Свет во тьме

Но его слова так и остались неуслышанными: Кишимото Кей, плотнее запахнув тонкую курточку, убежала вглубь парка.

* * *

— Ива, просыпайся.

Ноль реакции. Он меня услышал, опознал, и... продолжил спать дальше.

Я вздохнула. Хоть что-то не меняется...

Словами не передать мое изумление, когда через, примерно, месяц совместного проживания на одной территории я поняла, что Ива Ганд — жуткий засоня. Притом, соня очень избирательный: он безошибочно фильтровал шумы на безопасные и несущие угрозу. Он мог спать мертвым сном под грохот орудий, но проснуться от малейшего шороха и шелеста, безошибочно выделив его в окружающем шуме, мгновенно, без раскачки переходя из глубокого крепкого сна в состояние полной боевой готовности. Но вот по какому-то странному выверту его подсознания, меня он с самого начала знакомства однозначно не воспринимал как нечто, даже потенциально несущее угрозу, а потому мне добудиться его было... трудно. Если не использовать запрещенные приемы, на которые он реагирует гарантированно. И мгновенно. Но на то они и запрещенные, чтобы использоваться только в крайнем случае.

— Ива! — я потрясла его за плечо. — Ива, просыпайся! Уже середина дня!

Да-да, конечно! Взял и проснулся! Только пальцы на рукояти меча чуть дернулись, но вновь расслабленно соскользнули на свернутую рулоном кофту.

Активнее тормошить я не рискнула: в прошлой жизни в такие моменты он меня накрывал ладонью, осторожно, точно дозируя силу, прижимал к подушке и благополучно дрых дальше, игнорируя все попытки выбраться. Сейчас с большой долей вероятности это закончится тем, что я окажусь отловленной и уложенной под бок как теплая грелка. И придется же лежать, пока он сам не проснется!

— Ива!

Глухо! Лишь ресницы дрогнули: слышит, прекрасно слышит сквозь сон, но раз голос у меня спокойный, то можно спать дальше. Его можно разбудить, заставив подскочить на месте с оружием в руке и готовым к бою: достаточно лишь изменить тон, добавить в голос паники или тревоги. Можно. Но ради чего?

Вздохнула.

Пусть спит. Подумаешь, середина дня. Мы же никуда, в общем-то, не спешим...

Последние дни перед смертью были... тяжелыми. Выматывающими. Перерождение психическую и моральную усталость не снимает и не сглаживает, не лечит душевные травмы. Смерть, она как сон без сновидений. Короткий промежуток бессознательности, мягкой, ласковой тьмы, разделяющей прошлую жизнь и новую... Иногда можно не сразу понять, что пришел в новую жизнь, особенно, если смерть была внезапной и мгновенной, а период первичной адаптации проходит быстро. Как в этот раз. Мы не сживались с новыми телами. Их нам создали. Полностью нейтральными, "чистыми", без следов прошлых владельцев. И процесса адаптации не было. Но чем больше новое тело подстраивается под душу, тем ярче будет проявляться печать усталости, пришедшей из прошлой жизни.

— Отдыхай... — я осторожно убрала с бледного осунувшегося лица золотую прядь. — Хочешь — отдыхай. Сейчас можно...

Путь спит. В кои-то веки ему можно спокойно подремать, не подрываясь от ревуна боевой тревоги или от ударов гравитационных пушек. А спешить нам сегодня действительно некуда. Спокойный день, который можно посвятить знакомству с его младшим братом, неспешным беседам, пусть и отданных тому кошмару, который нас ждет. Можно прогуляться по городу, посмотреть на мирную жизнь. Отдохнуть от затяжной войны на уничтожение, развязанной стоящими у власти сволочами...

Ива чуть заметно дернул головой, губы подрагивают, пальцы вновь сжались на рукояти клинка, безошибочно найдя оружие. Крепко. До белизны.

Очередной кошмар...

— Тише... Все будет хорошо... В этот раз все будет иначе. — едва слышно прошептала я, накрывая ладонью его руку, сжавшую рукоять меча до хруста.

Ледяная... Замерз. И зачем броню отключил? Подумаешь, немного потратится заряд... Расходы же мизерные, а вот без системы микроклимата тяжело. Сейчас середина декабря, температура ночью падает до четырех-пяти градусов, поднимаясь до десяти днем, и здесь, в старом заброшенном здании на окраине района, холодно и сыро.

Стащив одеяло со своего футона, я укрыла крепко спящего мужчину, который, когда-то давно, в прошлой жизни, поверил сумбурным, безумным словам и отдал жизнь, пытаясь помочь мне выполнить мою же работу. Ива Ганд... Единственный, кто мне поверил. Единственный, кто сделал все от него зависящее, чтобы я сумела сделать то, что должна была сделать... и что сделать не смогла.

— На этот раз у нас все получится... Так, как нам нужно... — золотые волосы струились между пальцами, мягкие и нежные, словно шелк. — Прости меня, Ива... Ты был прав.

Прав. Тысячу раз он был прав! А я была слишком мягкая. Добрая. Слишком верила в человеческий разум и способность ПОНЯТЬ. Все пыталась убедить... И к чему это привело? К смерти. И чуть не привело к развоплощению.

Все эти разговоры. Попытки объяснить, убедить. К чему они, если нет возможности пробить стену предубеждения и стереотипов. Для чего бессмысленно сотрясать воздух? Чтобы потом, в самый важный момент получить удар в спину? Только потому, что кто-то считает, что знает лучше? Потому, что этот кто-то хочет быть героем? Получить славу, почет и погреть свое самолюбие? Потому, что я в его глазах — всего лишь глупая малолетка, у которой все мозги — это сиськи?

Хватит!

Прошлая жизнь преподала мне отличный урок. Возможно, несколько жестковатый, кровавый, болезненный, зато очень наглядный. Доступный для понимания. Такой, какой я запомню раз и навсегда.

Иногда цель оправдывает ЛЮБЫЕ средства.

Когда на кону выживание целой вселенной, пусть пока еще ущербной, иллюзорной, призрачной, воплотившейся по порожденному нелогичной, глупой и жестокой историей эгрегору, жалость, мораль, милосердие, честь и благородство должны отойти на задний план. Моя неудача приведет к коллапсу этого пока еще нежизнеспособного огрызка, обрекая на развоплощение души биллионов разумных. Тех, кто уже живет. Тех, кто будет жить в прошлом этого мира. В том прошлом, которого пока еще не существует. И тех, кто будет жить в будущем.

Я использую любые средства для достижения своей цели! Любые! Все что угодно, лишь бы достигнуть успеха и сдвинуть этот мир с предопределенной эгрегором колеи развития, не дав ему пройти канонную историю до конца, лишиться подпитки и развоплотится.

Любые средства! Но есть цена, которую я никогда не соглашусь заплатить за выживание безразличных мне людей и не-людей! И пусть падет в Небытие эта или любая иная реальность со всеми ее биллионами душ, но я не позволю... не дам оплатить их выживание ЭТОЙ ценой!

Когда я вышла из комнаты, нервно расхаживающий Олтра резко развернулся и уставился на меня, забавно поведя головой. Еще не привык к резкому сужению угла обзора. Ничего, скоро приспособится.

— Твой брат спит. — я плотнее затянула ворот толстовки, накинула капюшон и поежилась. Что поделать, я жуткий мерзляк. — Попытки его разбудить успехом не увенчались.

Олтра нахмурился.

— Ива не спит в чужом присутствии.

Я пожала плечами, сунула руки под мышки, чтобы хоть немного отогреть заледеневшие пальцы. В моем присутствии он уже несколько месяцев как прекрасно спит.

— Ко мне он привык и не воспринимает как потенциальную угрозу. Я могу над его головой вывести в боевое положение винтовку, могу даже выстрелить. И все равно не проснется, даже если рядом грохнет.

Синие глаза удивленно расширились: младший понял, что я имела в виду. Спокойный крепкий сон в моем присутствии — признак доверия. Полного, безоговорочного. А Ива не страдал доверием. Даже мимолетным. Замкнутый, молчаливый, не привыкший проявлять эмоции, с застывшим, вечно безэмоциональным лицом и промороженными до дна равнодушными глазами убийцы. Таким я его увидела в первый раз. Таким его видят все вокруг. Маска, намертво приросшая к лицу...

— Пошли, печку растопим. А тот тут холодно.

Этот дом уже лет десять как нежилой, но у японцев нет привычки растаскивать все, что плохо лежит, а потому минимальный комфорт у нас был: крыша над головой, рассохшиеся соломенные циновки на полу, кое-какая мебель и, что самое важное, красиво оформленный родник за домом. Я не знаю, кто тут жил и что случилось, но для нас это сейчас не важно. Важно, что в этом доме можно какое-то время пожить, а небольшая кухонька нас радовала наличием невысокого удивительно-крепкого столика и дровяной печки, которую можно использовать для подогрева воды в фурако, стоящей в пристройке. Немного грязной, но целой и пригодной к использованию. А еще я нашла круглую металлическую жаровню, убив почти час на то, чтобы ее отдраить в ледяной воде и привести в порядок. На нее прекрасно становилась большая сковорода, стащенная в супермаркете, а сама жаровня отлично выполняла роль гриля или мангала, если сетку снять.

— У тебя много вопросов. — негромко сказала я, доставая из упаковки топливный брикет и закидывая его в топку.

Олтра кивнул, не сводя с меня настороженного взгляда.

— Задавай.

Парень глянул мне за спину, поджал губы. Я усмехнулась.

— Ива знает все, что хотел узнать. У меня нет от него тайн.

Тайн от него у меня действительно не было. Как ни странно, но я рассказывала воину иного вида все, что он хотел узнать. Я отвечала на все его вопросы. Подробно. Ничего не скрывая не пытаясь приукрасить или как-то слукавить. Какой мне был смысл ему в чем-то лгать, что-то недоговаривать? Зачем? Пытаться приукрасить себя? Чего ради? Искренность и доверие дадут... дали куда больше. То, что нельзя было бы получить никаким иным путем.

Поначалу мы молчали, обходясь жестами и необходимым минимумом слов, изучали друг друга, привыкали к чужому присутствию, притирались к нашим различиям, мирясь с недостатками друг друга. Ближе к своей смерти Ива... оттаял. Мы долго беседовали. Часами. В тишине его каюты в сбрасываемом модуле. Эти разговоры его успокаивали, позволяли хоть ненадолго забыть о том, что творилось на планете. И о том, что происходило в среде его народа произволом правительства.

И у них бывают дураки у власти...

— Олтра, живым я тебя никогда не видела. Все, что я о тебе знаю, рассказал твой брат. — я поморщилась. — А Ива не слишком разговорчив.

Парень согласно кивнул.

Едва слышный шелест открывающейся двери, практически беззвучные шаги, услышать которые можно только благодаря шелесту старой соломенной циновки на полу.

— Проснулся? — спросила я, поворачиваясь.

Да... на счет "проснулся" я определенно погорячилась: Ива двигался с плавной грацией высококлассного убийцы и осанкой потомственного аристократа, подбородок высокомерно вздернут, бесстрастные голубые глаза прикрыты, смотрят сквозь меня, словно я — мебель или декор окружения, лицо безэмоционально. Все как обычно по утру: тело встало, мозги спят, рулит автопилот. Оттого и вид высокомерной равнодушной сволочи, смотрящей на всех вокруг как на грязь под ногами. Прекрасная маска, выверенная, отточенная, и, что самое забавное, на лице — ни следа сонливости, глаза смотрят холодно и пристально. А то, что Ива спит на ходу, слабо воспринимает окружающий мир, реагируя на инстинктах и рефлексах, это мелочи, о которых окружающим знать не положено.

— Понятно все с тобой. — я вздохнула. — Родник за домом, иди на звук текущей воды. Приходи в себя, я сделаю завтрак.

Ива молча развернулся и уплыл куда указано, провожаемый нечитаемым взглядом брата. Ну да, обморок обыкновенный, утренний, разновидность домашняя. Ничего, сейчас взбодрится: холодная вода его приведет в тонус, а привычная утренняя разминка выведет мозги из спячки.

