Квинт Лициний 2

— Алексей? Ты сегодня? Дай-ка сигарету.

Закурил, стоя у дальнего окна и глядя вбок, куда-то в темное уже небо, поверх Исторического музея. Короткая сигарета ушла в несколько затяжек — табак был хорошо подсушен.

— Ладно, — решительно кивнул он сам себе, энергично выпуская через нос последнюю затяжку, — ладно.

Надежно утрамбовав окурок в пепельницу, Первый неторопливым шагом вернулся к кофейному столику и сел.

— Значит так, старики-разбойники, — в голосе Брежнева послышался веселый азарт, — раз товарищ Андропов так себя правильно ведет, то пусть и дальше сам реализует поступающую от "четырнадцатого" информацию. Все равно кто-то должен это делать — ему и карты в руки с его возможностями и режимом секретности. Поэтому для вас все по-старому: наблюдаете, готовитесь перехватить объект, если возникнет такая возможность и необходимость. Не пережмите — есть в секретариате у Юры ваш человек, и ладно. А я тогда верну эти вопросы на повторное рассмотрение на Политбюро в свете... В свете... Ну, Михал Андреич выпишется и придумаем.

Он помолчал, раздумывая.

— И вот что, — добавил, — ты, Ян, поаккуратнее там... Непростой объект. Нездешний.

Суббота, 31 декабря 1977

Ленинград, ул. Москвиной

Неожиданный сильный толчок между лопаток выбил из меня воздух, и я птичкой полетел в высокий сугроб у обочины. Сумел извернуться и шлепнулся на спину, поэтому мельком увидел падающую на меня фигуру. Затем меня вдавило в рыхлый снег. Я инстинктивно зажмурился, втянул воздух через нос... За густым запахом шампанского прятались обертона мандарин и шпрот. Осторожно приоткрыл веки.

— Ну что, больной, — поблескивая в полумраке глазами, она уселась на мне громадной расшалившейся кошкой. Белокурые локоны, выбившиеся из-под съехавшей далеко набок вязанной шапочки, пощекотали мне щеку. — Проведем осмот?

"Пьяна до изумления" — догадался я, а вслух ответил:

— Тут столько народу, а я такой стеснительный... Ну, ты помнишь.

Она звонко засмеялась, а потом на удивление мелодично напела:

— Не забывается такое никогда, — после чего локти ее подломились, и голова ткнулась мне в грудь. Чуть подумав, она прилегла на меня сверху и заболтала в воздухе сапожками.

Я покосился вниз. Левый каблучок был еще так себе, а вот правый стерт до самой съехавшей набок пятки.

Вздохнул и расслабился. Ничего так, в принципе — удобно. Весит она не много, пахнет приятно, кости ниоткуда не выпирают. Над головой сквозь заснеженные ветви тополей виднелся подсвеченный желтоватыми уличными фонарями собор, за ним распахнулось звездное небо.

Тут мне кое-что припомнилось, и я хихикнул.

— Что, — она зашевелилась, устраиваясь на мне поудобнее, — стебешься над взрослой теткой?

Я негромко засмеялся:

— Где это здесь "взрослая тетка"? Ты, что ли? — нащупал ее ухо и начал легонько почесывать за ним. Она довольно уркнула и прижалась покрепче. — Не. Вспомнилось, что весной именно на этом самом месте мне мечталось упасть в сугроб с девчонкой.

— Так новый год же! — она пару раз с энтузиазмом пристукнула по моему плечу кулаком. — Исполнение желаний!

— Знаешь, — саркастически улыбнулся я, — вот никак не предполагал тогда, что это будешь ты, и это будет так.

— Как так?

— Ну... — я поболтал в воздухе свободной рукой и опустил ей на талию, — как-то предполагал, что это я буду заталкивать девчонку в сугроб, а не она меня.

Она приподнялась на локтях и с непонятным интересом молча посмотрела на меня. Ее глаза были совсем рядом, и в них было мало веселья.

— Что? — спросил я, встревожившись.

