Волчья песнь

— Война! Вот это война! Вот вам война, уроды! Вы хотели воевать — вот вам война! Получайте войну и будьте прокляты — все, все, все, за всех!

Наверное, фигуры его и Димки были в самом деле непонятно-страшны, потому что джаго даже не пытались к ним приблизиться — в слепом ужасе шарахались в стороны. Димка хохотал, размазывая по лицу копоть с потом, губы у него полопались и брызгали кровью, быстро спекавшейся от жара. Сорвав куртку, он завертел ею над гололвой:

— Аоу! Сюда!

По качающейся — судорожными, затихающими рывками — земле бежала Бранка. Нина — с окровавленным плечом — поддерживала Мирко, который левой рукой зажимал рану над виском.

— Где Горька со своими?! — крикнул Сашка, мгновенно приходя в себя. Мирко мотнул головой, мучительно скривился, прохрипел:

— Не знаю... там, наверное... — он указал в сторону наполовину провалившейся диспетчерской, — и им все, похоже, конец.

Все примолкли. Вполне возможно, что так оно и было.

— А Дик с Машкой? — в свою очередь спросил Мирко.

— Эти точно погибли, — ответил Сашка. — Они взорвали склады, а там... сам понимаешь.

— Если Люська погибла, — угрюмо сказал Димка, — то я останусь тут. И буду убивать, пока жив.

38.

— Ну давай же! Давай!

Наклонный пол содрогался судорожными, гаснущими рывками. Казалось, что диспетчерская висит над пропастью. Трупы, мебель, крошево приборов — всё съехало в дальний угол. В момент падения здания тяжёлый стояк с аппаратурой сбил с ног Горьку и придавил ему левую руку. Люська и Галя, используя, как рычаги, какие-то прутья, пытались отвалить стояк. Горька помогал им ногами и свободной рукой — но наклонный пол мешал упереться, как следует.

— Уходите! — наконец заорал он. — Давайте скорей отсюда! Не поможете вы мне!

Люська выпрямилась. На её лице отразился страх, она вслушивалась в рокочущие содрогания, но Галька с мрачным упорством продолжала налегать на прут, пока тот не согнулся. Девушка отшвырнула загремевшую железку и выругалась от злости и беспомощности. Слёзы ярости текли по её щекам.

— Уходите, — уже тихо сказал Горька. Он походил на волка, намертво попавшего в капкан. — Ну давайте, скорей же... — он коснулся пальцами лица Гальки. — Я тебя люблю, девочка моя. А теперь всё. Бегите.

Что случилось бы дальше — знают разве что небеса, да и те — слабо... В дверь, скользя по наклонному окровавленному полу, ворвались трое джаго — в обгорелой форме, с полубезумно выкаченными глазами, но с оружием в лапах. Первый из них, что-то заорав, вскинул ствол — но сильнейший толчок, от которого здание просело ещё метра на два, посшибал всех с ног. Кричавший полетел на стену, ещё один поехал по полу, поскользнулся, и Горька схватил его свободной рукой за волосы. Последний грохнулся на бок. Галька сверху рухнула на схваченного Горькой врага, Люська чудом удержалась на ногах и выхватила пистолет. Прежде чем вскочил упавший на бок, девушка выстрелила ему в голову, но отлетевший на стену очухался, обезоружил её и повалил. Галька, Горька и джаго между ними, ругаясь на двух языках и мешая друг другу, дрались на полу. Наконец Горька, так и не отпустивший жёстких волос врага, сумел подставить его горло под нож Гальки — и та не упустила шанса.

Луське между тем удалось вывернуться из-под джаго и даже отпихнуть его по наклонному полу — он скатился к стене. Сама девушка бросилась за пистолетом, но поскользнулась и поехала обратно в объятия джаго — он оттолкнулся от стены ногами и выхватил широкий нож. Но тут Горька выстрелил ему в голову из своей "гюрзы".

Вся эта бестолковщина продолжалась несколько секунд, не больше. Галька и Люська, схватив оружие, бросились к двери в полной готовности отбивать атаку. Горька бессильно ругался от злости на свою беспомощность.

Джаго снаружи были. Были, но... не одни. Двое нападали на отбивающегося мечом Сашку. Один лежал на земле с рассечённой башкой, ещё один пытался схватит Димку.

