Волчья песнь

На ладони Сашки лежали -

Горька увидел кривую улыбку на губах друга.

— Нид-Хагел-Кен. Нужда-Град-Рана.

— Может, нам легче сразу всем повеситься? — не без юмора предложил Горька. — Такой-то расклад на завтра...

— Придётся всё-таки к Люське идти, — Сашка сжал палочки в кулаке, потом — ссыпал в подставленную Горькой ладонь. — А то у меня на завтра другие планы. Пошли.

— Подожди, — Горька удержал Сашку за рукав. — Олмер поёт.

Они перевернулись на животы и, лёжа по обе стороны камня-пирамиды, умолкли.

Стоя у огня, Олмер улыбался. Он никогда серьёзно не относился к своему умению, хотя ему не раз говорили, что такому — впору публиковаться (1.). Но его "поделки", как он их называл, принимались у походных костров "на ура" и часто ложились на слух и язык, становясь песнями отряда. Может, они и не были особенно изысканными, но как нельзя лучше подходили к жизни затерянных в лесах ребят — частью того, что помогало оставаться людьми в отношениях хотя бы между собой...

1.Олмер Глёкнер (10 г. Первой Галактической Войны — 88 г. Галактической Эры) — германский поэт и певец. Автор более чем двух тысяч поэм, стихотворений и набросков балладного, лирического и философского плана.

И вот Олмер запел. Без сопровождения, конечно — но голосом ещё не сломавшимся, очень чистым и звонким, как голос серебра: — Немного сожаленья сейчас не повредит,

И в этом повинит нас вряд ли кто-то,

Но всё-таки приятно, когда солдат глядит

С небес на результат своей работы.

Возможно, где-то в сводках нас всех упомянут,

Хоть слава на века нам вряд ли светит:

Мы пали смертью храбрых тому уж пять минут

Назад — а может, несколько столетий.

Пройдут года — и станут вершить пристрастный суд

Над нами наши правнуки и внуки,

И тихую глубинку навеки занесут

В анналы исторической науки;

Но верим в то, что ружья поднимут из пыли,

Что вновь возьмут солдатские котомки:

Мы пали смертью храбрых, чтоб храбро жить смогли

На нас во всём похожие потомки.

Пусть верят, что мы сами шагнули чёрту в пасть,

Не назовут наш выбор стадным чувством,

Ведь редкая удача — такою смертью пасть,

Практически граничащей с искусством!

Закончились сраженья, и розданы долги,

А вам пускай напомнит наше знамя:

Мы пали смертью храбрых, как тысячи других

До нас, и после нас и вместе с нами,

Мы пали смертью храбрых, как тысячи других

До нас, и после нас и вместе с нами. (1.)

1.На самом деле это стихи Б.Лаврова.

— Проклятый мальчишка, — хрипловато сказал Сашка. Горька не смотрел на друга — но ему показалось, что Унтеров плачет.

Внизу, у костра, все хлопали...

4.

Костёр почти прогорел. Возле него, накрывшись шкурами, спали почти все. Температура — апрель! — упала до четырёх градусов, холодновато, даже слишком... Димка дежурил на холме.

Сашка, Горька и Люська стояли чуть в стороне, под деревьями — совершенно неподвижно — и разговаривали шёпотом. Сашка скрестил руки на груди и завёл ногу за ногу. Горька опирался ладонью о дерево. Девушка скрестила руки на груди и слушала.

— Нам необходимо посмотреть, какая нам грозит опасность, — пояснял Сашка немного нервно. — Горька тут прикинул — выходит очень плохо, некуда хуже...

— Хуже некуда бывает только смерть — поскольку она единственно непоправимая вещь, — невозмутимо объявила Люська. — Ладно, что вы петляете-то? Сейчас попробуем. Соберите ножи... и сушняк.

— Работать с тобой — одно удовольствие, — раскланялся Сашка.

— Вам бы только хихикать, — махнула рукой Люська...

...В таких случаях девчонка была весьма и весьма требовательна. В движениях, взгляде и словах появлялась властная сила, и ей подчинялись, потому что она одна это умела и знала...