— Пошли, будешь помогать.

Олтра, к его чести, послушался без малейшего сопротивления: поведение старшего брата было для него показательным, и сразу перевело меня из непонятного чужака в статус человека из ближнего круга. А еще он хотел кушать, хоть и не показывал это ни одним жестом.

Ничего, вот сейчас как раз приготовим поесть из того, что я благоразумно стащила в магазине при посильной помощи братьев.

После окончания миссии, когда нас услужливо выперли зимой без гроша в кармане и жилья на гостеприимные улицы ночного Токио, я направила наши стопы к крупному супермаркету, который не работает круглые сутки, а закрывается на ночь. Один такой находится всего в трех кварталах от нашего нынешнего места обитания. В нем и взяли то, что нужно, воспользовавшись восхитительными свойствами брони. Такими, как скрыт.

Воровать — некрасиво и незаконно. Не спорю. Но раз уж мы будем участвовать в абсолютно незаконных и аморальных гладиаторских боях, которые смотрит богатейшая верхушка этого мира, то пусть они хоть так оплачивают свои развлечения и наше проживание в этой замечательной, но недешевой стране. А многого нам не нужно: еда, одежда, мелкие и совершенно необходимые для жизни в нежилом помещении вещи. К примеру, одеяла, чтобы не замерзнуть ночью.

Мы не гордые: сами возьмем.

К нашему налету готовой еды в магазине уже не было: японцы крайне щепетильно относятся к свежести пищи, и понятия "вчерашней еды" у них не существует, так что после закрытия магазина прилавки готовой еды были пусты. К сожалению. Я вот не настолько привередливая, и с удовольствием бы съела бенто. Даже вчерашнее.

Пока закипал чайник на печке, я нанизывала на шпажки благоразумно замаринованное с ночи мясо, в жаровне прогорали дрова, уже превратившиеся в угли, Олтра нарезал овощи, четко следуя моим указаниям. Онигири с креветками, лососем и жаренным мясом ждали своего часа, как и небольшие треугольные бутербродики с омлетом и рыбой. И никакого тофу, натто и вездесущих водорослей! Терпеть эту гадость не могу! Особенно — натто! Помня по прошлой жизни пристрастия Ивы в еде, могу с гарантией предположить, что идея есть склизкие сбродившие бобы понимания у него тоже не вызовет.

Подошел Олтра, молча протянул доску с аккуратно порезанным пополам в длину аспарагусом. Я выложила шашлычки на жаровню, разложила аспарагус. На завтрак нам хватит, а вот на обед надо будет что-то посущественнее приготовить. Это в прошлой жизни, когда одна жила, я прекрасно обходилась готовыми бенто и онигири, разнообразя рацион скудным ассортиментом местных молочных продуктов, фруктами и сладостями. Сейчас такое не прокатит: братья, конечно, не скажут ни слова, но...

Раз уж я их сюда выдернула, я автоматически взяла на себя некоторые обязательства перед ними. Включая нормальную кормежку. Не знаю как Олтра, но Ива готовить не умеет совершенно: на корабле он питался в столовой, и необходимости осваивать приготовление пищи у него никогда не возникало. Стандартные военные пайки его вполне устраивали.

Я вздохнула, переворачивая палочками подрумянившийся аспарагус.

Реалии жизни в космической колонии мало напоминали то, что было показано в каноне... Корабль был застроен очень плотно, ресурсы — наперечет, включая внутреннее пространство, биологический контроль — не просто красивые слова. Особенно, в десантном жилом модуле для бойцов группы высадки: там вообще карантин являлся чем-то естественным и привычным. Никто с планеты не поднимался на корабль-колонию. И никто оттуда не спускался. Попасть на висящий на орбите корабль можно было лишь телепортацией... после жесточайшего карантина и серии крайне неприятных дезинфекций. И то, в герметичной броне, которую запрещено снимать. И все это ради того, чтобы из чужой биосферы в колонию никакую заразу не притащить, и не важно, что биохимия сородичей Ивы была отличной от человеческой. Какая-нибудь пакость по закону подлости зацепится и приживется, мутировав в нечто занятное и удивительно смертельное.