Сашка неожиданно — красиво и плавно — присел на расставленных ногах и, держа меч обеими руками, нанёс быстрый и точный косой удар справа-налево сверху-вниз, разрубив одного из врагов от левого бока до правого бедра, почти напополам. Потом отскочил в сторону так, что упавшее тело закрыло манёвр второму, в этот момент как раз попытавшемуся достать Сашку. Резкий отмах, фехтовальный выпад — и джаго повалился наземь, захлёбываясь кровью из горла. Ещё два быстрых шага в сторону — и Сашка вонзил меч между лопаток противнику Димки.

— Спасибо, — прохрипел тот, растирая по лицу пот.

— Не за что, можно было бы и подождать, — усмехнулся Сашка. Оба подняли головы, и Сашка весело крикнул: — Девчонки, вы там живы?!

— Почти, — отозвалась Галька. — Горьке руку придавило, помогите!..

... — Входите, входите, — приветствовал Горька друзей, — и можете не спешить. С такими приятелями, как вы, у меня все шансы проторчать тут ещё лет десять, не меньше.

— Помолчи, чёрт лесной, — дружелюбно сказал Димка, обнимая Люсю. — Я вот так почти уверен, что ты сам на себя эту ерунду обрушил, чтобы остальные тут попрыгали кругом.

— Оригинальный способ привлечь к себе внимание... — Горька скорчил жалобную рожу.

— С тебя станется... Хорошо хоть, девчонок уберёг! А то бы я тебя добавочно привалил...

— Он старался, — хмыкнула Люська. Галя внимательно посмотрела на неё:

— Между прочим, он тебя спас. Ребят, мы пробовали эту дрянь поднять, но пруты гнутся...

— Так, а теперь я попробую! — Сашка прокрутил лёгким движением меч и подсунул его под стояк. Шире расставил ноги, пригнулся, вдохнул глубже, повозил ладонями на рукояти...

— Переломится, — предупредил Димка. Сашка ничего не ответил — только вдруг выдохнул: "Ах!" — и всем телом подался вверх. На руках рельефно выступили сплетения мускулов, перевитые взбухшими венами, лицо сперва окаменело, потом — задрожало, на лбу выступил пот. С треском лопнула на спине куртка — не по швам, а в нескольких местах по взбугрившимся мускулам. Четырёхсоткилограммовый стояк, поддавшись напору юного атлета, пошёл вверх — это было удивительно, но как бы не более удивительным выглядело то, что выдержал тонкий узкий клинок!

Димка и девчонки торжествующе завопили, словно на соревнованиях. Горька мгновенно выдернул руку — окровавленную, измятую, в ранах и кровоподтёках, но, похоже, не сломанную.

— У-у, — коротко простонал он. — Как там ты говорил, Дим — может быть, это и есть счастье?

39.

Была чёрная, душная ночь — ночь перед грозой. Но, если небесная гроза ещё только напоминала о себе отдалёнными раскатами и зарницами, то гроза на земле уже разразилась.

Тяжкую перину ночи кромсали алые языки пламени и белые клинки прожекторов. Горела ферма, полыхали пристройки, выл пёс, которого переехала машина, дико, так, что можно было сойти с ума, выл сгорающий скот. С этими жуткими звуками мешались крики людей и рёв джаго — звуки ночного погрома.

Мужчины — защитники фермы — уже были убиты. Семнадцатилетний юноша, подорванный гранатой, свисал в огонь с остатков крыши, и одежда на нём полыхала, а ствол пулемёта, который он держал в руках, раскалился докрасна. Плечистый могучий мужчина, убитый ударами тесаков в грудь, лежал на трупе своей жены, с пистолетом прикрывавшей ему спину — всё ещё сжимая в руках окровавленный топор; вокруг валялись тёмными грудами три или четыре трупа налётчиков, попытавшихся взять людей живыми.

"Дикки! Дикки, братик! — истошно кричала девушка лет четырнадцати, распятая железными штырями на дверях горящего сарая. Волосы её — рыжие, пышные — трещали и завивались от жара в безжизненные серые пружинки. Потом дверь с грохотом рухнула внутрь — в снопах искр — и пламя жадными щупальцами рванулось из-под неё, свиваясь в плотный кокон. — Братик, Дикки! Не выходи! — голос девушки стал безумными, извиваясь от невыносимой боли, она билась головой о дерево и рвалась из стороны в сторону, расширяя раны на руках и ногах... пока огонь не прогрыз себе путь через доски и не обнял уже её тело. — Дикки! Дикки!! Дикки!!! Не вы-хо-диииии..."

Сгрудившиеся вокруг другой девушки — постарше — джаго следили за тем, как один из их приятелей насилует несчастную, которая, впрочем, уже была, похоже, мертва: тускло смотрели глаза, разбитый прикладом алый рот разинут в мёртвой зевоте... Рядом были разбросаны окровавленные части тела, принадлежавшие мальчику лет десяти или около того — он уже отмучился.

Ещё один мальчик — не старше пяти-шести лет — видел всё это. Лёжа в кустах за фермой, дрожащий, с изгрызенными в кровь пальцами, он смотрел на происходящее без мыслей, зная только одно — выходить нельзя...

...Он снова видел всё это!

Он снова видел всё это!

Ни единой подробности ужаса не стёрло время...

... — Мамочка! Ма-ма!

— Дик, Дикки, не кричи, пожалуйста, не кричи, они вокруг...

Жуткое чёрное существо склонялось над ним. Конечно, это пришла Эгнес, его сожжённая сестрёнка — пришла за ним, и Дик снова хотел закричать, но внезапно понял, что лежит на земле, всё тело болит, совсем рядом грохочут взрывы и мечется огонь чудовищного пожара, а девчонка над ним — конечно же, никакая не Эгнес, а Машка. Просто вся в ожогах и копоти — но совершенно живая. Якорь надёжности, который помог выбраться из мира навалившегося в бессознательности кошмара. И Дик вцепился в неё:

— Маш... аgain... аgain... (1.)

1. ...опять... опять... (англ.)

— Тихо, тихо... — она прижала к себе голову друга. — Мы всё сделали... но нас выбросило...

— Ммммменя, похоже, здорово шарахнуло... — Дик сел, с трудом удержав стон.

— Тише, — Машка приникла к земле, пригибая и его. Но их уже заметили — фигуры трёх джаго рисовались на фоне огненных вихрей. С лёгким посвистыванием трассирующие очереди прошили ночь над юношей и девушкой, приникшими к земле.

— Вон они, вон! — раздался ухающий голос, полный злости и страха. Дик выхватил "парабеллум", но ни разу выстрелить не успел.

— Ложись! — закричали откуда-то из темноты, раздёрганной хлыстами пламени — и очереди срезали всех троих джаго. Всё ещё не вполне понимая, что происходит, Дик и Машка держали оружие наготове, но к ним уже подбегали... их друзья! Все — живые, почти целые и невредимые...

40.

Олмер довольно хмуро сидел на холмике посреди поляны — как недовольная птица на ветке! — и остальные не сразу сообразили, что он один, когда подняли торжествующий гам, сообщая своему младшему, что все живы и практически здоровы. Но казалось, что Олмер совершенно не рад ни этому, ни вообще возвращению друзей. Он вяло махнул всем рукой и уставился в землю у своих сапог.

— Так, — Сашка взбежал на холмик, — вставай, бери свою половинку и пошли отсюда.

— Пошли, — без промедления, но как-то вяло встал Олмер.

— Эй, а Лулани где? — тут же заозирался Горька. Олмер выдохнул так, что деревья на опушке явно собирались прогнуться:

— Я ей сказал, чтобы ушла и ждала меня в послёке... Мы ведь сюда ещё вернёмся?

— Д-да... но... — Горька недоумённо поднял брови. — Когда? Мы ж сами этого не знаем.

— Ну, это всё равно. Знаете, ребята, — германец огляделся, — не представляю, как бы она смогла... с нами. Ну, вы понимаете.

— Ясно, — Димка незаметно подмигнул остальным, — ты обнаружил, что она слабовата — и... Олмер?!

В руке германца был нож.

— Заткнись! — прошипел он, пригибаясь. — Не смей о ней так говорить!

— Тихо-тихо-тихо, — Горька немедленно втёрся между ними. — Олмер, убери нож. А ты, Дим, заткнись, а?

— Честное слово, ничего дурного я в виду не имел, — Димка хлопал глазами. — Правда...

Олмер кивнул, вбросил в ножны клинок. Переведя дух, снова пояснил:

— Никто же ничего про неё не знает. С нами ей будет трудно... да и нас она задержит. Да, я хотел, я и сейчас хочу, чтобы она была рядом со мной. Но... — он тряхнул головой. — Но я же не до такой степени... эгоист!

* * *

Лесные Псы с волчьей стаей, нагрузившись боеприпасами, уходили на север. Они не льстили себе надеждой, что их не обнаружат — конечно же, обнаружат, и очень быстро. Тогда джаго перестанут гоняться за тенями по лесу — и рванут сюда. Сашка решил укрыться среди лесных озёр, соединённых многочисленными протоками, где сам чёрт ногу сломит, а населения — всего ничего. Там можно было запросто отсидеться даже в случае конца света. Другое дело, что людей, уничтоживших стратегический аэродром, будут искать так, словно конец света уже был — и за него надо мстить.

Ещё до начала бегства Галька объяснили волкам, что ждёт их друзей-людей и предложила остаться, затаиться где-то по норам, а ещё лучше — уйти в другую сторону. Девушка ещё и извинилась за то, что люди принесли неприятности волчьему племени.

Волки выслушали всё молча. Потом разом повернулись и следом за вожаком исчезли в шиповниковых зарослях.

— Вот те раз, — огорошенно сказал Сашка, теребя свой "хвост". — Я-то думал... я надеялся, что они останутся...

— Мда, — признал Горька, — скверно. Союзники-то они отличные... да и я, например, уже привык к ним.

Все разочарованно вздыхали и переглядывались, поправляя снаряжение. Но в конце концов винить волков никто не смел — люди ворвались в их жизнь, перемешали её, ничего не дав взамен, ничем не помогая... И всё-таки был в душах неприятный осадочек — словно... не предал, а так, оказался слишком осторожным хороший друг. Иногда такое даже хуже, чем прямое предательство, потому что вроде бы и обвинить — не за что, язык не поворачивается — и прежних отношений уже нет и не будет никогда...

— Ну? — Сашка оглядел своё воинство, выглядевшее куда более потрёпанным, чем обычно. Юные лица — серьёзны и усталы. Усталость въелась в них серой пылью. — Пошли! — он подкинул на спине рюкзак делая первый шаг этого похода — и уже чёрт знает какой по счёту в жизни.

И тут на поляну начали выходить... волки. Они выстроились почти что идеально ровной линией — шестнадцать самцов, одиннадцать самок и тридцать один подросший уже волчонок. Вожак протрусил вдоль строя, словно на разводе караула, что-то коротко рыкнул, стая отозвалась разнообразными звуками.

— Ребята! — ахнула Галя. — Они же идут с нами! Десять самцов!

Вожак потёрся носами со стройной невысокой волчицей, потом — положил морду на морду рыжего самца. Тот заскулил, мотнул хвостом, повёл прочь с поляны ещё пятерых самцов и всех самок с волчатами. Сам же вожак, подойдя к Сашке, вдруг взметнул широкие длинные лапы ему на плечи.

Жёлтые глаза волка умно и открыто смотрели в серые глаза человека.

* * *

Первый день почти до темноты они бежали, не останавливаясь, ещё надеясь на то, чтобы вырваться из гипотетического окружения, кольцо которого, конечно же, уже начало смыкаться. Это было уже привычно-ритмичное движение — безостановочное и быстрое. Скользили по сторонам волки — серыми тенями, растворяющимися в сумерках. Когда стало трудно различать, куда ставишь ногу, Лесные Псы просто улеглись — там, где стояли...

...Проспать долго не удалось. Всех разбудил шум винтов винтокрыла. Огромная машина шла над самыми верхушками деревьев, полосуя землю лучами нескольких прожекторов. И люди, и волки замерли внизу. Они не сдвинулись с места, даже когда несколько очередей наугад выжгли вокруг дымные просеки. Видимо, сверху засекли чем-нибудь группу целей, но приняли их за крупных животных и стреляли с досады.