Мертвый Змей и Жизненные Неприятности

— Занятное сравнение, — сказала Гермиона.

Маленькая пророчица только пожала плечами, она не видела в своих словах нечего занятного — какой сидхе, такое и сравнение.

— Если же проигнорировать тот факт, что думаешь ты, Гарри, подчас совсем не по-человечески, остается ещё одни фактор — как ни игнорируй, Гарри Поттер — фигура политическая. Да, сначала тебе десятилетие создавали ореол славы Чемпиона Света, потом тебя очерняли, а вперед выдвигали Лонгботтома, это не меняет того факта, что о тебе говорили и говорят все волшебники Британии. Даже если тебе все равно, изменить это не получится, — сказала Гермиона.

— И? — поинтересовался сидхе.

— И у нас только что произошел переворот с отстранением светлых от власти, из-за чего их дети как на иголках. Представь, что будет, если тебя сделать старостой — мы из открытых конфликтов с Гриффиндором вылезать не будем.

— Будет весело, — заметила Луна.

— Тебе — да. Ему — да. А вот профессору Флитвику одна только головная боль. Стоит ли удивляться, что он не выбрал Гарри старостой. Меня тоже не выбрал — слишком плотно ассоциируюсь с ним.

— Гриффиндорцы взбесятся, — задумчиво сказал Гарри. — Даже если я не староста — они всё равно взбесятся. Будет весело...

— Да. Но мозгошмыги соберутся не там, где ты думаешь, — сообщила Луна, после чего упорно отмалчивалась на все попытки уточнить, что она имеет ввиду.

* * *

Люциус Малфой закончил читать очередной доклад и раздраженно бросил его на стол. Похоже, в ближайшие недели будет жарко. И очень хлопотно не только для постепенно обновляемого Аврората, но и лично для него и прочих Вальпургиевых Рыцарей. Выкормыши Хмури продолжали шевелиться...

Как бы от них избавиться. Желательно, не рискуя без нужды собой. То есть, как бы сделать их не его проблемой. Не его проблемой, хм...

* * *

В конце концов, маленькая пророчица пусть и не перестала дуться, но журнал отложила. Что позволило добраться до журнала с пророчествами Ксенофилиуса Лавгуда уже Гарри. Полумна читала его перевёрнутым, трудно было разобрать, что изображено на обложке, но теперь Гарри понял: там красовалась не слишком умело выполненная карикатура на Корнелиуса Фаджа. Его можно было узнать только по светло-зелёному котелку. Одной рукой Фадж сжимал мешок с золотом, другой душил гоблина. Подпись гласила:

"Как далеко был готов зайти Фадж в стремлении присвоить банк "Гринготтс"?"

Чуть ниже — краткое содержание других статей в этом номере:

"Коррупция в Лиге квиддича: какими методами "Торнадос" берёт верх?"

"Раскрываются тайны древних рун"

Последняя статья обещала быть не только пророческой, но и довольно забавной по форме, в которую Лавгуд вложил свои пророчества, потому что самой большой тайной древних рун было то, что никакой тайны в них нет — одна из давным-давно ставшей классической опор ритуалистики, а также, по совместительству, алфавит, используемый некогда в Скандинавии, Иландии и на севере Британии.

Он начал пролистывать журнал к интересующей статье, периодически приостанавливаясь и просматривая, о чем другие статьи-пророчества. Ему попались: обвинение в адрес клуба "Татсхилл торнадос" в том, что он для победы в чемпионате по квиддичу использовал шантаж, махинации с мётлами и пытки; интервью с волшебником, утверждавшим, что слетал на Луну на "Чистомете-6" и набрал там в доказательство мешок лунных лягушек; и, наконец, статья о древних рунах, объяснявшая, по крайней мере, почему Луна читала "Придиру" перевёрнутым. Автор уверял, что если поставить руны с ног на голову, то получится заклинание, с помощью которого можно превратить уши недруга в лимоны.

