Волчья песнь

Ударившись о что-то твёрдое головой, он потерял сознание...

...Привело его в себя встревоженное поскуливание волков. Открыв глаза, Горька обнаружил, что лежит на песке, над ним качаются ветви, а в пробитой его телом дыре — видны обеспокоенные серые морды.

Оказалось, что в склоне оврага скрывалась за густейшим зелёным пологом просторная и сухая пещера, в глубине которой, таинственно и еле слышно позванивая, тёк ручей. Сюда Горька и влетел

Жить в пещере постоянно никто не собирался. Но для склада, укрытия, госпиталя — лучшего места было просто не найти.

— Если ты провалишься в пекло, то непременно найдёшь там золотую жилу, — завистливо сказал Мирко ухмыляющемуся Горьке. Он-то предлагал свой вариант — наверху под речным берегом — но это, конечно, проигрывало по сравнению с замечательной "пещерой Белкина". Мирко только и мог теперь удовлетворять поруганное чувство самолюбия тем, что произносил это название как "пищера белки... на", над чем Горька первым и хохотал.

Разговор этот — о пекле и жиле — вели, устроившись на ночь над речным берегом, за свесившимися к воде ивами. Костерок был небольшой, секретный, но жаркий, просто чтобы пожарить мясо и испечь в золе набранные клубни стрелолиста. Все уже соскучились по хлебу, какому-никакому, а уж чёрного никто и не вспоминал.

Такие часы Сашка, если честно, очень любил. Куда больше, чем переходы, нападения, перестрелки, которые обожал даже склонный к философии Горька. Сашка же, если сказать по правде, по натуре, по природе — вовсе не был воинственным, и наслаждение тишиной и вечером у костра, когда не надо никуда спешить и ни о чём не приходиться беспокоиться, сейчас полностью им владело. Иногда он думал, что уже давно привязан к друзьям сильней, чем ко всей своей потерянной семье... мысль о ней вызывала тупую горестную боль, привычную и отдалённую. "Хорошо бы, чтобы все остались живы, — подумал он о сидящих рядом. Хотя и понимал отчётливо: вряд ли им так повезёт. — А может, ничего не делать, просто затаиться и переждать?!" Но нет. Никто не согласится пережидать. А значит, надо будет сидеть и с ужасом гадать: кто следующий?!

Горька. Самый верный, самый лучший, самый надёжный друг Горька, насвистывая что-то под нос, стоит на коленях возле огня и поворачивает палочки с нанизанными кусками мяса. И Галя — как всегда, в хлопотах, чинит прорехи на его куртке; следы падения в малинник.

Мирко лежит в стороне от огня на боку, а Бранка, тоненькая, большеглазая, счастливо улыбаясь, использует его, как спинку мягкого дивана; их пальцы переплетены.

Красавец Димка вдевает новые шнурки в свои брюки. Шнурки сплела ему Люська; сейчас она смотрит и улыбается, а Димка, почувствовав на себе её взгляд, поднимает глаза — и улыбается тоже.

Дик и Машка сидят спина к спине и любуются звёздным небом. Руки — ладонь в ладонь, оба безотчётно счастливы, просто потому, что жить на свете очень хорошо.

Олмер лежит на спине, нога на ногу. Играет ножом, заставляя его вертеться над пальцами и между ними — и лицо у мальчишки беспечное.

Нелюдимая Нинка, как обычно, чистит и перебирает свою снайперку — так, словно в этом весь смысл жизни.

Они все — у огня. Им всем — хорошо. Всё это — одна большая и дружная семья, где один за всех и все за одного, радости и беды — на всех поровну...

Кто же?! Кто?!

Если бы Сашка мог — он бы по капле отдал свою кровь за каждого из сидящих у костра. За их жизнь. И дело даже не в том, что он командир, а командир обязан заботиться о своих людях. И не в том, что он старше... а в чём тогда? Сашка не знает. У него нет для этого названия, он не может определить это чувство.

Горька повернулся встревоженно, и тёплое чувство мягкой волной вымыло из души Сашки все беды, опасения и сомнения:

— Всё хорошо?

