Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Вас что-то беспокоит? — вспомнился ему последний разговор с сегуном.
Асикага Ёситэру не сразу ответил, предавшись своим мыслям. Казалось, он и вовсе не услышал слова своего верного слуги.
— Меня беспокоит, что наши враги могут действовать. Ведь известно, что люди способны на необдуманные поступки в час отчаяния...
— Мне кажется, кланы теперь дважды подумают, перед тем как действовать напрямик, — подчеркнул Хаято.
Шиноби подразумевал ранение Канске. Ведь никто не ожидал, что, будучи на смертном одре, Канске Ямамото решится на отчаянный поступок.
Уловив слова Хаято, сегун позволил себе улыбнуться.
— Пути богов неисповедимы. Думаю, они не ожидали подобного результата...
Под словом "они", сегун говорил о клане Миёси. Если остальные кланы пребывали в неведении о договоре сегуна с Канске, то вряд ли это укрылось от Миёси.
Подумав об этом, Хаято задал следующий вопрос:
— Не может ли быть, что это дело рук Оды Нобуны?
— Едва ли. Ода Нобуна не глупа, она навряд ли пошла бы на столь губительный для себя шаг...
Ранение полководца Такеда, Ямамото Канске, спутало все планы не только сегуну, но и великим кланам. Ведь вследствие этого, армия Такеда под предводительством Канске, начала маршировать к столице, оставив основные силы в землях Мино, чтобы захваченная провинция не попала в руки Оде Нобуне.
Неизвестно, куда бы дальше могли привести воспоминания шиноби, но увидев огромный поток пыли, Хаято резко отбросил мысли прочь. Напрягая зрение, забыв обо всем на свете, он стал ждать появление воинов в красном. Которые, в свою очередь, не разочаровали его ожидания.
Сверкающие на солнце доспехи и знамена воинов будто бы подчеркивали, что это не было сном. Хмурый вид их лиц, казалось, был высечен из камня. Обычно движение огромного потока людей не обходилось без шума и гама, но не в этот раз. Лишь тяжелый шаг и лязг металла проносились по долине в это утро.
На секунду забыв как дышать, Хаято резко вдохнул. Взглядом не отрываясь от движения войск, он быстро нашел знамя, которые внушала страх великим кланам. Ни раз и не два, написанное на знамени "Хатиман" ввергало храбрейших из воинов в трепет. Ведь это, в свою очередь, подчеркивало, что сам Канске Ямамото находился среди них.
Как только войска Такеды прошли возле участка, где скрывался Хаято, шиноби смог с высот разглядеть паланкин, покрытый лаком.
Возле паланкина образовалась свободное пространство. И никто из воинов не решался подходить к нему без надобности. Сомнения не было, в нем несли Канске. И судя по размеру паланкина, Хаято пришел к выводу, что дела у знаменитого стратега плохи.
Обведя взглядом воинство, Хаято пришел к мысли, что слухи не врали. Едва ли числом они превосходили десять тысяч. Но, несмотря на то, что в этот поход Канске пошел с малыми силами, никто из кланов не решился встать на их пути.
Было известно, что каждый из воинов поклялся не отступать и биться на смерть, дабы привести своего главнокомандующего в столицу. Клятва эта устрашала многих, ведь была дана человеку, который находился одной ногой в могиле.
Всю свою сознательную жизнь шиноби Хаято подчинялся голосу разума. Никогда прежде он не шел на поводу своих страстей и пороков. Но в эту минуту, глядя на исчезающий паланкин, шиноби едва погасил порыв сорваться с места и разглядеть, кто же находился внутри. И дело было не в том, что хитроумный Канске мог одурачить всех и на этот раз. Просто парню захотелось увидеть легенду в последний раз...
Тем временем, находясь в паланкине, Рен не могла поверить в происходящее. Мертвенно бледный, Канске лежал неподвижно. И лишь едва заметный вздох подчеркивал, что он всё еще жив.
