закружившись над верхушкой, они в какой-то момент тонкими фигурками вылетели вверх, лишенные одежд из крыльев, рассыпавшихся вокруг Гнезда, облепивших его, защищая и оберегая. Два феникса метнулись на перехват, мягко поймав на свои спины новоиспеченных супругов, обессиленно распластавшихся, зеркалом нас отражая.
— Мы не смогли бы...
— Зная о смотрящих...
— Но вы...
— Как мы...
— Истинно любящие! — хором.
— Бесценный дар!
— Неоскверненной любви.
— Только Боги когда-то...
— Удостаивались его.
— Не надо слов...
— Мы все чувствуем!
А Лейо уже разбил у изголовья кровати в нашей комнате чудесный цветник вокруг карликового дуба с кроной, обнимающей невидимое яйцо, место для Гнезда, которое мы вскорости все вместе туда перенесли. Аура дерева и подобранных цветов, дополненная нашими, прекрасно подходила. Было рано загадывать на количество отростков, пойдущих в рост. Пройдет год, прежде чем бутон обзаведется ножкой и листьями, по числу которых и можно будет судить, а новый может проклюнуться и за день до рождающего цветения. И целый год у мальчика и девочки-с-пальчик будут расти новые крылья.
Они добились-таки своего, свив Гнездо в Доме, и мы безмерно радовались вместе с ними. Они показали нам, а теперь мы, не стесняясь, вспоминали прошлый вечер. Они сидели на шеях птиц, свесив ноги, играясь ладонями и пальцами, а мы тонули в глазах друг друга в том же положении, ведущий и ведомый в тех же лицах, но роли иные.
Порхание разумов и душ не отпускало до самого обеда. Полуденное Крон-Ра было космически прекрасно, пока кучевые облака не скрыли, возвращая нас к себе. Щелкнув люфса по носу, вскочил с кровати, убегая от него в гардеробную.
А пара машин смерти двумя бешеными смерчами опустошала озверевший живой остров, бросивший все силы на подавление вторжения, бросивший клич своим порожденьям. Один из гнойников Эжзасза, результат аварии рассадника магических мутаций, секретной лаборатории юной этраис Олисанны, до сих пор не простившей себе этого провала. Реконструкция дальше не продвинулась, да и не пытался я больше, давно.
Вспышки света с обеих сторон. Мечник под прикрытием лучника. Рогастые, клыкастые во всех местах, ходячие и летающие пасти, высасывающие жизненную энергию. Пластинчатые, чешуйчатые, склизские и шипастые, лезли изо всех щелей и корней, норовящих утащить и расчленить. Зеркальные крысы, чьи отражения кусали не слабее оригиналов, черными щупальцами расползалась ядовитая слюна, бессильная пред адамантием.
Гигантские носороги с костяными отростками по хребту, трещащих электричеством, и жабы, квакающие низким гулом, разрывающим сердца мягкотелых, изрыгающих своими наростами жукопротивных слизней, чьи худяшные лапчонки волокли извивающиеся тела, проедающие останки двуглавых ящеров, дышащих льдом и огнем, с огромными секировидными хвостами, стреляющими кислотными иглами.
Кожистые летуны испражнялись взрывающимися комками, осыпая стеклянным воздухом с крыльев пришельцев. В ответ они получали расходящийся воздушный Серп(!!!), выпускаемый Чако бантиком, качая запястье в разные стороны. Арам походил на Рассомаху, кроша всех лезвиями попеременной длины с зажатым в руке Амэком, распиливая малым круглым щитом, чья кромка была острее и длиннее циркулярной пилы, и отбрасывая встроенным Дробящим Кулаком(!!!) кули с обломками костей, и метая Огненные Кольца(!!!).
Двое с остервенением спускали свои чувства на волю, разрушающие внешнее замест внутреннего. Они не нуждались в энергии, отбираемой их снаряжением у монстров, и спускали пар до самого заката, дойдя и уничтожа гигантскую матку-студня с кристаллами-центрами, непосредственно связанными с астралом. И только адамантитово-мифриловые лезвия взяли верх над неподатливой плотью, рожающей истинных уродов Эжзасза даже в момент своей гибели.