— Да так, странно очень, — она опять пристроила голову мне на грудь и шумно вздохнула. — Диссоши... Диссоси... Тьфу ты! Дис-соци-ация. Во! Ну, вот скажи, зачем такие сложные для девушек слова навыдумывали, а? Диссоциация зрительной и слуховой информации у меня с тобой. Вижу одно, а слышу другое. Вижу мальчишку, а вот слушаю — и правда, будто для тебя "девчонка". У?

— У, — согласился я и хмыкнул, — да забей! Женщинам положено верить своим ушам, нет?

Вдали послышался разноголосый смех. Из-за угла вывернула и начала удаляться какая-то подвыпившая компания. Софья подняла голову, прислушиваясь.

— Мои, — признала с едва заметным недовольством. Подумала и добавила, — мне лучше уйти.

И она попыталась встать, но я сцепил руки на ее пояснице.

— Эй! — воскликнула она с радостным азартом, — пристаешь?! Во детишки пошли!

Я притянул ее и поцеловал в податливые губы. Отпустил:

— С новым годом, Софи, с новым счастьем!

Она поднялась, чуть пошатываясь. На какой-то миг показалось, что на лице ее мелькнула нерешительность, но она мотнула головой, словно приходя в себя, и бросила мне вниз улыбку:

— И тебе хороших отметок, школьничек! — и устремилась за своими.

Я приподнялся на локте, глядя вслед.

"Вроде, только девушки", — подумал с удивившим меня облегчением.

Встал, отряхнулся, посмотрел на свежие следы на снегу. Осененный идеей, выдернул из шарфа нить и замерил, завязав по узелку на концах, длину отпечатка. Тридцать шестой или тридцать седьмой?

"Потом определю", — решил, засовывая мерную нить во внутренний карман, и с легкой опаской покосился на виднеющийся вдали балкончик. Окно за ним было темным, и я выдохнул с облегчением.

С крыши напротив со свистом ушла в небо зеленая сигнальная ракета, и несколько голосов радостно заорали "с новым годом!".

Я посмотрел на часы: без четверти двенадцать.

Странный мне выдался год. Удивительный. Сказочный. Исполнивший заветное желание. Давший шанс.

Запрокинул голову к звездному ковшу и прошептал обещание:

— Ты мне нравишься, мир! Я спасу тебя!

Глава 10

Голицыно, Московская область

Невысокое солнце красило стволы сосен в медовый цвет. По ноздреватому насту ползли на восток голубые тени деревьев. Над миром властвовала тишина, глубокая и всеобъемлющая, и выморозившаяся из студеного воздуха пороша хрустела под ногами, казалось, на всю округу. Генерал дошел до изгиба утоптанной тропы и постоял, вглядываясь в начинающийся закат, а потом с неохотой повернул назад.

Еще немного, еще чуть-чуть, и он будет готов. Он уже примирился с неизбежностью. Осталось подготовиться к разговору — к неприятному разговору с человеком сталинской школы. А, значит, с очень умным, способным быть одновременно и предельно корректным и предельно жестким.

Мужчина запрокинул голову и, придерживая рукой папаху, посмотрел вверх. Из темно-синей безоблачной бездны продолжали беззвучно осыпаться мелкие, искрящие словно алмазная пыль, снежинки. Скоро недлинный день закончится, сменившись ночью, но небо продолжит дарить чудо: из радианта в созвездии Волопаса будут срываться синие звездочки. Квадрантиды в этом году пришли щедрыми, правда, максимум их уже миновал.

Генерал неторопливо пошел назад, думая о том, что это — все, до самого дня рождения Ленина больше никаких интересных потоков не будет. А как раз на двадцать второе прилетят порожденные кометой Тэтчера апрельские Лириды — обычно слабые, но иногда красящие предутреннее небо настоящими звездными ливнями. Хотя, конечно, даже на своем пике они не могут сравниться с любимыми Персеидами августа — вот те всегда сыпят густо и сгорают захватывающе ярко, длинными белыми росчерками.

Но нет, не будет он сегодня любоваться Квадрантидами. И не из-за облаков, обычных для этой декады. Как раз напротив, неурочный арктический антициклон свою работу сделал, и смотри в звездную бездну — не хочу...

Нет. Дело в другом. В другой. На его небе завелась непокорная звезда. Опасная. А теперь и негасимая.

Оттого ему сегодня не до синих звездочек.

Генерал дошагал до Центра и огляделся. Никого, все на смене. Тогда он ступил на обочину. Сразу провалился по колено, но это его не остановило, и он пропахал снежную целину еще на четыре шага, подойдя вплотную к знакомой молодой сосенке. Сдернул перчатку и приложил ладонь к рыжему стволу. Несмотря на мороз, вблизи пахло смолой, и это успокаивало.

Постояв, он скупо улыбнулся. Помогло. Готов.

По ступеням он поднимался решительно, а в кабинете первым делом сделал то, что, по-хорошему, надо было совершить еще утром: снял с вертушки трубку и по памяти накрутил короткий номер. Витой толстый провод провис, солидно лоснясь, словно сытая змея, с наборного диска смотрел рельефный герб, но радости в этом сегодня было немного.

— Телефон товарища Устинова, — уверенно отозвался дежурный в Москве, — полковник Сидоренко, слушаю вас.

— Начальник Центра контрольно-измерительного комплекса искусственных спутников и космических объектов генерал-лейтенант Шлыков с докладом по боевой работе.

— Одну минуту, товарищ генерал, соединяю с Дмитрий Федоровичем.

После недлинной паузы в трубке раздался знакомый легкой хрипотцой голос:

— Добрый день, Николай Федорович. Чем порадуете?

Обреченно выдохнув, Шлыков начал излагать выстраданное:

— Товарищ маршал Советского Союза, докладываю: аппарат "Космос-954" космического сегмента системы "Легенда" окончательно утерян. Вчера в двадцать два тридцать один по Москве получено сообщение об аварийной разгерметизации аппаратного отсека. Спустя две минуты была потеряна несущая канала связи, что указывает на начавшийся процесс термического разрушения БРЭА. Неоднократные команды на аварийное завершение функционирования спутника не проходят. В результате самопроизвольного срабатывания главного двигателя в условиях потери ориентации аппарат перешел к неуправляемому спуску... — он замер по стойке смирно, напряженно слушая трубку, и лоб его пробороздили тяжелые морщины. Потом выдохнул с горечью: — Да, товарищ маршал, падаем... В связи с переходом аппарата в неуправляемый режим полета, сопровождение объекта передаю в Центр Контроля космического пространства. Доклад окончил.

Вернул трубку на место — осторожно-осторожно, будто она выдута из тончайшего стекла. Чуть потоптался у телефона, словно ожидая ответного звонка, затем оттер платком лоб, ладони, шумно выдохнул и пошел к дежурной смене. В безлюдном переходе губы его шевельнулись, и он чуть слышно напел:

— Над небом голубым горит одна звезда...

И правда, высоко-высоко над планетой язычки пока еще разреженной плазмы уже полизывали, примеряясь, обводы корпуса и ажур антенн. Они не торопились. Они были согласны терпеливо ждать неотвратимого: того славного момента, когда металл, раскаляясь от тускло-бордового к ослепительно-белому, размягчится и поплывет, расходясь в ионосфере. А там, если космический бог даст, дело дойдет и до редкого лакомства: злая звезда, что сходила с орбиты, таила в своем горячем сердце убийственную смесь из урана-235 и наработанных короткоживущих изотопов.

Мечты, сладкие мечты...

Этого хотели бы многие — чтоб в пыль, до атома, да в верхних слоях атмосферы, потому как при особом невезении содержимое активной зоны способно на десятилетия превратить солидный участок поверхности в зону отчуждения. И оттого совсем скоро нервно зазвучат по кабинетам вопросы "а если в Нью-Йорк? Или в Париж?"

Отвечать на них придется генералу.

А, тем временем, непокорная звезда неслась над планетой, выбирая цель.

Суббота, 07 января 1978, вечер

Москва, Старая Площадь

— О, на ловца и зверь бежит, — довольно усмехнулся Устинов, заприметив вышедшего из лифта Андропова, — а я как раз к тебе собирался.

— Что-то срочное? — слегка озаботился Юрий Владимирович.

Дмитрий Федорович шевельнул бровями, и понятливых порученцев словно выдуло из зоны слышимости. Сам он подошел к окну.

— Ты сегодняшнее оповещение по сети противокосмической обороны успел прочесть? — негромко уточнил маршал, когда председатель КГБ встал рядом. Теперь со стороны казалось, что они оба с интересом выглядывали что-то в заснеженном сквере внизу.

— Нет, — качнул головой Андропов, — не успел еще. Дежурная служба документы за сегодня домой привезет, там уже и буду разгребать. А что?

— Понятно... — бесцветно произнес Устинов. Лицо он держал хорошо, но пальцы... Пальцы, что-то нетерпеливо отстукивающие по дубовому подоконнику, выдавали.

Вот теперь Андропов начал тревожиться:

— Что-то случилось, Дмитрий Федорович?

Тот сдержанно кивнул:

— Случилось. Спутник с реактором, по которому ты приезжал, случился, — и искоса мазнул взглядом собеседника. — И не то проблема, что ситуация стала нештатной. И, даже, не то, что там было загружено тридцать килограмм урана, а в чей огород это богатство грохнет, мы сказать не можем. И, значит, проблема из обычной аварии перерастает в серьезный государственный вопрос. Но, даже, не в этом дело, не в этом... Ты мне объясни, Юра, — задушевно попросил Устинов и развернулся к председателю КГБ,— почему этот маловероятный сценарий реализовался сразу после твоего предупреждения?

— Вот оно, значит, как... — огорченно протянул Юрий Владимирович, и, заложив руки за спину, пару разе перекатился с пяток на носок и обратно. Смотрел он все так же за окном, но вряд ли что-то там сейчас видел. Губы его недовольно поджались. — Жалко. Жалко и непонятно... Я был уверен, что с этим спутником все будет нормально.

— Юра... — Устинов доверительно взял его за локоть, — скажи мне только, это — диверсия?

Андропов замер секунд на пять, потом мотнул головой и взглянул в глаза собеседнику:

— Нет, не думаю. Скорее, действительно, случайная авария выявила конструктивную недоработку.

Устинов обладал колоссальной памятью, нечеловеческой работоспособностью и интеллектом, способным увязывать мозаику из тысяч фактов в единую картину. А еще он очень, очень быстро мыслил.

— Так, это... — он приблизил лицо почти вплотную и возбужденно прошептал, — нашли, получается, все же, предиктора? А, Юра?

— Тс-с-с... — прошипел Андропов и невольно оглянулся. Пожевал нижнюю губу, а потом выдохнул признание, — если кто-то кого-то и нашел, то он нас, а не мы его... Чертовщина какая-то лезет непонятная. Разбираемся. И вот из этой фантастической чертовщины прошел ряд предсказаний. По кабелю с Камчатки, по реактору этому... По генералу Полякову, по Толкачеву...

— Понимаю... — взгляд маршала стал испытующим, — твои успехи последних месяцев, да?

— Да. — легко согласился Андропов, — но... Понимаете, это нас ведут, а не мы ведем. А куда ведут, не понятно. Вот, например, почему предупреждение по спутнику прошло после его запуска, а не до? Очень непонятно... Очень. Ведь, уверен, мог и до...

— Кто "мог"? — жестко рокотнул Устинов, и Юрию Владимировичу некстати подумалось, что таким голосом можно мять железо.

— Если б знали... — развел он руками.

— Роете?

— Да изо всех сил! Все что мог, бросил. Но там будет не быстро — все очень нетривиально.

— Понятно... — озабоченные морщинки, что было взбороздили лоб маршала, разгладились. — Держи в курсе. Хотя бы в части, меня касающейся, хорошо?

— Обязательно, — теперь уже Андропов доверительно взял Устинова под локоть, — Дмитрий Федорович, там же на самоликвидации аппаратура?