— Всё отлично, Горь, — улыбнулся Сашка. — Ну-ка, кинь на палочках, что там и как?..

...То ли настроение Сашки повлияло, то ли вмешался Его Величество Случай — но Горька извлёк из мешочка -

"Гифу", "эск" и "ур". "Дар", "вдохновение" и "свобода". Близость чего-то светлого.

— Ого, — пошутил Дик, — как видно, кто-то там. — он поднял палец вверх, — на покой не ушёл, благоволит к своим заблудшим детям.

— Может, за нас играют Рейнджеры? — задумчиво предположил Сашка, поглаживая рукоять меча. — Им, должно быть, приятно видеть, как мы тут управляемся.

— Кстати, а где наши серые друзья? — огляделся Мирко. — Почему не разделили с нами трапезу, так сказать?

— Потому что предпочитают сырое мясо, — предположила Бранка. — Мы, конечно, можем есть и его, но всё-таки жареное вкуснее! Горь, а ты не можешь их позвать?

— Могу, — юноша ещё раз перевернул мясо. — Жаль, что с ними нельзя поговорить по-настоящему.

— Если бы они ещё и говорили, я бы вообще с ума сошёл, — заметил Мирко. — И так уже чудес выше крыши!

— Что есть вся наша жизнь, как не чудо? — философски спросил Горька.

Довольно долго они сидели молча.

— Лес шумит, — тихонько сказал Олмер. — Слышите?

В самом деле, лес негромко и величаво гудел. Ночной ветер шагал по верхушкам деревьев, прыгая с ветки на ветку и раскачиваясь на них. Олмер поднялся на ноги и стал плавно взмахивать руками, делая вид, что дирижирует этим невиданным оркестром. У мальчишки это получалось здорово — словно к нему и правда прислушивались и ветер, и лес, выполняли его указания, как команды опытного дирижёра — длинноволосого босого мальчика в коричневых клёшах и распахнутой куртке.

— Волки бегут! — вскрикнул Дик, поднимаясь на ноги. — Вон они!

В самом деле, по отмели, разбрызгивая сверкающую в свете Неразлучного воду, мчались вожак и два самых крупных самца стаи. Не прошло и полуминуты, как они уже подбежали к костру и заметались вокруг, рыча и подвывая.

— Эй, что за новости? — спросила Машка, отталкивая прыгающего волка. — Ну-ка, дружище, убери от меня свои лапы!

— Они что-то хотят сказать, — озабоченно пояснил Горька, — но что? Вот правда — дорого бы я дал, чтобы понять их!

— Но всё же понятно! — удивилась Галя. — Ясно, как светлый день: по дороге идёт колонна, через час будет параллельно нам...

— Что? — удивился Сашка, а Горька изумлённо повернулся к своей девушке:

— Откуда ты знаешь?!

Лицо Гали сделалось изумлённым и немного испуганным.

— Я... — начала она нерешительно. — Знаете... они мне... они мне... ой, сказали!

21.

Колонна была, как и следовало ожидать, огромной и бестолково охраняемой. Открытая машина с несколькими плазмомётами, четыре огромных автопоезда, самодвижущаяся платформа с солдатами, шесть двойных сцепок с баками горючего и ещё одна открытая машина — тоже с плазмомётами. При виде подобного хотелось плюнуть, всё бросить и уйти в лес навсегда — совестно было нападать на такое дерьмо. Но, судя по маркировкам, три автопоезда везли боеприпасы, а один — продукты. И там и там могли оказаться подходящие партизанами запасы. Следовательно, участь колонны была решена.

Отряд расположился вдоль дороги — в обочине и на ветвях деревьев (излюбленное место их засад!), заранее выверив секторы обстрела. Едва это было сделано, как появилась как раз головная машина. На передке трепался флажок Джаггана, на курсовой плазмомёт облокотился здоровенный джаго. Ещё несколько развернулись в разные стороны за другими плазмомётами. Передок машины украшали две высушенные головы, в изуродованных чертах лица которых отчётливо узнавались земляне.

— Таааак... — прошептал рядом с Сашкой Горька.

— Не волнуйся, это последняя поездка в их тупой жизни, — бросил Сашка.