Беря платочек и нежно проведя по лбу Канске, она негромко всхлипнула. Девушка и представить себе не могла, что в этой жизни может прикипеть душой к чужому человеку. Хотя если она и могла считать за своего кого-нибудь, так это Канске...
— Хватит плакать, ты мешаешь мне спать, — попытался разрядить обстановку парень, но этого ему не удалось. Слабый голос не предвещал ничего хорошего.
Вслед за словами, тело парня сотряс легкий кашель.
— Выпей это, — тут же протянула Рен настойку лекарств.
Раздумывая отказаться, Канске все же позволил себя уговорить и отхлебнул от чашки.
— Ну и гадость же...
— Канске, в паланкине все время трясет. В нем невозможно хорошенько отдохнуть здоровому человеку, не говоря уже о больном. Может, сделаем привал?
Много раз Рен советовала парню это. Видя безвыходность положения, девушка убедила себя в том, что стоит им остановиться и отдохнуть, как здоровье Канске улучшится. Время, так или иначе, должно было сказаться положительным образом.
Тяжело вздохнув и грустно улыбнувшись, Канске не сразу ответил. Он не мог не видеть, что причиняет боль своей подруге.
— Я ведь уже об этом говорил. Мы не можем упустить шанс. Сомневаюсь, что в следующий раз враги позволять нам беспрепятственно следовать в Киото...
Выгнав силы клана Ода из провинции Мино, Канске вторгся в Овари, в вотчину клана Ода. Вести осадные бои в Овари были слишком обременительно, полностью не закрепившись в Мино. Пожалуй, Ода Нобуна как никто другой прекрасно это понимала, так как ни разу не повелась на провокацию.
Мысли лениво затронули дела минувших дней. Канске в душе обрадовался, что ни Санада Масатеру, ни Санада Нобуцуна не находились при нем. По правде говоря, парень оставил их в Мино не только из-за того, что не хватало опытных командиров и командующих, а из-за того, что не желал, чтобы они запомнили его таким; прикованным к постели.
— Нобуцуна, ты останешься и примешь командование над остальными. Пока мы будем подходить к столице, ты в Мино будешь ждать своего отца, Юкитаку, — сказал он тем вечером.
— Нет, я пойду с тобой, учитель, — настаивала на своем Нобуцуна, пока как её сестра, отважная Масатеру, беззвучно всхлипывала рядом.
— Не спорь со мной...
Парень хотел рассказать ей о многом, поведать ей то, о чем еще не успел, но силы стремительно покидали его.
— Канске, ты ведь вернешься? — спросила Нобуцуна, словно маленькая девочка спрашивала старшего брата.
— Конечно, — тут же ответил парень.
Хотя все из присутствующих понимали, что это наглая ложь.
Пока Рен готовила лекарства, сестры Санада склонились парню в поклоне. Но прежде чем уйти, Нобуцуна простояла в нерешительности. На невысказанный вопрос, Нобуцуна ответила:
— Можно мне обнять тебя? — на последнем слове голос девушки дрогнул. Было видно, она едва справлялась с эмоциями.
— Я буду только рад...
Находясь в паланкине, Канске все не мог забыть, каким свинцовым показалось тогда его тело, приподняться для него было очень трудно. Нобуцуна, в свою очередь, так бережно обняла его, будто резкое её движение могло причинить парню боль.
Обнимая Нобуцуну, Канске почувствовал, как его щеки обдало жаром.
— Вот увидишь, Нобуцуна. Мы, смеясь, будем вспоминать эти дни...
На что она ответила:
— Усоцки (лжец)...
После объятий щеки парня стали влажными. На его памяти Нобуцуна впервые плакала...
Паланкин сильно затрясло, так что наваждение вмиг пропало. Видя обеспокоенный взгляд Рен, Канске нарушил тишину:
— Почему ты не осталась? Ведь неизвестно чем кончится эта затея.
Его не могла не беспокоить дальнейшая судьба безликой Рен. К тому же, еще неизвестно чем ответит сегун на предложение Канске.