— Ну ты откалываешь номера! — Горька потёр челюсть. — Где я тебе достану ясеневые листья?!

— Ну. — передразнила его Люська, — это уже твоё дело! Я своё сделаю — а ты своё делай!

— Надо сказать Димке, чтобы он тебя выпорол... — проворчал Горька, перекидывая за спину карабин.

— Не ворчи, — Сашка раскладывал треугольником костры. — Шагай, солдат!

— Вот что б тебе насушить этих листьев, — посоветовал Горька, — да и таскать в рюкзаке, — и он ухнул в заросли совершенно бесшумно.

— Леший, — пустил ему вслед Сашка. — Убивать станут — на помощь не зови.

К тому времени, когда Горька вернулся, Сашка уже сложил три пирамидки из сушняка и начинил их растопкой. Люська сидела на поваленном дереве, перебирая ножи.

— Вот, нашёл, — Горька бросил на землю ветки дуба, терновника и ясеня — по три штуки. — Попробуйте только ляпнуть, что меня только за смертью посылать!

Девушка пружинисто поднялась. Распустив сыромятную шнуровку узкой, отороченной мехом по вороту и подолу куртки-безрукавки. Люська сбросила её. Парни присела тихонько на ствол дерева — сейчас им оставалось только молчать.

Стянув с себя старые штаны из прочного вельвета — сапоги остались в лагере — девушка бросила их на куртку. Следом полетело и самодельное бельё. Она потянулась сильным, стройным телом, сцепив над головой руки. Казалось, она довольна тем, что освободилась от одежды. Танцующей походкой прошла к кострам и нагнулась; встала на колени и протянула руки к валежнику.

Алое свечение потекло с плеч Люськи по рукам, ладоням, пальцам, растроилось, молниями ударило в валежник — и занялось пламя.

— Россыпь тропы узнал,

ветром в пыли потерян.

В спину сопит весна —

в терем её, в терем!..

Диким огнём сгорит,

всё пропадёт — ночью.

Самые пальцы твои

ветер сквозь сны волочит.

Она бросила в костры по ветке каждого дерева — пламя затрепетало, взметнулось и словно бы потянулось — костёр к костру. Это был не ветер. Ветер не дует со всех сторон сразу...

В свете костров мелькнул первый нож. И вскоре десять лезвий образовали круг около костров — круг из мерцающих алых искр. Со звонким криком девушка прянула между кострами и снова вскинула руки — будто одетая в пламя...

— Видел: туман густой —

встал за рекой — затишь.

Бредил во сне — бедой,

сны по весне — настежь.

Пламя взметнулось, скрывая её целиком. На поляне бушевал яростный единый костёр. Послышался неясный звук — словно бы трубил рог — а потом призрачный мужской голос ответил гулу огня:

— Плеском пустой зари —

шелестом — звали крылья.

Мёртвые сны свои —

пылью ссыпал, пылью.

В огне возникла неясная фигура — словно выдвинулась из алых зыбких глубин. Как обычно, парни не могли для себя уяснить, что — или всё-таки кто?! — это. Часть мозга твердила, что это иллюзия, видение. Но другая шептала о временах, когда Вселенной правили иные силы — не те, что теперь, когда всё было иным — от расположения звёзд до законов мира.

И снова — голос Люськи — из костра:

— Россыпь с ладони сдул,

наземь упал — дивен:

слушал — далёкий гул,

слышал — в траве — ливень... (1.)

1.Стихи Дмитрия Фангорна.

Стало очень тихо. Потом опять послышался девичий голос:

— Боевые машины... готовятся к взлёту... сто сорок километров к юго-востоку отсюда. Садятся спецназовцы... по восемь... и... и... и... я не могу различить его! Тёмное облако клубится... холод... холод, смерть! Нет, я не могу, иначе он поймает... поймает меня! Всадники... большой отряд идёт с востока... уже близко. Заслоны на лесных дорогах... о, как их много!!! — голос девушки стал пронзительным, почти исчез, уйдя куда-то в ультразвук. — Нас обкладывают, как зверей... как волков... свободна только дорога на запад, к болотам... на запад...