По засаде прокатилось сдержанное шипение-рычание, иначе не скажешь. Головы увидели все. Дождавшись, пока напряжение физически завибрирует в воздухе, Сашка крикнул:

— Убить! — и выпустил ракету в переднюю машину.

Она разорвалась точно в груди плазмомётчика, разметав в стороны кровавые брызги. Граната из "тунора" Димки влетела в кабину первого автопоезда, и тот, свернув на обочину, завалился в сторону — должно быть, водитель перед смертью навалился на рычаг.

Задняя машина взорвалась — Бранка влепила зажигательную пулю в бак с горючим. Дик и Люська из двух пулемётов расстреливали платформу с солдатами; кто-то, пытавшийся на ней добраться до тяжёлого пулемёта, был убит Ниной точно в лоб. Водитель пробовал дать задний ход, чтобы просто сбежать с поля нежданного боя, но ещё одна ракета Сашки взорвалась у него в крестце, пробив перед этим борт и сиденье. Ещё один из джаго махнул через борт и побежал в лес. Сашка, различив в прицел офицерские наплечники, хотел рвануться за ним, но Горька крикнул:

— Я! — и бросился прямо через дорогу.

С грохотом взорвалась одна из сцепок с горючитм...

...Джаго, бежавший от Горьки, был вооружён автоматом и, судя по всему, находился в отличной форме — но сейчас его противником был лёгкий на ногу, быстрый и ловкий юноша-лесовик с холодной ненавистью в сердце. Они быстро бежали вглубь леса, петляя и пытаясь подстеречь один другого за деревьями и стреляя на малейшее движение. Джаго шумел, шумел слишком сильно. Горька передвигался почти бесшумно, но экономил патроны. Кроме того, у джаго не выдержали нервы — он буквально фонтанировал руганью. А Горька помалкивал.

Они задержались перед какой-то прогалиной. Джаго боялся её перебегать, имея на хвосте врага — и залёг где-то в кустах.

Горька поправил свою головную повязку. И вдруг озорная улыбка раздвинула его губы. Поглядывая на прогалину, юноша закрепил карабин в развилке корней. Расшнуровав свои штаны, из шнуровки и сучка соорудил автоспуск и пополз в сторону, сжимая в руке ремень и время от времени постреливая. Наконец, выпустив ремень, Горька достал "гюрзу" и перебежал за спину джаго. Он теперь находился в каких-то шести метрах и слышал, как тот булькающе, сипло дышит — джаго менял магазин автомата. Вот он чуть приподнялся, высматривая врага — и Горька три раза подряд выстрелил ему в спину.

С сиплым воем джаго рухнул вперёд мордой, но... перекатился через плечо и дал очередь — на долю секунды позже того, как Горька, обалдевший от такого поворота событий, но не растерявшийся, распластался на земле.

Тяжёлый бронежилет! Как он мог забыть, что офицеры у этих уродов не ленятся таскать на себе почти что танковую броню! Обругав себя, Горька отполз на несколько шагов и, вскочив, выстрелил джаго прямо в морду.

И попал в автомат, который тот как раз вскинул для стрельбы! Тонкий визг рикошета — кажется, автомату джаго конец. Отбросив оружие, тот схватился за пистолет на поясе... и тут "гюрза" дала осечку.

— Да! — вырвалось у Горьки. Бросив пистолет, он прыгнул в сторону, навскидку выстрелив из обреза, мгновенно выхваченного левой. Рёв боли возвестил о попадании, но тут же резкая боль обожгла левую ногу юноши ниже колена.

В запале Горька упал не сразу — отскочил и полетел наземь, скорчившись от боли, только через несколько шагов. Быстро перезарядил обрез, прислушался, держа оружие наготове. Убил? Нет? Мысли разбегались, он даже не мог вспомнить, чем были заряжены стволы — картечью или пулями...

Сильнейший удар вышиб обрез из его руки, вывернутую кисть обожгло болью. Джаго, приподняв Горьку, швырнул его спиной в дерево, росшее метрах в шести. Юноша ударился затылком и не упал лишь потому, что машинально ухватился левой за ствол, но сознание помутилось, он не очень понимал, что видит.

Покачиваясь, джаго стоял в этих шести метрах. Его морда были искажена болью и злобой, длинноствольный пистолет твёрдо сидел в левой руке, а кисть правой была разворочена пулей — пули там были, будь всё проклято!

— Попался, тварь, — прохрипел джаго. Его чёрные губы кривились, он покосился на лежащий недалеко обрез, обтянутый по рукоятке скальпом — скальпом джаго же. — Жаль, что у меня времени нет, а пуля — это совсем не больно...

— Ты и без меня подохнешь, — старательно подбирая слова, ответил Горька. Нога страшно болела, наверное, пробило кость. Словно раскалённый прут всадили и качают из стороны в сторону...

— Как там у вас? — пистолет поднялся выше, его дуло стало невероятно огромным. — Последнее желание?

— Чтобы вы все сдохли! — огрызнулся Горька.

Пальцы его нащупали рукоять кинжала.

22.

Весёлые переклики возбуждённо звенели над дорогой. Среди сгоревших целых машин, среди валяющихся трупов, среди разбросанного оружия — шла азартная охота на тех, кто пытался спрятаться или притвориться мёртвым. Отрубленные и оскальпированные головы сваливали в кучу на обочине, тут же развешивали на ветках кровавые клочья скальпов.

Двоих схваченных джаго, скрутив их проволокой, бросили рядом с горящими бензовозами медленно поджариваться. Третьему Нина прострелила колени и теперь неспешно шла за ним, ползущим по дороге в безумной надежде спастись, аккуратно и методично избивая его срубленной в кустах палкой — в явном намерении неспешно забить джаго до смерти.

Хохоча и пиная ещё одного, Мирко и Бранка гнали его к Сашке — джаго был совсем молодой, по его щекам текли мутные слёзы ужаса, он шатался и почти падал, кажется, почти обезумев от страха перед своими палачами — хотя они были на голову ниже его и выглядели по сравнению с пленным хрупкими.

— Выше, выше прыгай! — хохотал Мирко, подкалывая джаго ножом. — А ну?! Иначе я сейчас тебя...

— Оп! — подхватывала Бранка. — Ещё раз — и ты покроешь мировой рекорд по прыжкам среди обезьян!

— Такие, как ты, тварь, отрезали голову Ларке! — кричал Мирко. — Она вернулась к умирающему другу, а твои соплеменники насиловали её, и потом отрезали её голову! Смилостивились, потому что она никак не умирала! Прыгай выше, тварь, если не хочешь сдохнуть прямо сейчас!

— Трус! — делала выпад Бранка. — Моя мама сама закололась, чтобы к вам не попасть, а моего братишку вы сунули лицом в выхлопную трубу — ему было тогда шесть лет! Я всё помню, я всё видела, я это не забуду! Танцуй, мразь!

Издавая от страха какие-то неопределённые звуки, джаго что-то бормотал, протягивал трясущиеся лапы — он не понимал, что ему кричат по-русски эти два дьяволёнка, но видел, что спасения не будет. И тем не менее — пытался его вымолить, растеряв все слова даже на родном языке. В этот момент Сашка, к которому подогнали джаго, стремительным взмахом меча подсёк ему сухожилия под коленями — джаго упал, попытался встать, но опять завалился...

— Убей его, Саш!

— Вспори ему живот!

— Отруби ему голову!

Двумя ужарами ножа Сашка распорол пасть орущего джаго до ушей. Потом ударом ноги превратил её в оскаленную обломками зубов кровавую яму. Дик уже тащил тонкий кол, на ходу затачивая его ударами тесака. Несколько минут — и воющее, дёргающееся тело поднялось над дорогой. Сашка и Димка закрепили кол на обочине.

— Нинка! — заорал Димка. Его красивое лицо перекосилось, глаза были безумными. — Твой выродок ещё живой?! Тащи его сюда!

Но тащить было уже некого — девчонка забила джаго насмерть.

— Открывайте поезде! — скомандовал Сашка. Замки вылетели, крики изумления и восторга понеслись над дорогой. Тут было полно боеприпасов — причём значительная часть из них вполне подходила землянам.