Волчья песнь

И потерять её... это было трудно объяснить. Сашка до сих пор просыпался по ночам от острого, беспощадного чувства тоски и пустоты.

Что он мог сказать? Он поднял ладонь и, проведя по ней ножом, сказал негромко:

— Аоу.

Горька, протянув руку, положил её на плечо другу. С другой стороны на плечо Сашки легла рука Люськи. Секунда — и Лесные Псы уже стояли в круг, склонив головы, и Олмер, подняв бледное лицо, голосом ясным до стеклянного звона запел:

— Встанет к плечу плечо,

Ляжет на спуск рука,

Если с тобой друзья —

Ноша невелика.

Ноша из чёрных дней,

Ноша из злых побед,

Долгой военной тропой

Стая идёт след в след.

Свет — далеко впереди.

Пули и кровь вокруг.

В страшном, долгом пути

Рядом с тобою друг!

И остальные подхватили разом:

— Друг — как тепло костра в зимней морозной мгле,

Друг — это вера в ночи, что возвратится день,

Друг — это просто совсем, всего важней на земле,

Друг — это ты и я, вместе шагнувшие в тень...

33.

Лулани качала воду ручным насосом — подача в дома не работала уже несколько дней — когда вбежала мать. Отец обернулся от умывальника и застыл в изумлении, да и девушка не узнавала матери — та была взволнована и видно, что бежала долго.

— Что случилось? — сразу спросил отец, подобравшись. Женщина замотала головой, переводя дух, потом выпалил разом:

— Лесного Пса поймали!..

...Сельцо Фахоту никогда ничем особо значительным не являлось. Стояло с незапамятных времён — чуть ли не с первых лет после переселения на эту планету — на лесной реке, до ближайших соседей по дороге через болота было дня два пешком или часа полтора езды. Джаго тут появлялись редко, земляне в то недолгое время, когда владели планетой — не появлялись вообще.

Какое-то значение Фахоту приобрело год назад, когда неподалёку был построен аэродром для приёма гигантских орбитальных планетолётов и транспортных атмосферных машин, а в самом Фахоту встал гарнизон. Зачем и почему решено было, что лесное селение так важно для обороны — никто из мастных жителей особо не вникал, как никто и не думал, что их "малой родины" может коснуться война и сейчас они фактически превращены в мишень.

Но недавно в эти места внезапно пришли с востока земляне. А впереди них катились самые жуткие и нелепые слухи — которым верили именно в силу этой нелепости. Землян никто не представлял себе толком, потому-то говорить о них можно было всё, что угодно — и говорили, что они полузвери, что питаются человеческим мясом, что они — братья волков и сами почти волки, что их забросили из космоса, чтобы мстить за убитых во время эвакуации... Леса стреляли каждый день. Лесные Псы уходили изо всех ловушек, заставляя преследователей снова и снова платить трупами за каждую попытку захвата.

И вот — одного поймали!..

... — На площадь привели. Утром зашёл он в крайний дом — воды попить. Так его за стол усадили, а сами послали в гарнизон. Его и скрутили прямо за столом. А потом на площадь повели. Ведут и бьют, ведут и бьют.... — женщина неожиданно всхлипнула.

— Что ещё за новости?! — отец поднял брови. Ответом ему был вздох:

— Жалко же... Он мальчик совсем. А они его ведут и бьют, упадёт — бьют...

— А как ещё с врагом... — начал отец, но прервал сам себя: — Ты куда?!

...Естественно, Лулани не могла не посмотреть на Лесного Пса. Сердце у неё замирало, когда она вместе с множеством других людей старалась разглядеть на площади — кто там, в стоящей на невысоком помосте, клетке? Она готова была увидеть в самом деле лишь отдалённо напоминающее человека чудище. Проталкиваясь ближе, краем уха девушка ловила обрывки реплик:

— ...пятерых убил...

— ...пятнадцать, светом клянусь, и ещё одного загрыз...

— Ох, да как?!

— А вот так, зубами за глотку — и...

— Ооооооооооохххх...

— ...чего ж он не шевелится?! Эй, там, вы хоть не убили его уже?

— Да дышит, дышит!

— ...а на штанах — скальпы...

— ...что ж с ним делать-то будут?...

— ...чего таскали, прикончили бы сразу...

Лулани удалось, ввинчиваясь между людьми, пробраться ближе, к самому караулу из джаго — те посматривали на мьюри снисходительно-гордо, словно за их спиной была не клетка с одиноким пленником, а целый полк пленённых землян.

Лёжа на пластиковом полу, пленный со свистом втягивал воздух — словно задыхался — рассечёнными, распухшими губами. Запрокинутое лицо и обнажённая грудь были в засохшей крови, та же кровь пятнала пол. Лесной Пёс был одет в серые расклешённые штаны из кожи — со шнуровкой по внешней стороне — и мягкие сапоги. Рядом с ним стояла кружка с водой и лежал кусок сырого мяса.

Как раз когда Лулани оказалась в первом ряду — пленник неожиданно пошевелился. Опираясь на локти, приподнялся — и девушка изумилась.

Это был мальчик, её ровесник. Правда, кожа его была не золотисто-красноватой, как у мьюри, а тёмной от загара и почти белой там, где её обычно прикрывала одежда. Лицо — обветренное, худощавое, непривычное, у мьюри с их округлыми, мягкими чертами, не бывает таких лиц — но при этом очень симпатичное. Слипшиеся от крови длинные волосы — цвета тёмной меди, они падали на лоб и плечи. Подняв окровавленную руку, мальчик-землянин отвёл волосы с глаз и обвёл толпу гордым и безнадёжным взором, в котором и в самом деле было что-то звериное. Вокруг, увидев, что он пришёл в себя, заулюлюкали, полетели камни — один ударил мальчика в лоб, и в левый глаз его снова потекла кровь. Но он не вытирал алую струйку. Скривив чёрные, разбитые губы, он сплюнул алую струйку и снова осмотрелся — всё так же без надежды и всё с теми же вызовом и тоской.

"Не смотри!" — словно кто-то шепнул Лулани. Но было уже поздно.

Глаза мальчика-землянина — серые, не синие или карие, как у мьюри — поймали её взгляд. Именно её. Они были большими, диковатыми, полными холодного огня, в котором можно сгореть без остатка, от ненависти или любви — выбирай.

Это было мгновенно, как удар молнии, и больно, как ожог.

Это длилось вечность, и было прекрасно, как радуга.

В мире не было более ничего, кроме серых внимательных глаз — глаз землянина. Так смотрят Честь, Бесстрашие, Любовь и Ненависть.

Потом он улыбнулся, и Лулани подняла руку к глазам, чтобы не умереть на месте, не ослепнуть, не сойти с ума, не броситься к клетке, не крикнуть: "Не смейте!"...

...Ночью она не могла уснуть. Отец отругал, мать съездила по шее какой-то тряпкой, но девушка не обратила на всё это ни малейшего внимания и весь день ходила, как сомнамбула, снова и снова вызывая нарекания своей неловкостью в самых обыденных делах.

Ночь не принесла облегчения. Видения проносились перед её мысленным взором и, сходя с ума от неожиданных мыслей, задыхаясь, она металась на кровати. Не шёл сон — перед нею стояло лицо пленного землянина с глазами дикого зверя. И в этих глазах — теперь она вспоминал точно — были не только тоска и гордость, но и ещё — на самом донце — капелька изумления: словно некое чудо предстало ему среди ужаса.

И чудом этим была она. Она, Лулани!..

...Он уведёт её в мир, из которого пришёл — странный, свободный, без страхов, где громко смеются, верно дружат, где нет боязни этих монстров-джаго, где живут любовь и вера в лучшее... Раньше она никогда не видела землян вживе. Ни разу.

Теперь — увидела. И более ей ничего не было нужно.

34.

Часовой оставался один, и он бессовестно спал. Впрочем, в центре селения можно было не опасаться внезапности — не опасаться, пожалуй, даже танковой атаки.