Сашка и Горька озабоченно переглянулись. Сашка сделал глазами молчаливое: "Дааааа..." Горька пожал плечами. Болота раскинулись на юг и север на многие десятки километров — и до них было километров сорок. Там можно было с одинаковым успехом уйти от любой погони — и пропасть без вести и следа. Все это знали, так как на трофейных картах болота обозначались, как трудно — или вовсе непроходимые. И всё-таки очевидно придётся рискнуть... Сашка нарисовал на земле круг и провёл пальцем по его краю, сделав левой рукой винтообразное движение. Горька кивнул и отставил большой палец. Он понял план друга — дойти до края борота и "выкрутиться" из окружения по самой кромке.

Оставалось непонятным лишь, чему ребята обязаны подобным вниманием со стороны врага. До сих пор все операции против них ограничивались местными действиями — их было всё-таки слишком мало, чтобы начинать против них большую операцию. А заставы на всех дорогах, боевые машины, да ещё в таком количестве?! Так же до сих пор их выручали везение и умение... но помогут ли они сейчас?!

Ответ на невысказанный вопрос пришёл тут же — убийственный, как пуля в упор:

— Они говорят... на дороге погиб Кагын-Хуг, командующий войсками Джаггана на планете...

Сашка и Горька уставились друг на друга в немом изумлении.

5.

Если у вашего противника есть всё — от грубого численного превосходства до сканеров и электронных "ушей" и "носов", то вам может помочь одержать победу и просто выжить только одно.

Вы должны стать зверем по повадкам и привычкам.

Тогда у вас будет шанс. Иначе рассчитывать не на что.

Говорят, что самый жестокий хозяин — это бывший раб. Верно это и для иных случаев. Например, самый неуловимый и умный зверь — тот, кто был цивилизованным человеком и всё потерял...

...За первые сутки прошли всего десять километров. Да и шли-то какие-то два часа всего, а остальное время сидели в тростнике на берегу речушки, отгоняли мокрецов дыханием и кормили зелёных тонких пиявок — угловатые джагганские винтокрылы грузно и непрестанно барражировали над рекой, ночью светили прожекторами, переправа была просто невозможной. Только что не подвывали от ярости, видя в проёмах дверей за строенными тяжёлыми пулемётами эту нелюдь в ненавистной чёрной форме — на расстоянии не то что выстрела, броска ножа!!! Река помогала, прятала от острых "глаз" маши н, слепила сканеры... Чувствовали все себя зверями — загнанными зверями, и, что интересно, чувство было привычным и спокойным, опасность обостряла существование. Хотелось зло смеяться — эти, наверху, были слепы и беспомощны в сравнении с десятком щенков-землян, у которых только и были, что воля к жизни, да жажда борьбы и мести...

Винтокрылы убрались перед рассветом, дав наконец-то возможность перебрать ся через реку. Никто даже не даже себе труда ни отдохнуть, ни обсушиться — сразу побежали через лес, чавкая раскисшей обувью, прыгая между корнями, петляя вокруг деревьев, скользя через кустарник. Следы оставались неизбежно, а шедшие следом всадники, надо думать, уже близко...

Сашка, бежавший, как и положено вожаку, в хвосте, нагнал Горьку.

— Как думаешь, что делал командующий на дороге в обществе повара и водителя? — спросил он, словно загадку загадал.

Горька на бегу пожал плечами:

— Может, он идиот? Но верней всего, просто решил втихую поинспектировать части.

— А ты ободрал с него скальп и натянул на свою пушку.

— Между прочим, по твоему наущению!

— Ладно, гордись этим. Найдётся не так уж много парней, у которых ружьё обтянуто, эм, генеральским скальпом.

— Ни одного, — уточнил Горька. — Но вот как нам теперь свои собственные скальпы сберечь?

— Под деревья! — крикнул Димка. Все порскнули к стволам; низко-низко, цепляя брюхом кроны, летел головастый самолёт-разведчик "сорб". Пролетел чуть вперёд, потом вдруг заложил вираж, развернулся, закружил... Все затаили дыхание. Сашка кусал губы, потом — вскинул ракетное ружьё:

— Допросился!