Первое правило обращения с пророчествами — они не всегда сбываются и никогда не бывают буквальными. Проще говоря — статья была о чем угодно, только не о заклинании для превращения ушей в лимоны. Точно так же, как и статья про Фаджа и гоблинов была чем угодно, только не юмореской про бывшего министра, являя собой детальный разбор вероятности гоблинского восстания в том случае, если бы Фадж остался у власти. Но о том, случится оно в нынешних условиях или нет, пусть у Люциуса Малфоя и Темного Лорда голова болит, Гарри лучше займется статьей про древние руны.

Так, учитывая, что статья — единственная, которую надо читать перевернутой, пророчество помечено как важное, но не глобально, иначе бы было в начале журнала, значит важное локально. Журнал выпущен непосредственно перед первым сентября, а Луна явно интересовалась им, значит, пророчество про Хогвартс. Кто у нас активно занимается фигней вроде превращения ушей в лимоны, и при том светловолосый или рыжий, иначе бы был виноград? Разумеется, близнецы Уизли.

— Итак, в этом году близнецы Уизли что-то учудят. Что-то важное для Хогвартса и остальных учеников, но глобально мало что меняющее. Руны это совпадение или указание на этаж? Нет, скорее общее указание на артефакторику. То есть, то, что они учудят, не имеет ничего общего с их регулярными попытками накормить первокурсников всякой шуточной отравой. Хм...

* * *

Поезд начал замедлять ход, и отовсюду стали долетать обычные звуки: ученики брали свои вещи и живность, готовились к выходу. Мелкими шажками они вышли в коридор и, уже ощущая свежесть вечернего воздуха, медленно двинулись вместе с толпой к двери вагона. Гарри почувствовал запах сосен, росших вдоль дорожки, которая вела к озеру. Он сошёл на перрон и огляделся, вскоре услышав голос Хагрида:

— Первокурсники, сюда!.. Эй, первокурсники!..

Удовлетворенно кивнув, что ничего не изменилось, сидхе позволил потоку людей вынести себя, Гермиону и маленькую пророчицу к обочине дороги, на которой стояли обычно запряженные единорогами кареты.

Во только сегодня их тащили не единороги. Между оглоблями стояли существа, которых Гарри, если бы потребовалось подобрать для них имя, наверно, назвал бы лошадьми, хотя в них было и нечто от пресмыкающихся. Плоти — ровно никакой, только чёрная шкура, облегающая скелет, видимый до мельчайшей косточки. Головы как у драконов. Глаза белые, без зрачков, широко открытые. И вдобавок большие, растущие из холки чёрные кожистые крылья — ни дать, ни взять — крылья гигантских летучих мышей. Странно, зловеще выглядели во мраке эти существа, которые стояли совершенно неподвижно и беззвучно.

— Фестралы, — задумчиво сказал сидхе. — Странный выбор, но лучше они, чем гиппогрифы.

— Фестралы? — спросил кто-то из второкурсников, кажется, Стюарт Акеррли.

— Да. Крылатые лошади, которые запряжены в кареты. Те самые, одну из которых сейчас чешет Луна, — сообщила Гермиона. — Луна, хватит, пора садиться, да и у нас все равно нечем их кормить.

— Но ведь в карете никого нет... — сказал мальчик.

В ответ Гарри сверкнул глазами, взял его за руку и повел к крылатому коню.

— Ладонь подними, будто ждешь, что наткнешься на что-то, — посоветовала Стюарту Гермиона.

— Ой, там действительно что-то есть, — сказал второкурсник, дотронувшись до костлявого бока фестрала. — Теплый...

Крылатый конь фыркнул, покосился на них белым глазом и слегка пошевелил крылом, сдвигая руку второкурсника.

— Ой!

Через пять минут, рассадив младшекурсников по каретам, старшекурсники уселись сами и кортеж тронулся с места и неспешно двинулся в сторону замка.

