Зверь лютый. Книга 13. Рацухизация

О! Не прошло и трёх лет с моего появления на "Святой Руси", как туземцы уже научились стучаться!

В дверях возникла Агафья с подносом.

Привезённая в вотчину после моей пробежки по "пути из варяг в греки и обратно", Агафья прижилась у меня в доме. Обжилась, осмотрелась...

Поднос накрыт вышитым полотенцем, сама в парадной одежде, платок дорогой повязан, два хвоста над темечком рогами торчат. Это что-то значит? Сама вся... взволнованная. С чего бы это?

— Я тут вот... мимо проходила... смотрю — у тебя свет горит. Думаю — голодный, наверное. Ты ж целый день в бегах. Поесть-то толком... А у меня вот — и пирожки горячие, и огурчики малосольненькие, как ты любишь, и кувшинчик холодненькой на бруньках...

— Что случилось?

— Случилось? Ничего не случилось. Что ж мне, тебе снедево принесть — только по пожару? Всё хорошо, ироды эти лесные ушли, народ делами занимается, вона — косят добре, нынче шестнадцать возов привезли, все при деле...

— И ты с этого в такую радость пришла, что и новую понёву одела? Празднуешь шестнадцать возов?

— Ой, заметил! Как она на мне? Ты глянь.

Она покрутилась посреди комнаты.

— Хороша. И рога на темечке — круто. Чего тебе от меня надо?

— Ну почему сразу "надо"? Вот бегу я по подворью, вижу: сидит Ванечка, один-одинёшенек, не кормленый, не поенный, спать не уложенный...

— Агафья! Давай дело.

— О-ох... Так это сразу и дело... Суров ты больно, Ванечка. Сразу ему — "дело" подавай... ни поздровкаться, ни приветиться... Может, лучше я тебе сперва стопочку налью? А? Для разговору-то?

— Мы с тобой сегодня уже здоровались. А в одиночку я не пью — себе сперва наливай.

— А что ж... я, пожалуй, и не откажусь... мне оно ныне — в самый раз...

Она была какая-то... ненормальная. Нервная, озабоченная. Глядя на её довольно беспорядочные перемещения по помещению, я начал потихоньку представлять себе разные ужасы.

Она, явно, хочет сказать что-то важное, но прямо — не решается, пытается меня к чему-то подготовить. К чему? Аким умер? Марьяша родила? "Паучья весь" сгорела? Змеи ядовитые коней в ночном перекусали? Снова какие-нибудь литвины или, не дай бог, половцы пришли? Да что ж она тут пляшет?!

Продолжая что-то довольно невнятно высказывать, Агафья наполнила единственную стопку, по моему кивку, лихо запрокинула в себя, суетливо занюхала, закусила. Налила мне, и чуть осев, чуть уменьшив свою нервность, элегантно, оттопыривая мизинчик, придерживая двумя пальчиками кусочек сала, поинтересовалась:

— А ты что ж? Греется ж. Ты уж давай, государь мой батюшка.

Форма обращения... Абсолютно типичное, повсеместное обращение слуг к господину в "Святой Руси" — "батюшка". Дружелюбное, чуть ли не интимное. Акиму так постоянно говорят. Но я... со своей... нестандартностью. Да и тельце у меня — юношеское. А она-то уже взрослая женщина. При такой разнице в возрасте — ухо режет.

— Гапа! Кончай балаболить! Ты же взрослая разумная баба — какой я тебе батюшка?

— Вот! Вот и я про то! Какая я тебе разумная баба? Когда я... совсем не баба...

Она, явно, сказала что-то очень важное. Для себя. Кивнула головой в подтверждение каких-то своих мыслей. Потом ухватила налитую для меня стопку и решительно запрокинула в себя. А я? А мне?

Что-то она частит. И не закусывает. О чём это она? Был у нас с ней когда-то какой-то разговор... Блин! Она говорила, что она...

— Гапа! Так ты пришла, чтобы я тебя... э... невинности лишил?

Даже в полутьме моей опочивальни было видно, как её лицо налилось багрянцем. Краснела она... мучительно. Потом гордо вскинула голову и, глядя мне прямо в глаза, отважно сообщила:

— Да!

Мда... У Э.Тополя есть милый фрагмент о том, как пионервожатый дефлорирует свою пионерку по её просьбе. "А то я в отряде такая одна. Девчонки смеются". Но у нас здесь другие весовые и возрастные категории. Хотя... Вне зависимости от возраста "пионерок", феодальный владетель всегда — "вожатый". Со всеми вытекающими обязанностями.

"Если женщина идет с опущенной головой — у нее есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой — у нее есть любовник! Если женщина держит голову прямо — у нее есть любовник! И вообще — если у женщины есть голова, то у нее есть любовник!".

При всём моём уважении к Фаине Раневской — увы. Её мудрость не учитывает фактор времени. Последняя фраза должна быть: "... был, есть или будет...". Или — "и"?

Вот — голова есть, и она горда поднята. А любовника — нет. Но это вопрос времени.

Пауза, наполненная моими размышлениями о преувеличенной роли статических состояний в жизни индивидуума в ущерб понимания важности динамики процессов, добавила краски в румянец Агафьи. Нервно взмахивая ломтиком сала, зажатым в руке, она начала заранее оправдываться:

— Ты не подумай! Я никому дорогу не перешла! Елицу — ты отправил, Трифа — у себя плачет, Цыба твоя — ещё на покосе. А ты тут один. Одинёшенек. Тебе, поди, грустно-то...

Сразу видно интеллигентного человека: прежде всего, думает о том, чтобы не причинить неудобства другим людям. Чем и отличается от патриота и коммуниста:

"Есть традиция добрая в комсомольской семье:

Раньше думай о Родине, а потом о себе".

О людях... пропускаем.

Я с улыбкой разглядывал свою холопку-интеллигентку пунцового окраса. Тут нервы у неё не выдержали, она взвыла рыдательно, вскочила, чуть не перевернув поднос и, размахивая этим идиотским куском сала, будто собралась утирать им слёзы, кинулась к двери.

— Стоять!

Ваня, не надо иллюзий: ты, конечно, "Зверь Лютый" — самый страшный и самый главный, но женщинам, в момент начала их рыданий, глубоко плевать на любые подаваемые команды.

Чем хорош князь-волк? — Он большой. В смысле: массивный. В смысле: его хрен сдвинешь. Закон сохранения импульса — от него никуда. Гапа, распахнула дверь, с разгону вылетела в сени, и с той же скоростью влетела обратно. Поскольку живые тела — упругие. Хотя, конечно, часть энергии потрачена на деформацию. Конкретно: на сминание шерсти.

Курт, конечно, собака. Не в смысле видовой принадлежности, а что подслушивал. А теперь растерянно смотрит на нас. Он всех своих знает и не понимает: то ли рвать Гапу, то ли тут новые игры хомосапиенские происходят? Поиграем или убивать будем?

— Курт, место. Гапа, ну что ж ты такая нервная? Давай, вставай.

Я закрыл дверь перед носом крайне заинтересованного князь-волка. Ещё один... любитель-зырянин. Подал руку сидевшей на полу и плакавшей женщине.

— Я... как дура... намылася-прибралася... волосики все как ты любишь... больно же! Платок новый у Аннушки выпросила... снеди собрала... а он... лыбится похабно... Ты скажи прямо! Ты скажи — дура старая! Куда ж тебя такую в постелю брать-ложить, корягу замшелую. У-у-у...

Она зарыдала. Что позволило, наконец-то, вынуть у неё из пальцев крепко удерживаемый кусок сала и, приоткрыв дверь, кинуть его Курту. Естественно, он никуда не ушёл — тут же эти забавные обезьяны общаются! Как же можно такое пропустить! Сидит как безбилетник в театральной ложе. И хвостом по полу постукивает: я тут никому не мешаю, просто посижу-послушаю, давайте, бесхвостые, дальше кино крутите.

— Нет, ты прямо скажи! Скажи, что брезгуешь! Что я тебе противна, что от такой старухи тебя воротит, что и глядеть тошно, что от приставаний моих — блевать хочется, что... ой...

"Ты моя — сказать лишь могут руки...".

Это верно, но только про лесбийские вариации. А вот с мужчинами... Не могу согласиться с Есениным — "сказать" могут не только руки. Конечно, отношения мужчины к женщине содержит великое множество оттенков и нюансов. Но суть... вполне наглядно-торчальная.

Она сидела на полу и высказывала свои претензии, глядя мне в лицо. А тут — глаза опустила.

Мда... Как много душевных страданий и переживаний отпадает, стоит только посмотреть на то, что у тебя под носом.

Я уже говорил, что сплю по-волчьи? Что каждые четверть часа, не просыпаясь, встаю на четвереньки и делаю круг по своему "палкодрому"? Что от этого резко усиливается циркуляция крови в организме, мозг быстрее насыщается кислородом, и я высыпаюсь быстрее? Всего этого в одежде не сделаешь — мешает. Вот, я как был, так за ней вдогонку из-под простынки и кинулся. Теперь, соответственно, очень... наглядно видно моё к ней отношение. Весьма доброжелательное. Насчёт "добра" — пока не знаю. Но "желательность"... аж звенит.

Я ухватил её руку, поднял и прижал к своему сердцу. Пальчики немножко жирные. После сала. Но я — не брезглив. А в этой ситуации — может, оно и к лучшему. Медленно повёл её растопыренной ладошкой по своему телу вниз. По груди, по животу... В последний момент она попыталась вырвать свою руку. Не дал. И её пальчики... нервно трепещущие, испуганно отдёргивающиеся, любопытно возвращающиеся... смелеющие миг от мига и сжимающиеся в плотный горячий потный кулачок...

— Мягче, Гапушка, мягче.

Встревоженный, жадно ищущий взгляд взволнованных, поднятых на меня глаз. Игрушку отберут?! Что-то не так сделала?! Я такая неловкая, неумелая...

— Ой... Тебе... больно?

— Нет. Просто не спеши.

Я осторожно разжал её кулачок, чуть нажал на затылок, наклоняя и приближая её голову. Удивление, недоумение, сомнение, испуг... А... а что... и так...? а как же... можно...?

Мягкое, но сильное и уверенное, давление моих рук на её голове направляло, подталкивало и способствовало... Способствовало проявлению её инстинктов. Её собственное любопытство — способствовало ещё больше.

В 18 в. каждый химик-экспериментатор, получив новое вещество, должен был его обязательно лизнуть. Чтобы сообщить научной общественности, среди прочих характеристик полученного в пробирке продукта, о его вкусе. Некоторые от этого помирали. Агафья, конечно, не средневековый химик. И продукт... не в пробирке. Но ей — любопытно попробовать. Лизнуть. И здесь... и здесь... О-ох, блин...

Она рассматривала меня снизу с совершенно детским интересом: и как оно тебе? А если вот так? А если язычком прижать? А если вот тут пальчиками... Манипулятор-экспериментатор!

— Гапа! Не крути мне яйца! У меня от этого голова кружится. И не кусайся.

Она, кажется, хотела извиниться. Но когда рот занят... а освобождать для всяких акустических глупостей... Глубже. Ещё глубже.

"Всё гениальное, извне

Непонятое — всплеск и шалость -

Спаслось и скрылось в глубине, -

Всё, что гналось и запрещалось".

Насчёт гениальности моей генитальности... преувеличение. А вот насчёт "гналось и запрещалось"... При всём различии моего нынешнего занятия и описанного Владимиром Семёновичем, видны параллели:

"Меня сомненья — чёрт возьми! -

Давно буравами сверлили, -

Зачем мы сделались людьми?

Зачем потом заговорили?".

Первый шаг в правильном направлении уже сделан: она помалкивает. Я — тоже. Терпеливо продолжая ласково улыбаться сверху в её запрокинутое лицо.

Постепенно мы поймали "правильные характеристики" — фазу, амплитуду и частоту. И начали их согласовано менять. Она лишь изредка вскидывала на меня взгляд, проверяя моё состояние. А я успокаивающе улыбался в ответ: живой я пока, живой.

Прилагать усилий уже не требовалось, можно спокойно развязать узел платка у неё на темечке. И правда: полный парад. Под дорогим платком, завязанным по-бабьи — кикой, обнаружилась чистенькая белая косыночка, уже чуть пропотевшая, и толстая тёмно-русая коса, скрученная в башенку. Выдернутые три изукрашенных костяных гребня освободили её, и она немедленно развернулась до полу. Агафья инстинктивно дёрнулась подхватить. Потом крепче ухватила меня за бёдра и заработала интенсивнее. Блин, свалит же! С ног сшибёт! Энтузиастка...

Вот ещё одно прямое нарушение кондовой исконной посконности: платки завязаны по-женски, а коса — девичья. Что точно соответствует её сути: выглядит как женщина, а сама девчонка.

Под двумя слоями ткани сыскалось ещё одно несоответствие: кривические височные кольца — традиционное украшение девушек. И серебряные сережки — более распространённые среди замужних женщин. Сочетание — интересное... И — позвякивает. Сравнительный анализ ювелирных технологий домонгольской Руси... вместе с понятиями: чернь, зернь и финифть... отложим до более подходящего... Ух, как меня забирает! Да не то, что она...! А то, что меня самого...

Главное: уши. Я добрался до её ушей! Маленьких, аккуратненьких, тёплых, чуть вспотевших. Нежных... до слёз. И беззащитных... тоже до слёз. Девочка, хочешь я тебе песню спою? Про твои ушки? Про женские уши надо сочинять и петь. Петь — именно в них. Песни, баллады, эпосы... О-ох... не спою. Тут и без арии такое... крещендо накатывает... О-ох... ещё разик. Ещё глубже. Ещё. И — замерли. Всеми остальными членами. Кроме дёргающегося в судороге. Уточняю: судорога называется — "любовная". Во-от. Да. Хорошо.

Я присел рядом с ней на корточки и, поглядывая в раскрасневшееся, чуть замученное лицо пытающейся отдышаться, нервно сглатывающей женщины, произнёс в это милое ушко формулу "заклятия Пригоды". Формулу полного подчинения души и тела. Мучительного смертного наказания. И моей защиты. Вечной. На том и на этом свете. Подчинения её — моей воле, подчинения меня — моей жадности, заботе о части моей собственной души, вкладываемой в эту женщину.

Привязанность — это не от кого-то к кому-то, это — связь между двоими.

— Живая? Выпить хочешь?

Помог подняться, она растерянно пыталась найти у себя на голове снятые платки, ошалело смотрела на налитую стопку в своей руке. Пришлось чокнуться с ней кувшинчиком. Блин! Крепкую, однако, Мара штуку делает. Как бы не за пятьдесят градусов. Что-то типа "Охотничьей". А эта — закидывает и закидывает. И не закусывает.

Какая-то она... нерадостная. Чуть отдышалась и снова: глаз не поднимает, губы кривит. Будто опять плакать собралась.

— Ваня... Господине. Я ж... Благодарствую, господине, за заботу, за снисхождение к робе твоей бестолковой, неумелой. Спаси тя бог, что не побрезговал старухой негожей. Дозволь, пойду я...

— Стоять! Гапа, что ты опять себе напридумывала?!

— Ой, да как же ж можно?! Не можно робе глупой, бессмысленной господину выговаривать, упрёки какие, укоризны...

— Хватит! Ты внятно сказать можешь?!

Ага, "внятно"... Она села и разрыдалась. Хорошо, что у меня хоть последний рушничок чистый оставался. И я с ним — вокруг неё вприсядку. У-тю-тю... а кого это у нас глазки со слёзками, а у кого это носик с протечкой, у кого это вместо мозгов мякина...

На последний вопрос ответ очевиден — у меня.

— Я к тебе зачем пришла? У-у-у... Чтобы ты меня вые... у-у-у... испортил. А ты меня... у-у-у... И я теперь... ы-ы-ы... как пришла девкой-целкой... ы-ы-ы... а теперь они все... у-у-у... господин несхотел-побрезговал... а-а-а... что ж мне ныне — к этому козлу идти?... в зенки его ...лядские глядеть... ы-ы-ы...

— Не пойму я — в вотчине полно мужиков. Неужто тебе и выбрать некого? Шла бы ты замуж. Такой-то умнице да красавице от женихов, поди, и отбоя нет.