"Секач" (1.) выстрелил несколько раз подряд. Алые молнии ракет ударили в корпус; раздался звук — словно лопнул огромный стеклянный стакан.

1."Секач"ИЖ-2 — восьмизарядное 20-миллиметровое полуавтоматическое оружие, разработанное в Русской Империи ещё до Первой Галактической Войны. Стреляет ракетами — зажигательными, осколочными, бронебойными. По времени действия уже сильно устарело.

— Головы! — отчаянно завопила Бранка. И было отчего — сверху дождём посыпались куски пластика и металла, снося ветви и врезаясь в землю.

— Ты, собственно, за кого воюешь? — осведомился Мирко, задумчиво разглядывая кусок винта, вошедший в землю у его ног. — А ты мы без тебя не помрём...

— Ну, я не думал... — немного смущённо откликнулся Сашка. — И да, мы ж теперь можем спокойно идти дальше! Скорей!

— Не идти, а бежать — и ещё скорей, чем ты сказал, и подальше, — уточнил Горька.

Взрыв самолёта не остался незамеченным. Счастье ещё, что, видимо, его экипаж ничего не успел передать, но сам факт взрыва наводил на вполне логичный вывод даже самого тупого из джаго — как сигнал: "Мы тут!" Прошедшие буквально над беглецами винтокрылы стали высаживать десант...

...Остановились в полночь. Все выглядели ещё достаточно свежими — для того, чтобы поесть перед сном, благословляя собственную предусмотрительность: додумались вытрясти сухари и консервы!

Неутомимый Гоька почти сразу подошёл к Сашке.

— Вяло они нас гонят. С десантом промахнулись...

— Тебе что, хотелось бы поинтенсивней? — удивился Сашка. Горька вежливо улыбнулся — как бы говоря: "Ценю юмор, но иди ты...":

— Я не об этом. Смотри. Если уж они все дороги перекрыли, то что им стоит забросать всё вокруг рейдовыми группами, посадить засады... Зачем нас вообще куда-то гнать?

— Хотят к болоту прижать и уморить голодом. Без боя, — предположил Сашка, заряжавший магазин "секача" — ракет оставалось не так много... Из лесной чащи тянуло сырью, вместе с темнотой пришёл холод, заставивший ныть морозные ожоги. Горька покачал головой:

— Они ж не могут не понимать, что мы — птицы стреляные, можем и вывернуться... Наверняка же все материалы по нашей деятельности за последние годы подняли. Нет. тут ещё что-то! И я не понимаю — что, а это — плохо.

— Может быть, — согласился Сашка, вытягивая ноги. — В башку им не заглянешь. Ясно одно — м ы их уже накололи, и правда из-под носа вывернулись.

Голос его прозвучал тускло. Он длинно вздохнул. Горька, покосившись на друга, покачал головой — лицо Сашки было лицом усталого мальчишки.

— Встряхнись, — он потрогал Сашку за плечо. — Ребята и девчонки в тебя верят, знают, что ты найдёшь выход. Ты ж наш командир!

— Меня это очень поддерживает, — Сашка встряхнулся на самом деле — потряс головой, мотая своим "хвостом". — Надо бы запретить жрать консервы и сухари, мало ли... Пожалуй, схожу, поохочусь, — он достал нож.

— Огонь же разводить нельзя. Отдохни, — Горька лёг, положив голову на корень дуба.

— Что, первый раз сырое мясо есть, что ли? — хмыкнул Сашка, поднимаясь. — Если что без меня случится — уводи всех строго на запад и бегом. Я догоню.

— Почти с тобой?

— Отдыхай... Нет, я один, правда не надо, — Сашка благодарно улыбнулся.

— Ну как хочешь, — Горька устроился удобней. — Но скорей, хорошо?

— Я правда недолго. Туда и обратно, — прихватив рюкзак, Сашка бесшумно исчез. Он устал не меньше остальных, это было ясно. Но Горька знал, что Сашка считает себя, командира, обязанным заботиться об остальных везде и всегда.