* * *

Темный Лорд задумчиво ходил вокруг исписанных рунами и огамом менгиров. Стоунхендж давил. Нет, не тот расположенный в десятке миль отсюда Стоунхендж, который наскоро вытесали заклинаниями вскоре после принятия Статуса Секретности когда выяснили, что его существование маглы не забыли, а массовое стирание памяти неудобно, а древний круг менгиров в котором веками творили свои заклинания и ритуалы ещё друиды. Круг менгиров, к которому не совались маглы даже собравшись толпой в несколько тысяч да с предводительством способного направить всю эту упорядочивающую реальность мощь священника. Не совались просто потому что толпа и священники тут никак не помогут и результат будет тот же — пришедшие сюда сгинут.

Так что великий маг ходил вокруг круга камней, где творились величайшие заклинания в истории островов, где трещала граница миров, где можно было простым заклинанием достать до Тир'на'Ног, где пропитавшая древние камни мощь давила даже на него. Ходил и думал о будущем.

Глава 9. Новая песня Распределяющей шляпы.

Громыхая и покачиваясь, кареты цепочкой двигались по дороге. Но любое путешествие подходит к концу, и вот уже их экипаж между двумя высокими колоннами, увенчанными фигурами крылатых вепрей, въезжал на территорию школы. На всей территории было совершенно темно. Замок Хогвартс между тем нависал всё ближе — могучая громада башен, угольно-чёрная на фоне тёмного неба. Яркими прямоугольниками в ней там и сям светились окна.

У каменных ступеней, ведущих к дубовым входным дверям замка, кареты с лязгом остановились. Гарри вышел из экипажа первым. Бегло осмотревшись, сидхе перевёл взгляд на кареты и, конечно, запряженных в них фестралов. Они тихо стояли, овеваемые прохладным вечерним воздухом, и таращили пустые белые глаза.

Меж тем маленькая пророчица тоже выбралась из кареты и сейчас занималась тем, что чесала ближайшего фестрала за ушами, негромко сетуя, что у неё нет мяса. Животное стойко выносило ласку, иногда прядая почесываемыми органами.

— Луна, пойдем, — потянула её Гермиона. — Потом их почешешь, к тому же ты сама сказала, что у тебя нет мяса. И лошадиной щетки, кстати, тоже.

Девочка вздохнула, но послушалась, и вскоре равенкловцы влились в толпу, торопливо поднимающуюся к дверям по каменной лестнице. Вестибюль был ярко освещён факелами, и шаги учеников по мощённому каменными плитами полу отдавались в нём эхом. Все двигались направо, к двустворчатой двери, которая вела в Большой зал. Предстоял пир по случаю начала учебного года.

В Большом зале школьники рассаживались по факультетам за четыре длинных стола. Вверху простирался беззвёздный чёрный потолок, неотличимый от неба, которое можно было видеть сквозь высокие окна. Вдоль столов в воздухе плавали свечи, освещая серебристых призраков, во множестве сновавших по залу, и учеников, которые оживлённо переговаривались, обменивались летними новостями, выкрикивали приветствия друзьям с других факультетов, разглядывали друг у друга новые мантии и фасоны стрижки.

Приветливо кивнув уже успевшему усесться за слизеринским столом Драко Малфою, сидхе неспешно направился к столу Равенкло. Усевшись между Гермионой и Серой Дамой, факультетским привидением Равенкло, сидхе поздоровался с присутствующими, после чего перевел взгляд заполненных изумрудным сиянием глаз на стол преподавателей. По сравнению с предыдущим годом, там сменился ряд преподавателей, но было это число совсем небольшим, чего, похоже, не ожидали некоторые гриффиндорцы, если судить по галдежу их стола. Даже МакГонагалл, одна из преданнейших соратников покойных Дамблдора и Хмури оставалась на своем месте и, как и все четыре года до этого, только что встала, чтобы пойти забрать первокурсников. Серая Дама, увидев это, тоже поднялась и удалилась сквозь стену вместе с другими призраками — полетела знакомиться с первокурсниками.