Раздумывая над ответом, девушка не сразу произнесла:
— Если запахнет жаренным, я успею улизнуть. Не думаешь же ты, что я, как и твои воины, готова отдать жизнь за тебя?
После этих слов, Канске и Рен разразились смехом, будто девушка выдала отличную шутку. Рен хоть и говорила одно, но её действия показывали другое. Это не могло не тронуть сердце Канске...
После той битвы, надобность в том, чтобы Рен играла роль Харуны, отпала. Канске не сразу пришел к тому, чтобы отправиться в столицу. Конечно, с другой стороны парня подстегивала замаячившая неподалеку смерть. Но отчасти он действительно радел о судьбе клана Такеда. Как-никак, все его знакомые и друзья были из клана. Если другие и видели могущество клана Такеда, то Канске отдавал себе отчет в том, что всё это временно.
Трудно сказать, что будет с кланом через три года. Окруженная врагами, Харуна могла и не выстоять против всех. Это и многое другое подстегивали парня к решительным действиям.
Много раз он сталкивался лицом к лицу со смертью. И много раз он был причиной гибелью других. "Побеждая, мы отнимаем жизнь у другого", — эти слова он усвоил надолго.
И хоть смерть страшила его, больше этого он боялся, что все его труды напрасны. Что все, к чему он приложил руку, пойдет прахом. Мысль, что все, кого он видел, будут убиты, была невыносима. Пожалуй, жалел он лишь об одном — что не сможет увидеть Харуну.
Не оттого, что прежние чувства держали его в тисках...
— Канске, я приготовила сонное зелье. Тебе лучше выспаться, — голос Рен вернул его к действительности, прогоняя прочие мысли.
Несмотря на то, что он был не прочь еще некоторое время порассуждать о жизни, парень с благодарностью взял чашку в руки.
* * *
Пока паланкин Канске приближался к Киото, далеко в Этиго непримиримый враг клана Такеда, Уэсуги Кенсин, не находила себе места. Последнее время настроение госпожи Уэсуги были омрачено. Слуги и вассалы без особой нужды не попадались к ней на глаза. Ведь Кенсин была страшна в гневе.
Зайдя в чайную комнату, Усами Садамицу, верный соратник и советник госпожи Уэсуги, увидел неожиданную картину. Одетая в белую юкату, госпожа Кенсин сидела, не отрывая взгляда от чашки чая. Будто в ней она могла найти все ответы на свои вопросы.
Старик видел её всякой: и разгневанной, и в хмелю. Но никогда Усами Садамицу не видел её такой...
Даже когда ей сообщили о смерти отца, Кенсин не была в такой печали. С замиранием сердца, старик нарушил тишину:
— Госпожа, в чем дело? Что Вас так тревожит?
Казалось, девушка даже не обратила на него внимания. Не поднимая голову, она ответила:
— Скажи, Садамицу. Почему, вместо того, чтобы радоваться известью о Канске, мое сердце наполняется горем? Ведь он наш заклятый враг, а я хороню его в мыслях, будто лучшего друга...
Это откровение застало его врасплох. Не этого старик ожидал услышать, задавая свой вопрос. Но справившись собой, он тут же произнес:
— В этом нет ничего постыдного. Теплые чувства к благородному врагу говорят о Вашем достоинстве. Лишь сражаясь с достойными соперниками, мы становимся лучше...
Кенсин просидела в тишине несколько минут, кивая своим мыслям.
— И мне обидно оттого, что Канске не достиг того предела, что одарила его природа. Кто знает, как засияла бы его звезда, будь даровано ему чуть больше времени...
— Всё так, госпожа. Но не следует предаваться хандре. Пока Такеда заняты войной на западе, мы должны вторгнуться в их земли. Скоро снег в горах уйдет на нет, и мы сможем заполонить Синано...
— Оставь эти мысли, Садамицу. Ни один воин Уэсуги не пересечет границу без моего приказа.