Лулани разувшись, перебежала от крайних домов к клетке. Землянин то ли спал, то ли просто так сидел — скрестив руки на коленях и опустив на них голову. Но — тут же поднял её, хотя девушка шла совершенно бесшумно. В глазах сверкнули огоньки, ноздри расширились, и это движение было таким нелюдским, что остатки рассудка шепнули замершей Лулани: "Убегай, ты что?!"

Не убежала...

— Что тебе нужно, волк? — спросила она, приближаясь к решётке. Слово "волк" она произнесла по-русски — оно, это слово, появилось на планете вместе с волками, которых привезли с собой земляне.

— Ничего, — послышался приглушённо-звонкий голос на родном языке Лулани — землянин говорил почтит без акцента и не подбирая слов, легко. — Это ты пришла, а не я тебя звал. И я не волк, я — человек... — и добавил на совсем непонятном языке: — Du woher, das Wunder? (1.)

1.Ты откуда, чудо? (немецк.)

— Ты колдун?

Мальчик негромко засмеялся. Отстранившись чуть, задумчиво заговорил:

— Одета не как дикарка... обычная девушка, а разную ерунду говоришь.

— Волосы... у тебя на штанах... они...

— Нет, — хмуро ответил мальчик, угадав вопрос замявшейся девушки. — Это куски шкур зверей. Эти звери растерзали мою семью и лишили меня дома. А теперь такие же схватили меня — и я жалею, что очень мало их убил.

— Тебя тоже убьют... скоро...

— Не убьют скоро, — скривил губы мальчик. — Увезут в штаб, а потом... потом да, убьют. Но ещё не скоро, нет.

— Разве тебе не страшно? — девушка взялась за прутья.

— Страшно? — с искренним изумлением посмотрел на неё землянин. Медленно ответил: — Не знаю... я бы, конечно, предпочёл жить... но... нет, мне не страшно.

— А как тебя зовут?

— Олмер.

Лулани увидела совсем близко избитое, в засохшей крови, лицо — но под этой маской различалось совсем другое, красивое и чистое. Она хотела отстраниться, но Олмер спросил:

— А тебя?

— Лулани...

— Лу-ла-ни, — сказал нараспев землянин. — Du in Wirklichkeit das sehr schЖne MДdchen... Sehr-sehr schЖn. Ich weiß, dass du mich nicht verstehst, selbst wenn du der Russe weißt. Doch die Dummheit... Dich vor dem Tod zu begegnen! Ich so wollte dich wieder und wieder sehen... (1.)

1. Ты на самом деле очень красивая девушка... очень-очень красивая. Я знаю, что ты меня не понимаешь, даже если знаешь русский. Вот ведь глупость... встретить тебя перед смертью! Я так хотел бы видеть тебя снова и снова... (немецк.)

— Я не понимаю, — тихонько засмеялась невольно девушка.

— Я знаю, — мальчик в клетке тоже засмеялся тихонько. — Да и не сказал бы я этого в глаза... но вот это, я думаю, ты поймёшь, — он приблизил своё лицо к прутьям и заговорил:

— Прекрасная дама минувшего в бездну столетья...

На Вашем портрете вы смелы, красивы, юны.

На этот портрет чуть не вечно способен смотреть я,

О Вас мои мысли, мечтания, вздохи и сны.

И мне безразлично, и мне все равно отчего-то,

Какая ждала Вас судьба, где Вы кончили век —

Ведь Вы для меня уже больше, чем кто-то иль что-то,

Уже не портрет, но и все-таки не человек.

Вы — ангел вчерашнего дня, Вы — улыбка на счастье,

И взгляд Ваш с холста меня попросту сводит с ума.

Смотрю я на Вас, понимая, что вдруг, в одночасье

Умру я, умру, и меня заберёт к себе тьма,

Ведь с Вами, я знаю, вовеки мне не повстречаться —

Вы жили давно, и ушли, как уходят года...

Я Вашей красой бесконечно могу восхищаться,

Я Вами навек околдован, пленён навсегда.

Молюсь я на Вас, как когда-то молился на Бога:

Придите кто мне, ненадолго, хотя бы во сне!

Побудьте со мною! Не надо особенно много,

Хотя б мимолётом, но все-таки — наедине.

Откройте же мне, наконец, своё милое имя,

Смеясь, похвалите ночного певца-соловья...

Ведь мы теперь стали друг другу совсем не чужими —

Прекрасная дама далёкого века — и я... (1.)

1.На самом деле это стихи Б.Лаврова.

... — Чьи это стихи? — спросила девушка, когда землянин умолк.

— Мои, — улыбнулся Олмер. — Я умею складывать их и на вашем языке.

— И ты давно их... сложил?

— Я смотрел на тебя и говорил...

...Когда два человека тянутся друг к другу, то решётка — не преграда. Несколько минут спустя Олмер задыхающимся голосом сказал:

— Больно губам... По крайней мере, я нашёл в аду кусочек рая и унесу его с собой — до той черты, за которую не унесёшь уже ничего...

— Я не хочу, чтобы ты умирал. Может быть, тебя выручат твои друзья?

— Ты что, желаешь неудачи своим соотечественникам?!

— Я хочу, чтобы ты жил.

— Едва ли выручат. Едва ли успеют, то есть. Они даже не знают, где я. Я дурак...

— А если бы знали? — осторожно спросила Лулани. — Они бы пришли? Тут ведь много джаго...

— Это всё равно. Они бы пришли, — в голосе землянина прозвучала спокойная убеждённость. — Или погибли бы — или спасли бы меня. Но это пустой разговор...

— Я могу их найти и предупредить. И всё им рассказать.

Вот и всё.

Путь назад был отрезан.

Лулани увидела, как расширились глаза землянина.

— Ты?!

— Боишься, что я предам?

Олмер быстрым движением встал на колено и нагнулся:

— Нет, ты не предашь, я вижу... Ты в самом деле хочешь мне помочь?

Лулани кивнула. Олмер провёл рукой по лбу:

— Хорошо. Тебе придётся идти в лес. В лес — далеко. Три километра... в общем, где-то с полчаса по тропинке — там будет дуб, расколотый молнией. И кусты. Густой терновник. Если посмотришь в расщеп дуба — увидишь там тропку, в терновнике, иначе её трудно заметить. Иди по ней до большой поляны, это ещё часа... часа два. Если там никого не будет — просто жди. Придут волки...

— Волки?! — Лулани отшатнулась. — Это... так это правда?!

— Да, мы друзья и боевые товарищи волков. Но тебя они не тронут... вот! — Олмер оторвал кусок с низа штанов. — Они почуют запах. Главное — не бойся, и волки проводят тебя или к Сашке, или к Горьке. Говори только с ними... Сашка рыжий, волосы собраны так... ну... в хвост такой. Он ещё меч носит. Да и Горьку сразу узнаешь — у него повязка из оленьей кожи на голове. И ещё раз говорю — не бойся. Не смей бояться. Никогда. И ничего.

35.

Рассвет застал Лулани уже недалеко от поляны. Она боялась до дрожи, до стука зубов, который казался ей единственным звуком в просыпающемся лесу. Девушка тихо всхлипывала, шёпотом обращалась к древним духам предков, о которых и знала-то лишь из истории, хотела даже повернуть назад — не раз и не два.

И всё-таки шла вперёд.

"Не смей бояться. Никогда. И ничего."

Она видела перед собой огоньки серых глаз — похожих на глаза зверя, и в то же время — более человеческих, чем все, когда-либо виденные ею в жизни.

Лулани вырвалась на поляну бегом — и в ужасе застыла. Три огромных волка лежали в траве в свободных, вольных позах хозяев леса. На туше только что убитого оленя, исходящей кровавым паром, расставив ноги, сидел рослый русоволосый парень в головной повязке из оленьей шкуры. Ножом он отрезал куски парного мяса — некоторые бросал волкам, некоторые съедал сам, надпарывая их ножом и отрывая волокна крепкими зубами, некоторые бросал красивой рыжей девушке — одетая в одни брюки, она лежала в тени дерева, беспечно покачивая в воздухе ногой. Часть кусков она складывала в потёртый рюкзак, некоторые тоже ела.

Юноша с головной повязкой обернулся. Волки оказались на ногах — не встали, не вскочили, а именно оказались — только что лежали, и вот уже — стоят...