Так вот, за столом преподавателей произошел ряд изменений — на бывшем троне Хмури восседал профессор Снейп — решение неожиданное и спорное, но с одной стороны он уже был преподавателем, а с другой Темный Лорд мог гарантировать, что этот директор против рода Слизерин выступать не будет — просто не сможет. Бывшее место же профессора зельеварения занимал невероятно толстый лысый старик — Гораций Слагхорн, как сообщили Гарри — старый профессор зельеварения, начавший работать в школе чуть ли не одновременно с Дамблдором и учивший ещё Темного Лорда.

Третье и последнее место за столом, на котором произошло нечто напоминающее изменение — пустовало. Нечто напоминающее потому, что пустовало оно и в прошлом году.

— Снейп решил продолжить традицию покойного Хмури и совместил директорство с преподаванием? — поинтересовалась Гермиона.

* * *

В зал потянулась длинная вереница испуганных новичков, возглавляемая профессором МакГонагалл, которая несла табурет с древней Волшебной шляпой, во многих местах заплатанной и заштопанной. На тулье Шляпы около сильно потрёпанных полей виднелся широкий разрез.

Разговоры в Большом зале разом умолкли. Первокурсники выстроились вдоль преподавательского стола лицом к остальным ученикам. Профессор МакГонагалл бережно поставила перед ними табурет и отступила. Лица первокурсников, освещаемые огоньками свечей, казались очень бледными. Одного мальчонку, стоявшего в середине шеренги, била дрожь.

Вся школа ждала, затаив дыхание. И вот разрез на тулье открылся, как рот, и Волшебная шляпа запела:

В стародавние дни, когда я была новой,

Те, что с целью благой и прекрасной

Школы сей вчетвером заложили основы,

Жить хотели в гармонии ясной.

Мысль была у них общая — школу создать,

Да такую, какой не бывало,

Чтобы юным познанья свои передать,

Чтобы магия не иссякала.

"Вместе будем мы строить, работать, учить!" -

Так решили друзья-чародеи,

По-иному они и не думали жить,

Ссора — гибель для общей идеи.

Слизерин с Гриффиндором — вот были друзья!

Хаффлпафф, Равенкло — вот подруги!

Процветала единая эта семья,

И равны были магов заслуги.

Как любовь несогласьем смениться могла?

Как содружество их захирело?

Расскажу я вам это — ведь я там была.

Вот послушайте, как было дело.

Говорит Слизерин: "Буду тех только брать,

У кого родовитые предки".

Говорит Равенкло: "Буду тех обучать,

Что умом и пытливы и метки".

Говорит Гриффиндор: "Мне нужны смельчаки,

Важно дело, а имя — лишь слово".

Говорит Хаффлпафф: "Мне равно все близки,

Всех принять под крыло я готова".

Расхожденья вначале не вызвали ссор,

Потому что у каждого мага

На своём факультете был полный простор.

Гриффиндор, чей девиз был — отвага,

Принимал на учёбу одних храбрецов,

Дерзких в битве, работе и слове.

Слизерин брал таких же, как он, хитрецов,

Безупречных к тому же по крови.

Равенкло проницательность, сила ума,

Хаффлпафф — это все остальные.

Мирно жили они, свои строя дома,

Точно братья и сёстры родные.

Так счастливые несколько лет протекли,

Много было успехов отрадных.

Но потом втихомолку раздоры вползли

В бреши слабостей наших досадных.

Факультеты, что мощной четвёркой опор

Школу некогда прочно держали,

Ныне, ярый затеяв о первенстве спор,

Равновесье своё расшатали.

И казалось, что Хогвартс ждёт злая судьба,

Что к былому не будет возврата.

Вот какая шла свара, какая борьба,

Вот как брат ополчился на брата.

И настало то грустное утро, когда

Слизерин отделился чванливо,

И, хотя поутихла лихая вражда,

Стало нам тяжело и тоскливо.

Было четверо — трое осталось. И нет

С той поры уже полного счастья.

Так жила наша школа потом много лет

В половинчатом, хрупком согласье.