Видя, непонимание старика, Кенсин решила объясниться:
— Напади мы в Синано, против нас будут сражаться не только воины Такеда, но и местное население. К тому же, из Хида могут ворваться в Эттю, воины Канске, под предводительством его вассала, Мицуги Ёрицунэ...
Последний показал себя выдающимся полководцем, отражая нападение Уэсуги. От старика не укрылось и то, что авторитет Кенсина после этого лишь возрастет. Ведь никто из ныне живущих не откажется от того, чтобы всадить нож в спину врага. Пусть и благородного врага...
— Как прикажете, госпожа...
"К тому же", — подумал старик, — "всегда можно объединиться с врагами Такеда, с кланами Ода и Токугава. Надо лишь подождать, пока Канске не отойдет в мир иной..."
Все это и многое другое Кенсин смогла с легкостью прочитать по лицу Садамицу. В эту минуту она ощутила неприязнь к своему вассалу. Её душе было противна сама мысль уподобится стервятникам и ждать конца выдающегося человека, ожидая выгоду, словно падаль.
— Свободен, — холодно бросила Кенсин старику.
И хоть тот и не уразумел причину, поспешил удалиться, от греха подальше.
Обозревая будущее и предаваясь мыслям, Кенсин вслух произнесла:
— Интересно, каково же тебе сейчас, Такеда Харуна?
В это самое время Такеда Харуна предавалась безутешным мыслям. Хоть в глубине души девушка надеялась, что все это очередная задумка Канске, умом она понимала, что смертному не может всегда вести. Да и когда весь мир кричит тебе одно, трудно усомниться в этом.
Услышав впервые известия о Канске, Харуна не падала виду.
— Вы все знаете, как искусен Канске в хитростях. Уверена, что с ним всё в порядке, — сказала она своей сестре, нарочито громким голосом, чтобы услышав это, вышестоящие самураи успокоили простых асигару.
К счастью Харуны, никто не заметил, как затряслись её руки. Ноги девушки подкосились, но она не была бы собой, если бы не совладав с эмоциями, не отдала приказы, как ни в чем не бывало.
Проанализировав последние дни, девушка лишь теперь осознает, что она еще не плакала.
Несмотря на то, что войско желает отомстить врагам Канске, разорив провинцию Овари, Харуна не решается на этот шаг. Ведь оставлять позади опасного противника, Токугаву, крайне опасно. Нельзя сказать, что любовь воинов к Харуне иссякла. Просто в это непростое время они уже не мыслят ясно, поддавшись эмоциям.
Если остальные могут себе это позволить, то девушка отдает себе отчет, что уж она, никак не может. Отдав последние приказы своей сестре, Харуне удается выкрасть время для уединения. Девушка и помыслить не могла, что тишина обрушится на неё, вытаскивая на свет все сожаления и потери. Всё это время живя в напряжении и держа свои чувства в узде, она осознанно отделялась от Канске.
Словно река, вышедшая из своего русла, эмоции Харуны обрушились на неё, вгоняя её в отчаяние. И больней всего давила мысль, что во всем виновата она сама. Оставив его одного и требуя от него невозможного, Харуна сама предрекла судьбу Канске. Было лишь вопросом времени, когда и где настигнет его вражеский меч или стрела.
— Дура... дура, — присела она на колени в своем шатре.
Тело девушки затряслось, но из глаз не потекли предательские слезы. Словно в детстве она присела и обняла себя за колени.
— Должен быть выход. Думай...
Но как ни старалась Харуна, не могла найти выход из сложившейся ситуации.
Мысль, что время, подаренное богами, она потратила впустую, сковывала её, не давая вздохнуть. В эту минуту ей показалось, что шатер стал огромен и тишина заполняет его. Что, стремясь стать лучше, она отдалилась от своих людей, от своих близких.
Никогда еще девушка не чувствовала себя так одиноко. В голове, словно молния проскользнула мысль, что ей никогда больше не услышать смех Канске, и им никогда больше не вести беседы. То, что она могла потерять Канске навсегда девушка осознала лишь теперь.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |